ды, наверное, мешать будут, - предположил Нафаня. - Вклинится какой-нибудь айсберг между двух яхт, и чего? С катера ни бельмеса ж не видно.
     - Ну, да, - хмуро сказал Женька. - Катер Антарктиде дороже, чем какое-то там парусное корыто и пяток невольных эмигрантов...
     - Не боись, прорвемся! - Капитан унывать не собирался. - С купола дует ровно, нам вдоль берега, значит, пойдем себе спокойненько в полветра. От льдин отпихиваться уже пробовали. Кстати, Женька, давай-ка ты как самый могучий на бак. Отпорник там?
     - Там. И -Если что - кричи...
     Баландин как раз закрепил резинку, спрятал швартовы, кол и лодочные весла под кокпит и выбрался наружу. Встал у люка и зябко повел плечами. "Анубис" косо шел прочь от берега - капитан боялся в прибрежной толчее кого-нибудь протаранить. Или наоборот - что "Анубиса" кто-нибудь протаранит.
     Старт не прозевали только благодаря секундомеру - ракету видно уже не было, а слабый хлопок выстрела легко спутать с чем угодно - тюлень какой-нибудь местный безмозглый ластой по воде ляпнет или на "Кассандре" боцман уронит на палубу какую-нибудь железку... Проклятый туман искажал звуки до полной неузнаваемости.
     - Поехали, - сказал капитан.
     Баландин с Нафаней тут же подобрали паруса. "Анубис" заметно накренился - с купола дуло все-таки не слабо. Потом уселись по наветренному борту. Из тумана то и дело проступали контуры льдин.
     - Левее! - подсказал с бака Женька. Капитан послушно переложился.
     - Еще!
     Переложился еще. Остальные привычно, уже на полном автомате подрабатывали парусами.
     Проскользнули впритирку с большим айсбергом, по склону которого, весело журча, стекал неслабый ручеек.
     Так и шли, почти на ощупь, лавируя среди льдин.
     Часа через два экс-антимагелланов чуть кондратий не хватил - тех, что сидели в кокпите.
     За кормой шевелилась неприятно черная вода, вздымались небольшие бурунчики. Мерно билась пузом о волны буксируемая резиновая лодка. Кокпит на "Ану-бисе" был самосливной, так что от воды его отделяло от силы полметра.
     И вдруг, с плеском и брызгами, в кокпит влетело нечто черное, продолговатое, словно торпеда. Уперлось в пластик под брандер-щитом и тяжело забарахталось. Мгновением позже между основанием руля и левым бакштагом из воды высунулась оскаленная усатая морда, покрытая мокрой пятнистой шерстью. Клацнула зубами, шлепнула ластой по транцу и тяжело сползла вводу.
     Никто из яхтсменов, впрочем, не заорал с перепугу, только Нафаня, бросив к чертям стаксель-шкот, с невероятной быстротой отстегнул с палубы спинакер-гик и вытянул его в направлении нежданного гостя. А остальные проворно подобрали из кокпита ноги. Брошенный стаксель немедленно заполоскал, отчего встрепенулся и Женька Большой, которому с бака ничего не было видно.
     - Эй, чего там у вас? - рявкнул Женька.
     - Твою мать! - наконец-то сумел выдавить из себя капитан. Почему-то шепотом.
     Черное-продолговатое продолжало ворочаться в кокпите. Нафаня опасливо ткнул его концом спинакер-гика, а потом оно кое-как встало вертикально, привалившись спиной к наклонному борту, показало белое пузо, маленькую голову и клюв и стало понятно, что это всего лишь пингвин.
     Баландин выдал длинную непечатную фразу, облегченно вздохнул, но ноги в кокпит так и не опустил.
     - Да что там, бля, у вас? - вторично рявкнул Женька. - И стаксель подберите кто-нибудь!
     Нафаня, не выпуская из рук гика, дотянулся до шкота, подобрал, и стаксель наконец-то перестал полоскаться. "Анубис" сразу пошел бойчее.
     - Это, - прокомментировал капитан встревоженному Женьке. - К нам тут в кокпит пингвин запрыгнул.
     Вышеупомянутый пингвин, растопырив крылья, пытался шагнуть, но лапы скользили по мокрому да вдобавок наклонному пластику.
     - Пингвин? - зачем-то переспросил Женька.
     - Угу. И хорошо, что не запрыгнул тот, кто за ним гнался... - подтвердил Баландин. - Морду эту кто-нибудь видел?
