ворону в упор, а ведь кеа крупнее вороны. Но Хески волею случая поскользнулся на собственном ухе и в попугая не попал, а тот, не будь дурак, замолотил по воздуху крыльями и был таков. По нему выстрелили еще несколько раз, но единственное, чего добились десантники, - это прострелили купол, который стал стремительно сдуваться и оседать. И когда заметно осел, начался форменный дурдом. Люди - и солдаты, и антаркты - бились под накрывшей их материей, пытаясь отыскать путь наружу. Страшно орал и последними словами ругался пострадавший генерал Хески. Стреляли растерянные солдаты - такого идиотского штурма не ожидал никто из них.
     А вот кое-кто из антарктов сумел воспользоваться поднявшейся суматохой. Дело в том, что купола базы Амундсен-Скотт, строго говоря, стоят не на льду. А стоят они над старыми постройками, занесенными снегом выше крыш и медленно тонущими в антарктических льдах. Когда-то между наполовину занесенными домиками проложили целую систему траншей, накрыв их сначала металлической сеткой, а поверх - брезентом. Комфорт и удобство!
     Много ли осадков выпадает в Центральной Антарктиде? Несколько сантиметров в год. Однако и этого количества хватило, чтобы за многие десятилетия занести старые постройки выше крыш.
     Новых жилых домиков американцы строить не стали, а просто-напросто возвели поверх похороненных построек стационарный купол. Позже, когда стало понятно, что всех делегатов-антарктов станция не вместит, к нему добавился еще один купол - надувной.
     Естественно, солдаты ничего этого не знали. Зато знали старые зимовщики с Амундсен-Скотта, например единственный на базе негр Эрнан Фишер, по профессии врач. Ему довольно часто приходилось наведываться в "андерайс сторез", если вдруг возникала нужда в каком-нибудь медикаменте, а его не оказывалось наверху. По правде говоря, чаще всего сим медикаментом являлось красное вино, запасы которого в погребенных под снегами складах старой базы до сих пор могли впечатлить даже русских, известных во всей Антарктиде выпивох. Но так или иначе, доктор Фишер прекрасно знал, где располагается нора-вход в "подснежье". И здраво рассудил, что выкурить оттуда спрятавшихся аборигенов солдатам будет не так-то просто, особенно если не афишировать свое присутствие. Помимо вина внизу имелись и запасы пищи, и всякое полезное барахло вроде фонариков или веревок, и даже кое-какое оружие.
     Когда продырявленный купол, медленно и величаво опустился на барахтающихся людей, Фишер сначала поддался панике вместе со всеми. Потом сориентировался. Мысль была четкая и - он сам удивился - пронзительно-светлая. Возблагодарив всевышнего за то, что солдаты не успели обыскать пленников, Фишер потихоньку отполз в нужную сторону, разрезал ножом прорезиненную ткань, расковырял наст, отодвинул заслонку, проник в нору и вернул заслонку на место, оставив, впрочем, щелочку для наблюдения. За четверть часа суматохи он успел незаметно заманить в нору добрый десяток проползавших мимо антарктов и даже одного незадачливого американского солдата, которого моментально оглушил и связал собственным ремнем, ибо за веревками было бежать далеко и некогда. А когда все более-менее успокоилось, новоявленные партизаны-катакомбщики, сработав дружно и бесшумно, задраили вход в нору, утащили пленного подальше вглубь и принялись размышлять - что же дальше?
     Толик Коханский и Тарас Онищенко, украинцы с единственной соплеменной станции Академик Вернадский, были одними из первых, кого доктор Фишер затащил в "подснежье". К счастью, оба были парнями смышлеными и без лишних разговоров убрались под лед. Спустя малое время к ним добавился бывший начальник российской антарктической экспедиции Троеглазов и, не поняв текущего момента, успел в тесноте норы засветить кому-то по уху, прежде чем был вразумлен украинцами.
     Наверху все еще ругались и постреливали, когда спустившиеся под лед антаркты добрались по узкому ходу до ближайшего похороненного жилища с провисшей крышей и стали держать военный совет. Удивительный, но бесспорный факт: при полном отсутствии планов партизанской борьбы активное подполье в столице Свободной Антарктиды начало действовать едва ли не раньше, чем пострадавший Хески доложил об успешном завершении операции по ее захвату.
