тояло
кинетической энергии — например, кинетической энергии нацеленной на  НЛО
ракеты, но не сумело справиться с инертным препятствием...
   — Увидели что-нибудь интересное, доктор Мерфи?
   Голос  полковника  Огилви,  неожиданно  раздавшийся  за  его  спиной,
заставил Мерфи обернуться так резко, что в какой-то момент он чуть  было
не потерял равновесие и не упал.
   — Вот черт!.. — вырвалось  у  него.  —  Пожалуйста,  не  делайте  так
больше. Вы...
   — Извините. — В глазах полковника промелькнула легкая насмешка.  —  Я
не хотел вас пугать.
   — Вы и не испугали. — «Разве только чуть-чуть», —  подумал  Мерфи  и,
слегка переведя дух, мотнул головой в сторону песчаного  островка.  —  Я
просто пытался сообразить, как... Как они это делают?
   — Этого никто не знает, — спокойно сказал полковник, показывая на две
надувные резиновые лодки, лежавшие на песке чуть  дальше  по  берегу.  —
Примерно полчаса назад шесть  человек  отправились  туда  на  веслах  на
рекогносцировку. Они приблизились к острову футов  на  тридцать,  но  не
смогли разглядеть ничего, кроме этого странного серебрения,  которое  мы
наблюдали с воздуха.
   — А они не пытались?..
   — Нет. У них был строгий приказ:  разведать  обстановку  и  выставить
буйки. Правда, один из солдат говорит, что его весло будто бы наткнулось
под водой на какую-то твердую гладкую поверхность, но  ничего  странного
они так и не увидели. Как бы  там  ни  было,  это  напугало  их,  и  они
возвратились.
   Твердая гладкая невидимая поверхность на небольшой глубине...
   — Насколько там глубоко? — спросил Мерфи. — Я имею  в  виду  —  около
острова.
   — Максимальная глубина озера — около  пятидесяти  футов.  На  отмели,
там, где побывали разведчики, футов десять  —  пятнадцать.  У  береговой
линии — не больше пяти футов.
   Проклятие, подумал Мерфи. Разведчики были совсем рядом, они могли  бы
дотронуться до «летающего блюдца», если бы захотели, но  даже  на  таком
расстоянии не сумели ничего разглядеть!
   — До постройки  дамбы,  —  продолжал  Огилви,  —  здесь  был  обычный
сельскохозяйственный район, так что  остров,  возможно,  просто  вершина
небольшого холма. Если бы сукин сын не налетел на него, он мог  бы  уйти
глубоко под воду.
   — Именно этого и добивался пилот НЛО?
   — Не исключено. Вот только зачем?
   — Но ведь его преследовал  истребитель,  так  что...  —  Мерфи  пожал
плечами. — Нет. не знаю. Пожалуй, следует подумать  над  этим.  Когда  у
меня появятся какие-то соображения, я вам обязательно сообщу.
   Огилви кивнул и некоторое время молчал.
   — Знаете, доктор Мерфи, — сказал он наконец, — у вас, похоже, котелок
варит, хотя вы и из УПИ.
   — Что вы имеете в виду, полковник? — осторожно поинтересовался Мерфи.
   — Зовите меня просто Бэйрд.
   — А меня — Зак.
   — Хорошо, Зак... — Они пожали друг другу руки. — Вы  ведь  нормальный
ученый, верно?
   Нормальный ученый... Как будто бывают нормальные ученые!..
   — Я астрофизик, если вы об этом спрашиваете.
   — Похоже, я в вас не ошибся, Зак.  Вы  не  строите  предположения,  а
задаете вопросы. Вы не торопитесь с выводами и  не  подгоняете  факты  к
теории,  которая  вас  больше  всего  устраивает  в  данный  момент.   А
взгляните, к примеру, на мисс Мередит...
   Он не договорил, но отступил в сторону, как бы приглашая Мерфи самому
вынести суждение.  Мередит  Синтия  Луна  уже  вполне  оправилась  после
перелета и, взгромоздившись на стол для пикников, села в позу  «лотоса»:
ладони покоились у нее на коленях, голова была  откинута  далеко  назад,
глаза закрыты. Несколько солдат даже остановились,  чтобы  поглазеть  на
нее, но проходивший мимо офицер приказал им вернуться к работе.
   — Я спросил, что это она делает, — вполголоса пояснил Огилви. — И она
ответила, что пытается войти в единение. Даже не в контакт, а  именно  в
единение...
   В единение,  подумал  Мерфи.  Значит,  она  еще  и  последовательница
Шрайбера... Боже, только этого не хватало!
