- Если прежде тебя не убьют в бою.
      -  Я  приложу  все усилия для того, чтобы  остаться  в
живых, - улыбнувшись, ответил шалей.
       -  Послушай,  йерит,  -  обратился  к  Граису  другой
охранник.  -  Ты ведь знаешь, что тебя везут  в  Халлат  для
того,  чтобы предать казни. Неужели при мысли об этом ты  не
испытываешь ни малейшего страха?
      -  Я  не думаю о смерти, - ответил Граис. - Мой земной
путь пока еще далек от завершения.
      -  Человек предполагает, - вздохнул шалей, - а  судьба
играет им, как куклой.
      -  Постижение  истины  о Пути  к  Поднебесному  делает
человека хозяином собственной судьбы, - сказал Граис.
       -  Это  что  же  получается?  -  удивился  шалей.   -
Поднебесный   одновременно  и  определяет   твой   путь,   и
освобождает тебя от него? Так, что ли?
     - Знание о том, что Путь существует, делает движение по
нему  осмысленным, - ответил Граис. - Тот же, кто не  желает
принять  великую истину о Пути к Поднебесному,  обречен  всю
свою жизнь блуждать во тьме.
     - А после смерти?
     - Начинать Путь заново.
      Разговор  между арестантом и его охранниками  протекал
вяло.  Ни  одна  из  сторон  не испытывала  к  нему  особого
интереса,  поскольку изначально имела сложившееся мнение  по
обсуждаемому вопросу и не собиралась его менять. У кахимцев,
в  повседневной жизни не придававших большого значения  даже
собственным  богам, склонность йеритов сверять  каждый  свой
шаг  с  предписаниями Поднебесного могла вызвать  разве  что
недоумение  и  усмешку.  Граис же, излагая  шалеям  основные
положения  учения о Пути к Поднебесному, прекрасно  понимал,
что  философская концепция учения, разработанная  специально
для  социально-бытовых условий Йера,  вряд  ли  заинтересует
кахимцев.
      Впрочем,  возможно, со временем  к  учению  о  Пути  к
Поднебесному,   завоевавшему  сердца   и   умы   всех,   без
исключения,   йеритов,  обратятся  и   подданные   Кахимской
империи.  Но  произойдет  это не прежде,  чем  сама  империя
переживет  свой  кризис и упадок. Вот тогда,  когда  кахимцы
перестанут   ощущать  себя  избранным  народом,   призванным
повелевать   всем  остальным  миром;  когда  радость   бытия
сменится тяжкой работой, не приносящей ни удовлетворения, ни
достаточных  средств  к существованию; когда  власть  имущие
будут  печься не о благосостоянии своих подданных, а лишь  о
собственном  кармане;  когда воры и проходимцы  станут  жить
лучше  и  спокойнее, чем честные труженики, - тогда  кахимцы
почувствуют, что почва повседневной реальности ускользает  у
них  из-под  ног.  Видя то, что происходит вокруг  них,  они
откажутся  верить собственным глазам. Даже солнце  покажется
им  слишком тусклым. И, не находя иного выхода, они  обратят
свои сердца к единому богу, обещающему спасение души в обмен
на земные страдания. Только тогда, но не раньше.
     А пока разговор между Граисом и присматривающими за ним
шалеями  был  не  более чем обычной дорожной  беседой,  цель
которой - помочь путешествующим скоротать время в пути.
      Когда  солнце  наполовину скрылось за деревьями,  бан-
шалей дал команду возницам сворачивать с дороги - пора  было
искать место для ночлега.
      Шалеи,  посланные на разведку, отыскали неподалеку  от
дороги  поляну,  достаточно  большую,  чтобы  на  ней  могли
разместиться все восемь повозок.
      Двух  десятков хорошо вооруженных солдат  было  вполне
достаточно для того, чтобы отбить охоту нападать на  обоз  у
бродяг,  промышляющих грабежом вдоль дорог, поэтому командир
конвоя   не   стал   предпринимать   никаких   особых    мер
предосторожности. Как было принято у кахимцев, семь  повозок
установили  кругом. В центр, поближе к разведенному  костру,
поместили  повозку  с  арестантом и  стреноженных  чеклаков.
Пятерых  солдат бан-шалей отправил в дозор: троих -  в  лес,
двоих  - наблюдать за дорогой, откуда, по его мнению, скорее
всего   можно   было  ожидать  появления  незваных   гостей.
