не
разобрал. Абдул-Хасан горестно  опустил  плечи.  Он  попробовал  объясниться
по-испански, но я снова покачал головой.
   - Где сахиб Хасан? - стоял я на своем.  Мальчик  ухмыльнулся  и  отстучал
новую порцию резких отрывистых слов,  но  на  этот  раз  догадался  показать
пальцем на занавес. Замечательно: наконец-то мы поняли друг друга!
   - Шукран, - поблагодарил я  его,  вместе  с  Ясмин  направляясь  в  конец
магазина.
   - You're welcome, - неожиданно отозвался мальчик.
   Я поразился: Абдул-Хасан уже знал, как будет по-арабски "спасибо", но что
сказать в  ответ,  не  выучил.  Тупой  молокосос!  В  одну  прекрасную  ночь
лейтенант Оккинг наткнется на его тело где-нибудь в  глухом  переулке.  Или,
принимая во внимание мое особое везение, его найду я.
   Хасан в помещении склада проверял количество ящиков, сверяясь со счетом.
   На ящиках стоял адрес магазина по-арабски, но другие надписи были сделаны
на каком-то европейском языке. Внутри могло храниться все что  угодно  -  от
электрических пистолетов до засушенных человеческих голов. Хасана совершенно
не заботило, что именно он покупает и  продает,  коль  скоро  это  приносило
доход. Он мог служить идеальным примером умелого торговца по Платону.
   Шиит услышал шелест раздвигаемого занавеса и приветствовал  меня,  словно
блудного сына. После отеческих объятий он заботливо спросил:
   - Сегодня ты чувствуешь себя лучше?
   - Да, хвала Аллаху.
   Он переводил взгляд с Ясмин на меня. По-моему, Шиит знал ее как  одну  из
девиц, работающих на Улице, но вряд ли был лично знаком с моей  подругой.  Я
решил, что не стоит  представлять  ее  Хасану.  В  принципе,  это  нарушение
этикета,  но  при  определенных  обстоятельствах  такое  допускается.  Хасан
протянул руку:
   - Прошу, выпей чашку кофе вместе со мной!
   - Пусть стол твой  будет  вечно  изобильным,  Хасан,  но  мы  только  что
пообедали, а я хочу побыстрее найти Абдуллу. Если помнишь, за мной  числится
долг.
   Хасан сдвинул брови:
   - Да, да, верно. Милый Марид, проницательный друг мой, я не видел Абдуллу
уже несколько часов.  Думаю,  он  предается  развлечениям  в  другом  месте.
Неодобрительный тон Шиита показывал, что  эти  развлечения  входят  в  число
запретных для мусульман.
   -  Однако  деньги  у  меня  с  собой,  и  я  желал  бы   выполнить   свои
обязательства.
   Хасан сделал вид, что погрузился в размышления о том, как помочь мне.
   Наконец произнес:
   - Ты, конечно, знаешь, что часть денег должна быть передана мне.
   - Да, о мудрейший.
   - Тогда можешь оставить у меня всю сумму, а я, как только увижу  Абдуллу,
отдам ему то, что причитается.
   - Отличное предложение, о мой дядюшка, но я хотел бы получить от  Абдуллы
расписку. В тебе никто не смеет усомниться, но, в отличие от  нас  с  тобой,
Абдулла и я не связаны узами любви.
   Хасану это не очень-то понравилось, но он не стал возражать.
   - Думаю, ты найдешь Абдуллу за этой стальной дверью. - Шиит повернулся ко
мне спиной и продолжил работу. Даже не глядя на нас, он произнес:
   - Твоя спутница должна остаться здесь.
   Я вопросительно посмотрел на Ясмин; она пожала плечами. Я  быстро  прошел
помещение склада, пересек проулок и постучал  в  стальную  дверь.  Несколько
секунд  пришлось  подождать,  пока  мою  личность  разглядывали  в  потайное
отверстие, убеждаясь в том, что я свой. Наконец дверь  распахнулась.  Передо
мной возник высокий, тощий, как скелет, бородатый старик по имени Карим.
