- Хватил - лет! - глухо, как в бочку, прогудел Ломаев. - Недель, а не лет. А то и дней. Вот увидишь, набросятся со всех сторон, как псы, и порвут Антарктиду на части. Всякая дрянь, какую и на карте-то не вдруг найдешь, начнет кричать, что у нее, мол, здесь исконные национальные интересы. Сверхдержавы - те кинутся в первую очередь- Тут такой клубок завяжется, что мало не будет. В лучшем случае мирно поделят кусок, в худшем перегрызутся между собой, и гран мерси, если не начнут войну. А нас - в шею, чтоб под ногами не путались. Что в Антарктиде есть научные станции, это хорошо, это готовые форпосты, только скоро их займут совсем другие люди. - Он насупился и, помолчав, добавил: - Вот так вот.
     - Теперь понял? - сочувственно спросил Непрухин. - Хм. Странно, Ерема, что ты не слышал. Витька Жбаночкин об этом еще когда говорил...
     - Он на другом конце стола сидел, - пояснил Ломаев. - А Витьке Типунов сразу велел заткнуться.
     - Почему - в шею? - спросил Шеклтон, моргая непонимающими голубыми глазами.
     - Почему да отчего... - Непрухин качнулся на табурете и затейливо выругался. - Ну ладно, кое-кто из нас поначалу будет нужен... как старожил, так сказать, как инструктор... У нас как-никак опыт, мы пока что э... представляем ценность. Скажи, Ерема, ты хочешь обучать коммандос ведению боевых действий в условиях купола, а?
     - Ноу. - Шеклтон уверенно замотал головой и едва не уронил ее с руки-подпорки. - Не хочу.
     - И я не хочу. А придется. Прикажет тебе твоя австралийская родина - и будешь. Что, нет?
     - Ноу. Нет. Не буду.
     - А не будешь - вышлют тебя в твою Австралию в двадцать четыре часа. К твоим утконосам. Шеклтон упрямо мотал головой:
     - Ноу. Нет выслать. Нет коммандос. Нет утконос. Вашингтон э... договор! Протест... Каждый научник есть протестант... Фрэндшип, йес? Со-ли-дар-ность! - Произнеся это трудное слово, он разгладил морщины на лбу и победно блеснул глазами.
     Непрухин только махнул рукой и вновь чудом удержал равновесие.
     - Наивный ты человек, Ерема. Не знаешь, как договорами подтираются? Ну, так узнаешь - делов-то! Тьфу!
     - Хорош о плохом, - прогудел Ломаев. - А то я что-то трезветь начал. Зимовка, блин, псу под хвост, деньги, наверное, тоже... Да что деньги! А Молодежная? Такая станция! Столица, хоть и законсервированная... А Новорусская наша? Отнимут ведь... Не трави душу, Игорек, лучше налей еще. Там еще осталось? Тогда выпьем! Не забудь - Ереме разбавленного.
     - Со-ли-дар-ность! - повторил Шеклтон.
     - Чего-о?
     - Политик - дрянь, - из последних сил сообщил австралиец. - Ученый - всегда договориться. Дьепломат - нет. Факин политик - гоу хоум. Антарктик - наша...
     Вслед за тем он со стуком уронил голову на стол и отключился.
     Ломаев шумно вздохнул и посмотрел на него с сожалением:
     - Договорился один такой... А, ладно! Что бы там ни случилось - за Антарктиду! По последней.
     Звякнули кружками, выпили, задвигали челюстями, жуя зеленые хрюкающие помидоры. Душевно...
     - А может, он прав? - спросил Непрухин, одной рукой смахивая набежавшую слезу, а другой указывая на Шеклтона. - Сколько тут у нас э... станций? У нас четыре действующих да еще три можно расконсервировать, у американцев - теоретически шесть, у австралийцев - три, у англичан, аргентинцев и китайцев по две, у французов, бельгийцев и новозеландцев по одной, у японцев и чилийцев обратно по две, потом еще норвежцы, южноафриканцы, поляки... кто там еще?
     - Украинцы, - подсказал Ломаев.
     - Точно, у них старая английская станция, им подарили... Да я же их вчера в эфире слышал, значит, в этом году они собрались зимовать. В общем, бери на круг человек пятьсот, а то и тысячу. Если всем объединиться, то... Генка, ты представляешь, что будет?
     - А что будет? - спросил Ломаев.
