л он меня. - С самого начала она мне была
не по душе.  Но нажимали сильно...  Лично мне все равно, где
ты родился - на Земле или на Венере... Ладно, Улисс. В один-
надцать тридцать стартует рейсовый.
   - Спасибо, старший.
   - Лети. Счастливо тебе.

                       Глава пятнадцатая

        ""ТЫ СИЛЬНЫЙ, УЛИСС...""

   А я и забыл, что на Земле бывает весна.
   В толпе пассажиров, привезенных рейсовым лунником, я плыл
на трансленге к зданию космопорта.  Это белое здание, знако-
мое  до мельчайших подробностей,  сейчас выглядело необычно.
Не сразу я понял, в чем дело. Вокруг плескалась весна - неж-
ной  зеленью  газонов,  легким  дымом распустившихся акаций.
Весна была разлита и в воздухе - пряном,  свежем, чуть пока-
лывающем ноздри изумительной прохладой.
   Что наши ионизационные установки  по  сравнению  с  чудом
земного весеннего воздуха!
   Не дожидаясь,  пока транслента остановится,  я спрыгнул с
нее и широко зашагал по молодой траве к балюстраде, за кото-
рой толпились встречающие.
   Андры среди них не было. Я раз и два прошел вдоль балюст-
рады.  Со мной здоровались незнакомые люди. Какой-то веснуш-
чатый малый крикнул:
   - Привет, Улисс! Ну как - больше не встречал привидений?
   Но Андры не было.  Что могло ей помешать прилететь в кос-
мопорт?
   Я прошел  сквозь здание космопорта и устремился к станции
аэропоезда,  и тут чуть не налетел на меня Леон  Травинский.
За ним поспешала раскрасневшаяся, улыбающаяся Нонна.
   - Вечно я опаздываю, - сказал Леон, стискивая мне руку. -
Привет, Улисс!
   А Нонна,  бурно дыша,  выпалила,  что Андра попросила  их
встретить меня.  На сегодня неожиданно назначен отчет экспе-
диции,  недавно возвратившейся из Конго,  и  Андре  поручено
сделать один из докладов.  Надо поторопиться,  может, мы еще
успеем на ее доклад.
   До ближайшего аэропоезда оставалось двадцать минут, и мы,
конечно,  не стали ждать. Мы побежали на площадку реапланов,
хорошо еще,  что не все расхватали, и нам достался трехмест-
ный типа "гепард". Ничего, быстролетная машина.
   Автопилот принял  программу,  "гепард"  помчался на севе-
ро-запад.  Под нами поплыла серо-желтая пустыня,  нарезанная
каналами на ровные прямоугольники, собственно, уже и не пус-
тыня - вся в зеленых и белых пятнах, и сюда добралась весна,
а дальше пятна слились в сплошной пестрый ковер, пошли мель-
кать дома,  дома, мачты инфор-глобус-системы, и вот уже шес-
типалая дельта реки в зеленой оправе берегов,  а слева-голу-
бое и серебряное мерцание моря...
   Я наслаждался сменой пейзажей и скоростью и предвкушением
встречи. Давай, "гепард", нажимай, милый! Я представлял себе
Андру на кафедре докладчика - она говорит быстро, увлеченно,
глаза блестят, а прическа какая-нибудь новая...
   Ух, как бушует весна, разлилась зеленым морем вокруг кор-
пусов Веды Гумана!
   Знакомый вестибюль факультета этнолингвистики. Прыгая че-
рез ступеньки,  я понесся на второй этаж,  в  конференц-зал.
Леон и Нонна еле поспевали за мной.
   Я влетел в одну из раскрытых дверей и остановился в  про-
ходе.  Резкий  высокий  голос несся навстречу-нет,  не голос
Андры. Внизу изогнулся полукругом длинный стол, за ним сиде-
ло человек десять-двенадцать, вон красивая голова Стэффорда,
а рядом с ним молодая женщина в желтом костюме и темных  оч-
ках...
   Да это же Андра!  Надо же - родную жену не узнал!  Но что
за  очки  на ней?  И почему волосы гладко стянуты к затылку,
никогда она раньше не стягивала...
