делались с бедным  Вардой,
потому что только несколько кентавров мчались за мной. Я знал скорость  их
бега. Я не мог соревноваться с ними. Единственная моя надежда  заключалась
в том, чтобы  оказаться  как  можно  ближе  от  неживых.  Они  не  посмеют
разделаться со мной  на  глазах  неживых.  Не  может  быть,  чтобы  те  не
спросили, за что они побивают меня камнями. Зыбкая надежда. Топот  ног  по
утрамбованной дороге накатывался сзади на меня. Но я не хотел расставаться
с ней, с последней надеждой. Я  отчаянно  вцепился  в  нее,  и  вместе  мы
мчались так, как никогда в жизни я не бегал.  Рядом  просвистел  камень  и
шлепнулся на дорогу. Следующий я мог остановить только собой. Но и неживые
были уже совсем близко. Должно быть, они увидели погоню и прибавили ходу.
   - Юуран, - услышал я голос и понял, что это Шестой. - Ты вернулся?  Для
чего?
   Я хотел ответить, но что-то тяжелое ударило меня в плечо. Я  покачнулся
и упал, шлепнувшись плашмя лицом вниз на жесткую дорогу.
   Должно быть, на несколько минут я потерял сознание, потому что, когда я
пришел в себя, я  почувствовал,  как  меня  куда-то  тащат  два  корра.  В
замутненной голове  вяло  трепыхалась  надежда:  раз  они  не  убили  меня
сразу... Я так и не  успел  рассмотреть  эту  надежду,  потому  что  корры
привалили меня к дереву.
   Передо мной стояло несколько неживых. Они слегка  расплющили  шары,  от
чего стали казаться приземистее и сильнее. Щупальца их были неподвижны.
   - Жаль, - сказал робот, и я понял, что это Пятый. -  Жаль,  -  еще  раз
повторил он. Он пристально смотрел  на  меня,  и  в  его  неподвижности  я
чувствовал угрозу. Я знал, что нужно объяснить им,  для  чего  я  оказался
здесь. Я хотел это сделать, но я почему-то никак не мог  составить  в  уме
первую фразу. Я пришел, чтобы... Я пришел, чтобы...
   - Чего тебе жаль? - спросил Пятого кто-то из роботов.
   - Мне жаль,  что  Юуран  оказался  врагом.  Я  помню,  как  мы  подолгу
разговаривали с ним. Я рассказывал ему о нашем прошлом, об  эбрах,  и  мне
казалось, что он слушал с жадностью и интересом.
   А потом, когда мы узнали о предательстве Варды и о той клевете на  нас,
которой пришелец отравил его сознание, я понял, что ему не интересно  было
наше прошлое. Он лишь изыскивал способы погубить нас. Предательство всегда
печально. Обман ложится на плечи тяжестью. Ты молчишь, Юуран,  потому  что
тебе нечего сказать. Ты наш враг. Ты пытался рассорить корров с  нами.  Ты
нагромождал одну ложь и клевету на другую. Мы не жестоки.  Мы  никогда  не
хотим убивать просто ради убийства. Но ты опасен, пришелец, и нам придется
лишить тебя жизни. Был бы я один, я, может, пощадил тебя, но твоей  смерти
требуют все корры. Так, друзья? - спросил Пятый у корров, которые окружали
нас.
   - Да, учитель.
   - Убить его!
   - Он обманул Варду и заставил его стать предателем. Он опечалил нас.
   - Они вместе пришли. Он и Варда.
   - Как, и Варда вернулся? - спросил Шестой. - Где он?
   - Мы видели его, но не смогли схватить. Он успел убежать.
   - Целая экспедиция. Ну что ж, пришелец, ты видишь,  чего  требуют  наши
друзья корры. А мы ведь считаемся с ними. Они благородны и  бесстрашны.  И
если уж эти добрые существа требуют твоей смерти,  ты  заслужил  ее.  Так,
Хиал?
