не и начал свою речь.
   - Слушай. Мне, конечно, жалко  Никки.  Плохо  и  то,  что  какой-то  псих
прикончил Сестер Черной Вдовы, хотя я никогда с ними не дружил;  все  равно,
такое убийство  -  паршивое  дело.  Что  касается  Абдуллы,  он  получил  по
заслугам, и, если хочешь знать мое мнение,  следовало  сделать  это  гораздо
раньше. Так что все дело сводится к личным счетам  между  тобой  и  каким-то
придурком из-за Никки.
   Что ж, я тебя поддерживаю, весь Будайин, весь город,  сам-Папа  на  твоей
стороне.
   Одного не понимаю: как ты набрался наглости, - тут он больно ткнул меня в
грудь пальцем, твердым, как железный прут, - предлагать мне роль  прикрытия.
Ты получишь награду, славу и почет, а мне решил оставить  дырки  от  пуль  и
ножевые раны! Ну уж нет! Сайед прекрасно видит, что  ты  делаешь,  Сайед  не
такой  псих,  как  ты  думаешь.  -  Он  фыркнул,  искренне  удивленный  моей
дерзостью. - Даже если ты выберешься из этой истории живым,  магрибец,  даже
если все в мире будут считать тебя героем,  тебе  придется  рассчитаться  со
мной!
   Лицо Полу-Хаджа покраснело, челюсти плотно сжались, несколько  секунд  он
молча буравил  меня  взглядом,  беззвучно  шевеля  губами,  пытаясь  немного
успокоиться, чтобы связно выразить свою ярость. Увы, это ему не удалось.  На
мгновение показалось, что  он  сейчас  изобьет  меня  до  полусмерти.  Я  не
сдвинулся с места ни на сантиметр; я молча  ждал.  Он  занес  сжатый  кулак,
помедлил, затем схватил  пластиковую  коробочку,  швырнул  ее,  погнался  за
покатившимся по полу модиком, наконец настиг и с торжеством опустил на  него
здоровенный каблук кожаного сапога. Кусочки пластика  и  яркие  разноцветные
детали электроники полетели во все стороны.
   Несколько мгновений Полу-Хадж молча созерцал останки модика.
   - Ты знаешь, что этот парень пил? - крикнул он. -  Молоко,  черт  бы  его
побрал!
   Оскорбленный до глубины души, Сайед направился к двери.
   - Куда ты? - робко спросила Ясмин. Он взглянул на нее.
   - Заказать себе лучшую отбивную, лучшую выпивку; хочу закатить  небольшой
праздник в честь того, что сумел избежать ловушки, в которую  меня  чуть  не
загнал твой поганый дружок.
   С этими словами он пинком распахнул дверь, вышел и с  грохотом  захлопнул
ее за собой.
   Я рассмеялся. Отличное представление: как раз то, что нужно для разрядки.
   Правда,  мне  не  понравились  угрозы  Сайеда,  но  даже   если   бы   не
маньяки-убийцы, по сравнению с которыми мой друг  казался  добрым  маленьким
мальчиком, уверен, что Полу-Хадж довольно быстро сменил бы гнев на  милость.
Если  же  я  стану  героем  квартала,   что   маловероятно,   ему   придется
присоединиться к небольшой, но злобной  группе  завистников.  Уверен,  Сайед
никогда не задержится надолго среди тех, кто оказался в  меньшинстве.  Стало
быть, моя задача - остаться в живых, и Полу-Хадж снова станет моим другом.
   На самом  деле  своему  оптимизму  и  способности  воспринимать  ситуацию
спокойно и с юмором я был обязан работе "солнышек". Видишь, как они помогли,
сказал я себе. Только подумай, к чему могла привести драка с Сайедом?
