торвался, потому что совсем забыл, как такие дела у нас делаются. Вали кулем, после разберем!.. И ведь разберут! Так разберут, что мало никому не покажется.
     Чтобы, значит, успокоить мировое сообщество. С чего я взял, что козлами отпущения окажемся только мы с Игорьком да наше начальство? Да сейчас на этих самых "козлов" начнется загонная охота! Всем, всем придется доказывать, что никакие они не "козлы"! И, конечно, не верблюды.
     Хрен докажут.
     Опомнился я, поставил Колю на ледяную твердь, пока он не задохся, а у самого мысли ясные-ясные. Только теперь похмелье окончательно из головы выскочило.
     Одно ясно: каяться никак нельзя. Сечет меч повинную голову, еще как сечет! С радостным посвистом.
     Ох, не загоняйте вы крысу в угол...
     - Чего нюни распустили? - говорю я строго. - А ну, пошли в кают-компанию.
     -Зачем?
     - Хором обмозгуем. А захотите меня линчевать - пожалуйста! Только сразу. Вы что думаете, я каждому болвану по отдельности буду морду подставлять?
     "Болвана" они проглотили.
     В кают-компании - дым коромыслом. Гвалт, стоны, скрежет зубовный. Увидели меня - на секунду замолкли, а второй секунды мне и не понадобилось. Упредил - рыкнул, чтобы не вякали, и, пока не опомнились, толкнул речь.
     Сперва по Фемистоклу: бей, но выслушай. Потом доходчиво объяснил тем, кто туг умом и еще на что-то надеется, кто они такие и что с ними Родина сделает. Да, да, по моей вине, без вас знаю! Но чтобы нас наказать, надо сначала сцапать, так ведь? А как нас сцапаешь, пока мы на Белом континенте, а? Думайте! Да никак! Экстрадиция? Какая может быть экстрадиция, когда Антарктида не государство... то есть, пардон, уже государство, но пока не обремененное никакими международными соглашениями? Группу захвата, что ли, вышлют нас брать? Тоже нет: Россия вовсю демонстрирует приверженность договору о ничейном статусе Антарктиды, следовательно, не пошлет сюда ни одного вооруженного человека. Чтобы не провоцировать супостатов. Ну и как нас, спрашивается, можно повязать? Да только уговорить сдаться добровольно, никак не иначе!
     - Голодом выморить, - мне в ответ.
     На это я даже отвечать не стал. Да и оппонент не настаивал - опомнился, сообразил, что чушь сморозил. Продовольствия и топлива у нас запасено на всю зимовку, причем с резервом, то есть до января будущего года мы наверняка дотянем, а в режиме экономии - и до мая. В конце концов, можно тюленей бить, рыбу ловить. Пингвинятина - гадость, но тоже еда. Не сдохнем!
     А за год с лишним всякое может случиться.
     - Между прочим, - продолжил я заговаривать им зубы, - в тексте Вашингтонского договора, насколько я помню, нет ни слова о возможности самоопределения антарктической нации. Там другое: подписавшие договор страны отказываются от прав собственности на Антарктиду. Так что мы, ребята, в своем праве и ровным счетом ничего не нарушили. Это наша земля, наши льды! И море на двести миль вокруг - наше! А если какая вооруженная группа по мандату ООН или, скажем, НАТО без всякого мандата попытается нас отсюда выставить - правы будем мы, а не они! Мы не нарушили ни одного международного закона!
     - Какая им разница, кто прав! - сердито бурчит кто-то.
     - Верно, - говорю, - но сейчас это дело десятое. А первое вот: надо немедленно выйти в эфир и подтвердить существование суверенной, свободной, миролюбивой, неприсоединившейся Антарктиды каким-нибудь декретом или манифестом... наплевать каким. Любым. В общем, наш ответ Керзону. Выразить недоумение реакцией некоторых - без имен - политиков. И подписать так: временный правительственный совет Антарктической республики. Далее - установить прямые контакты с иностранными коллегами, а то неудобно получается: они к нам просятся, а мы молчим. ВПП - расчистить. Летать! Какие там яхтсмены застряли неподалеку? Сюда их, к нам! В следующем сообщении отметим: республика обладает морским флотом и готова обзавестись речным, как только подтает купол... Вообще надо всячески проявлять активность - кто не активен, тот труп. Что примолкли? Да поймите вы, наконец: нет у нас иного выхода, ну нету!..