   - Да, - ответил рыжий корр, тот, который уже заносил надо мной камень.
   - Ну что ж, воля корров - наша воля. Как мы лишим его жизни?
   - Размозжим ему голову камнем, - твердо сказал Хиал.
   - Ты сможешь это сделать?
   - Да учитель.
   - Хорошо. Пришелец, может быть, ты все-таки надумал объяснить нам перед
смертью, для чего ты оказался здесь?
   Оцепенение, что спеленало мое сознание, спало, и  я  почувствовал,  что
могу говорить.
   - Да, - сказал я и не узнал свой хриплый голос.
   -  Ты  объяснишь,  почему  ты  пришел  к  нам?  -  спросил  Пятый.  Его
глаза-объективы смотрели на меня грозно, как коротенькие пушечки.
   - Да. Я пришел, потому что меня прислали эбры.
   Неживые стояли молча  и  неподвижно,  и  лишь  шары  некоторых  из  них
подрагивали, то сплющиваясь, то раздуваясь снова.
   - Тебя прислали эбры? - недоверчиво переспросил Пятый. - Ты  понимаешь,
что говоришь? Или ты смеешься над нами? Тебе мало  лгать  и  клеветать  на
нас, ты еще издеваешься над памятью наших создателей.
   - Разрешите нам увести его? - спросил Хиал и дернул меня за  руку  так,
что я сразу оказался на ногах.
   - Сейчас, Хиал, обожди. Может, ты объяснишь свои слова, Юуран?  Что  ты
хотел этим сказать?
   Я покачнулся, но все-таки устоял на ногах. Я был слаб,  болела  ссадина
на лбу, и я слышал ровный и тяжкий гул в голове.
   - То, что сказал, - ответил я, с трудом ворочая языком. - Меня прислали
к вам эбры.
   - Но ведь наши господа погибли, все до  одного,  -  очень  тихо  сказал
Пятый. - Давно, бесконечно давно, когда начала оседать пыль, что повисла в
воздухе после Великого Толчка и закрывала облака, мы надеялись, что кто-то
из них остался в живых. Мы обшаривали одни развалины  за  другими,  но  не
осталось никого в живых. Лучше бы и мы ушли вместе с ними...  Ты  безумен,
пришелец. Или ты лжешь, или ты стал безумцем.
   - Меня прислал Арроба, - сказал я.
   - Что? - крикнул Шестой, стремительно подкатился ко мне, и  я  взмыл  в
воздух, поднятый его щупальцами. - Что ты сказал? Кто послал тебя?
   - Арроба.
   - Ты понимаешь, что говоришь?
   - Да.
   - Это имя моего незабвенного господина. Как смеешь ты, жалкий пришелец,
смеяться над его памятью?
   - Я не смеюсь. Он действительно послал меня к вам.
   - Но он же погиб. Все эбры погибли во время Великого Толчка.
   - И он тоже, - сказал я. - Он погиб и не погиб. Сознание Арробы  и  еще
одного эбра заранее перенесли в машины, спрятанные в подземелье.
   - Заранее?
   - Да. Он рассказал мне, что трехглазые пророки все время  предупреждали
о грядущей катастрофе. Что были аварии  машин,  воздействовавших  на  силу
тяжести. И чтобы обезопасить цивилизацию  эбров  от  полного  уничтожения,
сознание некоторых из них было перенесено в машины. Арробе нужно тело, ему
нужны вы. Я пришел с этой вестью, я пришел, чтобы помочь вам  встретиться,
а вы обсуждаете способ, каким удобнее лишить меня жизни.
   Гул в моей голове не ослабевал,  но  силы  понемножку  возвращались,  а
вместе с  ними  и  эмоции.  Я  презирал  себя  за  то,  что  стоял  сейчас
покачиваясь перед неживыми и  коррами.  Даже  Варда  мог  предвидеть,  что
ожидало меня здесь.