   - Ну и что теперь? - вопросила Ясмин. Лучше бы она не спрашивала... Найду
другой модик, как ты сама предлагала. А пока  буду  собирать  сведения,  как
желает   Папа.   Попытаюсь   их   систематизировать,    чтобы    посмотреть,
вырисовывается там какая-то схема, закономерность или черт его знает  что...
- Ты ведь не трусил, а, Марид? Я имею в виду операцию.
   - Конечно, трусил, и ты это знаешь. Хотя... И да, и нет.  Скорее  пытался
избежать неизбежного. В последнее время я часто чувствую себя Гамлетом. Даже
понимая, что того, чего ты боишься, никак не избежать, все равно не  уверен,
нужно ли это делать. Возможно, Гамлету удалось бы решить свои  проблемы,  не
нагромождая столько трупов вокруг, если  бы  он  действовал  по-другому,  не
провоцируя дядю. Может, то, что я сделал с  моими  мозгами,  только  кажется
правильным решением. Или, может, я сейчас пропускаю что-то очень важное...
   - Если ты будешь попусту терять  время,  занимаясь  самокопанием,  убийцы
выберут новые жертвы, возможно, тебя самого. Подумай сам,  раз  пол-Будайина
знает, что ты идешь по следу, значит, они тоже в курсе...
   Такая мысль мне еще не приходила в голову. После этого даже "солнышки" не
могли обеспечить мне хорошее настроение. Через час  я  уже  был  в  кабинете
Оккинга. Как обычно, лейтенант не проявил должной  радости,  увидев  старого
друга.
   - А, Одран... Ну, что там? Нашел мне  еще  один  труп?  Нет?  Ну,  раз  в
Будайине все спокойно, тогда чему обязан? Дай  сообразить...  Наверное  так:
ты, смертельно раненный, дополз сюда из последних сил, отчаянно жаждая перед
смертью получить мое прощение. Правильно?
   - Мне очень жаль, лейтенант...
   - Что ж, каждый имеет право иногда помечтать, не так ли?
   Видит Бог, он умеет шутить, как никто.
   - По идее, я должен работать с тобой рука об руку,  а  ты  -  всей  душой
стремиться к сотрудничеству. Папа считает, что надо объединить наши усилия.
   Оккинг поморщился, словно в нос ему ударила вонь,  и  пробормотал  что-то
неразборчивое.
   - Мне не нравится бесцеремонное вмешательство в мою работу, Одран; можешь
передать ему это. Он только затрудняет расследование и  навлекает  опасность
на себя.
   - Ему так не кажется. Оккинг мрачно кивнул:
   - Хорошо, что тебе нужно? Я сел, стараясь не показать, что чувствую  себя
не в своей тарелке.
   - Все, что ты знаешь о Люце Сейполте и русском, убитом в клубе Чири.
   Оккингу понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
   - Одран, какая может быть связь между ними? Ну, это мы уже проходили:  он
просто увиливал от ответа.
   -  Должны  существовать  какие-то  общие  мотивы  или  широкий   конфликт
интересов,  о  которых  мы  не  знаем;  составная  часть  его   -   события,
происходящие у нас.
   - Не обязательно, - сказал лейтенант. - Русский вовсе не часть Будайина.
   Он мелкая политическая букашка,  залетевшая  на  нашу  территорию  только
потому, что ты назначил ему здесь встречу.
   - Ты прекрасно умеешь менять тему разговора,  Оккинг.  Ладно,  откуда  же
взялся Сейполт и что он здесь делает?
   - Сейполт приехал  в  город  три  или  четыре  года  назад  откуда-то  из
Четвертого Рейха, по-моему, из Франкфурта. Объявил себя агентом по импорту и
экспорту. Сам понимаешь, под  этим  может  скрываться  все,  что  угодно.  В
основном имеет дело с продовольствием,  специями,  кофе,  хлопком,  тканями,
восточными  коврами,  медью  и  бронзой,  дешевыми  украшениями,   каирскими
изделиями из стекла и другой мелочью. Похоже, среди  здешних  европейцев  он
имеет  большой  вес,  заколачивает  неплохие  денежки.  Ни  разу  не  вызвал
подозрения, что замешан в незаконной торговле, по крайней мере  в  серьезных
масштабах. Вот практически все, что мне известно.