   — Она не из моего  отдела,  —  сказал  он  сухо.  —  Если  ей  что-то
понадобится, дайте ей это. Мне совершенно все  равно,  что  она  делает,
только держите ее от меня подальше.
   — Значит, вы не думаете, что она может чем-то нам...
   — ...помочь? Вряд ли. Но и избавить вас от нее я тоже не могу.
   — Я примерно так и подумал. — Огилви немного  помолчал,  потом  снова
заговорил, на этот раз совсем тихим голосом:
   —  Откровенно  говоря,  мои  люди  относятся   к   вам,   гражданским
специалистам из УПИ, без особого уважения.  Таких,  как  вы,  мы  обычно
называем  между  собой  попрыгунчиками,  однако  у  вас,  Зак,  неплохая
репутация.  По  слухам,  вы  один  из  самых  надежных  парней  во  всем
Управлении. Если вам кажется, что вы понимаете что к чему...
   — Я польщен, Бэйрд, но это не так.
   — Видите ли, для нас всех такие дела в новинку, и вы наш единственный
эксперт в подобных вопросах. — Огилви глубоко вдохнул. — Покуда мы будем
действовать  сообща,  все  будет  нормально.  Агент  Санчес  со   своими
коллегами уже решают, как сделать так, чтобы сохранить это  происшествие
в тайне как можно дольше. Пока нам везло: никто не видел, как эта  штука
спускалась, и полиция успела блокировать  район,  но  шила  в  мешке  не
утаишь. Очень скоро о появлении НЛО пронюхают зеваки и корреспонденты, и
тогда...
   — Как скоро?
   — Через шесть — двенадцать часов, максимум —  через  сутки,  так  что
времени у нас мало. Я уже давно мог бы вызвать сюда дополнительные  силы
со специальным оборудованием, но прежде нам надо узнать, с чем мы  имеем
дело. Как вы думаете, доктор Мерфи, вам удастся это выяснить?
   Интонация Огилви была вопросительной, но Мерфи хорошо  понимал,  что,
по сути дела, это никакой не вопрос. И у полковника,  и  у  него  самого
было  свое  начальство,  перед  которым  придется   держать   ответ,   а
начальство, как известно, не любит слышать «нет».
   — Да, я смогу это сделать, — ответил Мерфи.
    
   Время неизвестно
    
   — Прости, Том...
   Фрэнк бережно сложил  руки  Хоффмана  на  груди,  потом  накрыл  тело
простыней. Еще несколько  мгновений  он  молча  стоял  рядом  с  ним  на
коленях, потом встал и, осторожно ступая по сильно  наклоненной  палубе,
поднялся к двери пассажирского отсека.
   Он только что вышел в коридор, когда раздался  какой-то  тупой  удар.
Фрэнку показалось, что стучат снаружи, и он,  напряженно  прислушиваясь,
на мгновение замер у переборки, но удар не повторился.
   Он стоял в коридоре до тех пор, пока из командной рубки  не  раздался
голос Меца:
   — Эй, Фрэнк! Иди сюда! У нас тут проблема.
   Если бы одна, не без горечи  подумал  Фрэнк  и  стал  пробираться  по
темному коридору к люку командной рубки. Люк был открыт, но  палуба  так
сильно накренилась, что Фрэнку пришлось опуститься на четвереньки, чтобы
пробраться внутрь.
   Мец, сидевший в пилотском кресле, казался тенью на фоне неярких  ламп
аварийного освещения.  Большинство  экранов  работали  в  информационном
режиме, сообщая о повреждениях, и только один показывал, что  происходит
за пределами корабля.
   — О Боже!.. — вырвалось у Фрэнка. — Откуда они взялись?
   На экране он увидел трех солдат, подплывших к «Оберону» на  небольшой
резиновой лодке. Один из них держал  в  руках  древнего  вида  винтовку,
второй водил из  стороны  в  сторону  старомодной  видеокамерой,  третий
осторожно греб длинным пластмассовым  веслом.  Первые  двое  то  и  дело
оборачивались на гребца,  который  испуганно  всматривался  в  воду  под
лодкой.
   — Я не видел, как они подплыли, — сообщил Мец шепотом, словно  боясь,
что солдаты могут его услышать. — Я чинил одну штуку под  пультом  и  не
знал, что они здесь.
   — Я кое-что слышал, — кивнул Фрэнк. — Лодка  прошла  над  затопленным
краем  «Оберона»,  и  гребец,  должно   быть,   задел   корпус   веслом.
Маскировочный режим включен?
