я,  направляясь  к
дверному глазку.
   - У тебя-то? Да ты не одолжишь медный грош нищему, который может поведать
великую тайну жизни!
   - В жизни нет никаких тайн, великих или малых, -  только  ложь  и  ловкий
обман.  -  Я  посмотрел  в  глазок,  и  мое  благодушное  настроение   сразу
испарилось. Ах ты черт, - выдохнул я  и  вернулся  к  кровати.  -  Ясмин,  -
вполголоса попросил я, - дай сумочку.
   - Зачем тебе? И кого ты там увидел? - Она протянула мне сумочку.
   Я знал, что Ясмин всегда носит с собой парализатор, на всякий случай. Мне
самому оружие казалось ненужным: один,  вооружившись  лишь  своим  природным
интеллектом, я работал среди головорезов в самом  опасном  квартале  города,
потому что считал себя особенным. Да, я был  гордым,  как  горный  козел,  и
глупым, как ишак. Понимаете, меня все еще грели  разные  иллюзии,  я  жил  в
придуманном романтическом мире. Конечно, я вел себя не  более  эксцентрично,
чем обычный средний... буйный идиот. Итак, я взял парализатор и  возвратился
к двери.
   Встревоженная Ясмин молча наблюдала за моими Перемещениями.
   Я открыл дверь и нацелил парализатор прямо между глаз одной из Сестричек,
Селиме.
   - Как приятно снова тебя увидеть,  -  воскликнул  я  злорадно.  -  Входи,
входи, мне не терпится расспросить тебя об одном дельце.
   - Тебе не понадобится оружие, Марид, - сказала Селима.
   Она шагнула вперед, не обращая внимания на парализатор, протиснулась мимо
меня, растерянно посмотрела на Ясмин и обвела глазами комнату в  безнадежной
попытке найти место, чтобы сесть. Черная Вдова  вела  себя,  как  потерянный
ребенок, и была чем-то ужасно расстроена.
   -  Что,  Сестричка,  -  разил  я   безжалостно,   -   хочешь   напоследок
отколошматить кого-нибудь, пока тебя саму не располосовали, как Тами?
   Селима  обожгла  меня  взглядом,  размахнулась  и  отвесила  мне  сильную
пощечину. В принципе, я заслужил это.
   - Садись на кровать,  Селима,  Ясмин  немного  подвинется.  Что  касается
оружия, оно бы очень пригодилось, когда ты со своими подружками забежала  ко
мне позавчера утром и очень славно взбодрила. Или ты уже забыла, а?
   - Марид, - протянула она, нервно облизывая багрово-красные  губы,  -  мне
очень жаль, что так получилось. Это была ошибка.
   - Ну понятно, стало быть, все в порядке, не так ли?
   Ясмин Торопливо, прикрылась простыней и старалась быть как  можно  дальше
от Селимы, подобрав ноги и прижавшись к стене. Не считая  весьма  массивного
бюста фирменного отличия Сестер, остальные части тела Селимы практически  не
подверглись модификации. Она от природы была  намного  привлекательней,  чем
большинство изменивших свой пол. Тамико превратила себя в нелепую карикатуру
на скромную и сдержанную гейшу;  Деви  довела  до  гротеска  образ  уроженки
Восточной Индии, включая даже кружочек  на  лбу,  указывавший  на  касту,  к
которой она на самом деле не принадлежала, а в свободное время носила  яркое
шелковое сари, отделанное золотом. В отличие от них, Селима прятала лицо под
легким покрывалом, носила накидку с капюшоном,  употребляла  духи  с  нежным
пряным ароматом и вообще  вела  себя  как  мусульманская  женщина-горожанка,
принадлежащая  к  среднему  классу.   По-моему,   она   действительно   была
религиозным человеком; правда, не могу представить,  как  Селима  умудрялась
совмещать воровство и частые акты насилия с учением Пророка, да будет с  ним
мир и молитвы каждого! Как видно, я не единственный занимающийся самообманом
идиот в Будайине...
   - Пожалуйста, Марид, дай мне объяснить. - Никогда не видел Селиму  -  или
ее Сестер - в подобном, почти паническом, состоянии. - Ты знаешь, что  Никки
ушла от Тами? - Я кивнул. - Думаю, она сделала это  не  по  своей  воле.  Ее
заставили.
   - У меня другие сведения. Она  написала  мне  письмо.  Там  говорилось  о
некоем немце, о том, какой замечательной жизнью она теперь заживет, и что на
сей раз надежно подцепила крупную рыбку и собирается выжать  из  немца  все,
что только можно.