   - А почему тогда он направил  на  меня  пушку,  стоило  мне  задать  пару
невинных вопросов насчет Никки?
   Оккинг пожал плечами:
   - Возможно, он просто не любит, когда нарушают его  уединение.  Послушай,
Одран, по твоему виду не скажешь, что ты самый честный человек  на  свете  и
благородный искатель истины. Бедняга вполне мог подумать, что это ты явился,
чтобы наставить на него пушку, ограбить  и  исчезнуть,  прихватив  коллекцию
древних статуэток, скарабеев и всяких мумифицированных мышей.
   - Значит, ты был у него? Оккинг покачал головой.
   - Эх, Одран, Одран! Хочешь верь, хочешь нет - мне регулярно докладывают о
том, что происходит. Разреши напомнить тебе: я  довольно  влиятельное  лицо,
глава правоохранительных органов.
   - Извини, все время забываю. Итак, версия Никки-Сейполт тупиковая. А этот
русский, Богатырев?
   - Он ноль, мелкий чиновник, работающий на белорусов. Сначала  пропал  его
сынишка, потом он поймал пулю психованного Бонда. Этот тип еще меньше связан
с убийствами, чем Сейполт.
   Я улыбнулся:
   - Спасибо, лейтенант. Фридландер-Бей хотел,  чтобы  я  удостоверился,  не
появились ли  у  тебя  новые  улики  за  последнее  время.  Уверяю  тебя,  я
действительно не хочу мешать расследованию. Только  скажи,  что  мне  делать
дальше.
   Он поморщился.
   - Я бы, конечно, мог предложить,  чтобы  ты  отправился  добывать  улики,
скажем, в Терродель-Фуэго, или в Новую Зеландию, или еще  куда-нибудь,  лишь
бы подальше от меня, но ты ведь только посмеешься... Поэтому,  если  хочешь,
проверь тех, кто точит зубы на Абдуллу, или  самых  страстных  ненавистников
Сестер Черной  Вдовы.  Выясни,  видел  ли  кто-нибудь  Сестер  с  чужим  или
подозрительным человеком незадолго до их убийства.
   - Ладно, - согласился я,  поднимаясь.  Меня  только  что  послали...  ну,
скажем, подальше Новой Зеландии, но  я  хотел,  чтобы  у  Оккинга  сложилось
впечатление, что я принял его слова за искренний  совет.  Возможно,  у  него
были  сведения,  которыми  он  не  желал  делиться  со  мной,  несмотря   на
настойчивые призывы Папы. Это объясняло его наглую ложь. В любом  случае,  я
обязательно вернусь сюда,  когда  Оккинга  не  будет  поблизости,  залезу  в
полицейский компьютер и пороюсь в прошлом Сейполта и Богатырева.
   Когда я вернулся домой, Ясмин указала на стол.
   - Кто-то оставил тебе записку. - Записку?
   - Ну да, засунул ее под дверь и постучал. Я подошла,  но  там  никого  не
было; спустилась по лестнице, но на улице тоже не увидела ни души.
   По моей спине пробежал холодок. Я  разорвал  конверт:  короткая  записка,
напечатанная на компьютере.
   "Одран, Ты следующий!
   Джеймса Бонда больше нет.
   Я стал кем-то другим. Угадай, кем?
   Подумай о Селиме - и все поймешь.
   Но это не принесет тебе пользы, потому что Скоро ты будешь мертв!"
   - Что там написано? - спросила Ясмин.
   - Ничего интересного,  -  ответил  я.  Руки  у  меня  слегка  дрожали.  Я
отвернулся от Ясмин, скомкал записку и сунул ее в карман.

