вали, что примем всех, всех без исключения! В ответ на эти наглые инсинуации Витька, по-змеиному улыбаясь, указывал пальцем на туман за окном:
     - Да вот она, Антарктида-то! Целый континент! Мы ж не собаки на сене... Живите, ежели хотите, только не с нами, а подальше, за горизонтом. Что? Разве мы обещали, что обеспечим всех прибывших комфортными условиями проживания? Да что вы говорите! Прочтите внимательно наше обращение, только не здесь, а за дверью... Следующий!
     Витька жаловался, что сам себе напоминает того петуха, что разгребает навозную кучу в поисках жемчужных зерен. С той разницей, что настоящему петуху неведома брезгливость.
     Впрочем, не менее половины отвергнутых, облегчив
     душу руганью и помыкавшись, соглашались временно заняться неквалифицированными работами. Многие из них, не выдержав, сбегали следующим самолетом, смачно плюнув напоследок на шестой континент, но многие оставались, увеличивая население Новорусской. Сами того не замечая, недели через три-четыре они становились антарктами.
     - Следующий! Вы что умеете? Понял. "Могу копать, могу не копать", да? Возьмите у Недобитько лом, нам нужны новые выгребные ямы. Да, во льду. Вам покажут, где долбить. Битый лед надо собрать и отнести на укрепление ветрозащитной стены - сообразите сами, где лучше его пристроить. Следующий!..
     Исключения делались только для полинезийцев, чьи острова занесло за Южный полярный круг. Еще на Конгрессе мы сочли себя обязанными принять их (полинезийцев, а не острова) безоговорочно и по мере возможностей обеспечить жильем. За наш счет.
     Хороша задача! Не раз я просыпался ночью, узрев во сне кошмар: тысячные толпы канаков, штурмующие наши берега. Где бы мы раздобыли им жилье?
     К великому счастью, островитяне за редкими исключениями не настолько хворали головой, чтобы гореть желанием жить среди айсбергов, которые растают лишь при их отдаленных потомках. Тех немногих, что все-таки прибывали к нам, мы худо-бедно обеспечивали - теснились сами, сколачивали из чего попало фантастические хибары, скрипели зубами, но держались. Теплолюбивые полинезийцы держались гораздо хуже - самые упорные из них, не впавшие в беспросветный ужас при виде вечных льдов и не отказавшиеся сойти на берег, как правило, оставались у нас до первой возможности смыться - куда угодно, лишь бы подальше. Были и исключения, но в количестве столь мизерном, что о нем не стоит и упоминать.
     Было и еще одно пугало, пострашнее: предсказанное Тейлором нашествие китайцев. Но в первый месяц нашей независимости в Антарктиду переселилось всего лишь полтора десятка китайских семей, да и те разместились не у нас в Новорусской, а среди соплеменников. На всякий случай Жбаночкину было спущено указание: проявлять к китайцам (буде появятся) особую разборчивость.
     Пусть остаются, если что-то умеют и хотят делать. И пусть катятся ко всем чертям, если заведут у нас обычную для хуацяо круговую поруку - мы не подряжались содержать убогих и ленивых! Чайнаантаркт - антаркт, а не китаец, запомнили?
     Те же предосторожности в несколько меньшей степени относились к индусам и малайцам.
     К жилищной проблеме добавилась продовольственная. Наши запасы, которых, как мы наивно предполагали, должно было хватить минимум на год, грозили иссякнуть к середине лета. Хорошо еще, что команда, посланная Шимашевичем за домиками, привела арестованный траулер, полный рыбы. Минтай и нототения пошли на холодный склад, а траулер под нашим контролем еще дважды ходил на промысел и возвращался с уловом, после чего был отпущен восвояси. (Не сомневаюсь, что браконьеры сейчас же вновь набили трюмы в наших водах, ну да черт с ними. Не с водами, а с браконьерами- за всеми не угонишься!)
     А печки для обогрева, а самодельные плиты для кухонь, а посуда, а инструмент, а еще сотни и сотни разных мелочей?
     Кто мог, работал в мастерских, кто не мог - на строительстве и благоустройстве, но хватало и бездельников. Непрухин орал и карал, да и я чувствовал, что моего самообладания надолго не хватит...
     Я знаю, вы скажете, что все это скучные подробности. Однако попробуйте-ка представить себя на моем месте! "Сделай сам!"