   - Мы все получили одинаковые письма, Марид. Но  неужели  тебе  ничего  не
показалось подозрительным? Возможно, ты не знаешь почерк Никки так,  как  я;
возможно, не обратил внимания на необычный выбор слов.  В  письме  рассыпаны
намеки, которые убедили нас, что она пыталась сообщить что-то между строк.
   Думаю, когда Никки сочиняла его, кто-то стоял рядом и заставлял  выводить
буквы так, чтобы никто ничего не  заподозрил  после  ее  исчезновения.  Наша
девочка не была левшой, а письмо написано левой рукой  и  почерк  ужасный  -
совсем не похож на тот, что я видела раньше.  Записки  были  на  французском
языке, хотя она отлично знает, что мы ни слова не поймем. Никки  объяснялась
по-английски, Деви и Тами сумели бы прочитать письма без переводчика, они  с
ней  говорили  на  английском.  Никки  раньше  никогда  не  упоминала  этого
старинного друга семьи; конечно, такой человек мог и  вправду  существовать,
но вот фраза Никки насчет "застенчивого маленького мальчика" подтвердила все
наши подозрения. Девочка много рассказывала о своей жизни до перемены пола и
в общем избегала касаться деталей - ну, скажем, откуда она  родом  на  самом
деле и так далее, - но много раз со смехом  вспоминала,  каким  жутким  была
хулиганом - то есть он был в детстве. Понимаешь, она хотела выглядеть  такой
же, как мы, и подробно описывала бандитские  подвиги  юности.  Так  что  эта
девочка в бытность мальчиком отличалась чем угодно, только не застенчивостью
и нелюдимостью. Марид, письмо - явная липа от начала до конца!
   Я опустил парализатор. Все, что сказала Селима, казалось вполне логичным.
   - Вот почему ты так трясешься, - произнес я задумчиво.  -  Считаешь,  что
Никки грозит опасность.
   - Да, я считаю, что Никки грозит  опасность,  -  ответила  Селима,  -  но
напугана не этим, Марид. Деви мертва. Ее убили.
   Я закрыл глаза и застонал; Ясмин громко охнула и  пробормотала  еще  одну
ритуальную формулу - "далеко от тебя", - чтобы защитить  нас  всех  от  зла,
которое только что упомянули. Я  чувствовал  себя  разбитым  и  подавленным,
словно принял слишком большую дозу жутких известий - и организм не  способен
справиться с перегрузкой.
   - Не говори, я сейчас догадаюсь сам. С ней  разделались  так  же,  как  с
Тами.
   Следы от ожогов, содранная кожа и  кровоподтеки  вокруг  запястий;  перед
смертью ее трахали во все дыры, потом задушили и перерезали горло.  Думаешь,
кто-то решил убить вас всех, и ты будешь следующей жертвой. Правильно?
   - Нет, неправильно, - с удивлением услышал я. -  Я  нашла  ее  лежащей  в
постели; все выглядело так, словно Деви безмятежно  спит...  Ее  застрелили,
Марид, с помощью старинного пистолета, который убивает маленькими  кусочками
металла. Пуля попала прямо  в  кастовую  метку  на  лбу.  Никаких  признаков
насилия, в комнате ничего не тронуто.  Все  как  обычно  -  только  Деви,  у
которой снесено пол-лица, и кровь на кровати  и  стене...  Господи,  сколько
крови! Меня стошнило.
   Никогда не видела ничего  подобного.  Это  старое  оружие  действует  так
примитивно-жестоко, так... грубо! - Удивительно слышать подобное от женщины,
располосовавшей на своем веку немало физиономий несчастным жертвам.  -  Могу
поспорить, за последние пятьдесят лет не  случилось  ни  одного  убийства  с
помощью пули.
   Селима явно ничего не слышала о русском (забыл его  имя);  неудивительно,
ведь в Будайине насильственная смерть обычно не  вызывает  особой  сенсации,
такое происходит слишком часто. Трупы здесь рассматривают, в  основном,  как
неприятную помеху. Выводить большие кровавые  пятна  с  дорогого  шелка  или
кашмирского ковра - довольно-таки утомительное занятие.
   - Ты уже позвонила Оккингу? - спросил я. Селима кивнула:
   - Тогда было не его дежурство. Приехал сержант Хаджар и допросил меня.
   Жаль, что так получилось.