Остальные  шалеи  занялись обычными бивачными  делами:  одни
таскали   дрова  для  костра,  другие  уже  подвешивали   на
срубленной  жердине  закопченный походный  котел,  третьи  с
кожаными ведрами отправились за водой к журчащему неподалеку
ручью.   Шалеи,  незанятые  приготовлением  пищи,  проверяли
-  $%&-.abl  осей и колес повозок и осматривали  подковы  на
копытах  чеклаков  - командиру конвоя очень  не  понравилась
сегодняшняя задержка с отправкой обоза, и он не хотел, чтобы
завтра утром повторилась та же история.
       Двух   разговорчивых   шалеев,   присматривавших   за
пленником, сменили другие охранники. Эти были уже не  такими
словоохотливыми. Время от времени то один, то другой из  них
бросал мрачный взгляд в сторону Граиса, спокойно сидевшего в
углу  клетки. С большим интересом, откинув матерчатый  полог
повозки, охранники глазели на возню вокруг костра.
     Котел на огне закипел, когда уже совсем стемнело.
      Шалеи,  за  исключением часовых, расположились  вокруг
костра и, негромко переговариваясь, принялись за еду.
      Один из охранников молча просунул плошку с кашей между
прутьями решетки, за которой находился пленник.
      -  Спасибо,  - принимая горячую посудину, поблагодарил
его Граис.
      Шалей что-то неразборчиво буркнул в ответ и уселся  на
краю повозки спиной к Граису.
     Поев, Граис постучал пустой плошкой по решетке.
      - Я бы не хотел причинять тебе лишнее беспокойство,  -
сказал он, возвращая посудину охраннику. - Но так же, как  и
всякий  другой человек, я испытываю потребность не только  в
еде...
      Стянув  с  головы  шлем,  шалей  задумчиво  поскреб  в
затылке.  Так  ничего и не ответив пленнику,  он  отправился
докладывать о возникшей проблеме командиру.
      Вернулся он в сопровождении троих вооруженных шалеев и
самого бан-шалея.
      Бан-шалей взобрался на повозку и вставил ключ в замок,
запирающий  клетку.  Прежде  чем  снять  замок,  он   сурово
посмотрел на Граиса и строгим голосом предупредил:
     - Чтобы никаких штучек у меня!
     - Не более, чем обычно, - улыбнулся Граис.
      Бан-шалей открыл дверцу клетки и отошел назад. Четверо
шалеев направили на Граиса острия своих копий.
      Спрыгнув  с  повозки на землю, Граис сделал  несколько
приседаний, чтобы размять затекшие ноги.
     - Здесь, - бан-шалей указал на заднее колесо повозки. -
И поторопись.
      - Благодарю, много времени мне не потребуется, - снова
улыбнулся Граис.
      Справив нужду под пристальными взглядами шалеев, Граис
еще  раз  поблагодарил их командира и, забравшись в  клетку,
сам  прикрыл  за  собой дверцу. После  того,  как  бан-шалей
повесил  на дверцу замок и, проверив, надежно ли он  заперт,
спрыгнул с повозки, Граис поудобнее устроился в углу  клетки
и,  накинув  на  лицо платок, приготовился  отойти  ко  сну.
Возможно,  уже  завтра  он встретится с  наместником.  Чтобы
провести  беседу  с ним на должном уровне,  он  должен  быть
свежим и бодрым, - теперь, без психопреобразователя, он  мог
рассчитывать только на собственные силы.
      Шалей,  за исключением тех, кому первую половину  ночи
предстояло караулить, тоже постепенно разошлись по  повозкам
(  улеглись  спать.  Охранники,  приставленные  к  пленнику,
дремали,  прислонившись  спинами к деревянным  дугам  внутри
фургона,  на которые был натянут матерчатый полог. Временами
то  один,  то  другой шалей, вскинув голову, бросал  быстрый
взгляд  в  глубь повозки и, удостоверившись, что пленник  на
месте, снова опускал подбородок на грудь.
      Ночь  была  тихой и безветренной. Духота,  заполнившая
воздух,  словно  придавила  к  земле  все,  даже  звуки.  На
деревьях  не  шевелился  ни  один  лист.  Время  от  времени
негромко всхрапывали стреноженные чеклаки.
     Трое часовых сидели на корточках возле костра, опираясь
о  поставленные вертикально копья. Двое негромко и  довольно
вяло о чем-то спорили. Взгляд третьего шалея, сидевшего чуть
в  стороне, был устремлен вверх, туда, где на черном бархате
ночного   неба  поблескивали  звезды,  похожие   на   шляпки
серебряных гвоздиков. Прямо над головой кахимца крутой дугой
изгибалось  созвездие Серпа. А чуть левее  звездный  Чеклак,
встав  на  дыбы, вскидывал передние копыта, словно  стараясь
отбросить  ими подальше от себя скопление звезд, похожее  на
занесенное для удара Копье.