     Шимашевич в ответ на мои намеки и прямые вопросы - когда, мол, состоится обещанная конференция? - не мычал и не телился, а его телохранители буравили меня уголовными взглядами. "Антарктида online" то и дело передавала в эфир наши призывы к взаимовыгодному сотрудничеству на основе признания нашей суверенности. Старались и посвященные Свободной Антарктиде Интернет-сайты - их количество перевалило за два десятка. Самое удивительное, что далеко не во все из них мы вложили свои денежки. В ООН никак не могли договориться о новом статусе Антарктиды, а статус, сложившийся де-факто, не желал признавать никто. Серьезные бизнес-круги выжидали, когда можно будет безболезненно урвать свой кусок пирога.
     Уходило драгоценное время. Чем попало, но больше спиртом, был отмечен месячный юбилей со дня провозглашения независимости. Ни одно государство, за исключением Республики Кирибати, переехавшей к Южному полюсу и вымерзающей, не выразило готовности признать нас, да и Кирибати, единожды издав писк, больше не высовывалось. А Шимашевич все не телился. Миновал март, начался апрель..."

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Мачо

     - Международная конференция по Антарктиде начнет работу в Женеве ровно через две недели. Приглашение представителям Свободной Антарктиды принять в ней участие будет послано завтра.
     - Сегодня второе апреля, - не очень любезно напомнил Ломаев.
     Он был зол. Когда ему сказали, что с ним хочет говорить Шимашевич, он крякнул с большим неудовольствием и направился было к легкомысленно-разноцветной, как цирк шапито, палатке. Оказалось - Шимашевич звал на "Кассандру". Поднимаясь по трапу на палубу из резиновой лодки, Ломаев уже кипел. Конечно, набоб не снизошел сам сойти на берег для разговора. Геннадий Ломаев ему мальчик на побегушках!..
     Даже ослепительная чистота на палубе красавца-теплохода и вызывающая роскошь внутренних помещений не произвели на него должного впечатления. К тому же ему не было предложено ни напитков, ни даже пепельницы. Было предложено только кресло - хорошее, впрочем, кресло. Мягкое, обволакивающее. Коварно приглашающее расслабиться и уснуть.
     Шимашевич прищурил один глаз, а вторым внимательно осмотрел конгрессмена.
     - Совершенно верно. Конференция откроется шестнадцатого.
     - Я это к тому, что первое апреля было вчера, - недовольно пробасил Ломаев и принялся разминать заскорузлыми пальцами огромные фиолетовые мешки под глазами. Через несколько секунд он встрепенулся и выразил в воспаленных щелках над фиолетовыми мешками надежду пополам с недоверием.
     - Правда, что ли??!
     Он знал, знал, конечно, что в кругах, где привык вращаться Шимашевич, отпускать подобные шуточки в деловом разговоре, хотя бы и первого апреля, - сильнейший моветон. Он знал, что в ответ на высказанное вслух подозрение в розыгрыше партнер вправе облить его ледяным презрением. Он просто ничего не успел с собой поделать - восклицание вырвалось рефлекторно.
     Но антарктический набоб лишь улыбнулся уголком рта - ничего, мол, все понимаю, готов сделать скидку и войти в положение.
     - Плохо выглядите, - почти участливо констатировал он. - Не высыпаетесь?
     - Есть такое дело...
     - Сколько ночей не спали? Две? Три?
     - Не помню, - честно сознался Ломаев. - А какое это имеет значение?
     - Лично для меня - никакого. Зато это имеет некоторое значение для Антарктиды. Если не ошибаюсь, кандидатуры наших представителей утверждены Конгрессом в таком составе: Шеклтон, Ломаев, Чаттопадхъяйя, Кацуки. Верно?
     Ломаев кивнул, отметив про себя, что набоб не только правильно выговорил индусскую фамилию, но и впервые употребил в разговоре притяжательное местоимение "наших" применительно к Антарктиде. Уже прогресс.
     - Хорошо, что нет ни американцев, ни китайцев, - прокомментировал набоб.
     Ломаев отмолчался. Наверняка Шимашевич был прекрасно осведомлен о том, какие баталии разворачивались в комитетах и подкомитетах Конгресса по поводу кандидатур. Сначала хотели было включить в состав делегации по представителю от каждого комитета, коих насчитывалось уже одиннадцать. Были и предложения составить делегацию из представителей каждой антарктической народности, то есть увеличить ее состав еще вдвое. Почему тогда не взять по человеку от каждой станции? Ау, кто больше?