   Я  хорошо  понимал  ее.  Хаджар  представлял  из  себя  классический  тип
легавого; именно такой тип возникает в моем воображении, когда  я  думаю  об
этой проклятой породе. Он вышагивает по кварталу, словно в  задницу  засунут
штопор, вынюхивая всякие мелкие происшествия, чтобы подвести их под солидную
статью. С особым сладострастием Хаджар доводил арабов, которые  пренебрегали
своими религиозными обязанностями, то есть  людей  вроде  меня,  а  такие  в
большинстве и жили в Будайине.
   Я положил парализатор в сумочку Ясмин. Настроение  полностью  изменилось:
впервые в жизни я сочувствовал Черной  Вдове.  Ясмин  положила  руку  ей  на
плечо, чтобы как-то ободрить.
   - Пойду принесу кофе, - сказал я, взглянув на последнюю из Сестер. - Или,
может, ты предпочитаешь чай?
   Селима была благодарна за доброту  и  участие,  да  и  просто  рада,  что
оказалась рядом с нами в такой трудный момент.
   - Если можно, чай. - Она начала успокаиваться.
   Я доставил воду кипятиться.
   - Ладно, теперь объясни мне, почему вы трое  позавчера  так  хорошо  меня
отделали?
   - Да простит меня Аллах! -  произнесла  Селима.  Она  вынула  из  сумочки
сложенный клочок бумаги и протянула мне. - Это обычный почерк Никки,  но  по
всему видно, она страшно спешила.
   Послание было нацарапано по-английски на обратной стороне конверта.
   - Что там написано? - спросил я. Селима бросила на меня взгляд  и  быстро
опустила глаза.
   - Только: "На помощь. Быстрее. Марид". Вот почему мы так поступили.
   Обычная ошибка. Мы решили, что ты виновен в том, что с ней  случилось,  -
что бы там ни произошло. Теперь я знаю, что ты  помог  ей,  договорившись  с
этой скотиной Абдуллой, и она задолжала тебе деньги.  Наша  девочка  хотела,
чтобы мы сообщили тебе, что она  нуждается  в  помощи,  но  времени  хватило
только на несколько слов.
   Наверное, ей повезло, что вообще удалось их нацарапать.
   Я подумал о кошмаре, который они мне устроили; о том, как несколько часов
пролежал без сознания; о мучительной боли, которая до сих пор еще дает  себя
знать; о бесконечно долгом и страшном ожидании в госпитале; о бешеной злости
на Никки и тысяче киамов,  потерянных  по  ее  вине.  Я  сложил  все  это  и
попытался разом выбросить из памяти. Нет, не получается. Внутри все  так  же
кипела неведомая прежде  ярость,  но  теперь,  кажется,  я  лишился  объекта
ненависти... Я посмотрел на Селиму.
   - Ладно, забудем об этом.
   Нашу гостью никак не тронуло мое великодушие и благородство. Сначала было
немного обидно: могла бы хоть как-то показать, что ценит подобный жест, - но
потом я вспомнил, что имею дело с Черной Вдовой.
   - Не все проблемы решены, Марид, - напомнила мне  Селима.  -  Я  все  еще
тревожусь за Никки.
   - Но, в принципе, то, что  написано  в  письме,  вполне  может  оказаться
правдой, - сказал я, разливая  чай.  -  А  улики,  о  которых  ты  говорила,
объясняются вполне невинными причинами.
   На самом деле, я не верил в это. Просто хотел немного успокоить Селиму.
   Она взяла чашку и сжала ее в ладонях.
   - Не знаю, что теперь делать.
   -  Возможно,  какой-то  тронутый  тип  решил  всех   вас   укокошить,   -
предположила Ясмин, - и лучше на время спрятаться.
   - Я думала об этом, - отозвалась Селима. Теория  Ясмин  казалась  мне  не
очень убедительной.  Тамико  и  Деви  убиты  совершенно  разными  способами.
Конечно, здесь мог орудовать  убийца,  наделенный  творческим  воображением;
несмотря на старые полицейские изречения насчет "неповторимого  почерка",  я
не понимал, что запрещает  нашему  маньяку  разнообразить  методы.  Но  свои
соображения оставил при себе.
   - Ты можешь пожить в моей квартире, - сказала Ясмин, - а я  переберусь  к
Мариду.
   Селима и я были одинаково ошарашены таким предложением.
   - Спасибо, ты очень добра, - ответила Селима, - я подумаю  об  этом,  моя
сладенькая, но сначала хочу Попробовать несколько других  вариантов.  Я  дам
тебе знать.
   - С тобой ничего не случится, если будешь  просто  все  время  настороже,
предупредил я. - Несколько дней не занимайся своей работой, не связывайся  с
незнакомыми людьми...