   Не спуская с нее глаз,  я тихонько пошел вниз меж скамей,
амфитеатром спускающихся к полукруглому столу.  Сел на  сво-
бодное место сбоку и стал мысленно взывать к Андре: "Посмот-
ри на меня,  я здесь!" Но Андра, как я уже упоминал, не вла-
дела менто-системой.  Она сидела, слегка наклонив голову на-
бок,  и внимательно слушала оратора.  Ничего  не  поделаешь,
придется потерпеть.
   Говорил пожилой негр со сморщенным  маленьким  лицом,  он
сидел  между Андрей и высоким загорелым юношей,  в котором я
узнал Эугеньюша, надежду этнолингвистики. И тут я понял, что
негр  вовсе  не сидит,  а стоит,  ну да,  это тот самый пиг-
мей-этнограф, о котором Андра мне не раз рассказывала. Забыл
его имя: не то Ндау, не то Нгау.
   Я прислушался к его резкому голосу.
   - ...глубоко  вошла в быт моего народа,  и я приветствую,
что экспедиция не ограничилась одними этническими и лингвис-
тическими  исследованиями.  Вопрос о вырождении пигмеев ныне
снят окончательно. Но встает вопрос о будущем...
   Андра принялась листать блокнотик.  Я следил не отрываясь
за быстрыми движениями ее пальцев. Все, что она делала, нра-
вилось мне,  каждый жест, каждое движение. Вот только темные
очки не нравились, я хотел видеть ее глаза.
   - Методика  воздействия на наследственность,  - продолжал
между тем Ндау или Нгау,  - не вызывает сомнений.  Химфизики
полагают,  что эволюция завершится примерно через двести лет
и пигмеи достигнут среднеземного роста.  Но! - Тут он сделал
паузу  и  вытер  лицо платком.  - Мы не вправе рассматривать
проблему пигмеев в отрыве от проблемы перенаселения. Общеиз-
вестны трудности,  возникшие ныне с расселением человечества
на планетах Системы. Венера, в сущности, потеряна. Заселение
Марса идет крайне медленно в силу технических и энергетичес-
ких причин. Что же остается?..
   - Выход в Большой космос! - крикнули  из зала.
   Мне показалось, что это Леон.
   - Выход за пределы Системы - авантюра, - сказал негр.
   Только я хотел вмешаться,  как вдруг - возмущенный  голос
Нонны:
   - Надо выбирать слова, старший! И надо следить за текущей
информацией. Закончено проектирование корабля, который...
   - Слежу и знаю,  - резко прервал ее Нгау.  - Не мешай мне
говорить,  женщина.  Лично я не верю в преодоление парадокса
времени, но допустим, такой корабль действительно будет соз-
дан...
   - А полет Улисса Дружинина?  - гаркнул кто-то  сверху.  -
Как можно не верить в факт?
   Стэффорд ударил молоточком по столу и попросил не  преры-
вать оратора.
   - Даже если будет создан такой корабль, - продолжал Нгау,
-  потребуется  много десятилетий на разведку.  И даже в том
оптимальном случае,  если будет найдена хотя бы одна пригод-
ная для жизни планета,  понадобится не менее столетия для ее
освоения. Я предлагаю другой путь. Надо разработать методику
постепенного уменьшения роста людей.
   - Уменьшения?  - опять гаркнули сверху.  - Ты хочешь всех
превратить в пигмеев?
   - Нет,  этого мало, - спокойно возразил Ндау. - Когда все
люди  уравняются в росте с пигмеями,  уменьшение должно про-
должаться - общее для всех. Пигмеи тоже слишком крупны.
   - До какой величины ты предлагаешь уменьшаться,  Нгау?  -
спросил Стэффорд.
   - До биологически допустимой,  Стэф.  Я не утверждаю, что
это единственно возможное решение проблемы. Но если не будет
найдено других путей,  то оно может оказаться наиболее ради-
кальным.  Планета станет просторнее, а пищи и прочих матери-
альных благ понадобится значительно меньше.
   - Ну конечно,  - раздался  иронический  голос.  -  Горсти
хлебных крошек и ложечки воды хватит на целую неделю.  Но не
опасаешься ли, что нас загрызут муравьи?
