кем-нибудь в очередном танце.
   - Хвала Аллаху, - сказал я. - Что-нибудь выпьешь со мной? Он улыбнулся:
   - Возьми две порции, шеф. И сделай вид, что одна - для меня, другая - для
тебя. Выпей их сам. Я уже давно не переношу это пойло. - Он похлопал себя по
объемистому брюху, скорчил гримасу, потом встал  и  прошелся  вдоль  стойки,
приветствуя завсегдатаев, нашептывая что-то на ушко девочкам. Я заказал  две
порции спиртного круглолицей, болтливой помощнице Френчи, Далии. Я  знал  ее
уже много лет. Далия, Френчи  и  Чирига  по  праву  считались  кем-то  вроде
пионеров-первопроходцев: они  обосновались  здесь  в  Незапамятные  времена,
когда по Улице просто Гоняли овец из одного конца  Будайина  в  другой,  наш
квартал   еще   не   отгородили   от   остального   города   стеной   и   не
облагодетельствовали собственным кладбищем.
   Когда Ясмин кончила очаровывать посетителей, раздались аплодисменты.
   Коробка  для  чаевых  моментально  наполнилась;  покончив  с  этим,   она
поспешила к своей ослабевшей от страсти  жертве,  пока  его  не  перехватила
другая шлюха.
   Пролетая мимо, Ясмин любовно ущипнула меня за зад.
   Целых полчаса я вынужден был покорно смотреть, как она  льстиво  смеется,
болтает и обжимает косоглазого ублюдка, сына желтомордой  собаки...  Наконец
его бумажник постигла скоропостижная смерть от истощения; охотница и  жертва
казались одинаково грустными, обнаружив это. Романтическая любовь испарилась
так же быстро, как и вспыхнула. Они очень трогательно попрощались, поклялись
никогда не забывать сегодняшний вечер, который вечно будет сиять  путеводной
звездой в их памяти... Каждый раз, когда одна из этих вонючих жаб  жмется  к
Ясмин, - да и к другим девочкам тоже, - перед  глазами  встают  картинки  из
моего детства: десятки безликих мужчин, тянущих лапы к матери... Господи,  с
тех пор прошло черт знает  сколько  лет,  но  память  почему-то  безошибочно
подсовывает это, и именно тогда, когда ее не просят! Я наблюдал за тем,  что
проделывала Ясмин, твердил  себе,  что  это  просто  работа;  но  все  равно
возникало дурацкое чувство гадливости и обиды, словно меня предали. В  такие
моменты хочется схватить стул и начать крушить все вокруг.
   Она пристроилась рядом со  мной,  вся  взмыленная,  словно  пробежала  не
меньше километра, и выдохнула:
   - Я боялась, что проклятый сын шлюхи никогда не уйдет!
   - Все дело в твоем неотразимом обаянии, - сказал  я  кислым  тоном,  -  в
разных возбуждающих воображение словах. И еще в паршивом пиве Френчи.
   - Ага, - неуверенно  подтвердила  Ясмин,  озадаченная  моим  раздраженным
тоном. - Это точно.
   - Мне с тобой надо поговорить.
   Ясмин порывисто вздохнула и с тревогой посмотрела на меня.  Потом  быстро
вытерла лицо чистым платком. Наверное, мои слова прозвучали слишком  мрачно.
Я рассказал обо всем, что случилось за прошедший вечер: о второй  встрече  с
Папой, о решениях, к которым мы в итоге пришли (точнее, он пришел);  о  том,
как мне не удалось  произвести  должное  впечатление  на  Оккинга.  Когда  я
закончил рассказ, вокруг царило ошеломленное молчание.
   - И ты это сделаешь? - наконец спросил Френчи. Я  не  заметил,  когда  он
успел вернуться и подслушать наш разговор.  Что  ж,  заведение  принадлежало
ему, а кто знает все укромные местечки в доме лучше хозяина?
   - Ты  все-таки  вставишь  себе  розетку?  -  ахнула  Ясмин.  Похоже,  она
возбудилась при мысли об этом. Сексуально возбудилась.
   - Ты что, рехнулся, Марид? - сказала Далия. Она была  одной  из  немногих
настоящих консерваторов, обитающих в нашем квартале. -  Подумай  только,  во
что эта штука превращает людей!
   - А во что она  превращает  людей?!  -  вскричала,  разъярившись,  Ясмин,
постукивая по своему модику.
   - Ой, извини-извини... - Далия торопливо отошла к самому  дальнему  концу
стойки и стала энергично тереть  ее  тряпкой,  делая  вид,  что  ликвидирует
несуществующую лужицу пролитого пива.