     - Я - нет, - буркнул капитан.
     Он и вправду не видел преследовавшую пингвина пятнистую зверюгу, поскольку до рези в глазах всматривался в туман впереди.
     - Твое счастье, - заверил Баландин. - Зубы - больше карандашей.
     Говоря начистоту, зубы у морского леопарда куда меньше карандашей, но в данную секунду Баландин совершенно искренне верил в то, что говорил.
     - И башня, как у собаки Баскервилей! Во-от такая! - Баландин развел руки и показал нечто, напоминающее размерами крупный арбуз.
     Капитан опасливо оглянулся и насколько мог продвинулся вперед от транца.
     - Слышь, Нафаня! - обратился он к Мишке. - А вынь-ка на всякий случай ножичек. Самый большой, какой найдется...
     Нафаня закрепил шкот в стопоре и с гиком наперевес шагнул к люку. Пингвин смешно вытянул шею, еще сильнее растопырил крылья и издал странный звук, напоминающий шипение и клокотание одновременно.
     - Слушай, Олег! - обратился Нафаня к коллеге. - А они кусаются или как?
     - Да фиг их знает! - буркнул Баландин. - Жрут они вроде рыбу, а людям их бояться, говорят, нечего.
     - Ну так гоните его в воду! - сердито сказал капитан.
     Нафаня намекнул незваному гостю гиком в подмышку - пора, мол, и честь знать, давай, вали в свою пучину и греби к ближайшей льдине. Пингвин оказался сообразительный: шлепнулся на пузо и заскользил к транцу. На стопоре бакштага он застрял, бестолково молотя крыльями и суча ногами. Но кое-как ему удалось проползти и съехать в неприветливую околоантарктическую воду.
     - Ф-фу!!! - облегченно выдохнул Мишка. - Смылся, слава богу!
     - Нафаня, ножик! - напомнил капитан. Нафаня послушно полез внутрь и зашарудел на камбузе.
     - Вот так вот пристроишься на транце посрать, - задумчиво протянул Баландин, - задницу тебе и оттяпают...
     - За незалежность надо платить, хотя бы и задницей, - изрек Нафаня из камбуза и с грохотом что-то обрушил.
     - Так то в переносном смысле!
     - Угу. Будь добр, в следующий раз объясни это леопарду.
     - Остряк. Ты нож нашел, нет?
     Нафаня появился на палубе с тесаком таких размеров, что Баландин присвистнул:
     - Ну вот, теперь у нас точно военное судно...
     Посмеявшись, согласились. Нос "Анубиса" размеренно и даже как-то меланхолично раздвигал темную воду. О борта с шорохом терлись мелкие ледышки.
     ***
     - Как это - никакого правительства?
     - А вот так. Совсем никакого.
     - Ты шутки-то свои брось. - Ерепеев нахмурился.
     - Отшутили уже, - сказал Ломаев. - Уже неделю, как отшутили... кстати, сегодня исполнилась ровно неделя с нашего пьяного манифеста. Юбилей как-никак. Первый День независимости.
     - Предлагаешь отметить, что ли?
     - Не-е... - Ломаев замотал головой. - Исполнится год - отмечу, так и быть, но не раньше. Зарок дал.
     - Отрадно слышать. Так что насчет правительства, а?
     - Ничего. Кстати, а зачем оно Свободной Антарктиде?
     - Ну как это - зачем! Да хотя бы...
     - Что?
     - Чтобы править.
     - Не понял, поясни.
     Ерепеев морщил лоб, думал.
     - Монархию учредить хочешь, что ли? Абсолютную? А с барьера в океан ты не падал?
     - Нет и не хочу, - серьезно сказал Ломаев. - Поэтому мы и отказались от монархии... в смысле, и поэтому тоже. А кроме того, мы в манифесте уже объявили Антарктиду республикой. Главное, конечно, то, что при монархии у нас резко падают шансы быть поддержанными хоть кем-нибудь извне. Демократия - иное дело...
     - Погоди, погоди, - перебил Ерепеев. - Как это "отказались от монархии"?
     - А ты что, монархист? Вот уж не думал.
     - Я о другом! Кто отказался? Кто вообще это обсуждал?
     - Я, Непрухин, Андрюха Макинтош, Шимашевич и вот он. - Ломаев кивнул в тесный проход между двумя дюралевыми скамьями, где с самого начала полета сладко спал Джереми Шеклтон, поместив под себя надувной матрац и взгромоздив ноги на бочку с горючим, взятым на обратную дорогу. - Во дрыхнет, болезный. Суток трое не спал.