     Здравый смысл победил в тяжких усобицах. Делегация - три, максимум четыре человека. Состав - интернациональный. Китайцев не допустили, чтобы не возбуждать подозрений насчет великодержавности. Китайская диаспора натужно согласилась, но взамен потребовала, чтобы не было также и американцев, и на этой позиции стояла несокрушимо, как Великая стена. Тейлор демонстративно подал в отставку. Кончилось тем, что отставку едва не приняли, а Троеглазов употребил все свои способности дипломата, чтобы убедить "униженных и оскорбленных" в том, что таковыми они не являются.
     - Вы намерены лететь в Женеву? - спросил Шимашевич.
     - Да, - сказал Ломаев. - Еще не знаю как, но да.
     Он и Шеклтон попали в состав делегации и как авторы исторического манифеста, и как члены комитета по внешней политике. Любитель всевозможного саке Такахаши Кацуки - как представитель науки. Скромный индус Четан Чаттопадхъяйя со станции Маитри оказался компромиссом, устроившим всех обделенных. Кроме того, он в молодости окончил юридический факультет Оксфорда и мог оказаться полезен в дебатах.
     - Как - моя забота, - отрезал Шимашевич. - Вопрос в другом. Вы намерены лететь в Женеву В ТАКОМ ВИДЕ?
     Ломаев вздохнул. Ломаев провел ладонью по лицу, нащупывая новые морщины. Ломаев помассировал страшные подглазные мешки. Ломаев погрузил кисть руки в дебри дикой бородищи и энергично почесал там.
     - Зеркало у вас за спиной, - подсказал Шимашевич.
     - И без зеркала вижу, что на босяка похож, - неохотно проворчал антарктический конгрессмен. - Ладно, займусь собой, как только найдется свободное время. Бороду надо совсем сбрить, наверное...
     - А в баню?
     - Обязательно.
     - Может, прямо сейчас? - почти равнодушно предложил Шимашевич. - Вы какую предпочитаете: русскую, финскую, турецкую, тайскую?
     - У вас тут всякие, что ли, есть? - поразился Ломаев и сейчас же подобрал язык. Чему, собственно, удивляться?
     - Так какую же?
     - Спасибо, никакую. Дела, знаете ли. Разве что вечером на станции... решено! Натопим и помоемся. Банный день.
     Шимашевич фыркнул и развеселился:
     - Так ее, блин, еще и топить надо?
     - Ясно, надо. Углем топим.
     - А у меня всегда натоплено. И банщик есть, и парикмахер свой, и массаж можно сделать, и маникюр... Решайтесь. Я с вами попарюсь за компанию. Для справки: ориентация у меня нормальная. И запомните, в бане не моются, а парятся. Ну?..
     Покачав головой и неискренне вздохнув, Ломаев указал кивком на часы:
     - Время...
     - Время - деньги, - отрезал Шимашевич. - Если хочешь делать деньги, не жалей времени хотя бы на имидж... Послушай, ты, неряха! Я вложил в наше совместное предприятие чертову уйму денег! Я не желаю, чтобы они пропали из-за того, что ты привык выглядеть, как лесосплавщик! На твою рожу полмира смотреть будет. Я из тебя джентльмена сделаю... или нет, антаркта! Настоящего мачо. Мужественного обветренного красавца. А время на этом ты только сэкономишь. Да или нет? - Набоб выглядел не на шутку рассерженным. - Если нет, то я сегодня же собираю манатки, все равно здесь ни хрена не выйдет... Да или нет?!
     - Да, - сказал Ломаев и впервые за много дней засмеялся столь раскатисто, что в палисандровую дверь сунул бдительный нос кто-то из охраны - и тотчас сгинул, убедившись, что все в норме.
     - Чего ржешь? - сердито спросил Шимашевич и неожиданно тоже прыснул.
     - Я думал... думал, ты...
     -Не мужик, что ли? Ошибаешься! Айда сперва в русскую, а там посмотрим...
     Набоб плескал на каменку квасом, и та жутко шипела, как клубок потревоженных гадюк. Первый заход выдавил из тела Ломаева устрашающее количество грязного пота. Когда не стало мочи терпеть, конгрессмен выскочил из парной под душ, смыл грязь и с воплем ухнул в бассейн. Через минуту вода в бассейне колыхнулась вновь, принимая тело Шимашевича.