   - Представь себе,  какие  штуки  мы  сможем  проделывать,  -  мечтательно
произнесла Ясмин.
   - Значит, Для тебя я недостаточно хорош сам по себе...  -  Я  был  слегка
задет. Ясмин опешила:
   - Что ты, Марид, ты не так понял... Я просто хотела сказать...
   - Ну ладно, это твои проблемы, - заключил Френчи. - Не  мое  дело.  Пойду
подсчитаю, сколько заработал за сегодняшнюю  ночь.  -  Он  исчез  за  ветхим
занавесом золотистого цвета, скрывавшим за собой гримерную и его "кабинет".
   - Ясмин, ведь это - на всю жизнь! - сказал  я.  -  Обратной  дороги  нет.
Каким меня сделают, таким я и останусь.
   - Ты хоть раз слышал, чтобы я пожалела, что вставила розетку? -  спросила
Ясмин.
   - Нет, - вынужден  был  признать  я.  В  первую  очередь,  меня  угнетало
сознание необратимости того, что произойдет.
   - Ни разу в жизни не пожалела об этом, и ни один из  тех,  кого  я  знаю,
тоже.. Я нервно облизнул губы.
   - Ты просто не понимаешь...  -  начал  я  и  остановился.  Нет,  не  могу
выразить свои чувства; даже самый близкий человек не понимает меня.
   - Ты просто трусишь, - объявила Ясмин.
   - Ага. - Что ж, неплохое начало.
   - Полу-Хадж спокойно живет с розеткой, а куда ему до тебя, Марид!
   - И что это ему дало? Возможность забрызгать всех нас кровью  Сонни?  Мне
не нужна помощь модика, чтобы превратиться в психа. Это я могу и  сам,  если
захочу.
   Неожиданно в ее глазах появился  загадочный  блеск  -  как  у  одного  из
бродячих пророков, охваченного очередным приступом озарения.  Я  понял,  что
мою Ясмин снова посетила гениальная идея насчет таинственных изгибов судьбы,
предопределения и так далее... Плохой признак!
   - Ах ты, Аллах с Непорочной Девой в комнатке  мотеля!  -  выдохнула  она.
По-моему, это богохульство было любимым ругательством ее отца.  -  Все  идет
так, как предсказывалось в гексограммах!
   - В гексограммах, - ошеломленно повторил я. В  тот  раз  я  выбросил  всю
китайскую белиберду из головы  еще  до  того,  как  моя  подружка  закончила
объяснять нюансы своего гадания.
   - Помнишь фразу о том, что не надо бояться пересечь великую воду?
   - Ага. Что еще за "великая вода", Ясмин?
   - Это означает какую-то коренную  перемену  в  твоей  жизни.  Модификацию
мозга, например. Понял теперь?
   - М-да... И еще там говорилось о встрече с великим человеком. Так  оно  и
случилось. Дважды.
   - Да, и насчет того, что надо подождать три дня до начала,  и  три  -  до
завершения дела.
   Я быстро прикинул: завтра пятница. До понедельника, когда все произойдет,
оставалось три дня.
   - Вот черт! - пробормотал я изумленно.
   - И еще там сказано, что тебе никто не будет верить, и что надо сохранять
твердость при тяжелых испытаниях, и что ты служишь не  царям  и  принцам,  а
высшим целям. Вот какой он, мой Марид. - Она гордо чмокнула меня. Мне  стало
плохо...
   Теперь уж никак не отвертеться от предстоящей операции, разве что сбежать
в какую-нибудь другую страну  и  там  начать  новую  жизнь:  пасти  баранов,
поддерживать  свое  существование  горсткой  фиг  через   день,   в   общем,
радоваться, что дожил до утра, как любой другой феллах.
   - Да, я герой, Ясмин, - произнес я вздохнув, - а  у  нас,  героев,  часто
бывают всякие тайные дела. Так что извини, мне надо идти. - Я  поцеловал  ее
три-четыре раза, сжал ее правую силиконовую грудь (на счастье)  и  поднялся.
Проходя мимо Индихар, похлопал ее по попке; она повернула голову  и  ласково
улыбнулась.
   Потом пожелал доброй ночи Далии, сделал вид, что в упор не  вижу  паскуду
Бланку, и вышел наружу.
   Направился вниз по Улице к "Серебряной ладони",  просто  посмотреть,  что
там делается. Махмуд и Жак сидели за столиком, пили кофе и  поедали  хлеб  с
хуммусом.
   Полу-Хадж отсутствовал; наверное сейчас сражается  с  толпой  ненавистных
ему гетеросеков (все  -  гигантские  здоровенные  каменщики),  просто  чтобы
поддержать форму... Я подсел к друзьям.