     - А на остальных, значит, тьфу? - заорал Ерепеев. - Ты у людей спросил, чего они хотят? Ты у меня спросил? Я твой начальник, между прочим!
     - Да ну? Ты мой начальник во всем, что касается Новорусской, с этим я не спорю. Разве я не выполнял твоих распоряжений? А насчет Свободной Антарктиды - извини, тут у тебя прав не больше, чем у меня или, скажем, Жбаночкина. Мог бы зайти к нам на огонек и принять участие в обсуждении - не как начальник, а как антаркт. Мы никого не гнали.
     - ..!
     - Не нервничай так, случится что-нибудь, - меланхолично проговорил Ломаев. - На борту валидола нет.
     - Не мог позвать, да? Вот так взял и решил за других? Знаешь, кто ты после этого?
     - Я все про себя знаю. Считай, что я позвал тебя сейчас. До приземления уйма времени, мы успеем обсудить все, что угодно. По-твоему, нации самоопределяются непременно в беломраморном зале с колоннами? Вынужден разочаровать: хорошо, если не в сортире. И потом, речь пока идет лишь о наших предложениях, а утвердит их Конгресс... если утвердит. Впрочем, кое-какая поддержка у нас уже есть... Ну начинай.
     - Чего? - Ерепеев зло сопел.
     - Обсуждать, конечно. Ты ведь что-то обсудить хотел, кажется? Или только мне в рыло заехать?
     Ерепеев демонстративно отвернулся и стал смотреть в иллюминатор. Минут через десять под крылом проплыли сугробы над занесенной снегом станцией Пионерская. До боли знакомое начальнику транспортного отряда место. Пилот покачал крыльями. Внизу проплывала история. Останься Антарктида на месте - все равно трасса санно-гусеничных поездов к Востоку прошла бы не здесь, а левее, от Новорусской, а не от Мирного.
     И первый поезд повел бы Ерепеев.
     Глупый вышел сезон. Мало того, что снабдить станцию Восток всем необходимым для зимовки не представилось возможным (а выяснилось это лишь перед отплытием из Питера), так еще и континент выдал такой фортель, какого от него не ждал ни один шизофреник, не говоря уже о людях в здравом уме! И вот тебе пожалуйста - Свободная Антарктида...
     Голова кругом.
     Восток так и остался законсервированным, и теперь никто не мог сказать, пригодится ли он когда-нибудь Свободной Антарктиде. Но трассу полета пилот удлинил так, чтобы большая ее часть проходила над прежним санно-гусеничным путем - в случае вынужденной посадки вблизи Пионерской, Комсомольской и Востока-1 можно было протянуть какое-то время, а на Востоке и вовсе оставался запас горючего и продовольствия, живи - не тужи хоть год. Пилот знал свое дело и не собирался помирать за здорово живешь.
     - Ладно, - сказал Ерепеев, подуспокоившись. - Говори. Какую такую демократию без правительства вы выдумали?
     - Непосредственную, - сейчас же отозвался Ломаев. - Как в Древней Греции. Общее голосование антарктов по всем мало-мальски важным вопросам. Нас тут всего-то несколько сот, связь действует, так неужто не договоримся?
     - Чуть что - референдум, значит...
     - Угу.
     - Не угукай, не филин. Значит, вообще без правительства? Ну а кто будет вопросы для референдумов готовить? А принимать быстрые решения, когда нет времени голосовать? А представлять Антарктиду за рубежом - Пушкин будет?
     Ломаев хохотнул:
     - Неплохо бы: его бы небось не арестовали за измену, постеснялись бы...
     - Я серьезно!
     - А я шучу, что ли? На первое время выберем, конечно, каких-нибудь представителей народа и президента-зицпредседателя. Построим для мировой общественности потемкинскую деревню. А потом примем закон о ротации, скажем, еженедельной. Ты еще не был президентом страны? Значит, будешь. Ты мужик авторитетный, никуда не денешься.
     - Иди ты знаешь куда...
     - Куда это я пойду из самолета? Ну скажи, тебе не хочется стать президентом? А ведь станешь когда-нибудь.
     - Если только это дурацкое предложение пройдет.
     - А ты что, будешь голосовать против?
     Ерепеев помолчал.
     - Нет, - сказал он изнывающему от любопытства Ломаеву. - Не буду я против. А только реально править будет не президент, не представители и не референдум всех антарктов, а этот твой варяг Шимашевич. Нет? Деньги-то чьи?