   - Ты лжешь, - каким-то удивительно  ровным  и  плоским  голосом  сказал
Шестой. - Ты запомнил имя моего господина, когда я рассказывал тебе о нем,
и теперь ты пользуешься им, чтобы, избежать правосудия. Мало того, что  ты
наш враг, ты ложью пытался вбить клин между  нами  и  коррами,  ты  еще  и
издеваешься над памятью наших создателей. Воистину ты достоин камня.
   - Но зачем, подумайте сами, зачем бы мне приходить сюда, зная, что меня
ожидает.
   - Не слушай его, учитель.
   - Ведь должен быть какой-нибудь смысл в моем приходе.
   - Он лжет.
   - Не знаю, - сказал. Шестой. - Скорее всего ты  действительно  надеялся
рассорить наших друзей корров с нами.
   - Разреши, учитель, увести его, - сказал Хиал.  -  Нечего  слушать  его
безумные лживые речи. Я бы давно размозжил ему голову, и он бы  не  унижал
нас больше ложью.
   - Да, ты, наверное, прав, - вздохнул Пятый.  -  Но  меня  настораживает
злоба, которая бушует  в  тебе.  Ты  совершенно  прав.  Пришелец  заслужил
смерть, и ты размозжишь ему голову. Но сделать это  нужно  без  злобы.  Вы
ведь теперь уже не животные. И поднять камень тебе должна помочь не злоба,
не ярость, а лишь любовь к справедливости. Так, Хиал?
   - Да, учитель, - угрюмо ответил Хиал.
   - Хорошо. Можешь увести пришельца. Мы не хотим слышать его  крика.  Нам
жаль растрачивать драгоценную энергию на пустые разговоры с лгуном  вместо
того, чтобы думать о добре и долге. Ведь не все еще эллы  освободились  от
оков Семьи, и мы должны помочь страждущим.
   - Мы успеем еще покончить с пришельцем, - сказал  задумчиво  Шестой.  -
Разумеется, все, что он рассказывает, - выдумка. Но мне  все-таки  хочется
выпытать из него, в чем действительный смысл его прихода к  нам.  Я  прошу
надеть на его руки и ноги белые кольца. С ними он не убежит.  Даже  десяти
шагов не сделает. А я еще раз попробую поговорить с ним.
   - Жалко энергии.
   - Я хочу знать.
   - Как хочешь, - сказал Пятый. - Но проследи, чтобы  кольца  надели  как
следует.



5

   Когда мы остались одни, я посмотрел на свои браслеты и спросил Шестого:
   - Объясни мне, почему вам легче обвинить меня  во  лжи,  чем  проверить
правоту моих слов.
   - Странный вопрос.
   - Почему?
   - Мы же рассказывали тебе, как мало в нас  осталось  сил.  Если  бы  не
найденный источник, мы бы давно перестали двигаться и наши глаза покрылись
бы пылью.
   - Но после источника...
   - Да, после прикосновения к источнику,  этому  безмолвному  привету  из
ушедшего прошлого, мы вновь обретаем силы. Но не надолго.  Их  не  хватит,
чтобы совершить путешествие к Зеркальным стенам. Это долгий путь,  и  даже
половину его мы не сможем прокатиться. А если шары наши остановятся  вдали
от источника, мы погибнем. Ты, наверное, хочешь меня спросить,  почему  мы
не можем отправить с тобой нескольких корров,  чтобы  они  проверили  твой
рассказ.
   - Допустим.
   - Ты разочаровываешь меня. Это очевидно. Несколько  корров,  да  еще  в
твоей компании, станут легкой добычей эллов. Эллов ведь  сотни,  и  они  в
своей слепоте ненавидят нас. Нас, которые желают им только добра.
   Что это, думал я, просто привычка  к  демагогии  или  неживые  искренне
верят в свою ложь?
   - Вы желаете им добра?
   - Конечно.
   - И посылаете корров, чтобы они убивали трехглазых?
   - С болью, пришелец. Это вынужденная  мера,  чтобы  разрушить  Семью  и
освободить эллов от ее оков.