     Накинулись тут на меня, загорланили, но уже видно: морду мне щупать не станут. Загрузил я им мозги работой. Со мною бы сразу согласились, но вот в чем главная проблема: семьи-то у всех на Большой земле остались. Жены, дети. В спальнях все стены фотографиями увешаны. Бобылей среди нас мало. Нервничают коллеги.
     Как будто меня в Твери Валя не ждет с двумя пацанами!
     Поднял я руку, потребовал тишины и доказал им как дважды два, что прав я, а не они. Зимовать на Новорусской мы все равно собирались, так? Настраивались на то, что полтора года никто из нас своих близких не увидит? Не слышу! Ах, настраивались? Ну и чего же вы тогда ждете? Полагаете, наших близких из-за нас на благодатный Таймыр сошлют? Это вряд ли. В самом худшем случае на них давить станут, чтобы через них на нас воздействовать, да и то я в это не верю. Год-полтора мы здесь продержимся, а за это время ситуация может перемениться на противоположную. В любом случае говорить с кем бы то ни было надо только с позиции силы, иначе нас сожрут и не поперхнутся! А так - начнут уважать. И прецеденты есть. Забыли, что ли, как при Ельцине с чеченами договаривались?
     Мне потом признавались некоторые: именно этим аргументом я их и добил. Сообразил народ: даже если суверенными антарктами нам не быть, все равно можно выторговать сносные условия, если гнуть свою линию. Это в худшем случае. А в лучшем - интересные перспективы могут открыться. Очень интересные!
     Поспорили-покричали только для порядка. И вижу: глаза у коллег вновь понемногу начали разгораться. Вот это правильно! Так и сели сгоряча сочинять обращение к мировому сообществу и всем людям доброй воли - мол, суверенитет нами объявлен не просто так, не проформы ради, а с благим намерением не допустить конфронтации между державами, а также с целью ослабить региональные конфликты по всему миру. Готовы принять всех обиженных, не самоопределившихся, за исключением находящихся в розыске террористов. Курды, ирландцы, баски - айда к нам! Всех примем, хоть эфиопов, всем места хватит! Только не забудьте захватить с собой шубы и валенки с галошами.
     Тут же, ломая карандаши, сочинили по настоянию завхоза Недобитько заявление временного правительственного совета: Свободная Антарктида не принимает на себя ответственность за жертвы и разрушения, вызванные прокатившимся по акватории Тихого океана цунами, а также за судьбу оказавшихся близ Южного полюса полинезийцев с их островами, поскольку на момент перемещения материка Свободная Антарктида еще не существовала как суверенное государство. Решили, что для начала хватит, и совсем уже было собрались топать к Непрухину в радиодомик, как вдруг у очнувшегося Ерепеева возникает вопрос:
     - А кто, собственно, у нас входит в этот... правительствующий Сенат?
     Делаю широкий жест:
     - В правительственный совет, между прочим. Кто входит? Ты входишь. Я вхожу. Типунов пока не входит по болезни. А так - все входят. Шеклтон и Макинтош тоже входят, потому как они теперь одной нации с нами. Сколько нас на станции? Двадцать семь душ всего-навсего. Что мы, меж собой договориться не способны?
     На том и порешили.
     И чудно: толпа как-то сразу начала рассеиваться, к Непрухину отправилось человек пять всего-навсего. Никто не командовал, каждый сам нашел себе дело. Рачительный Недобитько прямо в кают-компании засел за расчет норм потребления еды и солярки. Механики вышли на бульдозерах ВПП чистить. Авиаторы технику готовят. Ерепеев со своими ребятами над картой колдует - прикидывает бросок к яхтсменам на одном-двух вездеходах. Иные вернулись к науке, а иные добровольно ломами желобы долбят для стока талой воды. Завертелось дело.
     А где-то через час после этого очухался от наркоза Типунов, зеленый весь, тошнит его, смотреть жалко, но первым вопросом: какие, мол, новости? Ему и сказали, какие. Он крепкий мужик, оттого не помер сразу, только сознание потерял, а врач погнал нас из медпункта.