     - Отдадим, и очень скоро отдадим, - махнул рукой Ломаев. - Сомневаешься?
     - Еще как.
     - Зря. Экономический потенциал у нас будь здоров. Туризм - раз. Рыболовство - два. Да тут в холодных прибрежных водах на экваторе биомасса так попрет - успевай собирать! Думаешь, в манифесте о двухстах милях экономической зоны я зря сказал?.. Ну ладно, тебе одному признаюсь: пьян был, ничего не помню, но ведь и спьяну в точку попал! Да мы на одной рыбе разбогатеем! Продажа айсбергов нуждающимся в пресной воде - три. Австралийцы и калифорнийцы купят, доставка за их счет. Теперь это станет рентабельным, Шеклтон с Макинтошем уже прикидывали. Что еще, ну? Думай.
     Ерепеев наморщил чело.
     - Поставка пингвинов в зоопарки, что ли?
     - Мелко плаваешь. Да мы со временем зимнюю Олимпиаду сможем принять, во как! С горнолыжными трассами в Трансантарктических горах. Да мы какой угодно державе сдадим в аренду участок под космодром - экватор же, выгодно! Опять же и отработанные ступени ронять в океан удобно. А ископаемые?! Пустим к себе геологов - плати денежку, веди разведку пока что в оазисах, бури шельф. Но под нашим контролем! Кинутся как саранча и наверняка что-нибудь найдут. Думаешь, с Шимашевичем не рассчитаемся? С процентами? Ну скажи, что ты думаешь...
     Пролетая над озябшим необитаемым Востоком, пилот "Ан-3" снова покачал крыльями. Ломаев и "Е в кубе" этого не заметили.
     - Отели для туристов придется построить и места хорошие выбрать. Чтобы и лыжные курорты были, и купальные. Скоро во всех оазисах хорошие озера возникнут, чистые и незамерзающие...
     - Это потом, а пока с иностранных ученых групп деньги брать надо, скоро много их к нам понаедет. Пусть платят за право исследования.
     - А с корреспондентов?
     - По первому разу, пожалуй, только малую въездную пошлину, а потом поглядим, что о нас напишут и как покажут. Со злопыхателей - втрое за повторный въезд!
     - Лучше вдесятеро.
     - Да, и насчет хорошей обсерватории астрономам намекнем - в центре купола астроклимат лучше, чем на Мауна-Кеа...
     - Транзитные деньги за пролет гражданских лайнеров над нашей территорией...
     - Таможенные доходы...
     - Торговля лесом...
     - Каким лесом, ты чего, перегрелся?
     - В малой кальдере Эребуса растут елки. Немного, но есть. Представляешь, сколько будет стоить табуретка, сработанная из ТАКОЙ древесины? Думаешь, не купят?
     - Лучше сами купим мицелий каких-нибудь подосиновиков и будем продавать лицензии на право грибного сбора на Эребусе. И доход больше, и елки целы.
     - Живы будем, не помрем, - подытожил Ломаев и весело пихнул Ерепеева в бок. Ерепеев немедленно ответил тем же:
     - Да здравствуют антаркты, маленькая, но гордая нация!
     - Ага, и тебя проняло? - Ломаев просиял и неожиданно пнул ногой лежащего Шеклтона. Несильно.
     - Спит...
     - И так видно, что спит, - прокомментировал Ерепеев. - Вымотался человек. Чего ради ноги-то распускать?
     - А того ради, - понизил голос Ломаев, - что до меня только сейчас кое-что дошло. Как до жирафа. Ереме это слышать необязательно. Как ты думаешь, почему Родина не просто открестилась от нас, но и объявила нас преступниками, да еще всех списком?
     - Чтобы отмазаться.
     - Только-то? А поглубже копнуть не хочешь?
     Морщины на лбу Ерепеева собрались в чрезвычайно пересеченный рельеф.
     - Погоди... Ты хочешь сказать, что...
     - Вот именно это я хочу сказать. России в Антарктиде все равно ничего не светит, вот она и не оставила нам иного выбора, кроме как отчаянно добиваться независимости. Господи! В кои-то веки умный шаг во внешней политике! Одобряю. Да Свободная Антарктида для России стократ выгоднее, чем Антарктида поделенная!.. Дошло наконец?
     - Кажется, дошло. - Ерепеев был потрясен. - Так, значит, мы не изменники?