   - Это единственное, что движет вами?
   - Разумеется.
   - А вовсе не стремление заполучить новый  сильный  источник,  настолько
сильный, что он подымает трехглазый в воздух?
   Неживой помолчал, и я почувствовал, как белые браслеты на моих руках  и
ногах начали сжиматься: Боль была  такой  сильной,  что  я  застонал.  Еще
мгновение, пронеслась мысль, и  я  услышу  хруст  своих  костей.  Браслеты
слегка ослабили свою мертвую хватку.
   - Ты опасное существо, - задумчиво сказал неживой. - Я начинаю  жалеть,
что затеял этот разговор.
   - Конечно. Некому было бы тогда беспокоить вас правдой. Вы бы лгали так
спокойно и долго, что в конце концов сами бы поверили  в  свою  ложь.  Это
бывает. Для некоторых лучший способ  верить  в  свое  благородство  -  это
поверить в свою ложь.
   - Для чего ты это говоришь, Юуран? Я перестаю тебя понимать. Ты ведь не
животное, ты принадлежишь к разумной расе. Ты боишься боли.  Ты  застонал,
когда я слегка сжал кольца. Твой разум способен строить логические схемы и
проектировать их в будущее. Ты понимаешь, что, оскорбляя меня, ты рискуешь
вызвать у меня желание еще раз сжать кольца еще сильнее. Так, пришелец?
   - Так.
   - Для чего же ты тогда тычешь мне в нос свои ядовитые выдумки?
   - У меня есть один шанс уйти отсюда живым. Для этого вы должны поверить
мне. Я не корр. Это пусть они засматривают вам  в  глаза  и  слушают  вас,
округлив глаза и  раскрыв  рот.  Я  знаю,  что  вам  нужны  новые  сильные
источники. Я знаю, что именно для этого вы ведете настоящую  войну  против
эллов. И не торопись  сжимать  браслеты,  Шестой.  Подземелье,  в  котором
спрятаны машины, хранящие сознание двух эбров, насыщено энергией.  Я  полз
по трубе, исследуя развалины, и труба, толстенная труба,  прогнулась  подо
мной, доставив меня на дно колодца. А потом волна невесомости несла  меня.
Сквозь прозрачные стены я видел мерцание и игру света -  для  всего  этого
нужна энергия. Уже после того, как Арроба послал меня к вам, та  же  труба
вынесла меня на поверхность. Для этого тоже потребно много энергии.
   Неживой издал какой-то звук, нечто среднее между стоном и рычанием:
   - Каждый раз, когда ты произносишь имя моего  возлюбленного  господина,
что-то переворачивается во мне. Даже зная, что его нет, я  жажду  еще  раз
услышать это драгоценное имя...  Я  думаю,  ты  догадываешься  об  этом  и
пользуешься моей слабостью, чтобы продлить себе жизнь.
   - Скажи  мне,  Шестой,  ты  только  что  повторил,  что  считаешь  меня
существом разумным.
   - Да, это так.
   - Но объясни тогда, для чего мне, существу, разумному, было приходить к
вам, зная, какая встреча меня ожидает. Для чего мне,  существу  разумному,
а, стало быть, знающему, что такое боль, нужно было подвергать свою  жизнь
смертельной опасности? Я уже задавал этот вопрос, но сейчас мы одни,  и  у
тебя есть время спокойно подумать.
   - Вот это и смущает меня...
   - Я ведь не мог рассчитывать, что тут же раскрою коррам  глаза,  и  они
мгновенно поймут, как вы используете их.
   - Пришелец!
   - Обожди. Наберись мужества хотя бы  ради  твоего  создателя.  Эбры  не
боялись ничего, даже своей гибели.
   - Хорошо, - медленно пробормотал неживой. - Я не буду перебивать  тебя.