   - Что тебе здесь нужно? - спросил он ворчливо.
   - Спокойствие, о шейх. Я пришел отдать долг Абдулле абу-Зайду.
   Дверь захлопнулась прямо перед носом. Спустя  некоторое  время  ее  снова
открыл сам Абдулла.
   - Давай их скорее сюда. Мне как раз нужны деньги.
   Уважительное обращение к старшему или покровителю.
   За его спиной я смог разглядеть несколько человек,  с  жаром  предающихся
какой-то азартной игре.
   - Я принес все, что должен, Абдулла, - сказал  я,  -  но  ты  выдашь  мне
расписку в получении долга. Не хочу, чтобы потом говорили, что я не заплатил
причитающегося.
   Он разъярился:
   - Ты смеешь воображать, что я могу так поступить?
   Я в ответ обжег его взглядом:
   - Расписку. Потом получишь свои деньги. Абдулла пару  раз  обругал  меня,
потом нырнул в комнату, торопливо нацарапал расписку и показал мне.
   - Давай сюда полторы тысячи киамов, - прорычал он.
   - Сначала расписку.
   - Давай сюда мои деньги, поганый кот, которого кормят девки!
   В моем воображении возникла соблазнительная картина: я с размаху бью  его
ребром ладони  по  переносице,  превращаю  наглую  жирную  харю  в  кровавое
месиво...
   Какое прекрасное зрелище!
   - О Господи, Абдулла! Позови сюда Карима. Эй,  Карим!  -  Когда  к  двери
снова подошел седобородый старик, я сказал ему:
   - Сейчас я передам тебе деньги, Карим, а Абдулла бумажку, которую сжимает
в руке. Ему отдашь деньги, мне бумагу, хорошо?
   Карим  заколебался,  словно  такая  операция  показалась  ему   немыслимо
сложной.
   Потом медленно кивнул. Обмен произошел в полной тишине. Я  повернулся  и,
не говоря ни слова, зашагал к магазину Шиита.
   - Сын шлюхи! - выкрикнул Абдулла мне  вслед.  Я  улыбнулся.  Вообще-то  у
мусульман это считается страшным оскорблением, но, поскольку, увы, сказанное
было истиной, меня это по-настоящему не задело. И  все  же,  из-за  Ясмин  и
нежелания нарушать приятные планы  на  вечер,  я  позволил  Абдулле  перейти
предел оскорблений. Обычно такое не проходит безнаказанно. Я твердо пообещал
себе, что скоро и этот долг будет  ликвидирован.  У  нас  в  Будайине  очень
вредно для здоровья заработать репутацию человека, покорно терпящего хамство
и поношения.
   Проходя мимо Хасана, я сказал:
   - Ты можешь забрать свою долю у Абдуллы. Советую поторопиться, потому что
сегодня ему, кажется, крупно не везет в игре.
   Шиит кивнул, но промолчал.
   - Я рада, что это дело закрыто, - сказала Ясмин.
   - Ну, не больше меня, наверное. - Я аккуратно сложил расписку и сунул  ее
в карман джинсов.
   Мы отправились к Чири; я подождал, пока  она  закончит  обслуживать  трех
молодцов в форме морских офицеров Калабрии.
   - Чири, - произнес я, - мы спешим, но я хочу отдать тебе хрустики.
   Отсчитал  семьдесят  пять  киамов  и  положил  деньги  на  стойку.   Чири
продолжала спокойно стоять.
   - Ясмин, ты сегодня просто красавица, моя милая. Марид, это  за  что?  За
пилюльки, которые ты взял прошлой ночью? - Я кивнул. -  Ты,  я  знаю,  очень
стараешься  держать  слово,  всегда  отдавать  долги,  соблюдать   всю   эту
выспреннюю ерунду с кодексом чести, и так далее.  Но  возьми  часть  бумажек
обратно: я не собираюсь обирать тебя по ценам улицы.