      Что  за  неведомый  мастер создал  эти  фантастические
рисунки?  Почему  они  так завораживают  смотрящего  на  них
человека?  Какая тайна скрыта в них и удастся ли  ее  когда-
нибудь разгадать?..
      Непостижимая  красота  звездного  неба  увлекала  душу
наблюдавшего  за  ней  человека в  свою  бездонную  глубину.
Казалось,  тому,  кто  проникнет в нее,  она  сулила  покой,
блаженство и вечную жизнь.
     Жизнь...
      Именно в тот момент, когда человек думал о жизни,  его
настигла смерть, смерть слепая и неотразимая. Вылетевшая  из
темноты  стрела  вонзилась  шалею между  лопаток,  раздробив
наконечником   позвонок.  Разум  человека  даже   не   успел
осознать,  что же именно произошло, но в последние мгновения
своей  жизни он отчетливо понял, что умирает, еще  он  успел
испытать  ужас, который не дано постичь никому  из  живущих,
ужас перед бездной небытия, в которую он вот-вот должен  был
провалиться  и  из которой не существовало  выхода.  Человек
отчаянно  вцепился  руками в границу, за которой  ничего  не
было, - ни вечной жизни, ни вечных страданий...
      Последняя  мысль, промелькнувшая в меркнущем  сознании
солдата перед тем, как его не стало, была: "Все ложь..."
      Почти  без вскрика шалей выронил из рук копье  и  упал
лицом в горящий костер. Двое его товарищей вскочили на ноги.
Один  из  шалеев схватил мертвого за ноги и вытащил  его  из
костра.
     - Тревога! - закричал другой. - На нас напали!
      Крикнув,  шалей  сам  испугался  собственного  голоса,
прозвучавшего так, словно он находился один на краю света  и
взывал  о  помощи  к  тем, кого уже не  было.  Но  состояние
необъяснимой  жути,  охватившее вдруг  солдата,  длилось  не
больше  двух  ударов сердца. С третьим ударом у  ног  его  в
землю  вонзилась стрела, посланная, должно быть, не  слишком
умелой рукой.
       -  Тревога!  -  снова  закричал  солдат  и,  дабы  не
оставаться  неподвижной  мишенью  для  невидимого   стрелка,
отпрыгнул в темноту.
       Пространство  внутри  круга,  очерченного  повозками,
ожило.  Из повозок с оружием в руках выскакивали разбуженные
криком часового шалей. Опытные солдаты были готовы к бою, но
врагов не было видно.
     - Что случилось? - бан-шалей подбежал к часовым, сжимая
в руке обнаженный меч.
      -  Тринтина  убили!  -  шалей копьем  указал  на  тело
мертвого солдата.
     - Больше огня! - крикнул бан-шалей.
       Двое   шалеев  кинули  в  костер  по  охапке  заранее
припасенных сухих смолистых веток.
      Пламя,  взметнувшееся  едва ли  не  до  неба,  озарило
окружающие  поляну деревья. И сразу же из  темноты  со  всех
сторон полетели стрелы.
      По  тому,  под каким углом стрелы вонзались  в  землю,
можно  было  догадаться, что стреляли люди,  затаившиеся  на
деревьях.
      Пронзительно вскрикнул шалей, которому стрела попала в
плечо.
      Чеклаки, напуганные криками и беготней, заметались  по
поляне,  пытаясь  порвать путы на ногах, не  позволяющие  им
прорваться сквозь кольцо повозок и унестись прочь.
     - В укрытия! - взмахнув над головой мечом, крикнул бан-
шалей. - Занять круговую оборону!
       Рассредоточившись  по  кругу,   шалей   залегли   под
повозками,  готовые  отразить  атаку  прячущихся  в  темноте
врагов.
       Шалей,   сторожившие  Граиса,  оставив   пленника   в
одиночестве,   готовились  вместе  с  остальными   оборонять
лагерь.
      Граис,  не видевший ничего из-за накрывающего  повозку
полога,   лишь   по  звукам,  доносящимся   до   него,   мог
догадываться о том, что происходит снаружи.
      На  какое-то  время на поляне воцарилась почти  полная
тишина.   Шалеи   неподвижно  лежали   в   своих   укрытиях.