   Селима кивнула. Она протянула мне чай, который даже не пригубила.
   - Я должна идти. Надеюсь, теперь между нами не осталось никаких обид.
   - Сейчас у тебя есть заботы посерьезнее, Селима. Мы  никогда  не  были  в
особо дружеских отношениях. Кто знает;, возможно,  эти  страшные  события  в
конце концов сблизят нас.
   - Слишком высокую цену пришлось заплатить, - ответила Селима.
   Да, это точно. Она хотела что-то добавить, но передумала,  повернулась  и
вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
   Я стоял возле плиты с тремя непочатыми чашками.
   - Ты будешь пить чай?
   - Нет, - сказала Ясмин. - Я тоже, - и вылил чай в раковину.
   - Одно из двух, - задумчиво пробормотала Ясмин, - либо где-то бродит один
совершенно сдвинутый ублюдок, либо, что еще хуже, два разных поганца убивают
людей почти одновременно. Знаешь, даже страшно идти на работу.
   Я сел рядом и погладил благоухающие духами полосы.
   - На работе бояться нечего. Главное,  помни,  что  я  сказал  Селиме:  не
связывайся с клиентом, которого не встречала  раньше.  Оставайся  здесь,  со
мной, вместо того чтобы в одиночку добираться до дома.
   Ясмин слабо улыбнулась:
   - Я не могу водить сюда клиентов.
   - Да, это точно, - подхватил я значительно.  -  Вообще,  забудь  о  таких
вещах, пока убийцу не поймают. У меня хватит  денег,  чтобы  какое-то  время
содержать нас обоих.
   Она обняла меня за пояс и положила голову на плечо.
   - Ты парень что надо.
   - Да и ты ничего, когда не храпишь, как ифрит, - ответил я.
   В наказание Ясмин провела своими  длинными  кроваво-красными  ногтями  по
моей спине. Потом мы плюхнулись на подушки и порезвились еще полчасика.
   Я вытащил Ясмин из постели примерно в половине третьего, заставил немного
перекусить в  промежутке  между  душем  и  одеванием  и  чуть  ли  не  силой
выталкивал из дома, чтобы ее опять не оштрафовали  за  опоздание:  полтинник
есть полтинник, не уставал я повторять ей.
   - Ну что  ты  дергаешься?  Все  бумажки  в  пятьдесят  киамов  совершенно
одинаковы. Отберут одну, принесу домой другую, тебе-то какая разница?
   Никак не могу растолковать своей подруге, что если она немного организует
себя и перестанет опаздывать,  то  будет  приносить  в  наше  гнездышко  две
бумажки вместо одной.
   Ясмин спросила, что я собираюсь делать вечером.  Она  немного  завидовала
тому, что я уже заработал достаточно хрустиков,  чтобы  протянуть  несколько
недель, и мог позволить себе целыми днями  сидеть  в  какой-нибудь  кофейне,
болтая о том о сем, обмениваясь сплетнями  с  дружками  разных  танцовщиц  и
девочек. Я заверил Ясмин, что тоже займусь делом.
   - Хочу выяснить, что это за история с Никки.
   - Ты что, не поверил Селиме? - удивилась Ясмин.
   - Я давно ее знаю. В подобных ситуациях она всегда  преувеличивает.  Могу
поспорить, что Никки сейчас в полной безопасности нежится в  роскошном  доме
парня по имени Сейполт. Селиме надо было выдумать эффектную  историю,  чтобы
ее жизнь казалась необычной и насыщенной.
   Ясмин окинула меня недоверчивым взглядом.
   - Селиме не  приходится  выдумывать  никаких  историй.  Ее  жизнь  и  так
достаточно  необычна  и  полна  опасностей.   Нельзя   ведь   "преувеличить"
простреленную насквозь башку? Убийство есть убийство" Марид.
   С такими доводами трудно спорить, но мне не хотелось баловать ее подобным
признанием.
   - Иди работать, - сказал я ей, поцеловал, обнял и выпихнул за дверь.
   Снова я остался один. Совсем один... Это  слово  сегодня  звучало  как-то
неприятно; наступившая тишина не радовала. Кажется, я  предпочел  бы  шумную
толпу и суету вокруг. Плохой признак для отшельника, и уж  совсем  тревожный
для агента-одиночки, крутого  парня,  живущего  ради  схваток  и  постоянной
опасности, одним словом, для уверенного в себе профессионала, которым я себя
воображал. Когда тишина начинает действовать на нервы,  обнаруживаешь,  что,
оказывается, ты вовсе не супергерой. Конечно, я знал  немало  очень  опасных
типов и провернул немало опасных дел. Я оставался в  центре  событий  и  был
акулой, а не одним из пескарей, да и  собратья-хищники  признавали  меня  за
своего. Проблема в том, что, когда  ко  мне  переедет  Ясмин,  жизнь  станет
довольно приятной, что не очень соответствует образу одинокого волка.
