ь
научного  открытия  шла  рука об руку со смертельной угрозой
для жизни и здоровья человека.  Но то,  что было исторически
обусловлено  разобщенностью мира и противостоянием двух сис-
тем, не может быть - даже в малейшей мере - перенесено в на-
ше  время  Всемирной Коммуны.  К напоминанию прописных истин
меня побудил рецидив методологии  полуторавековой  давности.
Предлагаю исключить конструктора Борга из Совета.
   Анатолий Греков закончил свою речь и сел.
   Я посмотрел на Борга. Он сидел, упершись локтями в колени
и опустив мощную голову на  переплетенные  пальцы.  Таким  -
сокрушенным  - видели его сейчас миллиарды зрителей,  наблю-
давших заседание Совета по визору.
   - Хочешь  что-нибудь  сказать,  Ивар?  - обратился к нему
Стэффорд. Он председательствовал сегодня.
   Борг поднял голову:
   - Нет.  Я согласен с Грековым.  Я не должен был рисковать
людьми.
   Я попросил слова. Стэффорд кивнул мне.
   - Товарищи  члены  Совета,  я  не могу согласиться.  Борг
построил... воплотил теоретическое открытие Феликса...
   - Не об этом речь, - заметил Греков.
   - Он же не заставлял нас лететь,  мы пошли по собственной
воле. Борг хотел лететь со мной, но я...
   - Не надо меня защищать, - сказал Борг.
   Я разозлился.
   - По-моему,  существует свобода высказывание,  - сказал я
запальчиво.
   - Несомненно,  - улыбнулся Стэффорд.  - Продолжай, Дружи-
нин.
   И тут я выдал речь.  Говорил я скверно, сбивчиво, но зато
высказался,  как хотел.  Борг, заявил я, поступил правильно,
что никому не сообщил об эксперименте.  Если бы он оповестил
человечество  заранее,  то эксперимент затянулся бы на годы,
может быть-на десятилетия.  Осмотрительность-хорошая  штука,
но чрезмерная осторожность - не губительна ли она для науки?
Никакого рецидива прошлого здесь нет.  Просто  сделан  реши-
тельный шаг. Не может быть стопроцентной безопасности, когда
утверждается новое открытие. Великое открытие! Вот и все.
   - Ты нас оглушил, Улисс, но не убедил, - сказал Греков. -
Чрезмерная осторожность - пустые слова.  Есть разумная осто-
рожность  - это когда ученый всесторонне взвешивает последс-
твия предполагаемого эксперимента.
  - Торопимся,  вечно торопимся, - проворчал Баумгартен, не-
давно избранный в Совет.
   Я плохо слушал выступления других членов Совета.  Все они
говорили, что Борг не имел права на такой опыт. И еще что-то
- о воспитании молодых пилотов...
   Вот как все обернулось.  Но что с Феликсом? Ведь его выз-
вали на Совет, а он не явился. На видеофонный вызов не отве-
чает. Уж не заболел ли? С него ведь станется - совершенно не
следит за собой.
   - После Совета полетим к Феликсу, ладно? - шепнул я Роби-
ну, сидевшему рядом.
   - Не мешай слушать, - ответил он.
   Теперь говорил Стэффорд. Ну конечно, проблема перенаселе-
ния, любимая тема. Через столетие на Земле станет тесно...
   Робин понял,  что я сейчас не выдержу, прерву оратора. Он
положил мне руку на колено, я услышал его менто: "Молчи!"
   - ...Именно  это привлекает меня в поразительном открытии
Феликса и оригинальном конструктивном решении Борга...
   Тут я навострил уши.
   - Конечно,  это дело отдаленного будущего,  но на то мы и
Совет перспективного планирования,  - продолжал, слегка кар-
тавя, Стэффорд. - И, пока специалисты изучают материалы это-
го дерзкого эксперимента, мы, я думаю, вправе очертить неко-
торые контуры. Итак: в случае абсолютной надежности этого...
