очень жаль терять такого постояльца, мсье. - Я кивнул и бросил  ему
свой жетон. - Разрешите взглянуть... - Он  набрал  номер  комнаты  на  своем
компьютере, увидел, что отель действительно должен мне немного денег, и стал
печатать чек.
   - Все были очень предупредительны и любезны, - польстил я ему.
   - Всегда рады видеть вас в нашем отеле. - Он улыбнулся,  протянул  чек  и
махнул рукой в сторону кассы. Я еще раз поблагодарил его  и,  получив  через
несколько секунд деньги, присоединил их к остальной сумме.
   Бережно неся сумку, где лежали наличные, коробка с медиками и училками, а
также одежда, я шел по городу в юго-западном направлении, с каждым шагом все
больше удаляясь от Будайина  и  района  дорогих  фешенебельных  магазинов  у
бульвара Иль-Джамил.
   Вскоре я стоял в самом центре бедняцкого квартала, где живут  одни  нищие
феллахи. Узкие петляющие улочки, маленькие низкие дома с плоскими крышами  и
облупившимися  стенами;  окна  закрыты  ставнями  или  тонкими   деревянными
решетками.
   Некоторые здания кое-как  отремонтированы,  их  обитатели  пытались  даже
посадить кусты или еще что-то в иссохшей земле возле стен. Другие, казалось,
давно уже пустуют: зияющие провалы окон, полусорванные ставни раскачиваются,
едва держась на ржавых гвоздях, словно вывалившийся язык  голодной,  усталой
собаки. Я выбрал довольно аккуратный домик и  постучал  в  дверь.  Несколько
минут пришлось подождать. Наконец выглянул высоченный мускулистый мужчина  с
пышной черной бородой и уставился на меня, подозрительно  прищурившись;  изо
рта торчала щепка, которую он использовал вместо жвачки. Хозяин ждал,  когда
пришелец скажет, что ему нужно.
   Без всякой уверенности в успехе я приступил к изложению своей легенды:
   - Я был брошен здесь, в  незнакомом  городе,  подлыми  компаньонами.  Они
похитили  все  товары  и  деньги.  Во  имя  Всевышнего  и  его  Пророка,  да
благословит его Аллах и да приветствует, прошу тебя оказать гостеприимство.
   - Понятно, - мрачно произнес мужчина. - Этот дом закрыт для чужих.
   - Я не доставлю никакого беспокойства. Я...
   - Советую тебе просить о ночлеге  тех,  чье  гостеприимство  основано  на
благополучии. Люди говорят: здесь живут семьи, где всегда есть в избытке еда
для домашних, для собак и гостей, подобных  тебе.  Что  касается  меня,  то,
заработав на хлеб и горсть бобов для жены и четырех  детей,  я  считаю  день
удачным.
   Я понял, на что он намекает.
   - Конечно, ты не хочешь затруднений для своей семьи. Проклятые лжедрузья,
ограбившие меня, не знали, что я всегда ношу в  сумке  немного  денег.  Они,
урча от жадности, схватили то, что  лежало  на  виду,  но  у  меня  осталось
достаточно средств, чтобы прожить день-два в этом городе, пока  я  не  смогу
вернуться и потребовать законного возмещения убытков.
   Хозяин молча смотрел на меня; словами его  не  убедишь,  нужна  маленькая
демонстрация.
   Я дернул молнию и открыл сумку; под его внимательным взглядом неторопливо
порылся в одежде - рубашках, носках, штанах, засунул руку поглубже и  извлек
банкноту.
   - Двадцать киамов, - произнес я душераздирающим тоном. - Это все, что они
мне оставили.
   На лиц" моего нового друга отразилась  жестокая  внутренняя  борьба.  Для
жителей этого квартала двадцать киамов -  серьезная  сумма.  Он  мог  питать
сомнения на мой счет, но я сейчас читал его мысли.
   - Если ты примешь меня как гостя под свое  покровительство  на  два  дня,
объявил я, - все эти деньги будут твоими. - Я  помахал  бумажкой  перед  его
расширившимися от жадности глазами.
   Мужчина покачнулся, словно змея, зачарованная движениями факира. Если  бы
он  был  деревом  с  большими  плоскими  листьями,  они  бы  сейчас   громко
зашелестели.
   Хозяин дома не любил чужаков - а кто их любит?  Ему  вовсе  не  улыбалась
идея поселить у  себя  незнакомца  на  несколько  дней.  С  другой  стороны,
двадцать киамов равнялись заработку за несколько дней. Я снова оглядел его и
убедился, что теперь его мысли приняли нужное направление: он уже не пытался
угадать, кто  я  такой,  а  прикидывал  один  из  сотни  различных  способов
потратить двадцать хрустиков. Осталось лишь немного подождать.