Глава 15

   С того самого вечера, как у Чириги пришили Богатырева, я познал всю гамму
чувств, доступных человеческому  существу:  отвращение,  ужас  и  ликование;
любовь и ненависть, надежду и отчаяние, робость и смелость. Но  ни  одна  из
этих эмоций ни разу не захватила душу так,  как  черная  ярость,  овладевшая
мной сейчас. Все, игры кончились; всякие соображения насчет  справедливости,
чести и долга вытеснялись одним простым  императивом  -  остаться  в  живых.
Время колебаний и сомнений прошло; сегодня угрожали мне.  Анонимная  записка
расставила все на свои места.
   Клокотавшая во мне ярость обратилась на Оккинга. Он  скрывал  информацию,
может, прятал что-то, а стало быть, подвергал опасности мою  жизнь.  Поступи
он так с Абдуллой или с Тами, я сказал бы: что ж, это дело полиции. Но когда
речь идет о шкуре Одрана, это мое дело, и, как только доберусь до Оккинга, я
заставлю его осознать данный факт, заставлю!
   Кипя от злости, я шагал по Улице и репетировал монолог, который обрушу на
лейтенанта. Много времени мне не потребовалось. Вот как  рее  будет:  Оккинг
удивится, увидев меня снова, после того как выпроводил из кабинета всего час
назад. Я врываюсь внутрь, хлопаю дверью так, что у поганца  заложит  уши,  а
стекла едва не вылетят, сую ему под нос смертный  приговор,  вынесенный  мне
неизвестным автором записки, и потребую правду и  ничего,  кроме  правды.  В
противном случае сволоку его вниз, запру в одной из  камер  для  допросов  и
немного побью о стены его собственного  участка.  Готов  поспорить,  сержант
Хаджар окажет мне любую помощь, если потребуется.
   Подойдя к Восточным воротам, я невольно замедлил шаг. Еще одно  внезапное
озарение. Мои мозги пытались разродиться некоей идеей дважды:  утром,  когда
разговаривал с лейтенантом, и позже, у трупа Селимы. Как всегда, я  возложил
функцию акушера на подсознание, и вот наконец-то на свет появился младенец!
   Итак, вопрос: какая деталь головоломки отсутствует?
   Ответ: взглянем на дело  повнимательней.  Первое:  в  нашем  квартале  за
последние несколько недель  совершено  несколько  убийств,  до  сих  пор  не
раскрытых. Сколько? Богатырев, Тами, Деви, Абдулла, Никки,  Селима.  Второе:
как ведут себя, расследуя убийства, легавые, когда  упираются  в  стену  или
заходят в тупик?  Суть  полицейской  работы  -  дотошность  и  методичность,
прокручивание одних и  тех  же  эпизодов  по  несколько  раз:  скажем,  всех
свидетелей вызывают заново, заставляя повторять показания раз  за  разом  на
тот случай, если была упущена какая-то важная деталь. Легавые задают одни  и
те же вопросы пять, десять, двадцать, сто раз! Вас за шкирку тащат в участок
или будят посреди ночи и все повторяется: вопрос - ответ, вопрос - ответ...
   Почему  полиция,  имея  шесть  нераскрытых,  совершенных  подряд  и  явно
связанных между собой убийств,  демонстрирует  нулевую  активность?  Мне  не
пришлось повторять свои  показания,  и  очень  сомневаюсь,  что  Ясмин,  или
кого-то еще, заставляли делать это.  Такое  впечатление,  что  Оккинг  решил
устроить себе и своим ребятам внеочередной отпуск. Почему легавые подонки ни
черта не делают?
   Шестеро уже убиты; уверен, трупов будет больше. Скажем, мне лично  твердо
обещали один - мой собственный.