Нападавшие,  прекратив обстрел лагеря из луков, более  никак
не проявляли себя. Даже чеклаки успокоились, сбившись в кучу
возле одной из повозок.
      Как будто сама смерть накрыла лагерь и окружающий  его
лес своим черным крылом, уничтожив всякое движение, звуки  и
даже  время, - своего извечного врага и союзника.  Казалось,
что  теперь  рассвет  уже не наступит  никогда.  Ночь  будет
тянуться  вечно, - если только для пустоты,  лежащей  по  ту
сторону границы жизни и смерти, приемлемо такое понятие, как
вечность.
      Какой-то глупец или сумасброд сказал как-то, что после
смерти   перед  человеком  раскрывается  вечность...   Бред,
облеченный  в  красивые слова! Вечность -  суть  всего  лишь
образ,   придуманный  человеком  для  того,  чтобы   придать
некоторую  видимость  определенности  невообразимо   долгому
отрезку  времени,  которое само по себе  является  величиной
.b-.a(b%+l-.).  А смерть - это вещь в себе, постичь  которую
можно только в одно последнее мгновение, уже падая в бездну.
Но  постижение это приносит не облегчение, а  ни  с  чем  не
сравнимый  ужас, и счастье человека, что испытывает  он  его
лишь  однажды  и  длится это ощущение всего-лишь  мгновение,
короче вздоха.
      Едва  начиная  жить, человек уже готовится  к  смерти.
Каждый  представляет ее по-своему, но ни один из живущих  не
желает  верить в то, что смерть - это просто НИЧТО. Об  этом
могли бы знать только мертвые, если после жизни существовала
бы  какая-то иная жизнь. Пусть не жизнь, но хоть  что-то  на
нее  похожее.  Но НИЧТО это и есть НИЧТО,  а  потому  о  нем
невозможно сказать ничего определенного.
      -  Кто  бы это мог быть? - шепотом произнес бан-шалей,
скосив глаза на лежащего рядом с ним под повозкой шалея.
      -  А кто их разберет, - так же шепотом ответил солдат,
тот самый разговорчивый охранник, ехавший в одной повозке  с
Граисом.  -  Но я бы не стал ставить на то, что  это  просто
разбойники  с  большой Дороги. Те бы не  стали  обстреливать
лагерь, а попытались незаметно забраться в повозки и унести,
что удастся.
      -  Кем бы ни были эти поганцы, - процедил сквозь  зубы
бан-шалей,  -  они  скорее всего не ожидали,  что  в  лагере
окажется  так  много солдат. Должно быть, они  уже  оставили
свою затею и убрались подобру-поздорову.
      - Как знать, - ответил шалей. - Быть может, они только
и ждут, чтобы мы покинули свои укрытия.
     - Так что же, до рассвета валяться под повозками?
      -  Я  думаю, что Тринтин, который сейчас лежит мертвый
возле  костра,  сказал бы, что это не самое плохое  место  в
мире.
      Бан-шалей довольно хмыкнул - в ситуации, когда  ничего
хорошего  ждать  не приходилось, мрачноватый и  незатейливый
солдатский юмор пришелся как нельзя кстати.
      Дрова, подброшенные в костер, быстро прогорели.  Пламя
костра  опало,  и  окружающие поляну  деревья  вновь  начали
погружаться во мрак.
      По  приказу  бан-шалея  двое солдат  выбрались  из-под
повозок,   чтобы  вновь  распалить  огонь.   Двигались   они
осторожно, но опасения их оказались напрасными - из  темноты
леса не вылетела ни одна стрела.
      - Может быть, и в самом деле, ушли? - с надеждой и все
же с сомнением произнес лежащий рядом с бан-шалеем солдат.
      -  Как  бы  не так, - отозвался шалей из-под  соседней
повозки. - Все только еще начинается.
     Вспыхнувшее с новой силой пламя костра осветило деревья
на краю поляны и заросли невысокого кустарника между ними. В
кустах   происходило  какое-то  движение.  То  и  дело   над
переплетением  ветвей и листвы возникали  и  снова  исчезали
головы    и    руки   людей,   занятых   какой-то   активной
деятельностью.
       Вскоре   появился  и  результат  -   человек   десять
разбойников  вытолкнули  из  кустов  толстый  ствол  дерева,
очищенный   от  ветвей.  Несколько  оставшихся   суков   они
(a/.+l'." +( в качестве рукояток, за которые держали  ствол.