   О, мой господин, мы люди небогатые... Тогда двадцать киамов облегчат твою
жизнь. О да, еще бы, господин, и я хочу получить их; но мне стыдно ввести  в
такое убогое жилище обладателя стольких достоинств!  -  Я  видел  роскошь  и
богатство, которые ты и вообразить не можешь, мой друг,  но  возвысился  над
всем этим, что доступно и тебе. Я не всегда был таким, каким предстал  перед
твоими глазами. Ибо Аллах подделал ввергнуть меня в нищету и страдания, дабы
потом я мог вернуть все, что отнято обидчиками. Ты поможешь  мне?  Всевышний
дарует удачу тем, кто поддержит скитальца.
   Озадаченный хозяин дома долго, смотрел на меня; первой его  мыслью  было,
что я просто псих, и лучше всего убежать от такого  как  можно  дальше.  Моя
выспренняя речь как  две  капли  воды  походила  на  исповедь  какого-нибудь
похищенного принца из старых  сказок.  Но  сказки  хороши,  когда,  поужинав
нехитрой снедью, их рассказывают вполголоса, собравшись у очага,  перед  тем
как  заснуть  тревожным  сном.  Днем  такие  истории  теряют  большую  часть
убедительности.
   Единственное, что способно вернуть доверие к  рассказчику  -  банкнота  в
двадцать киамов, которая колыхалась в моей руке, словно пальмовый  лист  под
порывом ветра. Мой новый друг так впился в нее глазами, что вряд  ли  сможет
потом припомнить лицо своего собеседника.
   В конце концов, я стал гостем Исхака Джарира, достойного хозяина дома. Он
поддерживал у себя строгий порядок, так что женщин я не  увидел.  На  втором
этаже находилась общая спальня, а на первом было  несколько  чуланчиков  для
хранения всякой снеди. Джарир распахнул деревянную дверь  одного  из  них  и
невежливо впихнул меня внутрь.
   - Здесь ты можешь чувствовать себя спокойно, - прошептал он. - Если  твои
негодяи-Друзья придут и начнут расспрашивать, мы никого  не  видели.  Но  ты
останешься здесь только до завтра. После утренней молитвы придется  покинуть
наш дом.
   - Хвала Аллаху за то, что направил меня к такому щедрому и  великодушному
человеку! Но мне еще надо завершить одно дело. Если все произойдет так,  как
я ожидаю, вернусь с двойником бумажки, которую ты сейчас  сжимаешь  в  руке.
Она также станет твоей.
   Джарир не хотел ничего знать о подробностях моего "дела".
   - Да будут успешными все твои начинания! - пожелал он. - Но знай, если не
вернешься до последней молитвы, в дом тебя не пустят.
   - Как скажешь, о достойнейший. - Я оглянулся  на  ворох  тряпок,  которые
послужат мне постелью сегодня ночью, невинно  улыбнулся  Исхаку  Джариру  и,
подавив невольную дрожь, вышел на улицу.
   Я думал, что узкая,  мощенная  камнем  улочка  выведет  меня  на  бульвар
Иль-Джамил. Но, повернув по  ней  налево,  понял,  что  ошибся.  Направление
все-таки было верное, и я последовал вперед. Однако  за  углом  увидел  лишь
голые стены домов: тупик. Я вполголоса выругался и повернул.  Придется  идти
обратно.
   Путь преграждал какой-то человек, ужасно тощий, с растрепанной  жиденькой
неряшливой бородкой. На лице  незнакомца  расползалась  заискивающая  улыбка
деревенского идиота. Одежда его состояла из желтой  рубашки  без  воротника,
потертого и сильно мятого коричневого костюма, белой в красную клетку  кафии
и поношенных коричневых английских ботинок. Его дурацкий  вид  напомнил  мне
Фуада, будайинского блаженного. Похоже, парень шел за мной до самого тупика,
однако я не слышал его шагов.
   Когда  ко  мне  кто-то  подкрадывается,  я  настораживаюсь;   разглядывая
незнакомца, я открыл сумку. Он продолжал торчать передо мной, переминаясь  с
ноги на ногу и ухмыляясь. Я вытащил несколько училок, снова задернул  молнию
и попытался пройти мимо, но рука парня уперлась мне в грудь. Я остановился.
   - Не люблю, когда до меня дотрагиваются, - произнес я.
   Он сразу отпрянул, словно только что осквернил величайшую святыню.
   - Тысяча извинений, - проблеял он дрожащим голосом.