   - Да будут дни твои, и так далее, и тому подобное,  -  пробурчал  Махмуд.
Его никогда не заботило соблюдение всяких формальностей.
   - И тебе того же, - отозвался я.
   - Слышал, ты собираешься приобрести розетку, - важно сказал Жак. - Весьма
серьезный шаг с твоей стороны. Надеюсь, предварительно ты взвесил все "за" и
"против"?
   Я был слегка изумлен:
   - Как быстро у нас разносятся сплетни, а, Жак? Махмуд поднял брови.
   - На то они и сплетни,  -  уронил  он  флегматично  и  набил  полный  рот
хуммусом с хлебом.
   - Разреши угостить тебя кофе, - любезно предложил Жак.
   - Хвала Аллаху, - ответил я, - честно  говоря,  предпочел  бы  что-нибудь
покрепче.
   - Что ж, как хочешь, тогда угощайся сам. - Жак повернулся к Махмуду. Ведь
у Марида денег сейчас больше,  чем  у  нас  двоих  вместе  взятых.  Он  стал
доверенным человеком Папы.
   Вот эта сплетня мне очень не понравилась... Я подошел к  бару  и  заказал
свою обычную смесь. Хейди, сегодня работавшая за стойкой, скорчила гримаску,
но промолчала. Эта  девушка  выглядела  просто  конфеткой  -  да  нет,  если
серьезно, она самая красивая из всех фем, которых  я  когда-либо  видел.  Ее
наряды (она всегда подбирает платья тщательно, со вкусом) сидят на ней  так,
что многим обрезкам и первам, потратившим массу денег на  покупку  наилучших
искусственных форм, оставалось лишь  умереть  от  черной  зависти.  У  Хейди
потрясающие голубые глаза и золотистая челочка до бровей. Бог знает  почему,
но я не могу равнодушно видеть молодую женщину с челкой. Подозреваю, что  во
мне скрывается  мужененавистник;  если  когда-нибудь  займусь  самоанализом,
наверняка обнаружу у себя все недостатки, приписываемые мужчинам. Мне всегда
хотелось сойтись с Хейди поближе, но, увы, я был не в ее вкусе. Может  быть,
удастся найти модик личности, которая ей  по  душе,  и,  когда  мне  вставят
розетку, кто знает...
   Я все еще дожидался своей выпивки, когда неподалеку, возле собравшихся  в
кучу корейских  туристов,  которые  очень  скоро  обнаружат,  что  попали  в
неподходящее место,  раздался  знакомый  до  боли  голос:  "Мартини,  сухое.
Довоенный "Вольфшмидт". Не забудьте лимонную корочку, милая".
   Так, так... Легок на помине. Я дождался своего заказа, заплатил  Хейди  и
повертел стакан в руке. Барменша принесла сдачу, и я подарил ей целый киам.
   Благодарная Хейди затеяла какой-то вежливый разговор, но я довольно грубо
прервал ее: сейчас  меня  больше  всего  волновал  мистер  "Мартини-лимонная
корочка".
   Взяв стакан, я отошел от стойки, чтобы как  следует  рассмотреть  Джеймса
Бонда. Он в точности соответствовал описаниям из книг Яна Флеминга; таким он
запомнился мне по эпизоду  в  Чиригином  баре.  Черные  волосы  с  пробором,
длинная прядь почти закрывает правый глаз, по  правой  щеке  вьется  полоска
шрама. Черные  прямые  брови,  довольно  длинный  прямой  нос,  коротковатая
верхняя губа. Ничем не примечательный рот, но каким-то образом  он  придавал
лицу  выражение  холодной  жестокости.  Стоящий  рядом  человек   производил
впечатление безжалостного, неумолимого, в общем, опасного субъекта.  Что  ж,
он наверняка заплатил хирургам целое  состояние  за  то,  чтобы  производить
именно такое впечатление. Бонд поймал мой взгляд  и  улыбнулся.  Возле  глаз
знаменитого стального цвета появились тонкие морщинки. Интересно, помнит  он
нашу предыдущую встречу? Я чувствовал, что за мной внимательно  наблюдают...
На  нем  была  простая  хлопчатобумажная  рубашка;  брюки,   без   сомнения,
английского производства, предназначены для  тропиков.  На  ногах  -  черные
кожаные сандалии, тоже подходящие для  нашего  климата.  Он  расплатился  за
мартини и направился ко мне, протянув руку.
   - Приятно снова встретить тебя, старина, - произнес Бонд.
   Я обменялся с ним рукопожатием.