     Глаза у Непрухина горели - совсем как у Шеклтона две минуты назад. Чудилось в них синее спиртовое пламя.
     - Не солидарность никакая, этого мало. Го-су-дар-ство, понял? Новое и суверенное государство Антарктида. Скажем, э... Антарктическая Федерация... или Конфедерация, не суть важно, потом решим. Самопровозглашение, понял? Страны, какие послабее, нас поддержат, только чтобы у сильных кусок из лап ушел. А вступим в ООН - съешь нас тогда без хрена! Вот им! - Непрухин попытался отбить положенное "им" на локте и едва не сверзился с табурета. - Ерема-то прав, только не успел договорить, потому что устал...
     - А Россия? - нахмурился Ломаев.
     - Поддержит в числе первых. На что спорим?
     - Я о другом. О России ты не думаешь? Ну ладно, Вашингтонский договор державы похерят, тут я согласен... Но, по-моему, раз де-факто мы сидим тут, то России при дележе должен отойти кусок. Хотя бы вот эта Земля Уилкса...
     - Что Россия будет с нею делать, а? Сам подумай. Генка, ты чего, а? Аляску вспомни, Калифорнию. А ведь , тогда мы сильные были, и все равно оказалось, что руки коротки...
     Ломаев тяжко вздохнул и стал мрачен.
     - Не знаю... Может, базу для флота... бесплатную. Вместо Камрани.
     - Это какого флота? - прищурился Непрухин. - Это ржавого, да? Того, что из Владивостока никак не может выйти?
     - Заткнись.
     - Сам заткнись. Россия нам еще спасибо скажет, это я тебе говорю. Многополюсность мира, равновесие и все такое. Одним полюсом больше - какая, на фиг, разница? Лишь бы не меньше.
     - Давай перекурим, - сказал Ломаев.
     - А гости?
     - Потерпят. Во сне легко терпеть. Затянулись "Примой". По комнате поплыл дым, дышать стало труднее.
     - Ты хоть бы дверь на минуту приоткрыл, - укорил Ломаев. - Задохнемся ведь. Это у тебя от духоты мысли такие дурацкие.
     На то, чтобы, хватаясь за стенки и шкафы с аппаратурой, преодолеть расстояние от стола до двери, Непрухину потребовалось полминуты. Струя холодного воздуха, не сухого, как обычно, а влажного, промозглого, потекла по ногам. Сидящий на полу Макинтош замычал и зашевелился, но не проснулся.
     - Назад, Тохтамыш! - заорал вдруг Непрухин, и чей-то мокрый нос коснулся свесившейся со стола ладони Ломаева. - Брысь! Пшел вон, скотина!
     Пока выгоняли лохматого Тохтамыша, нипочем не желавшего ночевать в холодном тумане, скулящего, уворачивающегося от рук и огрызающегося, домик совсем выстудило. Дрожа, захлопнули дверь и, не обращая внимания на скулеж и царапанье, набуровили еще по двадцать капель. Сглотнули без тоста и закуски.
     - Суки, - невнятно, но с чувством произнес Ломаев. - Вот суки.
     - Точно, - согласился Непрухин. - Дай пять. А кто суки?
     - Да все... Все, кто гробит Антарктиду. Все, кто сидит и ничего... ничего, блин, сделать не может. Вот как ты и я. Тошно мне, Игорь, не могу я так... Включи радио, что ли, давай послушаем, что в мире делается...
     Минут через пять стало ясно, что ничего особенного в мире не делалось. То есть ничего такого, что было бы невозможно предсказать заранее. Недолго послушали американцев и новозеландцев, затем поймали на KB русский "Маяк". Повсюду в блоках новостей шло одно и то же: передавались новые координаты Антарктиды, сообщалось о жертвах цунами, пропавших самолетах, сбившихся с курса судах и тревожной судьбе полинезийцев, чьи острова в одночасье скакнули в южные полярные широты. Эксперты-геофизики не могли сказать ничего вразумительного, солидные религиозные конфессии реагировали лишь призывами молиться, уповая на безграничное милосердие всевышнего, а несолидные выступали с жутковато-злорадными заявлениями и пророчествами - мол, то ли еще будет, гореть вам синим пламенем, схизматики, и поделом. Совет Безопасности ООН заседал со вчерашнего дня, однако не принял пока никакой резолюции. В Москве плюс один градус, осадки, налипание мокрого снега.