м-м...  способа  космических сообщений,  можно себе предста-
вить,  что Земля отправит корабли... корабли с добровольцами
в Большой космос.  Разумеется,  поиск планет,  пригодных для
жизни, в иных звездных системах предполагает длительную раз-
ведку...  м-м...  разведку в направлениях наибольшей вероят-
ности...  - Стэффорд вдруг улыбнулся добродушно и  несколько
смущенно. - Я не освоился еще с мыслями такого рода, потому,
наверное, и заикаюсь...
   Тут на  него  набросился  Баумгартен со своим нестерпимым
пафосом.  И я позавидовал умению  Стэффорда  доброжелательно
выслушивать любую чушь. Вообще было приятно смотреть на Стэ-
фа Меланезийского и на голубые ели,  которые слегка раскачи-
вались за широкими окнами,  залитыми мягким сиянием майского
дня;  Может быть, то, что выкрикивал неистовый Баумгартен, и
не было чушью,  - не знаю. Как для кого. Рука Робина все еще
лежала у меня на колене,  я спихнул эту благоразумную  руку.
Ладно.  Будь что будет,  я не стану вмешиваться.  По крайней
мере, сегодня, сейчас.
   Наконец заседание подошло к концу.  Уже все устали. Я ви-
дел,  как Греков кинул в рот таблетку  витакола.  Усталость,
однако, не смягчила членов Совета: единогласно проголосовали
за исключение Борга. Борг тоже голосовал "за".
   Потом было  решено  обратиться  в Управление космофлота с
предложением обсудить на общем собрании "беспримерное  нару-
шение дисциплины двумя молодыми пилотами..." Это о нас с Ро-
бином. Все голосовали "за". Кроме Борга - он, как видно, уже
считал себя исключенным из Совета.
   И еще было принято решение увеличить материальные и  тех-
нические  возможности  исследований в области хроноквантовой
физики по методу Феликса Эрдмана,  а  также  рассмотреть  на
ближайшем  заседании  Совета вопрос о строительстве опытного
корабля-синхронизатора времени-пространства.  Все голосовали
"за". Кроме Баумгартена. Упрямец голосовал "против".

   Мы вышли  из  здания Совета на Площадь мемориалов.  Люблю
эту площадь,  просторную и зеленую.  Пересекаясь  на  разных
уровнях,  бесшумно бегут трансленты.  Среди голубых елей вы-
сятся памятники людям и событиям.
   Огромные экраны визоров на площади уже погасли.  Зрители,
смотревшие заседание  Совета,  расходились  и  разъезжались.
Многие, проходя мимо, улыбались нам с Робином и приветствен-
но махали руками.
   - Привет отчаянным пилотам! - слышали мы.
   - Здорово вам всыпали, ребята, но ничего, в следующий раз
будете умнее.
   - Им что - целехонькие. Боргу, бедняге, досталось...
   - Алло, мы студенты из медицинского. Мы вас поддерживаем!
   Ко мне подскочил  юнец  в  желтой  куртке,  состоящей  из
сплошных карманов.
   - Улисс, помнишь меня?
   Где-то я видел этот ехидный рот и насмешливые глаза.  Ах,
да! Он шел по кольцевому коридору, набитому беженцами, и на-
рочно задевал ботинками рюкзаки...
   - Бен-бо! - сказал я. - Как поживаешь... - Я замялся, по-
тому что не мог припомнить, как его звали.
   - Всеволод. Решил оставить родительское.
   - И правильно сделал.
   Я хлопнул его по плечу и пошел дальше, но он снова оклик-
нул меня:
   - Улисс,  я поступаю в этом году в Институт  космонавига-
ции...
   - Зря, - сказал я, - ничего там нет хорошего.
   - ...и когда ты полетишь в звездный рейс, - продолжал он,
пропустив мимо ушей мое замечание,  - ты возьми меня третьим
пилотом. Я ведь успею к тому времени кончить, верно?