   Я ухмыльнулся:
   - Чири, ты рискуешь оскорбить правоверного.
   Она рассмеялась:
   - Ну и правоверный из тебя,  клянусь  своей  чернокожей  попкой!  Хорошо,
тогда выпейте за счет заведения. Нынче бизнес идет  бойко,  хрустики  так  и
порхают.
   Девочки в хорошем настроении, я тоже.
   - У нас сегодня маленький праздник, Чири, - произнесла Ясмин.
   Они  обменялись  каким-то  таинственным  жестом.  Может  быть,  во  время
операции по перемене пола каким-то путем передается и  специфически-женское,
почти сверхъестественное умение говорить друг с другом  без  слов?  Так  или
иначе, Чири все уловила. Мы взяли бесплатную выпивку и поднялись.
   - Желаю вам хорошо провести эту ночь, - сказала Чири.
   Семьдесят пять киамов давно исчезли. Честно говоря, я так  и  не  увидел,
как и когда хозяйка клуба взяла их.
   - Ква кери, - произнес я, когда мы выходили на улицу.
   - Ква керини йа квонана, - отозвалась  Чири.  Потом,  на  одном  дыхании:
О'кей, которая из вас, ленивых толстожопых шлюх, должна сейчас танцевать  на
сцене? Кэнди? Отлично, сбрасывай свои тряпки и за работу!  -  Чири  казалась
счастливой. С миром снова все было в порядке.
   - Мы можем по дороге заскочить к Джо-Маме, - предложила  Ясмин.  -  Я  не
видела ее уже несколько недель.
   Джо-Мама - гигантская  во  всех  отношениях  женщина  почти  шести  футов
ростом, весом примерно три-четыре сотни  фунтов,  обладательница  уникальной
шевелюры, периодически  меняющей  цвет.  Повинуясь  какому-то  таинственному
циклу, она становилась блондинкой, рыжей, темноволосой и  жгучей  брюнеткой,
затем светлой шатенкой; далее цвет делался все темнее и темнее, пока в  один
прекрасный день Джо-Мама, словно по мановению волшебной  палочки,  снова  не
превращалась в блондинку.  Она  принадлежала  к  типу  несгибаемых,  сильных
женщин: в ее баре никто не осмеливался затеять скандал,  а  там  в  основном
сшивались греческие моряки торгового флота.  Джо-Мама  жила  по  собственным
заповедям и могла со спокойной совестью вытащить  пушку  или  золингеновский
перфоратор и создать вокруг себя картину полного умиротворения в виде  груды
окровавленных тел. Я уверен, что такая,  как  она,  справилась  бы  с  двумя
Чиригами сразу и одновременно,  сохраняя  полное  спокойствие,  готовила  бы
"Кровавую Мери" для посетителя. Либо Джо-Мама любила тебя всей  душой,  либо
так же страстно ненавидела; ну, а люди  обычно  хотели,  чтобы  она  выбрала
первое. Мы зашли в ее заведение; хозяйка приветствовала нас в своей  обычной
манере, говорила  очень  громко,  быстро,  проглатывая  слова,  и  постоянно
отвлекалась.
   - Марид! Ясмин!
   Далее последовала какая-то фраза по-гречески: Джо-Мама забыла, что  никто
из нас не понимал этого языка. По-гречески  я  знаю  еще  меньше  слов,  чем
по-английски, а их я выучил, ошиваясь в заведении  Джо-Мамы.  Могу,  скажем,
заказать узо и рецину, сказать "калимера" (привет)  и  обозвать  кого-нибудь
"малакой" (что-то вроде мудака).