     ***
     Сами яхтсмены вряд ли бы вспомнили о сосланном на седьмой километр Квазимодо-Самоклюеве. И вряд ли нашли бы в тумане его заимку с одиноким домиком и холодным складом.
     Правда, туман как-то вдруг очень быстро потек в сторону океана, однако коченеющего Зубко это не обрадовало.
     - Пурга идет, - сказал он, стуча зубами.
     - Обходим поселок по дуге - и марш-бросок до седьмого километра? - предложил Баринов.
     - Спятил? Я же говорю - пурга идет.
     - Сильная?
     - Обыкновенная. Пурги не видал? Заблудимся и померзнем.
     - Ложись! - не своим голосом крикнул Нафаня, падая брюхом на лед.
     Попадали и остальные. Очень своевременно: ветер остервенело рвал туман в клочья. Сразу сильно похолодало. Стало хорошо видно, что делается в поселке. И слышно. Автоматная пальба почти везде прекратилась, зато на юго-западной окраине то и дело бухали взрывы, и ветер подхватывал какие-то кружащиеся в воздухе обломки.
     - Блин, да они по нашим яхтам лупят! - вне себя заорал Крамаренко. - Из подствольников - по яхтам! Суки!..
     Он вскочил и, кажется, был готов бежать спасать "Анубис". Баландин поймал его за ногу и уложил рядом с собой. Юра рыдал и грозился.
     - Тихо, тихо... - втолковывал рассудительный Баландин. - Не шуми и, главное, не шевелись. Живее будешь, капитан.
     - Капитан чего?! Хана "Анубису"...
     - Хорошая яхта была, не спорю. Будет новая. Ты только глупостей не делай - мертвым яхты не нужны.
     Какое-то время все пятеро лежали без движения, надеясь, что издали их примут за нечто неодушевленное. Промокший Зубко стучал зубами все сильнее.
     - Гляньте, "Кассандру" видно! - подал голос Нафаня.
     Повернули головы: За естественным молом все явственнее проступал корпус плавучей резиденции Шимашевича. Возле борта теплохода близ опущенного трапа прыгал на мелкой волне катер морпехов. Никаких звуков с "Кассандры" не доносилось.
     - Сдались! - зло сплюнул Баринов. - Без выстрела сдались. Вот вам и "папа Шимашевич"...
     - У него свои методы войны, - возразил несклонный к поверхностным суждениям Баландин.
     - А мне плевать, какие у него методы. Оружием он поделиться мог, нет?
     - А это что? - указал Баландин на свой автомат.
     - Одна штука? И последний магазин, я не ошибаюсь? Одели голого в резинку от трусов...
     - Ладно - в резинку... Что делать-то будем?
     - Ж-ж-ждать, - вымучил Зубко.
     - Пурги ждать, да? А потом?
     - К к-куполу а-аэрологов. Т-там рядом два с-снег-гохода и т-т-трактор. Д-должны б-быть...
     - Сам видел? Сегодня? Не вчера? Зубко усиленно закивал.
     - Тогда ждем.
     Ждать пришлось недолго. Первый заряд снежной крупы прошелся наждаком по лицам, и спустя три минуты исчезла в белой пелене "Кассандра"; исчез и поселок.
     - Бегом!
     Дизелиста пришлось едва ли не силой отдирать от наста и безжалостно подгонять. "Только бы не нарваться на морпехов", - думал Баландин, бодая метель. Случись встреча нос к носу - и у антарктов практически не было бы шансов.
     Повезло: до аэрологического купола никого не встретили и вышли точно. Снегоходы нашлись сразу же, но радости с того было немного. Один из них лежал на боку с оторванной лыжей; другой, расстрелянный, как видно, из крупнокалиберного пулемета, превратился в заурядный металлолом.
     Трактора на месте не оказалось. Кто-то отогнал его. Быть может - оккупанты. А может быть, кто-то из антарктов все-таки вырвался, скрывшись в метели.
     Хотелось так думать.
     - Ну что, - спросил, задыхаясь, Баринов, - кажется, финал? Прячем оружие, идем сдаваться?