     - Во связь, - с блаженной улыбкой сказал Непрухин и уронил подбородок с кулака. - Ни тебе ионосферной непрух... непроходимости, ни какой другой фигни... Не, я тащусь...
     - Выключи, - морщась, как от мигрени, потребовал Ломаев.
     Стало тихо. Даже Тохтамыш смирился со своей участью и перестал царапать дверь снаружи.
     - Антарктик! - пробубнил вдруг Шеклтон, не поднимая головы. - Фридом! Солидар... - Не договорив, он густо всхрапнул и издал носом заливистый свист.
     - Ты чего, Ерема? - участливо спросил Непрухин. - Может, уложить тебя? Баиньки, а, Ерема?
     Австралиец не реагировал.
     - Слышь, Игорь, - неожиданно прогудел Ломаев, комкая в кулаке бороду, что служило у него явным признаком серьезной работы мысли. - Слышь, говорю! Твоя рация в нормальном вещательном дипа... диапазоне работает?
     - Может. А что?
     - Включай. Давай подпортим сукам праздник. Бумага, карандаш есть? Пиши.
     Непрухин потянулся за карандашом и, своевременно ухватившись за стол, избежал опасного крена.
     - Чего писать-то?
     - Независимость объявим. Ты против?
     - Я?
     - Ты.
     - Я - за.
     - И я - за. Консенсус. Пиши документ и приложи их, сук, как следует.
     - Манифест или воззвание?
     - А не все равно? - прогудел Ломаев и некстати икнул. - Сам сообрази. И изобрази. Ты у нас - ик! - стилист.
     Писать документ пришлось дважды - в первый раз листок бумаги улетел под стол, что не сразу заметили. Зато второй раз дело пошло успешнее, поскольку каракули на фанерной столешнице послужили черновиком. Не без труда отстранив нетерпеливого Ломаева, Непрухин поднес листок к глазам и, старательно вглядываясь в неразборчивые письмена, зачитал текст вслух:
     - Всем, всем, всем!!! Внимание! Говорит Свободная Антарктида! Говорит Свободная Антарктида! Слушайте сообщение информационного агентства "Антарктида онлайн"! Работают все радиостанции Новорусской и окрестностей! От имени и по поручению народа антарктиды, а также всех ее живых существ, включая пингвинов и примкнувших к ним утконосов, сим манифестом объявляется о создании независимой, суверенной и неприсоединившейся Антарктической республики с юрисдикцией, распространяющейся на весь материк, шельфовые ледники и прилегающие острова, исторически принадлежащие Антарктиде, а также территориальные воды и двухсотмильную экономическую зону. Считая самоопределение неотъемлемым правом каждого народа, мы, антаркты, заявляем о своей твердой решимости защищать независимость нашей страны от агрессии любой другой державы всеми доступными нам средствами, включая вооруженное сопротивление. Будучи, однако, народом традиционно миролюбивым, мы приглашаем все страны и народы мира к честному и взаимовыгодному сотрудничеству на благо всеобщего прогресса и процветания. Да здравствует Антарктическая республика! Дано на станции Новорусская двадцать шестого февраля сего года. От имени народа Антарктиды: Ломаев, Непрухин, Шеклтон, Макинтош. Ну как?
     - Про утконосов выброси, - посоветовал Ломаев, силясь удержаться на табурете. - А вообще - ик! - неплохо. Теперь наговори то же самое на пленку по-русски и по-английски. Пленку - в кольцо. Транслировать без конца.
     - Без конца? - шало улыбаясь, спросил Непрухин. Ломаев думал, шевеля ушами.
     - Ну, пока дизеля стучат.
     - Угу. Да, вот еще: "онлайн" как писать - кириллицей или латиницей?
     - А ты как - ик! - написал?
     - Сейчас посмотрю. - Непрухин поднес бумажку к самым глазам. - Ничего не вижу... Не, вроде латиница. А как надо?
     - Как есть, так и оставь - ик! Для бумаги. И для политкорректности. - Ломаев указал на австралийцев. - А вслух ты это тоже будешь произносить кириллицей или - ик! - латиницей?
     Непрухин задвигал бровями - думал.
     - О! - просиял он наконец. - Точно! Вслух - без разницы. Ну, ты голова!..