   Я старательно сжал Джо-Маму в объятиях. Она такая обильная, что наверняка
мы вдвоем с Ясмин не смогли бы обхватить хозяйку бара.  Мы  сразу  же  стали
слушателями истории, которую она рассказывала  какому-то  посетителю.  "...И
вот наш Фуад стремглав  бежит  ко  мне  и  хнычет:  "Эта  черная  сука  меня
обчистила!" Мы с тобой прекрасно знаем, что ничто так не  возбуждает  Фуада,
как возможность быть обворованным чернокожей девкой". Джо-Мама вопросительно
посмотрела в мою сторону, я  согласно  кивнул.  Фуад  был  невероятно  худым
парнем, который питал слабость к черным шлюхам. Никто не любил Фуада, но его
использовали на о подхвате, а парень так хотел  понравиться,  что  бегал  по
чужим делам всю ночь напролет, пока не натыкался на девицу, которую  избирал
объектом своей любви на  текущую  неделю.  "Ну  вот,  я  спрашиваю,  как  он
умудрился опять позволить себя обчистить. Я была уверена, что теперь  парень
узнал все приемы на собственном горьком опыте. Господи, даже Фуад  не  может
быть таким идиотом, как... как Фуад.
   Ну, ты понимаешь, что я  хочу  сказать...  Так  вот,  он  отвечает:  "Она
работает официанткой в "Старом Чикаго Большого Ала" (Имеется в  виду  Чикаго
20-х годов времени жизни знаменитого гангстера Аль Капоне.).  Я  расплатился
за выпивку, а когда девка принесла сдачу, она протерла поднос мокрой  губкой
и держала его высоко, так, что мне  все  было  видно.  Чтобы  взять  деньги,
пришлось подвинуть их к краю подноса,  нижняя  банкнота  прилипла  к  мокрой
поверхности". Тогда я схватила идиота за уши  и  стала  трясти  его.  "Фуад,
Фуад, - говорю я ему, - ведь это самый заезженный трюк! Ты, наверное,  видел
такое миллион раз, а может, и больше! По-моему, то же самое в прошлом году с
тобой проделала Зейнаб".
   Несчастный скелетина кивает, а его адамове яблоко так и ходит вверх-вниз,
вверх-вниз; только послушайте, что он ответил, только  послушайте:  "Да-а-а,
но ведь все  прошлые  разы  тибрили  бумажки  в  один  киам.  Никто  еще  не
проделывал такое с десяткой!" Как будто это меняет  дели!"  Джо-Мама  начала
смеяться: так вулкан, перед тем как взорваться в полную силу, издает  глухой
рокот.  Когда  раздались  первые  раскаты  убийственного  смеха,  весь   бар
задрожал, зазвенели  бутылки  и  стаканы,  и,  сидя  у  стойки,  мы  ощутили
вибрацию,  как   при   землетрясении.   Смех   Джо-Мамы   обладает   большей
разрушительной силой, чем стул в руках обычного смертного.
   - Так что ты хочешь, Марид? Узо и рецина твоей даме? Или просто пиво?
   Решайте быстрей, я не могу ждать всю ночь: у меня собралась  целая  толпа
греков, только что прибывших  со  Скорпиоса.  Их  корабль  перевозит  ящики,
полные взрывчатки, для революции в Голландии, парни проделали долгий трудный
путь, и все, как один, трясутся,  словно  золотая  рыбка  на  съезде  котов.
Морячки опустошили запасы спиртного в моем заведении!  Говори  наконец,  что
будешь пить, черт тебя  дери!  Вытягивать  из  тебя  ответ  все  равно,  что
добиваться чаевых у китаезы!
   На мгновение поток слов иссяк, и я  воспользовался  этим,  чтобы  сделать
заказ. Мы получили  выпивку,  -  я  джин  и  бингару,  Ясмин  стакан  "Джека
Дэниелса" с кока-колой. Потом Джо-Мама принялась рассказывать новую историю,
и я, как коршун, следил за ней, потому что  иногда,  заслушавшись  ее,  люди
забывают, что им причитается сдача. Я никогда не забываю.