   Мец бросил быстрый взгляд на один из экранов.
   — Пока работает. Они нас не видят, но если им придет в голову подойти
вплотную...
   Он не договорил, но все было ясно и  без  слов.  Солдаты  знали,  что
хронолет находится здесь. Первые грузовики появились на песчаном  берегу
меньше чем через час  после  того,  как  «Оберон»  совершил  вынужденную
посадку, и хотя режим «хамелеон» хорошо скрывал хронолет от  их  глаз  и
аппаратуры, все же неясные  очертания  его  корпуса  вполне  можно  было
различить, если смотреть под определенным  углом  при  ярком  полуденном
свете. Несколько раз  над  островом  пролетали  вертолеты,  еще  никогда
обитатели этой эпохи не подбирались к хронолету так опасно близко.
   К счастью, диафрагма входного шлюза оказалась  под  водой.  В  данный
момент она была прямо под надувной лодкой, и найти ее без  аквалангистов
было весьма затруднительно. Впрочем, если судить по бурной  деятельности
на берегу, появления ныряльщиков следовало  ожидать  в  самое  ближайшее
время.
   Фрэнк и Мец молча смотрели, как солдаты в лодке сделали еще несколько
кадров  —  с  такого  близкого  расстояния,  словно  они  снимали   свои
собственные искаженные тени,  —  а  потом  поспешно  уплыли.  Когда  они
удалились на порядочное расстояние, Мец шумно выдохнул.
   — Они попали почти в яблочко, — проговорил он нормальным  голосом.  —
Это даже хуже, чем в Далласе.
   — Гораздо хуже, — сказал Фрэнк, впрочем, без тени  упрека.  Обвинения
были бессмысленны: что бы ни случилось в 1937 году, положение экспедиции
было отчаянным. Том Хоффман — главный специалист проекта — был мертв, он
сломал шею во  время  первого  удара  «Оберона»  о  воду.  Сам  хронолет
оказался на земле, и было неизвестно, какие  он  получил  повреждения  и
сможет  ли  снова  подняться  в  воздух.  Кроме  того,  обитатели   этой
исторической эпохи засекли место посадки «Оберона»,  и  они,  увы,  были
вполне   цивилизованными   людьми,   а   не   троглодитами,   способными
зафиксировать  появление  хронолета  лишь  в  расплывчатых  легендах   и
таинственных наскальных рисунках.
   Да, это последнее обстоятельство было,  пожалуй,  хуже  всего.  Конец
двадцатого столетия всегда считался самым опасным периодом  человеческой
истории.
   — Они напуганы, но они вернутся. — Фрэнк подобрался поближе к  пульту
управления, чтобы взглянуть на экраны. — Как наши дела?
   — Тебе какую новость сначала, хорошую или?.. — Мец осекся, перехватив
напряженный взгляд Фрэнка. — Извини. Я проверяю всю систему,  вплоть  до
главной силовой установки. Она по-прежнему в аварийном состоянии, но  ИИ
сумел найти, в чем там дело.  Повреждена  главная  энергетическая  шина,
придется   заменить   с    полдюжины    распределительных    ячеек.    Я
перепрограммировал   несколько   ремонтных   устройств   на   ликвидацию
последствий аварии; они уже работают, так что через час или  около  того
все должно быть готово. Резервные системы, однако, в полном порядке, так
что...
   Фрэнк нетерпеливо постучал  пальцем  по  пульту,  и  Мец  вернулся  к
главному.
   — Гондолы негатронов целы, и отремонтировать главный движитель  будет
довольно просто; правда, решетка модулятора  затоплена,  но  она  начнет
нормально функционировать минимум через шестьдесят  секунд  после  того,
как мы поднимемся в воздух.
   — Стало быть, мы можем выбраться отсюда, верно? Мец не ответил.
   — Ну же, говори, — поторопил его Фрэнк. — Можем или не можем? Что нам
мешает?
   — Два обстоятельства. О первом ты уже знаешь — силовая установка дает
лишь пятнадцать процентов нормальной мощности: этого едва хватает, чтобы
поддерживать работу искусственного интеллекта и маскировочный  режим.  Я
поставил  ядерные  синтез-батареи  на  полную  перезарядку;  к  счастью,
необходимый нам водород мы можем выделить из воды... — Он улыбнулся. — В
этом смысле посадка в озеро имеет свои преимущества. По расчетам ИИ,  мы
сможем подняться в воздух часов через шесть, если все пойдет  нормально.
Даже раньше, если будем экономить внутренние энергетические резервы.