     Спустя примерно полчаса нетрезвый русский голос объявил на весь мир о рождении нового государства Свободная Антарктида. Любой утконос, услыхав такое, несомненно, закрякал бы от изумления во весь голос. К сожалению, эндемичные австралийские яйцекладущие так ничего и не узнали о возмутительном сообщении, непрерывно транслировавшемся на коротких волнах в течение восьми с половиной часов.
     Зато о нем узнали люди.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ой, где был я вчера...

     Начальник Новорусской Аркадий Степанович Типунов почти всегда просыпался за минуту до звонка будильника. Исключение составляли экстраординарные случаи. Например, в прошлом году, провалившись в полынью на припае и схватив жестокую ангину с температурой под сорок, он проспал двое суток подряд и выздоровел. Одиннадцать лет назад на станции Восток, тогда еще исправно действующей и даже процветающей, прямо в лоб ему отлетел обломок кувалды, лопнувшей на морозе от несильного удара, как стекло. Понятно, что, пока Типунов лежал без сознания, его биологические часы бездействовали. Да и во время акклиматизации на Востоке, если говорить честно, они врали нещадно. Были в жизни и другие случаи того же сорта. Ничего не поделаешь: биологические часы не снабжены противоударным балансом и на всякую встряску организма реагируют сбоем. Дешевые часы, штамповка...
     Будильник пищал. Очень недовольный собой, Типунов заткнул шлепком ладони назойливый механизм, пробормотал под нос ругательство без конкретного адреса, мужественно потянулся и уже готов был вскочить, отбросив одеяло, чтобы проделать комплекс утренней гимнастики, как вдруг припомнил вчерашние события и задумался. Восстать от сна было можно и, пожалуй, необходимо. Но чем заняться, Типунов решительно не знал. Было только ощущение, что забот полон рот, - но каких?
     Прежде он не задумывался об этом, ориентируясь на ходу. Вроде получалось. Рутина - она и в Антарктиде рутина, особенно после ухода последнего судна. Обеспечивай работу научных групп, не забывай об организации быта и поддержании благоприятного микроклимата в коллективе, поощряй отличившихся, наказывай разгильдяев и, главное, всеми средствами своди к минимуму вероятность ЧП, ибо здесь, как и везде, при-годность начальника оценивается вышестоящим руководством на пятерку как раз по отсутствию неожиданных неприятностей.
     Но что значат неприятности местного значения по сравнению с дурной шуткой, которую выкинул континент? Вчера Типунов сломал голову, пытаясь понять, КАК он это сделал, причем вместо КАК то и дело возникал глупый и безответный вопрос ЗАЧЕМ. Сегодня Типунова мучил совсем иной вопрос: что в новых условиях должен делать он, начальник станции Новорусская?
     Прежде всего - не поддаваться панике. Это мы знаем, это мы проходили, это нам как дважды два. Пресекать расхлябанность подчиненных - вне всякого сомнения. Пусть каждый занимается своим делом по старому плану, пока не составлен новый, а тех паучников, чья работа связана не с Антарктидой собственно, а вообще с высокими широтами, надо найти, чем занять. Это первое. Запретить всем без исключения удаляться от поселка дальше расстояния прямой видимости, особенно к краю барьера. Это второе. Никаких полетов в Туман - это третье. Провести двумя вездеходами ближнюю разведку, хотя бы до седьмого километра - это четвертое. Но осторожно! Может статься, что после "посадки" континента на новое место лед рассекло такими трещинами, что холодный склад на седьмом километре безнадежно отрезало. Если нет - попробовать пробиться к оазису Грирсона, где на будущий сезон намечали поставить новую станцию, оставив Новорусскую лишь как перевалочный пункт. Сдерживать или нет ожидаемую инициативу геологов, метеорологов, биологов и прочей научной братии, рвущейся немедленно собрать бесспорно уникальный научный материал, каждый по своей части?.. Гм... Там посмотрим. Но ждать указаний руководства - это, безусловно, пятое и главное!
     Интересно, сколько времени придется ждать толковых указаний?