   - Дай мне сдачу мелкими, Мама, - сказал я, тактично прервав  ее,  на  тот
случай, если хозяйка заведения слишком увлеклась и такой  пустяк  вылетел  у
нее из головы.
   Джо-Мама выразительно посмотрела на меня и протянула деньги, а я  отвалил
ей целый киам. Могучая дама засунула чаевые в бюстгальтер.  Там  хватило  бы
места  для  всех  денег,  которые  я  когда-либо  видел  в  жизни.  Выслушав
три-четыре колоритных рассказа,  мы  опустошили  свои  стаканы,  расцеловали
Джо-Маму на прощанье и продолжили странствие вверх по Улице. Сделали  привал
в заведении Френчи, потом в паре  других  мест  и,  когда  добрались  домой,
чувствовали, что набрались вполне удовлетворительно.
   Не произнесли ни слова, даже не подумали, что  нужно  включить  свет  или
зайти в ванную; не помню, когда успели сбросить одежду...
   Лежали на матрасе, тесно прижавшись друг к другу. Я провел ногтями  вдоль
бедер Ясмин: ее это возбуждает. Ясмин легонько царапала мне спину  и  грудь:
это возбуждает меня. Я осторожно, слегка щекоча,  самыми  кончиками  пальцев
гладил бархатистую кожу от подмышек до запястья, коснулся ладоней и  длинных
красивых пальцев. Затем проделал обратный путь; мои  руки  спустились  ниже,
добрались до ее потрясающих маленьких упругих ягодиц. Дотянулись  до  нежных
складок между бедер. Ясмин негромко  застонала;  ее  пальцы,  словно  обретя
самостоятельное существование, сжимали матрас, потом стали ласкать груди.  Я
дотянулся до запястий и, прижав ее руки к матрасу,  распял  ее.  Ясмин,  как
будто пробудившись от сладкого сна, изумленно  раскрыла  глаза.  Я  тихонько
хмыкнул и нарочито грубо отбросил ее правую ногу в сторону,  потом,  надавив
коленом, заставил отодвинуть левую, так что бедра широко распахнулись. Стон;
легкая дрожь пробежала по телу.
   Ясмин попыталась протянуть руку, чтобы  дотронуться  до  меня,  но  я  не
отпускал запястья. Так  она  беспомощно  лежала,  распластанная  подо  мной,
словно пленница, покорная воле повелителя... Меня охватило  пьянящее,  почти
жестокое в своей первобытной силе ощущение полной власти над этим прекрасным
телом; однако эта власть выражалась так нежно, с такой любовью и  чуткостью!
Звучит нелепо казалось бы, одно противоречит другому.  Если  вы  никогда  не
испытывали подобного, я не смогу ничего объяснить. Ясмин безмолвно  отдавала
мне себя всю без остатка; в то же время я владел ею, потому что  она  хотела
этого. Ясмин нравилось, чтобы время от  времени  я  изображал  необузданного
жеребца; небольшая  доля  насилия,  которую  я  себе  позволял,  еще  больше
возбуждала мою подругу... Я вошел в нее, и  наши  голоса  слились  в  едином
стоне наслаждения. Мы начали медленно двигаться;  она  так  крепко  охватила
ногами мои бедра, словно хотела слиться со мной, а я старался проникнуть как
можно глубже, чтобы слиться с  ней...  Мы  не  торопились,  упиваясь  каждым
прикосновением, каждым нюансом,  каждым  возбуждающим  уколом  насилия.  Это
длилось долго, целую вечность. Потом мы не разжимали объятий, чувствуя,  как
бешено колотится сердце, с трудом переводя дыхание. Мы не разжимали объятий,
пока мускулы не расслабились, но и  тогда  продолжали  ощущать  себя  единым
целым, опьяненные новой уверенностью в том, что полностью доверяем, нужны и,
главное, любим друг друга. Наверное, в один прекрасный  момент  мы  все-таки
перестали изображать зверя о двух головах и заснули. Но, когда я  пробудился
утром, наши ноги все еще были сплетены, а голова  Ясмин  покоилась  на  моем
плече.