     Ему долго не отвечали. Свистел ветер, секла снежная крупа. Потом кто-то - кажется, Крамаренко - через силу ответил:
     - А что нам еще остается?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Осиный рой

     Ефим Евграфович Ерепеев сказал чистую правду: кроме переселяемых "в оазис Грирсона" пассажиров санно-гусеничных поездов, только один человек во всей Антарктиде знал истинное местоположение нового поселка. Этим человеком был Игорь Непрухин. Собственно говоря, место для будущего поселка было предложено Ерепеевым и одобрено мэром Новорусской. "Ты все-таки Вобан, а не Рымникский", - съязвил при этом мэр и был облаян по матери. "Е в кубе" вообще не верил в молодецкий натиск и никогда не скрывал, что считает Непрухина разгильдяем, трепачом и шапкозакидате-лем. "Чем больше сделаем сейчас, тем будет легче потом, - увещевал он, стараясь удержать лексику в рамках. - Твое дело не мешать. Работать буду я, а ты - рот зашей".
     Механики-водители знали только то, что поезда ходят не в оазис Грирсона, но вряд ли могли, даже если бы очень захотели, ткнуть в правильное место на карте. Они и без того знали слишком много, и "Е в кубе" не жалел времени, внушая: молчать! Молчать! Молчать! Что, противно людям в глаза смотреть? А ты отвернись и молчи!
     Новое поселение громко назвали городом Солнца, а по-русски Солнцеградом или просто Солнечным - отчасти для сохранения тайны, отчасти для привлечения добровольных переселенцев, совсем уж отчасти в память Томмазо Кампанеллы, а больше всего из невеселой иронии. Солнца над ним не было и в помине, даже когда ветер уносил туман. Чаще всего в таких случаях начинал сеяться мелкий дождь и был способен своим упорством довести человека до исступления. Промозглая сырость не украшала быт. Фриц Вентцель, уныло сморкаясь, шутил, что это гниющее под дождем становище следовало бы назвать не Зонненбургом, а Шнупфендорфом - Насморочной деревней.
     "Е в кубе" - честь и хвала! - успел провести в Зонненбург-Шнупфендорф три санно-гусеничных поезда. Вывез почти восемьдесят человек, всякий раз выдерживая тяжелое объяснение с переселенцами, взбешенными обманом и перспективой жить в волглой сырости. Звал Непрухина, настаивал, справедливо указывал на то, что риск вторжения с каждым днем возрастает - и добился-таки твердого обещания выехать четвертым рейсом...
     Какой такой четвертый? Не будет его. А будет долгий, выматывающий допрос всех подряд - куда девалась часть людей и почти вся техника? В оазис Грир-сона? Подумайте получше. И, ясен пень, первым, за кого возьмутся как следует, так возьмутся, что все расскажешь, будет мэр Новорусской Игорь Непрухин.
     За поезд Ерепеева он не волновался. В "ишимбаевском" вездеходе отличная рация. Ерепеев соблюдал радиомолчание, но никто не мешал ему слушать вещательные станции. Спустя час-другой после начала вторжения, а то и раньше сенсационными новостями будет забит весь эфир. Если "Е в кубе" уже успел выйти из Солнечного, то он туда и вернется.
     Поэтому в первые минуты после нападения Непрухин все внимание сосредоточил на обороне Новорусской.
     Он знал, что будут жертвы. Знал, что впоследствии найдется немало желающих обвинить в напрасно пролитой крови лично его, мэра. Знал и то, что, отдав приказ об обороне, он тем самым мгновенно превращается в глазах американцев в военного преступника. Знал, что отбросить или хотя бы сдержать агрессора антаркты не в силах.
     Что ж, люди часто грешат против элементарной логики. Правда, бывают случаи, когда не погрешить против нее нельзя. Даже если это логика выживания.
     А потом начался бой и длился гораздо меньше времени, чем хотелось Непрухину. Бронемашинам нечего было противопоставить. От огня их крупнокалиберных пулеметов не защищали стены домиков. Через несколько минут после начала атаки единое поле боя распалось на отдельные очаги, подавляемые планомерно и без спешки. И тогда мэр вспомнил о Солнечном.
     Смерть в бою входила в планы Непрухина не больше, чем в планы любого другого антаркта. Но единственный человек, знающий местоположение нового поселка, должен был исчезнуть.
     Выскользнуть. А если не удастся... ну что ж, в пистолете еще оставалось пол-обоймы.
     Пробиться к аэрологическому куполу оказалось гораздо труднее, чем он думал. Пришлось расстрелять три патрона из четырех. Не начнись пурга - вовек бы не пробиться. Но когда завыло как следует, Непрухин понял, что удача на его стороне.