   - Не помню, чтобы  когда-нибудь  имел  честь  познакомиться  с  уважаемым
господином, - сказал я по-арабски.
   Бонд ответил на безупречном французском:
   - Другой бар, иные обстоятельства... Особого значения все это не имело. В
конце  концов,  инцидент  завершился   удовлетворительно.   -   Да,   вполне
удовлетворительно - с его точки зрения. Мертвый русский  сейчас  свою  точку
зрения высказать не мог.
   - С вашего разрешения, меня ждут друзья, - произнес я извиняющимся тоном.
   Бонд чуть приподнял уголок рта в своей знаменитой  циничной  усмешке.  Он
ответил мне на  великолепном  арабском,  причем  на  распространенном  здесь
диалекте, процитировав нашу поговорку:
   - "То, что умерло, навеки ушло", - и пожал плечами.
   Я не очень понял, что хотел сказать Бонд: то ли нечто вроде "что было, то
прошло, забудем об этом", то ли советовал, для моего же  блага,  забыть  обо
всех недавних убийствах. Потом вспомнил, что передо мной не настоящий  Бонд,
а человек, нацепивший модик, скорее всего, с приставкой - училкой  арабского
языка. Вернулся к столику, где по-прежнему сидели Махмуд  и  Жак,  и  выбрал
место так, чтобы просматривался весь бар, особенно выход. Тем временем  Бонд
успел выпить свое  мартини  и  собирался  покинуть  "Серебряную  ладонь".  Я
неуверенно огляделся. Что делать? Сумею ли  с  ним  справиться  сейчас,  без
помощи модика и училок? К тому же я невооружен. Стоит ли вообще переходить к
активным действиям без всякой подготовки?  Однако  Фридландер-Бей  наверняка
сочтет, что я упустил возможность нанести удар по противнику, а это  значит,
не предотвратил чью-то гибель, возможно, гибель близкого мне человека...
   Я решил проследить за Бондом; оставил нетронутым свой стакан,  ничего  не
объяснил друзьям, просто поднялся и вышел вслед за "агентом" из бара.  Успел
вовремя: Бонд как раз поворачивал  в  один  из  наших  темных  переулков.  Я
осторожно пересек улицу и заглянул  за  угол  дома.  Увы,  моя  осторожность
оказалась явно недостаточной, потому что Бонд как сквозь  землю  провалился.
Деваться ему было некуда; оставалось одно:  "суперагент"  зашел  в  один  из
низеньких белых домиков с плоскими крышами,  выстроившихся  по  обе  стороны
переулка.  По  крайней  мере,  хоть  что-то  удалось   выяснить...   Немного
разочарованный, я повернулся, чтобы возвратиться в бар, и вдруг  затылок  за
левым ухом обожгла ослепительная вспышка боли. Я рухнул на  колени.  Сильная
загорелая рука скомкала галабийю на груди и заставила меня вновь  подняться.
Бормоча проклятья, я занес кулак; нападавший рубанул ребром ладони по плечу,
и моя рука бессильно повисла. Джеймс Бонд негромко рассмеялся:
   - Каждый раз, когда в ваше  невообразимо  грязное,  примитивное  питейное
заведение  заходит  прилично  одетый   европеец,   кому-то   из   аборигенов
обязательно приходит в голову, что можно спокойно подойти сзади  и  избавить
джентльмена от бумажника. Что ж, дружок, иногда вы натыкаетесь на европейца,
которого непросто застать врасплох.
   Он хлестнул меня ладонью по лицу, - не очень сильно, - отшвырнул к стене.
   Я прижался к холодному шершавому камню; Бонд уставился  на  меня,  словно
ожидал  каких-то  объяснений  или  извинений.  Я  решил,   что   он   вправе
рассчитывать по крайней мере на последнее.
   - Сто тысяч извинений, эффенди, - пробормотал  я.  В  одурманенной  болью
голове мелькнула мысль, что сегодня Бонд в отличной форме; трудно  поверить,
что тот же человек две недели назад безропотно позволил вывести себя из бара
Чириги. А сейчас он дышит ровно и даже не  испортил  свою  поганую  стильную
прическу!  Наверняка  существует  какое-то  объяснение   подобной   загадке.
Наплевать.
   Пусть Папа, Жак или хоть китайские  гадальщики  пытаются  понять,  что  к
чему; лично у меня сейчас слишком болит голова и в ушах звенит.