   Я повторял это себе, пока подбривал бороду, любуясь своей  физиономией  в
зеркале ванной. Пытался .убедить себя в чем-то, но,  когда  наконец  добился
цели, вывод меня не обрадовал: я немногого добился  за  последние  несколько
дней; уже трое, совсем недалеко от меня, попали в наш морг.  Одних  я  знал,
других нет.
   Если так будет продолжаться, жизнь Ясмин окажется в опасности.
   Черт возьми, в опасности окажется моя жизнь!
   Я заявил Ясмин, что у Селимы нет никаких оснований тревожиться. Ложь.
   Когда Черная Вдова рассказывала нам свою историю, я  вспомнил  загадочный
звонок,  неожиданно  кем-то  прерванный,  задыхающийся  голос:  "Марид?   Ты
должен..." Раньше у меня не было твердой уверенности, что звонила Никки,  но
сейчас я знал это и чувствовал себя виноватым,  потому  что  тогда  даже  не
попытался ничего сделать.
   Если Никки хоть как-то пострадала, придется нести эту вину в  своей  душе
до конца жизни.
   Я  облачился  в  белую  галабийю  (Галабийя-просторное  длинное  одеяние,
которое носят кочевники-бедуиры,  крестьяне,  иногда  -  городские  жители),
надел традиционный арабский головной убор,  белоснежную  кафию,  и  закрепил
ткань веревкой "укаль",  сунул  ноги  в  сандалии.  Теперь  я  выглядел  как
типичный неотесанный феллах, приехавший в город из деревни,  -  таких  здесь
великое множество. Думаю, подобным образом я одевался всего  раз  десять  за
все годы жизни в Будайине. Всегда предпочитал европейский стиль, и в юности,
в Алжире, и позже, когда отправился  на  Восток.  Сейчас  я  не  походил  на
алжирца: надо было, чтобы меня принимали  за  здешнего  крестьянина-феллаха.
Неплохо; разве что рыжеватая борода портила впечатление, но  вряд  ли  немцу
это что-то скажет.
   Выход из дома, пробираясь к воротам по Улице, я ни  разу  не  обратил  на
себя внимания знакомых, ни один  меня  не  окликнул  -  никто  не  мог  себе
представить Марида Одрана в галабийе. Я чувствовал себя  невидимкой,  а  это
сразу создает  иллюзию  силы  и  власти  над  окружающими.  Растерянность  и
подавленность испарились,  вернулась  прежняя  уверенность,  помноженная  на
самомнение.  Я  снова  стал  крутым  профессионалом,  с  которым  лучше   не
связываться.
   Сразу за Восточными воротами тянулся широкий бульвар Иль-Джамил, по обеим
сторонам его высились пальмы. Два потока машин разделяла широкая полоса - на
ней высажены цветущие кусты. Круглый год здесь полыхали все  новые  и  новые
краски,  воздух  был  всегда  напоен  свежим  ароматом,  и  каждый  невольно
поворачивал голову, привлеченный броскими пятнами соцветий  в  море  зелени:
нежно-розовым,     огненно-пунцовым,      роскошным      лиловато-пурпурным,
шафранно-желтым, девственно белоснежным, голубым, -  бесконечным,  как  само
небо, разнообразием оттенков...
   Высоко над головами людей, спрятавшись среди листвы и  на  крышах  домов,
щебетали певчие птицы, жаворонки - целая пернатая армия. Глядя  на  всю  эту
красоту, хотелось вознести хвалу Аллаху за бесценный  дар.  Я  на  мгновение
замедлил шаг.
   Выйдя за пределы Будайина в своем  истинном  обличье,  -  араба  с  парой
киамов за душой, неграмотного, почти без всяких возможностей и перспектив, -
я не ожидал, что это вызовет у меня такой прилив эмоций. Глядя на  феллахов,
спешащих по своим делам, я чувствовал, что  нас  снова  связывают  нерушимые
узы. Это включало - по  крайней  мере,  в  данный  момент  -  и  религиозные
обязанности  мусульманина,  которыми  я  так  долго  пренебрегал.  Я  твердо
пообещал   себе,   что   исправлюсь   и,   как   только    смогу,    займусь
самоусовершенствованием. Сначала надо найти Ник