     Он рванул кратчайшим путем, не обращая внимание на бестолковую пальбу в метели. Попасть в него могли только случайно.
     Один раз пришлось круто свернуть - путь впереди пересекла бронемашина. Задев за угол домика, она развалила его и поперла дальше.
     Непрухин не опасался заблудиться. "Зацепившись" за любой знакомый ориентир, он, как и все старожилы, мог свободно достичь любой точки поселка с завязанными глазами.
     Судя по состоянию снегоходов, близ аэрологического купола тоже порезвилась бронетехника, но сам купол не тронула. Трактор тоже был с виду цел - полыхнул сквозь пургу оранжевым пятном. И снова удача: пускач сработал с первой попытки, и дизель завелся. Наверное, стоило бы его прогреть...
     Да. Если бы было время. Тогда уж, кстати, можно было бы забежать в купол и на скорую руку приготовить оккупантам хар-р-роший сюрприз из водородного генератора, ракетницы и веревочки. Взрыв гремучего газа стал бы замечательным салютом в честь погибающей Новорусской, а заодно заставил бы кое-кого полетать по небу. В виде фрагментов.
     Некогда! Непрухин утешил себя соображением: задеть растяжку запросто мог бы кто-нибудь из антарктов. Кто знает, куда занесет последнюю кучку обороняющихся ?
     Со стороны поселка еще доносились выстрелы.
     Ах, как трудно было Непрухину трогаться на первой скорости! Шебутной темперамент требовал: гони! гони! Рывком с места! Не думай ни о движке, ни о коробке - выдержат! Обязаны выдержать, потому что от них сейчас зависит очень-очень многое!..
     "Ни черта они не обязаны сверх того, что вложено в них инженерами и рабочими, понял?"
     "Вполне".
     "Тогда не дури. Вот сейчас можешь плавно перейти на вторую..."
     "Йес, сэр. Яволь. Будет исполнено".
     На этом мысленный диалог прежнего Непрухина с нынешним пришлось прервать - справа в метели обозначилось движение. Кто-то бежал наперерез. Забыв о том, для чего берег последнюю пулю, Непрухин бросил рычаги, вырвал из кармана "пэ-эм".
     Бабахнуло. Блин, мимо!..
     Непрухин швырнул в метель пустой пистолет. Выла пурга, и бывшему - теперь уже бывшему - мэру тожо хотелось завыть. Прошло несколько убийственно долги х мгновений, прежде чем он осознал: бегущий был безоружен и облачен не в полярный камуфляж.
     Свой!
     Бегущий человек поравнялся с трактором, вспрыгнул на ходу. Отдуваясь, свалился рядом на сиденье.
     - Хорошо, что я в тебя не попал, - буркнул Непрухин.
     - Я тоже так думаю, - осклабился Женька Большой. Глаза у него были шалые. Он сейчас же зажмурил их, спасая от секущей лицо снежной крупы.
     - А не комфорт тут без кабины, однако...
     - Это специальный трактор! - прокричал Непрухин. - Трещиноискатель. А где твоя команда? Живы?
     - Когда я их потерял, были живы.
     - Ну и иди к ним!
     - Что?
     - А то! Выжди время, чтобы морпехи успокоились, и топай сдаваться. Вот тебе мой совет.
     - А ты?
     - А я сматываюсь. Как можно дальше.
     - Ну так и я с тобой!
     - Хорошо подумал?
     Женька не ответил. Может быть, не услышал.
     ***
     Ах, как прекрасна Женева ранним майским утром!
     Рассвет уже отполоскал свое, вынырнув из-за воды Женевского озера, разбудил птиц и вызолотил крыши. Еще минут пять - и заиграла бликами мелкая зыбь на воде, а большой фонтан украсился радугой. Свежо, чисто. Приятной прохладой веет с гор. На французской стороне сверкает Монблан. Поскольку на улицах в такую рань почти никого, в голову забредают странные мысли: о том, например, что надо любить ближнего. А то и дальнего. Люди, будьте человеками! Братайтесь! Вы только посмотрите на этот прекрасный мир - ну разве можно, живя в нем, испытывать к кому-то ненависть?