   - Ты успеешь к тому времени стать толстым  румяным  стар-
цем.
   - Бен-бо!  - воскликнул он.  - Так ты не  забудь,  Улисс.
Старые знакомые все-таки.
   Он засмеялся и исчез.
   Где же Андра?  Обещала ждать у памятника Циолковскому,  а
сама...  Вот она!  Бежит,  стучит каблучками, и опять на ней
лирбелон переливается цветами,  которых не сыщешь в природе,
и опять новая прическа.
   - Уф!  - выдохнула она. - Не хотела опаздывать, но встре-
тила одного знакомого...
   - Этого... надежду этнолингвистики? - спросил я.
   Андра хихикнула, пожав плечиками.
   - Вижу, он на тебя произвел впечатление. Нет, я встретила
друга отца, он недавно прилетел из Индии.
   - Кто, отец?
   - Нет,  отец прилетит в конце лета... Я слышала твое выс-
тупление,  Улисс. У тебя был такой вид, будто ты сейчас бро-
сишься и растерзаешь Грекова.
   Я сделал зверское лицо,  растопырил пальцы и, рыча, пошел
на Андру.
   - Ой-ой,  перестань,  страшно! - засмеялась она. - Робин,
что же ты не спасаешь меня?
   - Я устал,  - сказал Робин. - В течение всего заседания я
придерживал этого максималиста - так, кажется, тебя назвали?
- придерживал за фалды. Я устал и иду отдыхать.
   - Никуда ты не пойдешь, - сказал я. - Сейчас мы заберемся
на трансленту и поедем навестить старика Феликса.
   - Поезжайте без меня.  Отец просил сегодня  побыть  дома.
Должен же я иногда посещать родительский дом.
   - Ну,  как хочешь, - сказал я. - Родительский дом, конеч-
но, надо посещать.
   Робин посмотрел на меня.
   - Дед хочет со мной поговорить, - сказал он. - Чего-то он
болеет последнее время. До свиданья, Андра. Улисс, пока.

   В институте Феликса не оказалось.  Молодой его сотрудник,
губастый парень, сказал, что с Феликсом совсем не стало сла-
ду,  никто не понимает,  чем он занимается,  но скорее всего
ботаникой.
   - Ботаникой? - изумился я.
   - Ага, ботаникой.
   Он потащил нас в личную лабораторию Феликса и показал бо-
танический микроскоп и какие-то срезы,  залитые пластилоном.
На прощание он спросил, как я перенес безвременье, и тут на-
бежала целая куча других сотрудников,  и началась чуть ли не
пресс-конференция. Я отбивался как умел, ссылался на показа-
ния датчиков,  которые гораздо лучше зафиксировали наши ощу-
щения в режиме безвременья, чем органы чувств, но ребята на-
седали и забрасывали вопросами. Мне даже пришлось нарисовать
по памяти призраки и крепко поспорить относительно "материа-
ла", из которого они были сделаны.
   Ребята гурьбой проводили нас с Андрей  до  газонов  перед
институтским зданием. Они шумели и уговаривали Андру бросить
лингвистику и идти к ним в институт,  потому что у них, мол,
нехватка красивых девушек. Один нахальный тип, по-моему, да-
же пытался назначить Андре свидание, и мне пришлось оттереть
его и вообще быть начеку.
   - Ты бы поменьше кокетничала, - проворчал я, когда мы на-
конец от них отвязались.
   - Как не стыдно, Улисс! - вспыхнула она.- Ничего я не ко-
кетничала. Не разговаривала даже. Только смеялась.
   - Вот-вот. Я и говорю, что надо поменьше смеяться.
   Она закрыла рот ладошкой,  чтобы сдержать смех, но не вы-
держала, прыснула.