С  нарастающим криком нападающие устремились вперед,  толкая
перед  собой  бревно,  как таран, направленный  на  одну  из
повозок, составляющих кольцо обороны лагеря.
     - Лучники! - крикнул бан-шалей.
      Четверо  шалеев  с луками встали в полный  рост  между
повозками  и  открыли  стрельбу по атакующим.  Солдаты  были
более  искусными  стрелками,  нежели  разбойники.  Лишь  две
стрелы,  выпущенные  шалеями,  не  попали  в  цель.  Те   из
разбойников,  что  остались живы, не в силах  были  удержать
бревно и бросили его на землю.
      Но  они,  похоже,  даже  не  помышляли  о  том,  чтобы
спасаться  бегством. Вместо того, чтобы бежать  в  лес,  они
залегли за бревном, а из кустов на помощь им выбежала  новая
группа.  Трое  из них упали, сраженные стрелами  шалеев,  но
остальные  добежали до бревна, подняли его на руки  и  снова
направили на кольцо повозок.
      -  Они  как будто ищут смерти, - недоумевающе произнес
бан-шалей.
       -   Должно   быть,  именно  это  йериты  и   называют
жертвенностью, - сказал лежащий рядом солдат. И, отвечая  на
удивленный взгляд командира, добавил:
     - Они считают, что таким образом быстрее окажутся рядом
со своим богом.
     - Идиоты, - сквозь зубы процедил бан-шалей.
      - Точно, - мрачно кивнул солдат. - Однако, похоже, эти
идиоты скоро добьются того, что хотят.
      Третья  волна  нападающих,  выбежав  из  кустов  вновь
подхватила упавшее на землю бревно и устремилась вперед,  на
стоящую прямо перед ними повозку.
     Солдат, лежавший под телегой, попятился назад.
      Находившийся  рядом с ним бан-шалей на какое-то  время
замешкался,  словно  отказываясь верить  тому,  что  вот-вот
должно было произойти.
      Пятеро несущих на руках бревно людей замертво упали на
землю,  сраженные стрелами разящих теперь уже почти  в  упор
шалеев.  Но оставшиеся из последних сил, вопя от непомерного
напряжения дотащили бревно до цели.
       Конец   бревна  ударил  в  борт  повозки.   Затрещали
ломающиеся доски. Повозка накренилась и завалилась  набок  -
дорога в лагерь обороняющихся была открыта.
      Бан-шалей, придавленный дугой перевернувшейся  телеги,
уперся  в  нее  руками, пытаясь приподнять  и  выбраться  из
ловушки, в которой оказался. Один из разбойников, вскочив на
борт  повозки,  обнажил  короткий  меч  и,  оскалившись  по-
звериному, наискосок разрубил лицо кахимца.
     То, что рубеж обороны вокруг лагеря прорван, а командир
убит,  вовсе  не  повергло шалеев  в  смятение  или  панику.
Опытные  бойцы, кахимцы знали, что рассчитывать  на  милость
врагов  следует только в том случае, когда ничего иного  уже
не  остается.  Пока  же у них в руках  имелось  оружие,  они
готовы  были  сражаться за собственные жизни. Сомкнув  ряды,
солдаты ударили по нападающим, выставив вперед свои длинные,
тяжелые копья. На стороне шалеев были отличная боевая выучка
(   умение   обращаться  с  оружием.  Противники  же   могли
противопоставить  им  только отчаянное презрение  к  смерти.
Шалеям  удалось  отбросить за пределы линии  обороны  первую
волну  нападавших,  но на помощь им, размахивая  топорами  и
мечами, уже бежали из леса новые бойцы.
     Проломившись сквозь частокол направленных на них копий,
йериты  ворвались в лагерь. Сражение рассыпалось на  десяток
отдельных  схваток, в каждой из которых шалеям противостояли
противники, втрое превосходящие их числом.
      Граис,  вцепившись  руками в  прутья  клетки,  пытался
рассмотреть,  что происходит за пределами  его  темницы.  Он
слышал лязг металла, крики дерущихся и вопли раненых, но  не
мог   понять,  кто  напал  на  лагерь  и  на  чьей   стороне
преимущество.
       Огромный  широкоплечий  верзила  с  топором  в   руке
запрыгнул на край повозки, и Граис инстинктивно отшатнулся в
тень. Верзила, нагнувшись, забрался под полог и чертыхнулся,
ударившись в темноте лбом о клетку.
     - Эй, Граис, ты здесь? - негромко окликнул он пленника.
     Граис с