   Итак, все устроилось, мир вокруг  действительно  стал  прежним.  Что  еще
нужно для счастья: у меня есть  любовь  -  Ясмин,  деньги,  которые  помогут
продержаться несколько месяцев; а если станет скучно, всегда найдется  масса
дел. Уж чего-чего, а этого в Будайине навалом -  стоит  только  захотеть.  Я
улыбнулся и снова погрузился в сладкую пучину сна.

Глава 6

   Это был один из редчайших моментов абсолютной близости,  общего  счастья,
довольcтва и  умиротворения.  Нас  не  покидало  радостное  ожидание:  жизнь
чудесна, но станет еще чудесней в будущем. Подобные моменты, пожалуй,  самая
редкая и хрупкая вещь в  жизни.  Надо  использовать  их  на  сто  процентов.
Перебери в памяти, словно кучу грязного белья, все мерзкое  и  унизительное,
что пришлось пережить,  чтобы  получить  в  награду  удивительное  состояние
полного покоя и душевного мира; не забывай, - хотя сейчас кажется,  что  так
будет вечно,  -  у  жизни  другие  планы  на  твой  счет.  Поэтому  торопись
насладиться каждой минутой, каждым часом. Люди  должны  благодарить  судьбу,
если она подарила им хотя бы мгновение чуда, но  они  просто  неспособны  на
это. Увы, человеку по природе  не  дано  умение  жить  полнокровной  жизнью,
использовать  божественный  дар  сполна.  Вы  замечали,  что,  казалось  бы,
одинаково отмеренные порции радости и боли на самом  деле  длятся  вовсе  не
одинаково. Боль тянется, пока  не  начинаешь  сомневаться,  что  твоя  жизнь
когда-нибудь снова станет нормальной; а вот наслаждение, достигнув  вершины,
вянет  быстрее,  чем  растоптанная  гардения,  и  ты  лихорадочно  пытаешься
воскресить в памяти ее томительный аромат.
   Когда мы наконец полностью проснулись, опять занялись  любовью;  на  этот
раз я лежал На боку, прижавшись к ее спине, к упруго-податливому заду. Когда
все кончилось, мы полежали обнявшись, но отдых продолжался  всего  несколько
секунд, потому что Ясмин снова желала жить полнокровной жизнью... Я напомнил
ей, что подобное умение не дано человеку по  природе,  -  по  крайней  мере,
применительно к  данной  ситуации.  Мне  хотелось  еще  немного  насладиться
ароматом все еще благоухавшей гардении; Ясмин же хотелось сорвать  еще  один
цветок. Я сказал, что буду готов через минуту-другую.
   - Ну да, конечно, - отозвалась она язвительно, -  завтра,  когда  поспеют
абрикосы! (Левантийский вариант "После дождичка в четверг".) Я бы с радостью
продолжил ее трахать, пока она не взмолилась о пощаде, но плоть моя была еще
слаба.
   - Понимаешь, - сказал я  проникновенно,  -  сейчас  наступило  состояние,
которое  называют  моментом  осмысления.  Духовно  богатые,  разносторонние,
чуткие люди вроде меня ценят его не меньше самого процесса траханья.
   - Да пошел ты со своими  моментами,  -  ответила  Ясмин,  -  просто  стал
дряхлым!
   Я знал, что она говорит  в  шутку,  верней,  пытается  меня  раззадорить.
Вообще-то я почувствовал, что уставшая плоть вновь набралась сил, и собрался
уже доказать, что вовсе не старею, но тут в дверь постучали.
   - Ну вот, утренний сюрприз, - сказал я. - Что-то уж слишком много  гостей
в последнее время стучится в келью такого замкнутого человека, как я.
   - Кто это может быть? Ты ведь никому ни киама не должен.
   Я схватил джинсы и торопливо влез в них.
   - Значит, кто-то попытается взять  взаймы,  -  бросил