   Мы быстро разыскали белый гридолитовый коттедж, в котором
теперь жил Феликс. Все-таки удалось выпихнуть его из старого
дома. Представляю, как он дрыгал ногами, когда его переноси-
ли в этот коттедж.  Впрочем, может, он пошел сам, доброволь-
но, только перед его носом несли журнал математических голо-
воломок, чтобы он мог читать на ходу.
   На звонок никто не откликнулся.  У меня уже был опыт, и я
толкнул дверь.  Мы вошли в пустой холл,  посредине  которого
лежала куча каких-то мясистых стеблей.  Мы обошли все комна-
ты,  и всюду, конечно, царило полное запустение. Чудо нашего
века  - транзитронная кухня с автовыпекателем - была пыльная
и явно нетронутая.  Слой пыли покрывал экран  визора,  и  на
нем,  конечно,  красовалась математическая формула, понятная
только Феликсу.  Мажордом валялся в углу со свинченной голо-
вой - наверное, Феликсу понадобилось его оптическое устройс-
тво. А что делалось на столе! Микроскоп, и опять срезы стеб-
лей в пластилоне, пленки, бумаги, обертки от еды, полотенца.
Тут же лежала коробка видеофона.
   - Кошмар!  - сказала Андра. - Как можно жить так неприка-
янно?
   - Это же Феликс,  - сказал я.  - Погоди, я напишу ему за-
писку и пойдем.
   По дороге к аэростанции мы зашли в кафе пообедать. Откры-
тая веранда выходила боком в лес,  и я сел так, чтобы видеть
лес,  а не город. Березы стояли в нежном зеленом дыму - вид-
но,  только-только распустились почки. Андра ела суп и расс-
казывала  о  делах пигмеев,  я слушал не очень внимательно и
все посматривал на березы. Странное у меня было настроение -
будто  все это происходит не со мной,  и подымалась какая-то
волна, ожидание неслыханного чуда.
   Меж берез мелькнула человеческая фигура.  Я присмотрелся:
на тропинке, выбегавшей из леса, показался Феликс. Его можно
было  узнать  за километр по копне волос - будто он надел на
голову огромное птичье гнездо.
   Мы с Андрей пошли ему навстречу.
   - А,  это ты, - сказал Феликс и перевел рассеянный взгляд
на Андру.
   Его куртка и брюки блестели от воды,  на  мокрые  ботинки
налипли  комья  глины.  В руке были зажаты три белые водяные
лилии на длинных стеблях.
   - Где ты был? - спросил я. - И почему мокрый?
   - Только сегодня распустились.  - Феликс показал мне  ли-
лии.  - Я долго поджидал. Пришлось, видишь ли, лезть в воду.
Там водоем, кажется, пруд...
   - Феликс, ты, значит, не слушал заседание Совета?
   - Совета?  Ах да, сегодня... Нет, не слушал... - Он снова
взглянул на Андру. - По-моему, я тебя раньше не видел.
   - Познакомьтесь,  - сказал я.  - Это Андра, надежда этно-
лингвистики.  Феликс,  пообедай с нами. Ты что-нибудь ел се-
годня?
   - Нет, я домой. До свиданья.
   - Почему ты вдруг занялся ботаникой?
   Он очень удивился, услышав это. Я коротко рассказал о ре-
шениях Совета, но у Феликса, по-видимому, были на уме только
эти дурацкие лилии.
   - Не забудь снять ботинки и вытереть ноги, - напутствова-
ла его Андра.
   Феликс кивнул и, кажется, даже сделал попытку улыбнуться.
   Мы вернулись к нашим тарелкам.
   - Странный он, - сказала Андра.

   В кабине аэропоезда было тихо и малолюдно. Высокие спинки
кресел загораживали нас от посторонних глаз.  Мы молчали. На
душе было смутно и тревожно,  я поглядывал на Андру,  тонкий
профиль ее лица был безмятежно спокоен, но я чувствовал, что
она тоже напряжена и встревожена.
   - О чем ты думаешь?  - спросила вдруг она, не поворачивая
ко мне головы.