     Шеклтон и Макинтош, между прочим, еще дрыхли после вчерашнего, только уже не у Непрухина, а в гостевом домике. Кто-то из наших помог им добраться до коек, дабы иностранные тела не загромождали ценное пространство подле передатчика и прочей непрухинской машинерии. А только какие они теперь иностранные? Свои! Свои в доску.
     - Эй, соотечественники! Подъем!
     Сдернул с них одеяла, распахнул двери тамбура, пустил через порог холодный воздух - зашевелились. Поднес им воды попить - замычали страдальцы и ожили. Морды помятые, в глазах муть плавает, однако вижу: воспринимать информацию уже способны.
     Ну я им и выложил всю информацию.
     И что бы вы думали - удивились они? Схватились за голову? Ничуть не бывало. Андрюха Макинтош буркнул "йес", а Ерема Шеклтон добавил "оф коз" - вот и вся их реакция. Поплескались под рукомойником, а через пару минут предстали уже почти в человеческом облике:
     - О'кей. Что есть нам дьелат? Ми готоф.
     Я так удивился, что отправил обоих в кают-компанию - пусть им там кто-нибудь дело найдет, - а сам был сильно озадачен. Вот вам и одна нация - антаркты! А на поверку выходит, что все разные. Это что же получается: и спирт на нас по-разному действует? Мы-то с Игорьком больше куражились по пьяной злобе, а они - всерьез? В полном здравии не тела, но ума?
     А впрочем, почему бы нет? Их-то Австралия изменниками не объявляла. Да и какие они изменники? На свободе свихнулись? Так уж воспитаны. Тонко чувствуют разницу между страной и государством? И это тоже. Для англосакса родина по большому счету там, где говорят по-английски. Кроме того, они оба научники. Умеют мыслить немножко шире, чем всякие-прочие. Наверное, Шеклтон и трезвым готов повторить то, что бормотал вдрызг пьяным: факин политик - гоу хоум...
     Если бы с нашей братией было так легко!
     Если бы..."

***

     Место под стоянку выбрали несколькими десятками миль севернее, где лед не просто вставал из воды стеной, а образовывал плавную ложбину наподобие привычных долин Днепровского или Бутского лимана. "Фестиваль", судно обеспечения, пошарил вдоль побережья эхолотом: глубина у ледяного "пляжа" колебалась в пределах четырех-девяти метров. Яхты ставили на якорь, кормой к берегу; на сушу выносили длинный конец и крепили к металлическим колам, вбиваемым во льды. "К мертвякам", - кратко сказали бы полярники; яхтсменам же еще предстояло овладевать местной терминологией.
     Тут планировали отсиживаться минимум неделю - так объявил Шимашевич.
     Океан у побережья парил. Туман успел всем осточертеть. Соседние с "Анубисом" яхты едва угадывались по обоим бортам. Стоило выйти на берег - и собственная яхта тоже пряталась в густом киселе тумана.
     Льды неведомо как перепрыгнувшей на экватор Антарктиды таяли. Сотни ручьев стекали в океан, промывая многолетние напластования снега. Кое-где даже обнажалась влажная черная земля. Океан у прибоя сильно опреснился и охладился. Да и вообще было прохладно, как в марте на Украине. Устойчивый ветер дул с суши в океан - как объяснили антимагелланам, с антарктического купола стекал холодный воздух. Какая каша заваривалась в местах столкновения антарктического воздуха с экваториальным, даже подумать было страшно.
     Шимашевич устроил на берегу форменный табор. Зачем - непонятно, ведь на борту "Кассандры" можно было с успехом проделывать все то же самое. Возможно, дальновидный российский нувориш неосознанно (а может, и осознанно - фиг его разберешь) пытался продемонстрировать закрепление на новой земле. Палатки, штырь с вымпелом компании, даже циклопический полустационарный мангал напротив хозяйского шатра. Ленивых судовых буфетчиков Шимашевич заставил даже пивную палатку разбить и поддерживать в рабочем состоянии. С яхтсменов денег не брали, с судей и персонала - тоже.
