ему немалых усилий. Первой реакцией на
доклад инспектора Ладина было  раздражение,  которое  Барцису  с  трудом
удалось сдержать. Что возомнил о себе этот мальчишка,  рассказывающий  в
кабинете генерального инспектора историю, место которой в  третьесортной
бульварной газетенке? Однако, сопоставляя факты, которые излагал  Ладин,
с теми,  что  стали  известны  в  результате  предпринятого  генеральным
инспектором параллельного расследования, Барцис все больше  убеждался  в
том,  что  инспектор  прав.   Возможно,   в   чем-то   он   заблуждался,
преувеличивая значимость тех или иных событий, произошедших за  истекшие
сутки. Но чтобы убедиться, что в главном  Ладин  не  ошибся,  достаточно
было  связаться  с  инспектором,  отслеживающим  ситуацию  в  Квадратном
кабинете Лувра, и спросить, на месте ли "Джоконда". Картина до  сих  пор
была цела. А это означало... Если бы кто-то смог сейчас внятно объяснить
генеральному   инспектору,   что   именно   это    означало,    подобная
проницательность  могла  бы  обернуться  для  счастливчика  внеочередным
повышением по службе.
   -  ...Исходя  из  всего  вышесказанного,  можно  сделать  вывод,  что
картина, написанная Леонардо да Винчи  в  1503  году,  хотя  и  является
портретом  Моны  Лизы,  жены  флорентийского  магната   Франческо   дель
Джокондо, не имеет ничего общего с тем портретом,  который  находится  в
Лувре и который во всех каталогах именуется "Джокондой".
   Подведя таким образом итог докладу, Ладин затаил дыхание  в  ожидании
реакции генерального инспектора.
   Барцис медленно поднял руку и плотно прижал ладонь  к  своему  гладко
выбритому затылку. Вопреки обыкновению,  его  рука  не  начала  медленно
смещаться в направлении шеи, а замерла на месте.
   - Вам известно, что анализ  золы  в  тубе,  которую  вы  переслали  в
Департамент, подтвердил донесение о сгоревшей в ней картине?
   - Да, - коротко кивнул Ладин.
   - Вам, должно быть, также известно, что  контрабандист,  которого  вы
переправили в Департамент вместе с тубой, отрицает какую бы то  ни  было
свою причастность к случившемуся?
   - Да, - снова наклонил голову инспектор.
   - Таким образом, ни ему, ни его сообщнику, - Барцис тронул  кончиками
пальцев листок бумаги с портретом, нарисованным подмастерьем Леонардо, -
мы   не   можем   предъявить    никакого    иного    обвинения,    кроме
нелицензированного временного перехода.
   На этот раз инспектор промолчал. Проявив излишнюю самоуверенность, он
допустил серьезную промашку. После такого  ждать  снисхождения  было  бы
просто глупо.
   Чуть повернув  голову,  Барцис  еще  более  пристально  посмотрел  на
Ладина. Он ждал  ответа  на  вопрос,  который  не  был  задан,  но  явно
подразумевался. Под взглядом генерального  инспектора  не  имело  смысла
делать вид, что не понимаешь, о чем идет речь.
   - Я не знаю, что за картина находилась  в  тубе,  -  произнес  Ладин,
стараясь даже не глядеть в  сторону  массивного  письменного  стола,  за
которым восседал Барцис. - Но полагаю, что это был портрет Моны  Лизы...
Истинной Моны Лизы, о которой мы никогда не знали.
   - Почему же случилось так, что одна из работ Леонардо осталась  никем
не замеченной?
   - Быть может, в реальной истории, до того, как в нее вмешалась  банда
Хрычова, картина была также уничтожена  вскоре  после  ее  написания?  -
высказал предположение Ладин. -  Леонардо  говорил,  что  дель  Джокондо
портрет жены не понравился, - он счел его слишком фривольным.
   - Слишком фривольным... - генеральный инспектор чуть оттопырил нижнюю
губу, что делал в минуту глубокой  задумчивости.  -  О  той  "Джоконде",
которую мы знаем, такого не скажешь... Не так ли, инспектор?
   Сделав глубокий вдох, Ладин произнес:
   - У меня имеется  предположение,  господин  генеральный  инспектор...
Если вы позволите...