   - Не морочь мне голову всякими "эффенди", - угрюмо произнес Бонд.  -  Это
турецкая форма лести, а у меня свои счеты с турками. Кстати, внешне ты никак
на них не  похож.  -  Он  подарил  мне  на  прощанье  хищную  ухмылку  и  не
оглядываясь прошел мимо. Бонд явно решил, что такой мешок дерьма, как я,  не
представляет опасности. Самое неприятное, что он был прав. Таковы  печальные
итоги моего второго столкновения с неизвестным, носящим  имя  героя  романов
Флеминга. Пока что каждый из нас заработал по одному очку из двух возможных;
судя по всему, он многому научился со времени нашей первой встречи  или,  по
какой-то  известной  лишь  ему  причине,  нарочно  позволил  тогда  запросто
выкинуть себя из бара. Как профессионал он был выше меня на две головы.
   Пока я, постанывая от боли, плелся к бару, у меня созрело важное решение.
   Я объявлю Папе, что ничем не могу помочь ему. Дело тут не просто в страхе
перед  операцией;  черт  возьми,  пусть  хирурги  утыкают  вею  мою   голову
розетками, я все равно не справлюсь с убийцей. Если  мне  так  наподдали  по
затылку, когда я просто попытался проследить за ним в собственном .квартале,
где каждый закоулок знаком мне, как мои пять пальцев... Не  сомневаюсь,  что
стоило Бонду только захотеть, и он обошелся бы со мной гораздо жестче. Модик
просто принял Марида Одрана, местного суперсыщика и охотника за убийцами, за
обыкновенного  арабского  грязного  воришку  и  поступил  так,  как   привык
поступать с грязными воришками.
   Должно быть, упражнялся в этом каждый Божий день...
   Нет, ничто не заставит меня передумать.  И  не  нужны  мне  три  дня  "на
размышление" - Папа вместе со своими великими планами может катиться ко всем
чертям!
   Я вернулся в "Серебряную ладонь" и осушил свой стакан в два глотка.
   Несмотря на возражения Жака  и  Махмуда,  объявил,  что  мне  пора  идти.
Поцеловал в щечку красавицу Хейди и галантно сделал ей  на  ухо  предложение
весьма неприличного свойства (что делал всякий раз, уходя из бара),  а  она,
как обычно, отказала с польщенным видом. Я направился обратно к  Френчи,  по
дороге обдумывая, как лучше объяснить Ясмин, что не собираюсь  быть  героем,
не хочу "служить не принцам и  царям,  но  высшим  целям",  и  что  там  еще
напророчила электронная гадалка... Ясмин, конечно, страшно  разочаруется  во
мне и неделю ничего мне не позволит, но  даже  это  лучше,  чем  валяться  в
темном переулке с перерезанным горлом.
   Да, оправдываться придется не только перед Ясмин,  но  практически  перед
всем кварталом. Каждый - от  Селимы  до  Чири,  сержанта  Хаджара  и  самого
Фридландер-Бея - пожелает лично оторвать предмет моей мужской гордости.  Но,
как бы то ни было, решение принято. В конце концов, я свободный  человек,  и
никто не заставит  меня  безропотно  согласиться  с  такой  жуткой  участью,
сколько бы красивых  слов  о  всеобщем  благе  и.  моральном  долге  мне  ни
говорили. Все укрепляющие средства, которыми я  сегодня  обогатил  организм:
одна порция спиртного в "Серебряной ладони", две - в заведении Френчи,  плюс
парочка треугольников, четыре "солнышка" и восемь паксиумов, -  поддерживали
мою решимость.
   Где-то на полпути к Френчи  ночь  уже  казалась  мне  прекрасной,  воздух
ласкал кожу, страхи исчезли, а тех, кто  подзуживал  меня  вставить  в  мозг
розетку, я мысленно спустил в бездонный колодец, куда не  собирался  никогда
заглядывать.
   Пусть трахаются друг с другом до упаду, мне все равно. У меня своя  жизнь
и свои проблемы. Вот так.

Глава 11

   Пятницу я назначил днем отдыха и восстановления сил. За  последнее  время
мое бедное тело много претерпело от массы людей, включая друзей, знакомых, а
также типов, с которыми я вскорости очень надеялся повстречаться  где-нибудь
в темном переулке. Главное достоинство Будайина - несметное множество темных
переулков. Наверное, это сделано специально, по заранее намеченному плану.
   Думаю, в одном из священных писаний есть примерно  такое  откровение:  "И
поистине, по этой  причине  устроены  темные  переулки,  где  насмешникам  и
неверным будут в свой черед  раскалывать  черепа  и  разбивать  в  кровь  их
толстые губы, и будет сие приятно взору Господа, царящего на небесах".  Черт
его знает, откуда я взял это изречение. Может быть, оно даже приснилось  мне
ранним утром в ту пятницу.
   Итак,  первыми  за  ме