     - Ну как?
     - Хорошо-о, - промычал, блаженствуя, Ломаев. - Только вода теплая.
     - Пятнадцать градусов.
     - Я и говорю - теплая... У нас на Востоке при минус шестидесяти выбегали и в снегу катались - это был экстрим! Даже при минус двадцати сугроб ядренее проруби... Не все решались.
     - А ты?
     - Я - да. Потом в парилке минут пять стучишь зубами и пятки кверху - отогреваешь...
     - А после бани?
     - Разводили спирт в строгой пропорции: сколько на дворе градусов ниже нуля, такова и крепость. Не знаю, что бы мы делали, если бы столбик упал ниже девяноста шести...
     - Но ведь не падал?
     - На Востоке - нет, хотя он и полюс холода. А вообще по Антарктиде - бес знает. Может, где-нибудь и за сотню переваливало, только некому было мерить. Близ полюса Недоступности или на плато Аргус вполне могло быть, там высоты под четыре тысячи. Ну, теперь-то такого нигде не будет...
     - Жалеешь? - спросил Шимашевич.
     - О холоде? Я что, похож на ненормального?
     Второй заход - уже с веником. Хлестали себя пока щадяще - готовили кожу к основной процедуре. Шимашевич хотел было заменить квас водой с добавкой масла эвкалипта, но Ломаев не одобрил. До боли родной аромат березы и дуба кружил голову конгрессмена.
     - Придет время - и у нас будут леса, - сказал он. - Какую-нибудь тундровую березу и сейчас можно в оазисах высаживать - не вымерзнет, зуб даю...
     - И на Марсе будут яблони цвести, - ехидно поддакнул Шимашевич.
     - Наплевать на Марс. А яблони у нас еще лет сто цвести не будут. Зато вот березы...
     - И дубы. - Набоб не желал расставаться с иронией. Было заметно, что он отводит душу, и одно мгновение Ломаев даже сочувствовал ему: наверное, нечасто набобу удается побыть просто человеком.
     - Дубов у нас и сейчас сколько угодно, только они двуногие...
     На третьем заходе позвали банщика. "Сначала его", - указал Шимашевич на Ломаева. Банщик, мужчина средних лет с брюшком, под которым примостился набедренник, похожий на древнеегипетский, и столь выпуклыми глазами, что Ломаев заподозрил, что они сидят на стебельках и при случае могут обеспечить круговой обзор, понимающе кивнул и одним ловким движением заставил жертву расстелиться на полке, одновременно кантанув ее на живот. Взмахнул над потной спиной двумя вениками, разгоняя жар.
     - Хорошенько его, Туркин! - приказал набоб, и банщик кивнул: не извольте, мол, сумлеваться.
     - О-о-о-о-о!.. - сладко мучаясь, простонал Ломаев.
     Это было только начало. Следующие десять минут показались ему тремя часами сладкой пытки. Веники порхали легкими мотыльками, вгоняя в ватное тело нестерпимое блаженство. Наконец банщик решил, что клиент подготовлен к основной процедуре, переменил веники с березовых на дубовые и принялся с оттяжкой лупить его по спине и ниже.
     - У-у-у-у-у!.. - завыл Ломаев, поняв, что до сих пор испытал лишь цветочки, а ягодки - вот они.
     Затем он был перекантован на спину, и все повторилось сызнова. А когда - миллион лет спустя и не на этом свете - ему было позволено встать, он вылетел из парной со скоростью извергнутой вулканическим кратером раскаленной бомбы. Дробно протопотав мимо пятнадцатиградусного бассейна, он хотел было плюнуть в него в знак презрения, но не успел - чересчур торопился. Голый, как Адам, весь в дубовых листьях, как штурмбаннфюрер, и целеустремленный, как боевая торпеда, он вихрем взлетел по трапу, по пути едва не сбив с ног шкафообразного мальчика из охраны набоба, выскочил на верхнюю палубу, перемахнул через фальшборт и без крика полетел "солдатиком" в свинцовую воду, лениво колыхавшуюся пятью с гаком метрами ниже.
     Ударило по пяткам. Ожгло холодом. Сковало суставы. Вот это была вода, а не тепловатая озонированная субстанция в бассейне у Шимашевича! Это была настоящая антарктическая морская ванна!