     Но люди спят. Лишь громоздкие мусоросборные машины пыхтят на улицах да изредка пройдет прохожий. Совсем редко прокатит, шурша толстыми шинами, полицейский автомобиль с выключенной мигалкой. Женева не исключение - во всех городах в этот час перед пробуждением люди видят самые сладкие сны. Эй, вставайте, граф! Вас ждут великие дела. Взгляните в окно - ведь мир лучше, чем ваши сны. Успейте удивиться его совершенству, прежде чем вас оглушат шумом, забьют ноздри бензиновой вонью и отдавят мозоли в муниципальном транспорте. Торопитесь!
     Где там. Волшебный рассвет старается зря. Вот очередной мусорный бронтозавр притормозил у места каждодневной своей кормежки. Вот два обслуживающих его лица африканской национальности лениво закинули в железное чрево пяток больших черных мешков. Через сто метров - новая остановка, новые мешки. Рутина. А вот без сирены и мигалки промчался микроавтобус "Скорой помощи". То ли на вызов, то ли в госпиталь. Улицы пустынны, сигналить незачем. У медиков тоже вечная рутина: мало того, что люди смертны, так они еще все время норовят чем-нибудь заболеть! И как раз в такое утро, когда ни о мусоре, ни о болезнях думать совершенно не хочется...
     Лишь узкие улицы центральных кварталов тормозили движение микроавтобуса. Короткая прямая, разгон, торможение, поворот... Еще прямая, еще поворот. И еще. Ни пробок, ни ожидания у светофоров. Все-таки удобно. Еще немного, и пойдут пригороды. На многорядном шоссе, ведущем к аэропорту Куэнтрен, можно ненадолго разогнаться. Аэропорт рядом. Богатый, но невезучий турист, сваленный тяжелейшим инсультом, имеет все шансы вернуться в свой родной Палермо без малейшей задержки. Нанятый родственниками самолет ждет. Документы в полном порядке. Они не хуже и не лучше настоящих - они просто настоящие. Пограничные формальности в основном улажены. В пути коматозника будут сопровождать адвокат и медицинская бригада.
     Еще один поворот... Нет, сюда нельзя. Здесь стоят барьеры, обозначающие место проведения дорожных работ, и на шестиосном прицепе громоздится самодовольно-тупорылый асфальтовой каток. Прямо? Да, можно свернуть и там.
     Проехать почти до следующего перекрестка. И уткнуться прямехонько в группу людей, занятых невероятно полезным делом...
     Минут за пятнадцать до появления микроавтобуса по тротуару прошел молодой человек, имея в руках телескопическое удилище с большой катушкой, подсачек, садок и складной стул. Сонно оглядев пустынную улицу, он вышел на середину проезжей части, где не спеша проделал следующие действия: разложил на асфальте рыбацкие причиндалы, выдвинул удилище на всю его восьмиметровую длину, вскрыл консервную банку с наживкой, деловито насадил червячка, сделал заброс вдоль разметочной линии и опустился на стул. Сидел, ждал поклевки. Лицо асфальтового рыболова оставалось бесстрастным, взгляд - внимательным.
     - Простите, вы без прикормки ловите?
     Второй рыболов подошел совершенно неожиданно. Этот был средних лет и лучше экипирован. Помимо снастей и стула он имел в руках пластиковое ведро с круто замешенной субстанцией странного вида. Развернув в свою очередь снасти, второй сумасшедший живо слепил из месива колобок.
     - Не возражаете?
     - Нет, что вы. Буду рад. Признаюсь, я здесь новичок...
     - Оно, простите, и видно. Кто ж без прикормки ловит? Рыба здесь балованная, зажравшаяся... Вот увидите, одной порции ей не хватит... Вот так надо, учитесь. Моя собственная эксклюзивная смесь, семнадцать ингредиентов...
     Размахом снизу он забросил прикормку. От удара об асфальт колобок "эксклюзивной смеси" рассыпался, напомнив издали конский помет.
     - Вот черт, не очень аккуратно... Ничего, подождем. Сейчас рыба успокоится после всплеска, и тогда...
     Третьей подошла девушка с длинным конопатым носом, рыжим крашеным хвостом на затылке и, разумеется, рыболовными принадлежностями. Она демонстративно устроилась близ тротуара, всем своим независимым видом показывая, что пришла именно рыбачить, а не что-нибудь. Следом явились два тинейджера с одним спиннингом на двоих и немедленно затеяли спор, кому первому забрасывать.
     - Эй, молодежь, нел