   - О тебе, - сказал я. - О нас с тобой.
   Андра чуть качнулась вперед:
   - А тогда... в полете... ты думал обо мне?
   - Нет.
   - Я страшно взволновалась, когда услышала о вашем полете.
Почему ты ничего мне не сказал?
   - Скажу сейчас... Я тебя люблю.
   - Ох, Улисс...
   Она закрыла глаза и некоторое время так сидела.
   Я тоже молчал. Ничего не скажу больше. Вроде бы и не выр-
вались эти слова.  И ничего не надо.  Только сидеть вот так,
рядом,  рука к руке,  и мчаться вслед за догорающим днем.  И
пусть молчит. Все сказано - и ничего не надо.
   Ну что за радость, в самом деле, быть женой пилота...
   Даже самые долгие путешествия приходят к концу.  А мы ле-
тели всего каких-нибудь семнадцать минут.
   Моросил дождь,  когда  мы  вышли  из аэропоезда на мокрые
плиты эстакады.  С запада плыли черные, набухшие дождями ту-
чи. Но, по-видимому, были уже включены на побережье защитные
установки:  тучи начинали редеть и рассеиваться,  потому что
дождь был не нужен.
   Над частоколом сосен виднелись ближние корпуса Веды Гума-
на.  Золотился свет в окнах.  Я подумал о своем домике в по-
селке космонавтов-давно не горел там свет в окошках,  пустых
и  незрячих.  Не хотелось туда возвращаться.  Провожу Андру,
подумал я,  и махну в Учебный центр, переночую у кого-нибудь
из товарищей.
   Мы остановились  на  переходной  площадке.  Влево  бежала
транслента  к Веде Гумана,  вправо - к Учебному центру и по-
селку космонавтов.
   Остро пахло хвоей, дождем, близостью моря.
   Андра медлила, стояла в задумчивости. Я посмотрел на нее,
и тут же она вскинула тревожный взгляд и сказала:
   - Не могу расстаться с тобой, Улисс...
   Так вот, должно быть, и происходят крутые повороты в жиз-
ни человека.
   Был некто Улисс Дружинин,  пилот, сын примаров, мрачнова-
тый тип с прекрасными задатками брюзги и бродяги, и никто во
всей  Вселенной не испытывал особой радости от факта его су-
ществования.
   И не стало его.
   Ну, как там сказал когда-то поэт?  Облако в штанах -  вот
что осталось от некоего Улисса Дружинина...
   - Отныне ты не будешь ходить по земле. Я буду тебя носить
на руках. Вот так.
   - Перестань, - смеялась Андра. - Пусти...
   - Ты моя драгоценность. Моя царевна. Моя ненаглядная.
   - Откуда у тебя эти слова? Почему ты заговорил по-русски?
   - Моя жар-птица. Моя жена. Ты моя жена?
   - Да... Жар-птица-это из сказки?
   Все, что было раньше,  ушло, скрылось за поворотом. Время
начало новый отсчет. Вкрадчиво просачивался в комнату лунный
свет,  затевая легкую игру теней, и мне был близок и понятен
старинный первоначальный смысл луны и  смысл  мира,  который
поэты не зря же называли подлунным.
   Не знаю,  сколько прошло времени,  и не хотел  знать.  Но
вдруг я почувствовал, что Андра опять встревожилась.
   - О чем ты думаешь?  - спросил я,  готовый защитить ее от
всех тревог мира, сколько бы их ни было.
   Андра молчала.
   Я слышал,  как она легко прошла в гостиную.  Вслед за тем
донесся ее голос:
   - Мама?.. Ты не волнуйся, просто я выключила видео... Ма-
ма, ты выслушай...
   Я не слышал, что ей говорила мать, но понимал, что разго-
вор идет трудный.