   Добравшись  до  полицейского  участка,  я  молча  прошел  мимо  дежурного
сержанта. Мне было глубоко наплевать на правила  и  формальности,  я  жаждал
крови... Наверное, от меня исходили флюиды такой жуткой злобы, а  физиономия
отражала такую гамму чувств, что  никто  не  осмелился  меня  остановить.  Я
поднялся наверх, прошел сквозь лабиринт узких коридоров и  наконец  добрался
до Хаджара, сидящего возле скромной  ставки  своего  шефа.  Сержант,  должно
быть, тоже оценил по достоинству мое состояние, потому  что,  не  говоря  ни
слова, указал - пальцем на дверь. Он не собирался закрывать  грудью  вход  к
Оккингу и в то же время не  хотел  злить  начальника.  Хаджар  не  отличался
глубоким умом, но зато обладал примитивной хитростью. Он отойдет в сторонку,
с удовольствием наблюдая за нашей дракой. Не могу вспомнить, обменялись мы с
Хаджаром двумя словами или нет. Не знаю,  как  очутился  в  кабинете.  Помню
только, что перегнулся через стол Оккинга, правой рукой вцепившись  в  ворот
его рубашки. Мы оба кричали.
   - Что это такое, что это значит, мать твою! - орал я, размахивая бумажкой
перед его глазами.
   Вот все, что я успел сделать, прежде  чем  меня  развернули,  повалили  и
прижали к полу два полицейских; еще трое направили на меня иглометы.  Сердце
частило, как бешеное, еще немного -  и  оно  вырвется  из  груди.  Я  поднял
голову, окинул взглядом одного из легавых  и  уставился  прямо  в  крошечное
черное отверстие игломета. Как мне хотелось заехать  ногой  в  морду  стражу
порядка! Но, увы, моя подвижность была ограничена.
   - Отпустите его, - скомандовал Оккинг. Он тоже тяжело дышал.
   - Лейтенант, - возразил один из его людей, - если...
   - Я сказал, отпустите!
   Они молча повиновались. Я поднялся на ноги и наблюдал, как  они  неохотно
убрали оружие и направились к  выходу,  недовольно  бормоча  что-то.  Оккинг
дождался, пока последний из них вышел за порог, затем медленно закрыл дверь,
провел  рукой  по  волосам  и  вернулся  к  столу.  Он  тянул  время,  чтобы
успокоиться: лейтенанту не хотелось начинать разговор, пока  он  не  возьмет
себя в руки.
   Наконец, опустившись в свое вращающееся кресло, он обратился ко мне.
   - Что это значит?
   Ни насмешки, ни сарказма, ни скрытой угрозы в голосе. Для меня  кончилось
время неопределенности и метаний; для Оккинга безвозвратно ушли  дни,  когда
он мог играть снисходительно-презрительного профессионала.
   Я положил записку на стол и дал  ему  возможность  прочесть  ее.  Сел  на
жесткий пластмассовый стул и терпеливо ждал реакции.
   Внимательно изучив записку, Оккинг закрыл глаза, устало потер веки:
   - Господи.
   - Кто бы ни был этот "Джеймс Бонд", он сменил модик. Тут  написано:  если
как следует подумаю, догадаюсь, кто он теперь.  Мне  ничего  не  приходит  в
голову.
   Оккинг уставился на стену, восстанавливая в памяти  подробности  убийства
Селимы. Его глаза широко открылись, отвисла челюсть; он снова простонал:
   - Боже мой!
   - Что такое?
   - Тебе что-нибудь говорит имя - Ксаргис Мохадхил Хан?
   Где-то я слышал его, но в связи  с  чем?  Не  помню...  Но  могу  сказать
заранее - этот парень мне не понравится.
   - Расскажи о нем, - попросил я.