   - Зачем ты шел за мной? Тебе что-то нужно?
   - Я подумал, что  уважаемого  господина  заинтересует  мой  товар.  -  Он
тряхнул своим портфелем из фальшивой кожи.
   - Ты что, торговец?
   - Я продаю модули, господин, а также набор самых  полезных  и  интересных
приставок, поступивших на рынок. Мне бы хотелось продемонстрировать их.
   - Спасибо, не надо.
   Он поднял брови, словно я не  отказался,  а  попросил  поскорее  показать
товар. Он уже не выглядел тупым и жалким.
   - Это не займет много времени. Вполне возможно, у меня найдется  как  раз
то, что ищет уважаемый господин.
   - Я ничего не ищу.
   - Наверняка ищете; иначе зачем было модифицировать мозг, не так ли?
   Я пожал плечами. Он опустился на корточки и раскрыл портфель с образцами.
   Я твердо решил, что ничего не куплю у такого парня.  Я  не  имею  дела  с
хорьками.
   Он  извлек  модики  и  училки,  выкладывая  их  аккуратным  рядком  возле
портфеля.
   Закончив, парень поднял на меня глаза. Он очень гордился своим товаром.
   - Итак... - Он выжидающе уставился на меня.
   - Что "итак"?
   - Итак, что вы скажете о них?
   - О модиках? По-моему, ничем не отличаются от любых других. Что они собой
представляют?
   Он схватил модик, лежащий в ряду первым, и бросил мне. Я поймал на лету.
   Этикетка отсутствует; корпус сделан из гораздо более  прочного  пластика,
чем у модулей в магазине Лайлы и других модишопах. Самоделка. -  С  этим  ты
уже  познакомился,  -  произнес  парень,   снова   расплывшись   в   жалкой,
извиняющейся улыбке.
   Я вздрогнул и пристально посмотрел на него.
   Он сорвал с головы кафию. Пряди редеющих волос свисали до  плеч.  Похоже,
парень не мылся, по крайней мере, месяц. Он протянул руку и  выдернул  модик
из своей  розетки.  Маска  ничтожного  торговца  исчезла.  Глаза  незнакомца
остекленели, челюсть отвисла, но он быстрым отработанным  движением  вставил
другой  самодельный  модик  и  мгновенно  преобразился.   Глаза   неожиданно
сузились, а рот  исказила  садистская  гримаса-усмешка.  За  считанные  доли
секунды он стал совершенно другим существом. Никакой  маскировки:  абсолютно
иная манера говорить, двигаться, вести себя, иное выражение лица -  все  это
действует гораздо эффективнее, чем фальшивые усы, парик и грим.
   Я здорово влип. В руке у меня был зажат модик Джеймса Бонда, а смотрел  я
прямо в холодные безжалостные глаза Ксаргиса Мохадхил Хана.  Глаза,  горящие
огнем безумия.
   Я дотянулся до розетки и вставил две училки. Первая придаст  особую  силу
мускулам, блокирует боль или усталость, пока моя плоть не начнет  рваться  в
клочья.  Вторая  полностью  "отключила"  звук.  Мне  надо   сконцентрировать
внимание.
   Хан, оскалившись,  зарычал.  Теперь  его  рука  сжимала  длинный,  весьма
зловещего вида кинжал; серебряную с золотом рукоятку  украшали  разноцветные
камни. "Сесть, - прочитал я по губам Хана. - Сесть на землю".
   Я не собирался облегчать  ему  задачу;  вместо  того  чтобы  подчиниться,
осторожно опустил руку, пытаясь нащупать под складками галабийи  игломет.  И
вспомнил: игломет все еще лежит под  подушкой  в  номере  отеля.  Хотя  нет,
горничная уже наверняка нашла  его.  А  парализатор  в  сумке,  закрытой  на
молнию. Я медленно попятился.
   "Я давно уже шел за вами, господин Одран. Я следил за вами, когда вы были
в полицейском участке, у Фридландер-Бея, в доме Сейполта,  в  отеле.  Я  мог
убить вас в ту ночь, когда притворился, что считаю вас  просто  обыкновенным
воришкой.
   Но я не хотел, чтобы  нам  мешали.  Я  ждал,  когда  наступит  подходящий
момент. И вот теперь, господин Одран, теперь вы умрете". - Читать  по  губам
оказалось на удивление простым делом:  жизнь  замедлила  свое  течение,  мир
двигался в два раза медленнее, чем обычно. У нас было время, много  времени.
Столько, сколько потребуется...