   Ладин понимал, что идет на серьезный риск. Но в ситуации,  в  которой
он находился, риск казался ему оправданным. Судя по  всему,  генеральный
инспектор пока еще не принял окончательного решения  относительно  того,
какое  именно  наказание  должен  понести  инспектор   Ладин   за   свое
самоуправство. Если его объяснение покажется  Барцису  необоснованным  и
глупым, то это позволит генеральному инспектору утвердиться  во  мнении,
что перед ним находится  самоуверенный  болван,  которого  и  наказывать
следует по всей строгости. Но если Ладину все же удастся  заинтересовать
Барциса своей версией, то, кто знает, быть может, судьба окажется к нему
снисходительной.
   - Ну так что? - недовольно насупил брови генеральный инспектор.
   - Разрешите? - взглядом указал на столик  с  охлаждаемой  минеральной
водой Ладин.
   Барцис сделал приглашающий жест рукой. Ладин подошел к столику, налил
воды  в  стакан,  который  тотчас  же  покрылся  крошечными   капельками
испарины, и залпом осушил его. Утолив жажду, инспектор почувствовал себя
куда спокойнее и увереннее. Он вдруг с отчетливой ясностью осознал,  что
ему и в самом деле нечего терять.
   - Я полагаю, что картина, которая находится в  Лувре,  была  написана
Леонардо не в 1503 году, а гораздо позже. И  это  был  портрет  не  жены
Франческо дель  Джокондо,  известной  под  именем  Моны  Лизы,  а  вдовы
родовитого испанского дворянина Пачифики Брандано, ставшей  впоследствии
любовницей герцога Джулиано Медичи. Как нам известно, в 1513 году герцог
Медичи заказал Леонардо портрет своей любовницы,  над  которым  художник
начал работать в Риме, в папском дворце, где для него  была  оборудована
специальная мастерская. Леонардо  работал  над  портретом  Пачифики  три
года. Но к моменту окончания работы Джулиано Медичи умирал  от  чахотки.
Он отправил Леонардо в Париж, ко двору  короля  Франциска,  оставив  ему
портрет в качестве прощального подарка. Французский  король,  пожелавший
купить картину, получил от  художника  отказ  под  предлогом  того,  что
работа над картиной не завершена. Леонардо не расставался с картиной  до
самой смерти, которая наступила в 1519 году. Дальнейшая судьба  портрета
Пачифики Брандано неизвестна. Можно предположить, что  это  и  есть  тот
самый портрет, который сейчас находится в Лувре.
   Закончив свою короткую речь, инспектор почти  с  облегчением  перевел
дух. Он сделал все,  что  мог,  -  дальнейшее  от  него  теперь  уже  не
зависело.
   Тимур Барцис трижды стукнул согнутым средним пальцем по крышке стола.
   - И когда же вы пришли к такому выводу, инспектор? - спросил  он,  не
поднимая взгляда.
   - Меня давно интересовала судьба портрета Пачифики Брандано, - тут же
ответил Ладин. - Перед тем как идти к  вам  с  докладом,  я  всего  лишь
просмотрел некоторые документы, сопоставив их с теми фактами, что  стали
известны мне сегодня.
   Палец генерального инспектора вновь трижды  поднялся  и  опустился  с
глухим стуком на полированную поверхность стола.
   - В таком случае вам, инспектор, должно быть, известно и то,  что  за
природное веселье, острый  ум  и  умение  легко  управляться  со  своими
многочисленными поклонниками Пачифика Брандано была прозвана Играющей.
   Генеральный инспектор поднял голову, и Ладин  готов  был  поклясться,
что  на  какой-то  миг  во  взгляде  Барциса  мелькнули  едва   заметные
насмешливые искорки.
   - Играющая, - повторил следом за генеральным инспектором Ладин. - Или
- Джоконда.
   - Вот именно, - медленно наклонил тяжелую лысую голову Барцис,  -  Но
та ли это Джоконда, мы сможем убедиться лет через десять, когда Леонардо
примется за работу над ее портретом. - Усмехнувшись одними губами, Барис
добавил:
   - Если вы впредь будете осмотрительнее,  инспектор  Ладин,  то,  быть
может, к тому времени вас еще и не выгонят с работы.