   - И  вообще - как быть с другими животными?  - выкрикнула
Нонна. - Их всех тоже уменьшать?
   - А дома?  - Выкрики нарастали лавинообразно.  - А техни-
ческие средства цивилизации?
   - Поломаем все! Вернемся к первобытной радости жизни!
   - Переселимся в скворечники!
   - Что вы резвитесь, как первоклассники? - крикнула Андра.
- Предлагается идея, пока только идея. Новизна и необычность
требуют серьезного подхода, а вы...
   Ее возмущенный голос потонул в нестройном хоре.  Стэффорд
стучал  молотком,  безуспешно  пытаясь  водворить тишину.  А
Нгау,  маленький упрямый человечек,  спокойно стоял  посреди
этого урагана.
   Потом шум стал стихать,  и тут  знакомый  голос  произнес
медленно и как бы задумчиво:
   - По-моему, не надо уменьшаться. Есть другой путь.
   Голос Феликса! Я привстал и увидел его лохматую голову на
тонкой шее,  раньше я не замечал,  что у него  такая  тонкая
шея, или, может, он похудел? Он сидел на несколько рядов ни-
же меня.
   - Какой  путь  ты  имеешь в виду,  Феликс?  - осведомился
Стэффорд.
   - Я могу показать,  - ответил тот нерешительно,  - но это
пока только формулы,  боюсь, что вы... Я еще не думал, какое
для них найти словесное выражение...

   Диспут окончился,  но мне не сразу удалось протолкаться к
Андре.  Могучие спины этнолингвистов загородили ее от  меня,
проходы были забиты. Действительно, тесновато стало на шари-
ке,  подумал я, протискиваясь вниз. Вдруг я оказался притер-
тым к Феликсу.
   - Привет!  - Я попытался высвободить руку, чтобы хлопнуть
его по плечу. - Как поживаешь, потрясатель основ?
   Он пробормотал нечто неразборчивое, в глазах у него мель-
кнуло не то удивление,  не то испуг. В следующий миг он рва-
нулся вверх, чуть не опрокинул седоусого гуманитария, бочком
пролез меж двух полинезийцев и был таков.  Что еще за стран-
ная выходка?
   Наконец я  пробился  к Андре.  Она убедительно доказывала
что-то Стэффорду, тот слушал ее с доброй улыбкой,
   Эугеньюш заметил  меня,  сказал  Андре  несколько слов на
незнакомом мне языке,  с прищелкиванием.  Андра живо оберну-
лась...
   - Ох, Улисс!
   У нее  опустились руки и как-то поникли плечи - будто она
вдруг обессилела. Целоваться на людях не хотелось, я взял ее
узкую руку в свои ладони.  Ну вот. Теперь все в порядке. Те-
перь не выпущу твоей руки,  пока Самарин не объявит глобаль-
ные  розыски  некоего Улисса Дружинина,  пилота всевозможных
линий.
   Я, конечно,  слышал,  что  говорили вокруг.  Слышал,  как
Стэффорд,  обращаясь ко мне,  нахваливал  Андру  за  кипучую
просветительскую деятельность в пигмейских деревнях. Слышал,
как Эугеньюш рассказывал что-то смешное про Андру - как  она
училась пигмейским танцам и преуспела в них.  Я и свой голос
слышал.  Я отвечал на шутки и приветствия, нескладно острил.
Но мысли мои были заняты только Андрой,  я не мог оторваться
от нее.  Только на какой-то миг я  отвел  глаза  и  встретил
взгляд Леона. Он смотрел на меня серьезно, без улыбки, и по-
щипывал двумя пальцами себя за мочку уха.  Потом  я  услышал
голос  Стэффорда - он разрешил Андре не являться на вечернее
заседание конгресса. На редкость умный человек! Я горячо его
поблагодарил.  Я похлопал бы его по плечу, если б не разница
в возрасте. Хорошо бы выучиться повязывать платок вокруг шеи
с таким же небрежным изяществом, как это делает Стэффорд.
   Мы выбрались из конференц-зала,  и я все держал Андру  за
руку, сухую и горячую.