   Рот  Хана  подергивался,  искажаясь  гримасой  торжества.  Он   от   души
наслаждался каждой секундой своего триумфа. Шаг за  шагом  оттеснял  меня  к
стене.
   Я, не отрываясь, смотрел на сверкающий клинок, которым Хан  собирался  не
только лишить меня жизни, но и разрубить на кусочки. Он хотел украсить моими
потрохами  скользкие  от  грязи  камни  мостовой  и  кучи   мусора,   словно
праздничной гирляндой!
   Одних  ужасает  сама  мысль  о  смерти;  других  гораздо  больше   пугает
перспектива предсмертных мук. Честно говоря, я принадлежу ко  второму  типу.
Понимая, что когда-нибудь ко мне  придет  смерть,  надеюсь,  что  она  будет
быстрой и безболезненной - например,  если  повезет,  наступит  во  сне.  Но
отдать концы после страшных мучений, которые  придется  претерпеть  от  руки
Хана - нет, это явно неподходящий способ расстаться с жизнью.
   Училки не давали мне впасть в панику. Если сейчас  мной  овладеет  страх,
через каких-нибудь пять минут я превращусь в  ромштекс.  Я  сделал  еще  шаг
назад, оглядывая улочку, стараясь нащупать  взглядом  что-нибудь,  способное
дать мне хоть какой-то шанс одолеть этого маньяка с его проклятым  кинжалом.
Времени почти не осталось...
   Издавая истошные крики, он бросился вперед, держа кинжал на уровне плеча,
словно неистовая леди Макбет. Я дал ему  приблизиться  шага  на  три,  потом
отклонился влево  и  устремился  навстречу  противнику.  Он  ожидал,  что  я
отступлю, и  слегка  опешил  от  неожиданности.  Мои  пальцы  сомкнулись  на
запястье руки, сжимавшей нож; правой я надежно фиксировал ее, а левой  резко
вывернул.  Обычно  таким  способом  можно  без  особого  труда   обезоружить
нападающего, но Хан оказался очень сильным человеком. Неестественно  сильным
для  обладателя  такого  тела.  безумие,  модик   и   училки   придали   ему
дополнительную мощь.
   Свободной рукой Хан вцепился мне в горло, пытаясь запрокинуть голову. Мне
удалось сделать подсечку, мы оба потеряли равновесие. Падая, я уперся в  его
лицо и постарался, чтобы он как можно сильнее стукнулся о каменную  мостовую
затылком. Мое колено уперлось в его запястье, и  пальцы,  сжимавшие  кинжал,
разжались. Я как можно дальше отбросил оружие, потом  двумя  руками  охватил
его голову и еще пару раз ударил о скользкие, зловонные камни. В  результате
Хан был выведен из строя, но, увы, ненадолго. Он смог  вывернуться  и  опять
набросился на меня, кусаясь, царапаясь, рыча... Какое-то время мы  боролись,
стараясь одолеть друг друга, но так тесно сплелись, что я не мог ударить его
кулаком. Господи, я не мог даже  высвободить  руки!  Тем  временем  он,  как
зверь, терзал мою плоть своими черными  когтями,  впиваясь  в  тело  зубами,
молотя коленями.
   Наконец Хан с пронзительным воплем отбросил меня; прыжок - и, прежде  чем
я успел отпрянуть, он опять навалился на меня.  Я  лежал,  словно  распятый:
одна рука прижата к земле коленом, другая  -  когтистой  лапой  маньяка.  Он
занес сжатый кулак,  чтобы  обрушить  удар  на  мое  незащищенное  горло.  Я
вскрикнул, попробовал сбросить его, но не смог даже  пошевелиться.  Напрягая
все силы в  отчаянных  попытках  освободиться,  я  увидел,  как  глаза  Хана
зажглись огнем ликования.
   Нараспев он  читал  какую-то  бессвязную  молитву  своему  металлическому
ангелу смерти. Наконец, дико вскрикнув,  опустил  кулак.  Удар  пришелся  по
лицу. Я едва не потерял сознание.
   Хан вскочил и бросился за кинжалом. Я заставил  себя  сесть,  лихорадочно
шаря руками по мостовой. Надо найти сумку! Хан подобрал кинжал и метнулся ко
мне. Я рванул молнию и вывалил содержимое  сумки  на  землю.  Хану  осталось
сделать всего несколько шагов - и тут я нажал кнопку парализатора и долго не
отпускал ее. Раздался жуткий булькающий вопль, и противник  как  подкошенный
свалился рядом со мной. Он очнется лишь через несколько часов.
   Училки блокировали боль, правда не полностью, скорей, они ее  приглушили.