Глава 10

   История с похищением портрета Моны Лизы  закончилась  для  инспектора
Ладина,  можно  сказать,  с  минимальными  потерями.  Временно  он   был
отстранен от оперативной работы и переведен в группу  поддержки.  Теперь
его задача заключалась в том, чтобы подготавливать  достоверные  легенды
для своих коллег, отправляющихся в прошлое; Ладин легко смирился с  этой
потерей, поскольку, признаться честно, он уже видел себя уныло  бредущим
по темным, бесконечно длинным коридорам склада невостребованных вещей. А
так, по истечении полугода, он мог  рассчитывать  вернуться  на  прежнее
место работы. Конечно, эпоха Возрождения была для  него  теперь  закрыта
навсегда. Но и это было  не  так  страшно  -  на  многочисленных  витках
временной спирали имелось еще немало интересных мест, где  ему  хотелось
побывать.
   Однако  во  всем  произошедшем  оставался  один  момент,  который  не
позволял инспектору забыть  о  Леонардо  и  вплотную  заняться  текущими
служебными делами. В беседе с генеральным инспектором  Ладин  умолчал  о
нем, поскольку тогда еще и сам не был до конца уверен в том, что это  не
ошибка, не недоразумение, не обман зрения и не  ложная  память.  Но  чем
больший отрезок времени отделял его  от  того  момента,  когда  Леонардо
вручил ему свою оптическую трубу и указал на гуляющую в  церковном  саду
молодую жену дель Джоконде, тем крепче становилась уверенность Ладина  в
том, что до этого он уже где-то видел лицо Моны Лизы. Это было похоже на
знакомое, должно быть,  каждому  мучительное  напряжение  памяти,  какое
нередко  испытываешь  после  того,  как  случайно  бросишь   взгляд   на
мелькнувшее в толпе лицо, а после долго и безрезультатно ломаешь голову,
пытаясь вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах ты мог  прежде
встречать этого человека, до которого в данный момент тебе нет  никакого
дела.
   Несколько дней Ладин старательно перебирал в уме всех своих  знакомых
и сотрудниц Департамента, с которыми он сталкивался в  коридорах,  чтобы
убедиться в конце  концов,  что  в  чертах  лица  ни  одной  из  них  не
присутствовало даже намека на ту удивительную точность  и  правильность,
что продемонстрировала природа, создавая  образ  Моны  Лизы.  О  ведущих
видео-шоу, звездах эстрады и киноактрисах вообще не могло быть и речи, -
изысканно утонченные черты лица жены  дель  Джокондо  были  лишены  даже
намека на агрессивную вульгарность, которая является неотъемлемой частью
сценического  образа  даже  самой  интеллигентной  из   представительниц
визуальной массовой культуры.
   Придя к окончательному выводу, что среди современниц ему  не  удастся
отыскать образ, хотя бы отдаленно напоминающий Мону Лизу, Ладин  изменил
направление поиска. Он взялся за  объемистый  раздел  каталога  Картера,
посвященный живописи и скульптуре эпохи Возрождения.
   Каталог Картера признавался всеми специалистами как наиболее полное и
авторитетное  собрание   произведений   изобразительного   искусства   и
охватывал период с доисторических времен до начала XXII века. Объем  его
был поистине феноменален и почти необъятен. Каталогом было бы невозможно
пользоваться, если бы не подготовленная специально для  него  уникальная
система поиска, включающая в себя, помимо именных указателей и  названий
работ, еще и огромный список  ссылок  и  уточнений,  а  также  возможные
неточности при переводах имен и названий с одного языка на другой.
   Единственный принцип  выборки,  который  мог  использовать  Ладин,  -
оставить в стороне все, что не имело отношения к женским  портретам.  Но
даже после этого простой просмотр материала,  подготовленного  для  него
поисковой системой, должен был занять уйму времени.
   Инспектор взялся за планомерный просмотр отобранных женских портретов
без особой надежды на успех, - только потому, что эта  работа  позволяла
ему на время забыть о  том  странном  предчувствии  близкого  узнавания,
которое охватывало его всякий раз,  когда  перед  его  мысленным  взором
возникал образ Моны Лизы. Как только у него выдавалась свободная минута,
Ладин запускал программу воспроизведения каталога Картера.
   И когда перед ним один  за  другим  проплывали  удивительные  женские
образы  эпохи  Возрождения,  которые  были  настолько  изящны,  легки  и
одухотворенны,  что,  казалось,  не  имели  ничего   общего   с   живыми
существами,  ступающими  по  грешной  земле,  он  уже  почти  забывал  о
подлинной причине, побудившей его начать поиски. Глядя на  этих  женщин,
Ладин пытался понять, что изменилось с  тех  давних  пор?  Стал  ли  сам
человек иным? Или же иным стало  его  восприятие  прекрасного?  А  может
быть,  дамы  Средневековья  вовсе  и  не  были  столь   умопомрачительно
прекрасны, какими кажутся на  полотнах  старых  мастеров,  и  вся  слава
принадлежит лишь художникам, сумевшим с помощью своего искусства придать
своим современницам неземные черты?..