Говори, что хочешь. Но в конце разговора ты пожалеешь, что Хиал  не  успел
разбить тебе голову камнем,  потому  что  я  сожму  кольца  так,  что  они
раздавят твои руки и ноги. Нет, не сразу, пришелец, не сразу, этого ты  не
заслужил, а медленно, так, чтобы успел тысячи раз проклясть  свою  судьбу,
как проклинали ее мы, пережившие своих господ и творцов.
   - Другого я не жду. Я взываю не к  твоему  благородству,  я  стучусь  в
дверь твоего  разума,  твоего  расчета.  Назови  мне  хоть  одну  причину,
побудившую меня прийти сюда, и я буду спокойно ждать своего конца. Хотя бы
одно объяснение, неживой, одно, всего одно. Ведь  Варда  рассказал  мне  о
возмущении корров его словами, моими словами,  и  намерение  передать  все
вам. Ну, говори, Шестой.
   - Я не знаю... Может быть, ты действительно потерял разум.
   - Ты не веришь своим словам. Ты знаешь, что я не безумец.
   - Я не могу решить.  Ты  говоришь  одновременно  и  как  здравомыслящее
существо, и как потерявший разум.
   - Отлично, значит, ты не можешь придумать ни  одного  объяснения  моего
появления в вашем лагере. Но почему же тогда  не  допустить,  хотя  бы  на
короткое время, что я говорю правду, что я действительно нашел  подземелье
в Больших развалинах, где находятся машины с сознанием двух эбров? Чем  ты
рискуешь?
   - Нет, пришелец. Это бессмысленно.
   - Но почему же? - вскричал я.
   - Я уже прикидывал такую возможность, но тут же отверг ее.
   - Почему?
   - Очень просто. Допустим, ты действительно не лжешь, чтобы спасти  свою
жизнь. Допустим, ты действительно говорил с эбрами. Допустим. Но для  чего
тебе идти к нам? Ты же ненавидишь нас за то, что мы делаем с  Семьей.  Для
чего же тебе оказывать нам величайшую услугу? Да что услугу - стать  нашим
благодетелем. Что ты скажешь на это?
   - Наконец-то! Наконец-то мы дошли до главного. Ты прав,  Шестой.  Я  не
испытываю к вам особой любви. Мало того, умом своим я понимаю, что и  эбры
не заслуживают моей любви, ибо безразличие их  ко  всему,  что  мешало  им
мчаться вперед, равнодушие ко всем, кто оказывался на их пути, нам чуждо и
отвратительно. Но Арроба сумел, несмотря на все это,  внушить,  вложить  в
мой мозг какую-то противоестественную любовь к себе. Она-то и гнала меня к
вам.
   - Ты хочешь сказать, что полюбил моего незабвенного господина?
   - Не я полюбил его, а он заставил меня насильно  полюбить  его.  Против
моего желания, против моей воли.
   - Так или иначе, но ты любишь его?
   - Да.
   - Как это похоже на него, - прошептал  неживой.  -  Он  никогда  никому
ничего не приказывал. Он говорил мне: сделай то-то и то-то, и я тотчас  же
бросался выполнять приказ. Он знал,  что  все  любили  его.  Я  уже  тебе,
кажется, рассказывал, как ему нравилось менять форму. Один раз  он  принял
даже обличье трехглазого. Когда я увидел  трехглазого,  входившего  в  наш
дом, я встал на его пути, потому  что  мой  хозяин  не  любил  пророков  и
презирал их. А трехглазый на моих глазах  начал  меняться.  Сначала  исчез
третий глаз, потом тело его слегка укоротилось, а черты  лица  смягчились.
Передо мной стоял мой господин, а я все еще не мог прийти в  себя.  Может,
это трехглазый прикидывается господином Арробой,  подумал  я,  но  в  этот
момент эбр весело рассмеялся и сказал:  "Робот,  ты  всегда  должен  уметь
различать своего хозяина в любом  обличье.  Иначе  ты  не  достоин  звания
настоящего слуги". Я готов был провалиться со стыда...