   В высоком небе шла весенняя игра солнца и облаков.  Нале-
тал ветер,  ошалевший от весны,  и березы сквозь зеленый дым
махали белыми руками,  все вокруг было полно движения, вспы-
шек света, колыхания теней.
   - Что за очки на тебе, русалочка?
   - Ой,  ты  знаешь,  в Камеруне было такое палящее солнце,
что у меня воспалились глаза. Как тебе леталось, Улисс?
   - Плохо леталось. Слушай! Прежде чем мы превратимся в ко-
зявок по рецепту Нгау,  я хочу тебя поцеловать.  А то ведь и
губ не различишь.
   - Нет, нет, Улисс... Разве можно на дороге? Нас увидят...
   - Пусть видят.
   - Нет,  нет!  - Она все же уклонилась.  - Куда  мы  идем,
Улисс?
   - Домой,  конечно.  Сейчас прыгнем на трансленту и поедем
домой. Как поживает наш верный мажордом?
   - Знаешь что?  - Андра остановилась. - Давай зайдем в ка-
фе. Я очень голодна.
   - Давай. Я, кажется, с утра ничего не ел.
   В этом  кафе  на  станции  трансленты мы бывали и прежде.
Снаружи увитое виноградным вьюнком, оно было расписано внут-
ри фресками,  которые мне нравились. Тут была чуть ли не вся
история мореплавания.  Полинезийский катамаран мирно соседс-
твовал  с ощетинившимся копьями кораблем викингов.  "Чайный"
клипер взлетал на гребень волны,  а дорогу ему пересекал бе-
лый красавец лайнер прошлого века. Тут были корвет "Витязь",
и "Фрам", и затертый льдами "Челюскин", и "Кон-Тики", и сов-
ременные быстроходные суда, не знающие качки.
   За столиками группками и в одиночку сидели студенты  Веды
Гумана.  Многие  из  них кивали и улыбались Андре,  когда мы
проходили к свободному столику у окна.  Кое-кто салютовал  и
мне. Мы сели и заказали роботуофицианту еду и питье.
   Неподалеку от нас шел довольно шумный разговор. Отчетливо
донесся самоуверенный голос:
   - Примитивная мысль, ни капли чувства, вообщеничтожество.
   - Ах,  верно,  - подхватил женский голос,  - я всегда это
говорила.
   Я оглянулся и увидел парня с зачесом на лоб и презритель-
но выпяченной нижней губой. К нему прислонилась плечом хоро-
шенькая толстушка. Еще трое сидело с ними за столиком, заты-
лок и разворот плеч одного из них показались мне знакомыми.
   - Сними очки,  русалочка,  - попросил я.  - Здесь свет не
яркий.
   Помедлив немного, Андра сняла очки и принялась крутить их
на столе.
   - А знаешь, - спешил я поделиться своей радостью, - у ме-
ня появилась сестренка - там,  на Венере. Сабина! Черноволо-
сая такая малышка,  с куклой. Здорово, правда? Вместо линей-
ной генеалогии опять появится разветвленная...  Постой,  кем
же она тебе приходится?  Ну,  как это называется... кажется,
золовка, да?
   - Да...  кажется... - Против ожидания, Андра нисколько не
обрадовалась благоприобретенной родственнице.
   - Ты  чем-то расстроена?  - спросил я.  - У тебя грустные
глаза.
   Она выпрямилась и вскинула на меня взгляд,  и вдруг я по-
нял не знаю каким - шестым или седьмым - чувством,  что слу-
чилось страшное,  непоправимое.  "Не надо, молчи!" - хотел я
крикнуть...
   - Улисс...  мы  столько  времени  не виделись,  я столько
должна тебе рассказать...
   - Не надо, - услышал я словно бы со стороны свой голос.
   - Я очень много пережила за это время...
   О черт! "Столько времени", "это время" - к чему тянуть?
   - Кто? - спросил я, с трудом шевеля языком. - Этот... Эу-
геньюш?
   - Да ничего подобного, ничего подобного! - быстро загово-
рила она,  наклонясь ко мне.  - Ничего подобного не было, ты
не имеешь права так думать обо мне, здесь совсем другое...