     Не десять намеренных когда-то градусов - гораздо ниже. Уже потом Ломаев сообразил, что стекающие с ледника ручьи успели вновь охладить прибрежные воды почти до нуля, оттеснив от берегов теплые течения. И все же плавать в ледяной воде было куда приятнее, чем кататься в кусачем снегу при минус шестидесяти...
     Дергаясь по-лягушачьи, он выскочил на поверхность и удовлетворенно осклабился: оказывается, он сиганул с того борта "Кассандры", где был спущен трап. А ведь ничуть не подумал о нем, ломанулся наугад... Вот нырнул бы с другого борта - и либо плыви вокруг, либо подныривай, либо мерзни, жди, пока втащат...
     Над фальшбортом уже торчали квадратные торсы охранников. Кто-то менее квадратный и в фуражке - наверное, капитан или старпом - неразборчиво орал, указывая перстом куда-то в открытый океан. Полсекунды спустя в указанное место нацелились стволы полудюжины автоматов. Мощными саженками Ломаев достиг трапа и живо вознесся на палубу - голый и жаркий. Вгляделся в жидкий свинец за бортом.
     - Эй, не вздумайте! Это никакой не леопард, это крабоед...
     Небольшой и совсем нестрашный тюлень-крабоед в последний раз высунул усатую башку и, как видно, не найдя в "Кассандре" ничего интересного, унырнул в глубину.
     Охранники опустили оружие с явным облегчением. Крабоед не крабоед, леопард не леопард, акула не акула, а застрелишь животину - будешь объясняться с помешанным на экологии боссом. Кому охота? Черт знает, кто для него ценнее - тюлень или гость. Инструкций не поступало...
     - Зря, - только и рискнул высказать старший в охране голой вип-персоне. - Последнее время тут и косатки ходят, и акул много появилось. Большую белую позавчера видели... на самой поверхности. Метров на пять рыбка...
     - И никто не соблазнился выстрелить?
     - Нам-то зачем? Ее и так косатка рвала на куски. Природный процесс.
     Ломаев молча покивал в ответ. Он слыхал от Нематодо, что-де ни одного достоверного случая нападения косатки на человека еще не зарегистрировано, однако кто может знать, как там оно было на самом деле... Может, некому было регистрировать. А насчет грядущего немереного богатства антарктической ихтиофауны Ломаев знал и без Нематоде. Где под тропическим солнцем плещутся холодные, богатые кислородом воды, там и планктон. Где планктон, там и рыба. Где рыба, там пингвины и тюлени. Где рыба, пингвины и тюлени, там и акулы. А где рыба, пингвины, тюлени и акулы, там и косатки. Пожалуй, развивать в здешних водах дайвинг-туризм пока еще рановато. Разве что рассадить дайверов по прочным клеткам...
     Когда наплававшийся в бассейне Шимашевич вернулся в роскошно обставленный предбанник, голый Ломаев сидел на диване и, держа в руке пивную бутылку, разглядывал ее с великим подозрением.
     - Что не так?
     - Да вот поймал тут одного, послал за пивом, - сознался Ломаев. - Ну, гляжу, несет... Я и глотнул. Что, блин, за жидкость?
     - Пиво, - Шимашевич засмеялся. - Еловое пиво.
     - То-то и чувствую, - недовольно прогудел Ломаев, - то ли пива отхлебнул, то ли шишку съел. Вот ведь пакость... В какой дыре такое варят?
     - Кое-где варят. Это сингапурское.
     - Ну да, они умные, сами не пьют, для дураков производят...
     - Туркин, пива!
     Не прошло и минуты, как банщик внес чеканный серебряный поднос с двумя запотевшими кружками.
     - "Миллер" подойдет?
     - Спрашиваешь! - Истосковавшийся по пиву Ло-маев испытал сильнейшее слюноотделение. - Не "Сибирская корона", но все же...
     - "Корону" любишь? Туркин, перемени!
     И кружка исчезла из-под носа вожделеющего Ломаева, а взамен с дивной быстротой появилась другая. Сделав глоток, Ломаев почувствовал себя на верху блаженства.
     - Туркин, анекдот!
     Рассказанный банщиком анекдот оказался настолько похабным, что на первой же фразе Ломаев сконфуженно хрюкнул, и настолько смешным, что по его изложении конгрессмен и набоб загрохо