   - Лет пятнадцать назад  он  был  довольно-таки  известен.  Этот  психопат
провозгласил себя новым Пророком то ли в Ассаме, то ли в Сиккиме, то ли  еще
где-нибудь на востоке.  Сказал,  что  сияющий  голубой  металлический  ангел
спустился к нему, одарив откровением  и  священными  заветами,  основной  из
которых гласил: новоявленный посланец Аллаха  должен  начать  джихад  против
белых женщин, убивая всех, встретившихся  по  дороге,  а  заодно  уничтожать
каждого, кто станет у него на пути. Он хвастался, что прикончил две или  три
сотни мужчин, женщин и детей, прежде чем его остановили. Перед казнью,  сидя
в тюрьме, он убил еще четверых.
   Парню нравилось вырезать из тела жертв различные органы в жертву голубому
металлическому ангелу. Определенные органы для каждого дня недели, или  фазы
луны, или еще чего-нибудь.
   Воцарилась напряженная тишина.
   - Став Ханом, он будет гораздо опаснее, - заключил я.
   Оккинг мрачно кивнул.
   - По сравнению с Ксаргисом Мохадхил Ханом будайинские головорезы  кажутся
компанией невинных сорванцов, вроде Тома и Джерри.
   Я закрыл глаза, чувствуя свою беспомощность.
   - Надо выяснить: он просто чокнутый или работает на кого-то?
   Лейтенант созерцал стену за моей спиной, напряженно раздумывая. В  правой
руке он вертел дешевую бронзовую статуэтку русалки, украшавшую стол. Наконец
он перевел взгляд на меня и вполголоса произнес:
   - Насчет этого я могу тебя просветить. - Я с самого  начала  был  уверен,
что ты чего-то недоговариваешь. Ты знал, на кого работает Бонд, ныне Хан. Ты
знал, что я прав насчет политической окраски убийств, верно?
   - Послушай, давай отложим раздачу орденов на потом? Сейчас нет времени.
   - Выкладывай-ка лучше свою историю. Если Фридландер-Бей  узнает,  что  ты
утаивал  от  него  сведения,  ты  полетишь  с  работы  прежде,  чем  успеешь
покаяться.
   - Не уверен, Одран, - сказал Оккинг, - но пробовать не собираюсь.
   - Ну хорошо; ты скажешь наконец, на кого работал Бонд?
   Лейтенант отвернулся. Когда он снова взглянул  на  меня,  лицо  его  было
искажено, словно от физической боли.
   - Он работал на меня, Одран. Честно говоря, этого я не ожидал.  Не  зная,
как отреагировать, я промолчал.
   - Ты наткнулся на  нечто  более  серьезное,  чем  просто  серия  убийств,
признался Оккинг. - Полагаю, ты об этом  догадываешься,  однако  понятия  не
имеешь,  насколько  все  серьезно.  Ладно.  Я  получал  деньги   от   одного
европейского  правительства  за  то,  что  взялся  найти  некоего  субъекта,
сбежавшего оттуда в наш город. Этот тип дожидался  своей  очереди  управлять
страной.  Определенные  политические  силы  хотели   от   него   избавиться.
Правительство, на которое работал я, хотело его отыскать и вернуть  живым  и
здоровым на родину. Тебе ни к чему знать подробности интриги; я излагаю  все
в общих чертах. Я нанял Джеймса Бонда,  чтобы  он  нашел  этого  человека  и
помешал другой стороне убить его.
   Мне понадобилось несколько секунд, чтобы это переварить.  Трудно  усвоить
такое  количество  информации  в  один  присест:  можно  заработать   острое
несварение мозга.
   - Бонд убил Богатырева. Потом Деви.  А  после  того,  как  превратился  в
Кеаргиса Хана, Селиму. Значит, я был  на  верном  пути  с  самого  начала  -
русского убили не просто так. Это вовсе  не  нелепая  случайность,  как  ты.
Папа, да и все остальные упорно пытались  внушить  нам.  Вот  почему  ты  не
очень-то ревностно расследовал эти убийства. Ты и так знал, кто преступник.
   - Если бы так,