   — Ты имеешь в виду выход на  низкую  орбиту  и  открытие  переходного
тоннеля? — спросил Фрэнк, и Мец кивнул, но его лицо оставалось  мрачным.
Фрэнку даже показалось, что пилот внутренне напрягся,  стараясь  держать
свои чувства в узде.
   — А что это за второе обстоятельство, о котором ты говорил?
   Meц вздохнул.
   — Мы не знаем, когда мы. Где — более или менее известно. ИИ рассчитал
наши координаты незадолго до падения. Мы находимся в Теннесси, на  плато
Камберленд, в озере Сентерхилл...  точные  данные  о  широте  и  долготе
хранятся в банке памяти бортовой навигационной системы. И судя по  тому,
что мы до сих пор видели, это конец двадцатого  столетия,  скорее,  даже
90-е годы. Но вот точнее...
   — То есть какой сейчас год?..
   — ...я не знаю. — Мец покачал головой.  —  В  этом-то  и  заключается
самая главная проблема. Основной приемник телеметрической информации  не
работает, так что мы не  можем  задействовать  внешние  источники.  Даже
сейчас мы не можем подключиться к местным информационным сетям. Я мог бы
попытаться сделать это до аварии, но у меня не было такой возможности...
   — Понимаю...
   В критических обстоятельствах Мец действовал практически  безупречно.
Он сделал все, что было в его силах, чтобы спасти экипаж и  благополучно
посадить хронолет на землю. Увы, без точной даты бортовой  ИИ  «Оберона»
не мог правильно  рассчитать  траекторию  возврата  к  воронке  тоннеля;
приближенные данные тоже не годились — ИИ  должен  был  знать  предельно
точно, где и когда находится хронолет. Пространственные координаты  были
вычислены  им  без  труда,  но  временные  оставались   неизвестны,   и,
следовательно, в алгоритме  четырехмерного  перехода  недоставало  самой
важной компоненты.
   — Извини, Фрэнк, — проговорил Мец,  и  в  голосе  пилота  впервые  не
прозвучало ноток самоуверенности. — Мне  очень  хотелось  бы  порадовать
тебя лучшими новостями, но...
   — Как ты думаешь, что могло вызвать этот парадокс,  эту  аномалию?  —
спросил Фрэнк.
   — Леа пытается это выяснить. Если хочешь, попробуй  ей  помочь.  —  С
этими словами пилот снова повернулся к пульту управления и  не  поднимал
головы до тех пор, пока Фрэнк не покинул командную рубку.
   Фрэнк нашел Леа в библиотеке. Она просматривала кадры,  запечатленные
«наблюдателями» на борту  «Гинденбурга».  Как  и  Фрэнк,  Леа  потратила
несколько минут на то, чтобы смыть нанокожу, и  теперь  снова  выглядела
так, как обычно. Длинные черные волосы  были  собраны  в  тугой  конский
хвост, падавший  на  широкие  плечи.  Стоя  у  консоли  счетно-решающего
устройства, она даже не обернулась, когда Фрэнк вошел в аппаратную.
   — Есть что-нибудь интересное? — спросил он.
   —  Да,  пожалуй,  —  откликнулась  Леа.  —  Кажется,  я  нашла  точку
дивергенции.
   Фрэнк оперся на консоль, и Леа набрала на клавиатуре команду.
   —  Материала  было  слишком  много,  поэтому  я  сосредоточилась   на
последних трех часах перед посадкой. «Гинденбург» был бы над Лэйкхерстом
уже часа в четыре, но ему пришлось долго маневрировать из-за порывистого
ветра и высоких кучевых облаков.
   — Да-да, я помню.
   — Мы долго летели на юг  вдоль  побережья  Нью-Джерси,  чтобы  обойти
грозовой фронт. Согласно историческим записям, через полтора часа такого
полета  капитан  Прусс  получил  с  аэродрома  телеграмму,   в   которой
говорилось, что погодные условия остаются неблагоприятными и ему следует
подождать с посадкой. Капитан  Прусс  ответил,  что  он  не  подойдет  к
Лэйкхерсту, пока ему не дадут с земли разрешение.  Эта  телеграмма  была
отправлена в 17 часов 35 минут по местному времени. А теперь — смотри...