     - Не обольщайся. Лично я в ближайшее время в Россию ни ногой. Знаешь, здесь тоже лед, но все же теплее, чем в Магадане. Лучше останемся антарктами, согласен?
     - Придется, - вздохнул Ерепеев. Ломаев самодовольно подбоченился, черт ему был не брат:
     - А разбогатеем - все у нас будет! Из Австралии утконосов выпишем, вон Игорек Непрухин о них давно мечтает...
     - На кой черт нам утконосы? - изумился Ерепеев.
     - Чтобы были! - отрезал Ломаев. Могучая борода аэролога топорщилась дикой метлой, глаза блестели. Глядя на него, хотелось расправить плечи.
     "Ан-3", чуть заметно ныряя в слабых воздушных ямах, тянул к станции Амундсен-Скотт.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ее звали Роберта

     Несколько восточнее островов Туамоту над океаном копились облачные массы. Под назойливо-жгучим солнцем тропиков рождался обыкновенный, ничем не примечательный циклон. Сколько их было до него! Миллионы. Сотни миллионов. Рождаясь, подпитываясь теплом океана, закручивая тучи в тугие спирали, они брели на запад, донося ливни до Новой Гвинеи, Австралии и Новой Зеландии. Каждый десятый или двадцатый из них непомерно рос, достигая кондиций тайфуна, и хулиганил на море, пока не натыкался на сушу, где и разваливался, побуянив напоследок. Свирепо воя, плюясь пеной, гоня мутные валы, море бросалось на берег. Соленой воде было тесно в океанической котловине. Кто сказал, что вода всегда течет сверху вниз? Вверх, а не вниз. На скалы! Еще! Еще! Тропики, чего вы хотите.
     Из века в век, из эпохи в эпоху из лавы и кораллов строилась суша, размываемая океаном. Ползли материки, раскрывались рифты, плита наезжала на плиту, вулканы плевались раскаленными бомбами, фонтанировали лавой и жидким стеклом, а над прогретыми солнцем водами происходило одно и то же: рождались циклоны, и каждый десятый или двадцатый из них непомерно рос... Взбесившиеся валы загоняли аммонитов на глубину, вынырнувший за порцией воздуха плезиозавр рисковал захлебнуться прямо на поверхности, в "оке" тайфуна кружились, хрипло вопя, обреченные птеродактили... Тайфуну безразлично, над кем измываться, будь то ящеры или киты, птерозавры или птицы. Это только чересчур расплодившимся двуногим с их умеренным интеллектом и неумеренными запросами то и дело кажется, будто подлая стихия с особенной яростью терзает творения рук человеческих. Типичная мания величия! Кто много о себе мнит, для того и синяк - гангрена.
     Почти ласково пошуршав листьями пальм на атоллах Туамоту, циклон сместился к западу, закручиваясь все туже, вбирая в себя новые и новые массы воды, несильно потрепал Тубуаи и над островом Раротонга уже достиг силы тропического шторма. В трехстах милях западнее самого южного атолла архипелага Кука в центре шторма образовался "глаз", отчетливо различимый на снимках из космоса, и тайфун получил имя Роберт. С этого момента за новорожденным атмосферным явлением следили внимательнее, чем за любым новорожденным младенцем человеческой породы.
     Набирая силу, тайфун пронесся над островами Тонга, задел Новые Гебриды и натворил дел в Новой Каледонии. Оттуда он свернул на юго-запад и спустя сутки посрывал все до единой крыши на острове Лорд-Хау, смыл в океан прибрежные постройки, взамен выбросив на берег несколько судов. Не обошлось без жертв. На подходе к Австралии тайфуну была присвоена пятая, высшая степень. Скорость ветра достигла двухсот восьмидесяти километров в час.
     Сильнее всего досталось побережью между Сиднеем и Ньюкаслом. Своевременное предупреждение о надвигающемся тайфуне свело число жертв к минимуму, но разрушения были велики. Весь мир обошли потрясающие воображение телекадры: крупная акула (серая рифовая, почему-то названная в комментарии тигровой), бестолково бьющаяся на плоской крыше чьего-то коттеджа за десять секунд до того, как следующая волна принесла портовый буксир, раздавивший коттедж вместе с акулой. В Сиднее не осталось ни одного целого стекла. Поиграв мускулами над сушей, Роберт быстро иссяк, так что Канберра отделалась уже пустяковыми разрушениями, а Мельбурн не пострадал вовсе. Зато на Восточном побережье погибшие и пропавшие без вести насчитывались десятками, а материальный ущерб исчислялся миллиардами.