   Странно, но Ладин почему-то вовсе не испытал  особой  радости,  когда
наконец-то  увидел  портрет  той,  что  искал.  С  первого  взгляда   на
репродукцию картины инспектору стало ясно, что это была она, та женщина,
на которую направил его взгляд через оптическую трубу Леонардо.
   Это был вполне характерный для Леонардо поясной портрет. Мона Лиза, -
та, которую видел Ладин! -  сидела,  повернув  голову  на  три  четверти
влево. Костюм Флоры, в который одел ее по собственной прихоти  художник,
мог и в самом деле показаться не в меру открытым богатому флорентийскому
торговцу, мало что смыслящему в искусстве и  при  этом  считающему  жену
своей   неотъемлемой   собственностью.   Взгляд    полуприкрытых    глаз
женщины-богини был  устремлен  на  цветок,  который  она  держала  двумя
пальцами.  Неестественно  тонкий   стебелек   изгибался   под   тяжестью
темно-фиолетового бутона, похожего  на  миниатюрный  китайский  фонарик.
Другая  рука  женщины  лежала  на  коленях,  придерживая  гибкую  ветвь,
усеянную небольшими белыми цветками.
   Репродукцию картины Ладин видел и  прежде,  но  в  сознании  его  она
никогда не связывалась с именем  самой  известной  модели,  позировавшей
Леонардо да Винчи.  Оригинал  картины  находился  в  Санкт-Петербургском
Эрмитаже,  именовалась  она  "Коломбиной"  и  приписывалась  одному   из
учеников Леонардо по имени Франческо Мельци.
   Не  отрывая  взгляда  от  воспроизведенной  на  экране   репродукции,
инспектор откинулся на спинку стула и медленно провел ладонью  по  лицу.
То, что перед ним подлинный портрет Моны Лизы,  написанный  Леонардо  да
Винчи в 1503 году по заказу ее мужа Франческо дель  Джоконде,  у  самого
Ладина не вызывало ни малейшего сомнения. Но как убедить в этом  других,
тех, кто не видел живую Мону Лизу?
   Кроме того, возникал еще один весьма непростой вопрос: каким  образом
портрет уцелел, если все, кто так  или  иначе  оказались  причастными  к
событиям, в которых волею судьбы пришлось сыграть свою роль и инспектору
Ладину, были уверены в том, что обработанная люминолюфом картина сгорела
в тубе?

Глава 11

   - Франческо! - рявкнул во всю глотку Леонардо.
   Не  прошло  и  полминуты,  как  запыхавшийся  подмастерье  влетел   в
мастерскую. Окинув всполошенным  взглядом  комнату,  Франческо  преданно
уставился на мастера.
   - Что ты обо всем этом думаешь, Франческо?
   Под испытующим взглядом Леонардо подмастерье невольно втянул голову в
плечи.
   - О чем, мастер?
   - Обо всей этой истории с портретом Джоконды.
   Франческо  непонимающе  пожал  плечами,  -   мол,   что   я,   бедный
подмастерье, могу об этом знать? Леонардо недовольно поджал губы.
   - Не темни, Франческо. Ты ведь знаешь, я всегда  чувствую,  когда  ты
пытаешься меня надуть. У меня есть основания полагать, что тебе известно
нечто такое, о  чем  не  знает  больше  никто.  И  я  требую,  чтобы  ты
немедленно рассказал мне об этом.
   -  О  чем,  мастер?  -  невинности  выражения  лица   Франческо   мог
позавидовать новорожденный младенец. -  Я  всего  лишь  помог  человеку,
купившему картину, донести ее до дома.
   - И что ты получил за это?
   - Он не заплатил мне ни единого сольдо!
   - Именно это и кажется  мне  подозрительным,  -  кивнул  Леонардо.  -
Насколько я тебя знаю, ты за просто так и пальцем не двинешь.
   - Мастер!.. - Франческо клятвенно прижал руку к груди.
   Леонардо рывком вскочил с кресла, одновременно выбросив  правую  руку
вперед.  Превосходно  зная,  что  это  означает,   Франческо   попытался
увернуться.  Но  Леонардо  оказался  проворнее  и  успел-таки   схватить
подмастерье за ухо.