Я еще был не в состоянии двигаться, и смогу сделать что-нибудь  толковое  не
раньше чем через несколько минут.  На  моих  глазах  кожа  Хана  приобретала
синеватый оттенок, он задыхался, разевая рот, словно  выброшенная  на  берег
рыба.  Потом  начались  судороги.  Неожиданно  он  обмяк  и  замер.  Убийца,
наводивший страх на  весь  квартал,  неподвижно  лежал  всего  в  нескольких
сантиметрах от меня. Я с трудом сел, всхлипывая,  будто  маленький  мальчик.
Как только немного очухался, выдернул модик  Хана  из  головы  неизвестного.
Потом нащупал телефон и позвонил Оккингу, чтобы сообщить потрясающую весть.

Глава 18

   Взяв коробочку с пилюльками, я проглотил семь или  восемь  "солнышек".  В
чисто познавательных целях. После схватки с Ханом ныла каждая клеточка тела,
но дело было не только и не столько в этом. Я  хотел  знать,  как  наркотики
подействуют  во  время  работы  училок.  И  томясь   в   ожидании   Оккинга,
эмпирическим путем познал горькую  истину:  училка,  очищающая  организм  от
алкоголя, выбивает Также и "солнышки".  На  кой  черт  она  тогда  нужна?  Я
выдернул зловредную ханжу и. проглотил еще горсть пилюлек.
   Появившийся Оккинг был на седьмом небе  от  радости.  Он  просто  ликовал
другого слова не подберешь. Первый раз в жизни я видел его таким  счастливым
и довольным. Оккинг  выказал  небывалую  вежливость  и  предупредительность,
трогательную заботу о моем самочувствии. Он  так  хорошо  себя  вел,  что  я
решил: вместе с легавыми приехали ребята из программы городских  новостей  и
снимают все это для передачи, но, как ни странно, ошибся.
   - Что ж, с меня причитается, Одран, - сказал лейтенант.
   По-моему, он должен мне гораздо больше.
   - Я сделал за тебя всю паршивую работу, Оккинг.
   Он не отреагировал даже на такой укол.
   - Возможно, возможно... Теперь я, по крайней мере, смогу хоть  выспаться.
Я ведь даже есть не мог, не думая о Селиме, Сейполте и остальных.
   Хан очнулся: однако, лишившись своего модика, он сразу же начал вопить. Я
вспомнил, как ужасно себя чувствовал, когда выдернул училки, хотя  носил  их
всего пару дней. Кто знает, сколько времени Хан - или как там его  настоящее
имя? - скрывался, пряча свое  истинное  "я"  сначала  под  одним  личностным
модиком,   потом   под   другим...   Возможно,   лишившись   псевдоличности,
руководившей  его  поступками,  он  осознал  всю  дикость   совершенных   им
преступлений и был не в силах  перенести  это.  Убийца  лежал  на  мостовой,
скованный по рукам и ногам, извиваясь и посылая страшные проклятия  на  наши
головы. Оккинг молча наблюдал за ним несколько секунд.
   - Унесите его отсюда, - приказал он наконец двум полицейским в форме.
   Они не очень-то нежно сделали это, но я не испытывал никакого сочувствия.
   - Теперь что? - спросил я Оккинга. Тот сразу стал намного серьезнее:
   - Думаю, настало время уйти в отставку.
   - Когда узнают, что ты получал деньги от иностранной державы, ты  станешь
не очень-то популярной фигурой в городе. Ты запятнал свою репутацию.
   Он кивнул:
   - Уже узнали, мой друг, по крайней мере те, чье мнение имеет здесь силу.
   Мне предоставили  выбор:  либо  поискать  работу  в  другом  месте,  либо
провести остаток жизни в одной  из  ваших  типичных  крысиных  нор,  которые
почему-то называются тюрьмами. Не понимаю, как можно бросать людей  в  такие
адские дыры, ведь это просто средневековье!
   - Ты сам немало сделал для того, чтобы поддерживать прирост  населения  в
наших тюрьмах.
   Тамошние  обитатели  будут  ждать  тебя  с  бо-ольшим  нетерпением...  Он
вздрогнул:
   - Как только улажу все дела, просто упакую  чемоданы  и  тихо  исчезну  в
ночи... Но они могли бы, по крайней мере, как-нибудь отметить мою работу.
   Понимаешь, неважно, был я иностранным агентом или нет,  я  сделал  немало
полезного для города и никогда не шел на сделку с совестью,  за  исключением
одного-двух случаев.
   - Многие ли осмелятся, положа руку на сердце, сказать  подобное  о  себе?
Да, ты редкий человек, Оккинг. - Он действит