   - Я у Улисса... Да... Мама, погоди, ну нельзя же так, дай
мне сказать. Мы решили пожениться. Ты слышишь? Мама, ты слы-
шишь?.. Ну не надо, мамочка, нельзя же так...
   Она перешла на шепот, я не различал слов, хотя весь обра-
тился в слух. Во мне поднималась злость к Ронге. Я представ-
лял себе ее резкое,  прекрасное лицо  на  экране  видеофона,
непримиримые глаза.  Мне хотелось подскочить к Андре, выхва-
тить видеофон, крикнуть: "Перестань ее мучить!"
   Вернулась Андра, я обнял ее, глаза у нее были мокрые.
   - Что она сказала?
   - Требует, чтобы я сейчас же приехала домой.
   - И ты... ты поедешь?
   - Нет.
   - Вот какая жена мне досталась!  Ох, и буду же я тебя бе-
речь, моя храбрая...
   Она сжала мою руку:
   - Не сердись на нее,  Улисс.  Мама очень хорошая, добрая.
Только она устала,  потому что отцу никогда не  сиделось  на
месте. Люди ведь разные:  один любит движение,  другой - по-
кой.  Отец вечно таскал ее по всем материкам, я ведь и роди-
лась в дороге - на лайнере по пути в Гренландию. А после то-
го случая на Венере мама решила,  что хватит с  нее  кочевой
жизни.
   - Они разошлись с отцом?
   - Когда  Том  Холидэй  сказал,  что  приглашен в комиссию
Стэффорда и собирается снова на Венеру, мать просто пришла в
отчаяние.  Не  могу тебе передать,  какая разыгралась сцена.
Отец согласился остаться. Но перед самым отлетом комиссии...
в общем, он ничего не мог с собой поделать, так уж он устро-
ен. И мама сказала, чтобы он не возвращался...
   Андра всхлипнула.
   - Не плачь.  Может, все еще наладится. Отцу надоест коче-
вать,  и он вернется. Ты же говоришь, он приедет в конце ле-
та. Не плачь.
   - Уже не плачу. - Она  прерывисто вздохнула.
   - Вот и умница.
   Потом я сказал:
   - Теперь понятно,  почему твоя мама так ко мне относится.
Она хочет предотвратить повторение своей судьбы.  Я ведь то-
же... веду не оседлый образ жизни.
   Андра промолчала.
   - Похоже, она меня ненавидит, - сказал я.
   - Просто  она напугана и никак не может забыть ту венери-
анскую историю.
   - Венерианскую историю?  Но я-то при чем?  - И тут у меня
мелькнула догадка.  - Постой,  постой...  Ее тревожит, что я
сын примаров?
   - Да.
   - И она боится, что я... Андра, это не так! Я себя прове-
рил! Клянусь, ничего такого во мне...
   - Не надо, Улисс, - быстро сказала она. - Я ничего не бо-
юсь.
   - Андра...  - Мне хотелось без конца повторять ее имя.  -
Андра,  знаешь что?  Я уйду из космофлота. Найду себе другое
занятие. Всегда будем вместе.
   - Нет, Улисс. Такую жертву я не приму. Ты пилот. А пилоты
должны летать. На то они и пилоты...

                     Глава одиннадцатая

        "ЧЕРТЕЖИ МЕЧТЫ"

   Из космофлота я, конечно, не ушел. Нас с Робином перевели
на линию Луна - Юпитер,  и мы ушли в рейс с группой плането-
логов.  Мы высаживались на спутники этой гигантской планеты.
На Ио и Ганимеде  поставили  новые  автоматические  станции.
Исследователи  оказались  отчаянными ребятами,  все они были
ярыми сторонниками быстрейшего заселения  больших  спутников
Юпитера и неутомимо искали подтверждения своим доводам. Один
из них, Олег Рунич, особенно нервировал нас. Он был убежден,
что  в  глубинах океана Юпитера существует замкнутая органи-
ческая жизнь, и так и лез в десантной лодке поближе к атмос-
фере  пла