     Просто постоять в жиденькой очереди и втянуть бокальчик-другой "Оболони" или "Кенигсберга" за столиком... Было в этом нечто домашнее, отстоящее от блудного континента на тысячи километров, но по запаху и духу невероятно знакомое. Возможно, Шимашевич пытался внушить антимагелланам подспудное чувство дома, чувство родины. Хотя относиться к льдистому куску суши и туману как к дому даже ошалевшим пингвинам и поморникам, похоже, было трудно. Но так или иначе, разбитый на берегу табор - именно табор, а не лагерь, название закрепилось мгновенно - незаметно сделался основным местом пребывания участников регаты.
     Палатки, а не яхты - именно так. Ничего особо удивительного в этом не было: недели, проведенные на борту яхт, сказывались. Ведь никто из яхтсменов не оставался на борту своих лодок ТАК долго. Море зовет, но и берег зовет, если моря слишком много. А особенно если море подменяется океаном. Ни один экипаж - ни один! - не предпочел базой и локальным домом оставить яхту. Все перебрались в палатки на берегу, наведываясь на борт верных плавсредств лишь изредка.
     А Шимашевич, похоже, этого и добивался.
     Экипаж "Анубиса" в компании волгоградцев и калининградцев основал собственную "улицу" табора. Пяток минут поспорив, нарекли ее улицей Магеллана. Через десять шагов от жилых палаток и металлической костровой решетки улица Магеллана пересекалась с улицей Новоантарктической, на которой обитали киевляне, рижане и мариупольцы. Чуть дальше располагалась площадь Вешних Вод, на которой никто не обитал ввиду избытка влаги: ручьи. Зато в самой излучине, подальше от табора и недалеко от места, где талые воды низвергались с полуметровой высоты в океан, установили модерновый сортир - с виду точь-в-точь как деревянный. Конечно, унитазы на "Кассандре" были комфортнее, но для яхтсменов вместо сомнительного висения на транце даже сей приют размышлений и отдохновения казался верхом цивилизации. Пустырек перед сортиром мстительно обозвали площадью Ильича, хотя никаких особых чувств к проигравшему социализму никто из бывших совков уже давно не испытывал. Нареклось - и ладно. Главное - понимание, а вовсе не злорадство по минувшему.
     Олег Баландин со свежезаправленным газовым баллоном в руках топал по Новоантарктической в сторону Магеллана. Боцман "Кассандры", случившийся на месте заправки, милостиво выделил Баландину полстакана "Tullamore Dew", отчего Баландин пребывал в слегка приподнятом расположении духа. Женька Большой и Нафаня в компании двоих калининградцев дружно чистили картошку, а Юрка с капитаном "Царицы" на пару в данный момент выгребали на резиновой лодке к "Анубису" за припрятанным салом. Сала требовала душа каждого обитателя улицы Магеллана, а едва николаевцы обмолвились о неприкосновенном запасе на борту "Анубиса", народ взвыл и потребовал.
     Поскольку николаевцы отнюдь не были лишены души, также жаждавшей сала, долго раздумывать не пришлось. Снарядили капитанов, снарядили Баландина за газом и уселись чистить картофан. О наличии или отсутствии водки речь вообще не шла - у русских (или украинцев, что в сущности одно и то же) водка не переводилась даже на побережье Антарктиды. Антимагелланам иногда казалось, что трюмы "Кассандры", "Фестиваля", судейских катеров и каждой яхты, что смутно проступали из осточертевшего тумана, содержат даже не неисчерпаемые запасы водки, а непрерывно действующие ликероводочные заводики. Хозяйственные волгоградцы в который раз выкатили трехлитровую бутыль маринованных огурчиков. Как они все эти запасы не сожрали еще в Индийском - уму непостижимо. Впрочем, вскоре тайна раскрылась: на "Кассандре" имелся целый контейнер, ключами от которого заведовал один из бонз волгоградского яхт-клуба, в "гонке самоубийц" - судья.
     Одним словом, на улице Магеллана готовились хорошо закусить, слегка выпить и в очередной раз потрепаться о невероятной ситуации, в которую волею случая вляпались все участники организованной Шимаше-вичем регаты.
     - Заправил? - поинтересовался Женька, когда Баландин приблизился.
     Тот утвердительно кивнул.
     - А чего это у тебя глазки масленые, а? - прищурился Женька. - Чего, тяпнул уже?
     - Так это... Боцман налил. Не отказываться же?
     - Лучше бы меня за газом послали, - сокрушенно вздохнул калининградец Дима Дахно.