     Типунов снова ругнулся. Черт, подготовились к зимовке... А никакой зимовки теперь не будет. Солнце каждый день будет нагло светить по двенадцать часов кряду и проходить чуть ли не через зенит. Лед потечет, снег начнет таять, и в домах, большинство из которых за три года существования станции занесло снегом до половины, начнется потоп. А значит - что? Значит, уже сегодня надо мобилизовать людей на сборку щитовых домиков - кажется, есть на складе комплекта три... или четыре? На всех, безусловно, не хватит, но хоть какой-то паллиатив. И срочно пробить, где можно, траншеи для стока воды, особенно в сторону Пингвиньей балки. А в ожидании судна со сборными жилыми конструкциями (когда оно еще придет, это судно!) не мешало бы попытаться раскопать наиболее утонувшие в снегу нежилые постройки и посмотреть, не годятся ли они как материал для возведения новых домиков или хотя бы балков...
     Стоп! А откуда следует, что новое жилье вообще понадобится? Вчера за столом в кают-компании Жбаночкин сказал то, что говорить не следовало, во всяком случае, не следовало при иностранцах, но ведь сказал-то он чистую правду! Кому, кроме ученых, была нужна Антарктида на полюсе? Разве что состоятельным туристам, усиленно ищущим все новой и новой экзотики. А кому нужна Антарктида на экваторе? О, она много кому нужна!.. Завопят, что прежние соглашения о ее статусе устарели, и с легким сердцем пустят их побоку. Вцепятся в материк и друг другу в глотки. Начнут делить.
     Положим, первое время можно не особенно волноваться - политика политикой, а наука наукой. Ну, а потом?
     Еще позавчера будущее рисовалось Аркадию Степановичу Типунову спокойным и в меру обнадеживающим. Похоже, после десятилетия упадка, безденежья и равнодушия государственной верхушки ко всему, что невозможно немедля прибрать к рукам, начиналось то самое попятное движение, благодетельное действие которого некогда ощутил на себе булгаковский профессор Персиков. Верхи вдруг вспомнили, что за Россией числятся несколько антарктических станций, опекаемым ААНИИ, давно уже воющим дурным воем по причине недофинансирования, выделили сколько-то из бюджета, начальство подбросило снаряжения и техники, и экспедиция этого года получилась побогаче прошлогодней. Отпал вопрос об окончательном закрытии станции Беллинсгаузен. Верхи вспомнили также о геополитических интересах страны, о необходимости точного прогнозирования погоды в любой части земного шара, и многое говорило за то, что уж в следующем-то году законсервированная станция Восток будет открыта вновь - хотя бы только ради метеонаблюдений.
     А что такое Новорусская, как не перевалочный пункт на еще не пробитом новом пути к Востоку? Представляется, что путь отсюда до Востока будет чуть-чуть попроще, чем из Мирного. А в общем-то, что Мирный, что Новорусская, что несостоявшаяся станция в оазисе Грирсона - очень далеко не Молодежная и не Новолазаревская. У них иная функция. Мирный и Новорусская - типичное захолустье. Если нет насущно необходимого Востока - что им остается делать, как не хиреть?
     Восток попытаются реанимировать, тут нет сомнений. Теперь это даже актуальнее - в Тихом океане внезапно возник огромный "холодильник", и вызванные им погодные катаклизмы прямо коснутся России. И не только ее. Не-ет, те страны, что явочным порядком застолбили себе здесь места для научных станций, без грызни их не отдадут... А чем дело кончится?
     Ясно, чем... Уж кого-кого, а Россию из Антарктиды начнут выдавливать в первую очередь. И можно не сомневаться - выдавят. Мускулы у страны еще не те... или уже не те?
     Впрочем, без разницы.
     Типунов вздохнул и решил, что мрачных мыслей на сегодня достаточно. До поступления указаний свыше надо жить, как жили. Вон и люди уже успокоились, шутки шутят... Вчера в конце застолья микробиолог Нематодо, отлучившийся на минуту из кают-компании, ворвался с криком, что в небе наблюдается полярное сияние уникальной красоты. Это на экваторе-то! В густейший туман! А кинулись смотреть многие, и не только новички. Потом, правда, едва не начистили Нематодо рыльце за такой розыгрыш...
     Выскользнув из-под одеяла, Типунов нашарил на полу гантели и стал с ожесточением предаваться утренней гимнастике. Раз-два, раз-два! Чтобы тепло по жилам. Р-раз! Вопррросы - рррешим! Пррроблемы - рразгррребем!
     Хлопнула дверь шлюза, по лестнице застучали чьи-то ноги. Нематодо - легок на помине - влетел в личную спальню начальника станции без приглашения и даже без стука. Факт не имел прецедента. Озадаченный Типунов даже