   - Синьор! - взвизгнул  Франческо,  изворачиваясь  всем  телом,  точно
угорь, попавшийся на крючок. - Я ни в чем не виноват!
   - Да? - Леонардо усмехнулся и сильнее сдавил  ухо  подмастерья.  -  А
почему последнее время у тебя руки и одежда в красках?
   - Я убирался в мастерской!
   - Серьезно? - вскинув брови, изобразил удивление Леонардо. - Что-то я
не вижу следов твоего усердия! По-моему, так ты  вообще  забыл  о  своих
обязанностях!
   - Я старался, синьор!
   - А куда исчезли сорок семь лир из  моего  сундука?  Когда  ты  успел
подобрать к нему ключи? - Леонардо крутанул ухо подмастерья так, что тот
изогнулся, словно плющ. - Говори, паршивец, или я оторву тебе ухо!
   Чувствуя,  что  это  не  пустая  угроза,  Франческо  решил   частично
сознаться в содеянном.
   - Да, мастер! Я взял у вас деньги!.. Но я собирался  вернуть  их  при
первой же возможности!
   - Снова проигрался в кости?!
   - Нет, мастер! Нет! Мне нужен был холст и краски!
   Удивленный таким поворотом событий, Леонардо слегка  ослабил  хватку.
Франческо не преминул воспользоваться этим и попытался освободить свое и
без того  пострадавшее  ухо  из  крепких  пальцев  мастера.  Но  попытка
оказалась неудачной. Леонардо был  начеку,  и  пальцы  его  еще  больнее
сдавили ухо несчастного Франческо.
   - Ты снова пытаешься  меня  обдурить,  негодник!  -  гневно  прорычал
Леонардо.
   - Нет, мастер! Нет! - Франческо обеими руками ухватился  за  запястье
руки,  сжимавшей  его  ухо,  пытаясь   воспрепятствовать   вращательному
движению кисти. - Клянусь! Я работал над картиной!
   - Вранье!
   - Клянусь, мастер! Я писал картину!
   - Где же твоя новая работа? - усмехнулся Леонардо.
   - Я... - Франческо запнулся, как будто испугавшись  того,  что  хотел
сказать, но новый приступ острой боли  в  терзаемом  рукой  мастера  ухе
заставил его прокричать:
   - Я продал ее!
   Тут уж Леонардо рассмеялся в  полный  голос.  Франческо  окончательно
заврался.  У  парня  были  несомненные  способности   к   живописи,   но
самостоятельно  написать  картину,  за  которую  кто-то  согласился   бы
заплатить больше, чем стоили холст и  краски,  он  был  пока  еще  не  в
состоянии. Если бы это было так, то Леонардо первым признал бы, что  под
одной крышей с ним живет будущий гений.
   - Клянусь вам, мастер, я продал  картину!  -  Франческо  уже  не  мог
сдержать слез унижения и боли. - Я все расскажу  вам!  Только  отпустите
мое ухо!
   - Что ж, я с удовольствием выслушаю твою историю.
   Леонардо разжал  пальцы.  В  ту  же  секунду  Франческо  оказался  на
противоположном конце комнаты.  Страдальчески  поскуливая,  он  прижимал
руку к измученному уху.
   - Держи, - Леонардо кинул парнишке полотенце.  -  Намочи  в  холодной
воде и приложи к уху.
   Опасливо поглядывая в сторону мастера, Франческо подошел к  стоявшему
в углу умывальнику,  как  следует  смочил  полотенце  и,  сложив  его  в
несколько раз, приложил  к  багровому,  распухшему  уху.  Первоначальное
ощущение оказалось не самым приятным. Стиснув зубы, парень тихо зашипел.
   - Я слушаю тебя, - напомнил о своем присутствии Леонардо.
   Подмастерье обреченно вздохнул и, повинно склонив голову, начал  свою
покаянную речь:
   - Я был восхищен вашей картиной,  мастер.  Днем  она  не  давала  мне
заниматься своими обычными делами, ночью  не  давала  спать,  являясь  в
снах. Мне хотелось все время смотреть  на  нее...  Я  понимал,  что  это
похоже на безумие, но ничего не мог с  собой  поделать!  Для  меня  была
невыносима сама мысль о том, что, когда вы закончите  свою  работу,  она
покинет наш дом...
   - Мой дом, - автоматически поправил подмастерье Леонардо.
   - Ваш дом, си