     - А мы, блин, решили уж всех дождаться и только тогда, - негодующе сообщил Женька. - В то время, когда мы не покладая рук, некоторые несознательные личности...
     - Зато я газ принес, - очень веско заявил Баландин. - Помочь?
     Он тоже взялся за нож. Сидящие вокруг мусорного пакета потеснились.
     Резинка с "Анубиса" уже гребла назад. Волгоградцы Витька Сивоконь и Володя Власевич, которым Баландин минуту назад вручил баллон, разожгли походную двух-конфорочную плитку и колдовали над парой сковородок.
     Нафаня метнул очередную очищенную картофелину в пластиковое ведро и непроизвольно принюхался.
     - Эх! - мечтательно произнес он. - На сале оно бы лучше было!
     В пайках выдавали дурацкий импортный маргарин "Рама" - запах от него разносился совсем не тот, чем если б кинуть на сковородочку несколько ломтиков сала...
     - Хватит, поди? - повар-волгоградец Толик Хмелев заглянул в ведро с картошкой. - Точно, хватит.
     Поваром Толик работал в родном Волгограде. Как ни странно, вид кастрюль и готовка как таковая совершенно ему не надоедали, поэтому обитатели улицы Магеллана даже не задумывались, кому сегодня священнодействовать на камбузе. А вот в помощь себе Толик всегда брал одного-двух человек, а то и более - как сегодня, - и попробуй не согласись!
     Женька принялся мыть картошку, остальные немедленно закурили. Тем временем подоспели капитаны - с закатанным в банку салом. Над улицей Магеллана разнеслось дружное троекратное "ура".
     - Ёксель-моксель, - сказал другой калининградец, тоже Дима, носящий странную фамилию Субица. - Думать не думал, что буду в Антарктиде сало жрать!
     - Хе-хе! - хмыкнул Женька Большой. - Совок вспомни. Ты взрослый, должен помнить. Думал ли ты, что водка без очереди будет? Или вот в стриптиз по телевизору - верил, а?
     - Нет, - признался Субица. - Не верил. Да что там верил - я и не думал, что такое возможно!
     - А теперь уже и континенты прыгают, как кузнечики, - мрачно добавил Дахно.
     - Да уж, - поддакнул Женька. - Начался век! И чем дальше, тем круче. Что ж лет через десять произойдет?
     - На Луну полетим, - проворчал Баландин, собирая ножи. - Или на Марс.
     Картошку тем временем порезали и вывалили на сковородки. Предложение пропустить по полета на этот раз отвергать никто не решился. Налили даже Баландину, хотя Дахно пробовал вяло, без всякой веры в успех, протестовать, ибо признал сей поступок педагогически неверным. Баландин только весело скалился.
     Молчаливый капитан-волгоградец Леня Шпак, закусив соплеменным огурчиком, с тоской вперился в сивую завесь тумана над головами. Солнце проглядывало сквозь туман бледным, похожим на плафон дневного света, пятном. У мусорного пакета уже дрались две серые чайки. На них рявкнули.
     - И все-таки, - задумчиво сказал Леня. - Не идет у меня из головы та передача.
     - Какая? Про Суверенную Антарктиду?
     - Она самая. И неспроста мы тут торчим. Боря Баринов, капитан "Балтики", взглянул коллеге-волгоградцу в глаза и коротко попросил:
     - Поясни.
     - Сдается мне, - поделился сомнениями Леня, - что Шимашевич, папуля наш ненаглядный, заглотил наживку. А какой у него нюх - сами знаете.
     - Да брось, - фыркнул Баландин. - Какая еще Суверенная Антарктида? Думаешь, Америка это позволит?
     - Не знаю, - честно сознался Шпак. - Но что, если не это?
     - Драка, - без тени сомнения заявил Баландин. - Страны-киты передерутся за новые территории. Ну, не в буквальном смысле, конечно, на уровне переговоров-претензий и все такое. Хотя, может, и в буквальном... Но смотрите - мы тут уже неделю, а ни одного военного корабля не видели.
     - Увидишь их в этом киселе, как же - фыркнул Нафаня. - Тут палатки на Новоантарктической не видно в упор. Да и станут ли вояки к берегу подходить?
     - Шимашевич, братцы, зря ничего делать не будет. Тут у наших станция неподалеку - та самая Новорусская, с которой пе