   Леа нажала на клавиатуре кнопку  «воспроизведение»,  и  на  настенном
экране   появилось   изображение   просторных    внутренних    помещений
«Гинденбурга». Фрэнк сразу понял, с какой камеры  производилась  съемка:
на экране был металлический мостик под  отсеком-4,  где  они  установили
«наблюдатель» во время экскурсии по кораблю. Цифры в нижнем углу  экрана
показывали 06.05.1937/ 17:41:29, когда  на  мостках  появилась  одинокая
фигура в мешковатой одежде. У подножия  ведущего  наверх  трапа  человек
ненадолго задержался, чтобы оглядеться по сторонам, и на  мгновение  его
лицо попало в поле зрения камеры. Это был Эрик Шпель — матрос воздушного
судна, заложивший в газовом отсеке бомбу.
   Шпель поднялся по трапу наверх и пропал из виду.
   — Он отсутствовал примерно шесть минут, — сказала Леа, нажимая кнопки
на клавиатуре, чтобы пропустить эту часть записи. — Смотри.
   В 17 часов 47 минут Шпель снова появился  на  трапе.  Спустившись  на
мостки, он еще раз огляделся по сторонам  и,  удостоверившись,  что  его
никто не видел, пошел по направлению к носу дирижабля.
   — Я просмотрела запись с этой камеры до самого конца,  —  проговорила
Леа. — Я видела все, что происходило  у  отсека-4  до  посадки  и  после
посадки. Эрик Шпель больше не возвращался.
   — Будь я проклят, если он не приходил сюда, чтобы переставить таймер!
   — Верно, Фрэнк. Да, он перевел время. И сделал это вскоре после того,
как капитан Прусс во второй раз отложил посадку.
   — Но почему он не  сделал  этого  раньше?  —  Фрэнк  задумчиво  потер
подбородок.  Ощущать  под  пальцами  свою  собственную   плоть,   а   не
опостылевшую  нанокожу  было  приятно.  —  Почему  он   так   неожиданно
передумал?
   Леа негромко вздохнула.
   — Может  быть,  твоя  догадка  верна.  Возможно,  Эрик  действительно
вспомнил женщину, с которой он столкнулся за день до того на этом  самом
месте. — Леа показала на пустые мостки. — Он подумал  и  решил,  что  не
может взять на себя ответственность за ее смерть.  Поэтому  он  вернулся
назад  и  перевел  стрелки  таким  образом,  чтобы  взрывное  устройство
сработало не раньше восьми часов вечера. Он  был  уверен,  что  к  этому
времени «Гинденбург» успеет благополучно пришвартоваться и все пассажиры
сойдут.
   Фрэнку хотелось успокоить ее, сказать, что она  напрасно  обвиняет  в
случившемся себя.  Материал,  заснятый  миниатюрными  камерами,  не  мог
служить неопровержимым доказательством вины Леа — он был убежден в этом.
Фрэнк просто не мог поверить, что история изменилась только потому,  что
они двое оказались на борту «Гинденбурга».
   —  Ты  хочешь  сказать,  что  мы  с  тобой   создали   альтернативную
темпоральную линию?
   — Да. Дирижабль в конечном итоге все равно был уничтожен, но на  этот
раз движение Сопротивления сумело извлечь выгоду  из  того,  что  сделал
Шпель.
   — Мы слышали это по радио. Но какое значение это может иметь?
   — Это вопрос... — Леа печально побарабанила пальцами  по  консоли.  —
Давай примем в качестве исходной предпосылки, что  Шпель  добился  того,
чего  хотел.  «Гинденбург»  был  символом  могущества  нацистов,  и  его
уничтожение могло послужить сигналом  к  началу  массовой  оппозиционной
кампании, которая  в  конце  концов  привела  к  тому,  что  Гитлер  был
отстранен  от  власти.  Не  исключено  также,  что   удалось   одно   из
многочисленных покушений на диктатора...
   — Не слишком ли много предположений? — перебил Фрэнк.
   — Возможно, но... — Леа немного поколебалась. — Есть еще одно...  Это
очень незначительная деталь, но все же...
   — Давай выкладывай.
   Леа повернулась к клавиатуре и набрала еще несколько команд.
   — Помнишь те самолеты,  которые  преследовали  нас  после  того,  как
«Оберон» вошел в земную атмосферу? Они вели переговоры по радио...
   Фрэнк удивленно приподнял брови, но промолчал.
   — Я просмотрела аудио- и  видеозаписи,  которые  сделал  наш  внешний
полетный регистратор,  потом  ввела  данные  в  библиотечную  систему  и
заставила ее проследить исторические источники. Вот что я получила...
   Два самолета  появились  на  настенном  экране  в  виде  двух  точек,
оставляющих за собой длинный инверсионный  след.  (Фрэнк  сразу  обратил
внимание, что в нижней части экрана не было  цифр,  обозначающих  дату.)
Когда точки приблизились к камере,