   - Теперь ты веришь мне? - спросил я.
   - Нет, - упрямо сказал неживой. - Ты все  же  не  убедил  меня.  Ты  не
привел ни одного доказательства истины своих слов.  Мало  того,  теперь  я
догадываюсь, для чего ты пришел.
   - Например?
   - Чтобы уговорить нас отправиться  к  Зеркальным  стенам  и  завести  в
засаду. Так, Юуран? Признайся, и я пойду тебе  навстречу.  Я  разом  сожму
кольца, и тебе даже не придется мучиться, ты тут же испустишь дух. Ну?
   - Нет. Но я хоть понимаю теперь...  чтобы  убедить  тебя  в  истинности
своих слов, я должен сообщить тебе нечто такое, что мог узнать  только  от
эбров.
   - Да, пришелец, - насмешливо сказал Шестой. - Но боюсь, для этого  тебе
придется отправиться в путешествие, из которого не возвращаются.
   - Там было два эбра. Арроба и...
   - Я жду. Второе имя... Назови мне второе имя.
   Неживой смотрел на меня, его глаза-объективы блестели холодной угрозой.
А я не мог вспомнить второго имени. Не мог - и все. Я никогда не отличался
хорошей памятью. Мой брат запоминал в детстве целые страницы стихов.  Один
раз услышит - и словно  сфотографировал  их.  А  у  меня  стихи  никак  не
удерживались в голове. Не удерживались - и все тут. Давай, Юрча, еще  раз,
говорил папа: Муха, муха-цокотуха, позолоченное... Ну?
   Я хотел, вспомнить, я хотел  сделать  папе  приятное,  он  так  грустно
смотрел на меня. Ну что может быть у мухи позолоченным? Руки? Ноги? Нет, у
нее же лапки. Цокотуха, цокотуха... ага!  Вспомнил,  кричал  я.  Вспомнил:
позолоченное ухо! Папа вздыхал и говорил: не ухо, а брюхо.
   Но то были детские стишки, и я знал, что, даже не  запомнив  ни  единой
строчки, я все равно могу залезть  отцу  ни  колени  и  потереться  о  его
подбородок, который к вечеру  всегда  становился  колючим.  Об  него  было
удобно чесаться.
   Я не мог залезть на колени робота хотя бы потому, что у  него  не  было
коленей. И в  отличие  от  позолоченного  брюха,  от  памяти  моей  сейчас
зависела судьба планеты, не говоря уже о собственной жизни.
   Что  за  дьявольская  штука  человеческая  память.  Какой  своевольной,
капризной, непредсказуемой она  бывает.  Покладистая  наша  служанка,  она
вдруг  взбрыкивает  и  отказывается  работать.  И  не  выговоришь  ей,  не
призовешь к порядку, не польстишь, не посулишь награды. И нет тогда с  ней
сладу, и чем больше просишь ее выудить искомое, тем  упрямее  отказывается
она это сделать.
   Ведь знал, знал же я это проклятое имя! Арроба и...  Снова  и  снова  я
повторял имя бесплотного эбра, беседовавшего со мной в подземелье, надеясь
с разгона поймать и второе имя, которое могло мгновенно превратить меня из
осужденного смертника в почитаемого  благодетеля.  Да  что  благодетеля  -
существо высшего порядка! При исступленной любви неживых к своим  господам
они бы боготворили любого, кто принес им надежду на встречу с ними.
   Я специально уводил память от эбров.  Я  вспоминал  какие-то  случайные
пустяки. Я воссоздавал в памяти все гастроли нашего цирка за время, что  я
надел свой серебряный цирковой костюм. Словно издеваясь надо мной,  память
услужливо подсовывала не только города, но  и  манежи  цирков,  гостиницы,
номера, в которых я жил. В Лионе на стене  моего  номера  висела  гравюра,
изображавшая Наполеона в окружении офицеров на высоком  холме.  На  заднем
плане видны были корабли в гавани. Подпи