   - Другое?  - переспросил я. И тут меня осенило. С ошелом-
ляющей быстротой пронеслись обрывки впечатлении, сцепляясь в
одно целое, - пристальный взгляд, просверливший мне затылок,
и жирная красная надпись на пленке среди формул:  "Андра", и
сегодняшний испуг, и поспешное бегство... - Феликс, - сказал
я.
   - Ни разу, ты слышишь, ни единого разу он не обмолвился о
своем чувстве, да и вообще никогда мы не оставались наедине,
он сторонится меня.  Но ведь не скроешь... Я думала, моя по-
ездка в Африку покончит с этой нервотрепкой. Нет. С ним пря-
мо не знаю что творится,  какие-то чудачества...  да нет, не
чудачества-срывы. Ты же знаешь, какой он...
   - Андра,  уедем отсюда,  уедем,  улетим в Конго, на Луну,
куда хочешь,  вот сию минуту,  куда глаза глядят...  Родная,
уедем, уедем, - заклинал я ее с внезапно пробудившейся верой
в спасительность расстояний.  - Не говори сразу "нет", поду-
май, вспомни, как было нам хорошо. Андра!
   Я продолжал еще что-то говорить,  боясь остановиться, бо-
ясь окончательности, но уже знал, что все кончено.
   Плыли корабли на фресках,  уплывало короткое мое счастье,
бородатый  бог  хмуро глядел на меня с паруса "Кон-Тики".  Я
умолк.
   Там, сзади,  трахнули кулаком по столику, зазвенела посу-
да, тот же раздраженный голос произнес:
   - Полная бездарность, и никто меня не переубедит!
   Я машинально оглянулся. Парень с презрительной губой дер-
жал  в  поднятой руке стакан,  толстушка продолжала льнуть к
нему.  Тот,  со знакомым разворотом плеч,  повернул голову в
профиль,  это был Костя Сенаторов.  Давно мы не виделись, но
сейчас мне было не до него.
   - Едоки, - сказала Андра, взглянув на шумную компанию.
   Я налил вина ей и себе.  Она положила на мою  руку  свою,
сухую и горячую.
   - Ты сильный, Улисс.
   Еще бы,  подумал я,  отводя взгляд, чтобы не видеть стра-
дальческого выражения в ее глазах. Еще какой сильный!
   - Он невероятно беззащитен. И живет так неприкаянно...
   - Нет,  - сказал я, - не из жалости к нему ты уходишь. Уж
лучше молчи...
   Злость, обида,  нестерпимая боль переполняли меня. Я зал-
пом выпил вино. Кто говорил, что вино спасает от горя, приг-
лушает отчаяние?  Чепуха все это. Я сидел трезвый, как соба-
ка... как глупый побитый пес...
   Молчи, Андра,  не нужно ничего объяснять.  Знаю,  ты была
искренна,  говоря,  что тревожилась за меня,  когда я ушел в
безрассудный полет.  Ты не лгала,  нет, нет, не лгала, когда
уверяла меня (и себя), что мое примарское происхождение тебе
безразлично. Но, как видно, память прочно хранит впечатления
детства...  воспоминание  о том,  как чуть было не погиб Том
Холидэй, твой отец. Как бы мы ни пытались забыть, зашвырнуть
прошлое в дальние, глухие углы памяти, ничего не выйдет, оно
всегда с нами.
   А может, не в этом вовсе дело? А просто... ну вот, совсем
просто: ты исчерпала меня и уходишь к другому...
   Ненавижу этого гения!
   Я посмотрел на Андру. Она беззвучно плакала, наклонив го-
лову и прикусив губу.
   Жалость? Пусть жалость,  пусть все, что угодно. Только не
могу я видеть, как ты плачешь. Ни в чем тебя не виню. Ты та-
кая, какая есть.
   - Не плачь, - сказал я. - Ты права.
   "Какой же ты мужчина?" - читал я в осуждающем взгляде бо-
родатого бога.
   "Идиот!" - потрясали копьями викинги.
   "Сумасшедший!" -  вкрадчиво  шелестели за окном плети ви-
ноградного вьюнка.
   - Ты нужнее ему,  - сказал я. - Все равно у нас не жизнь,
а сплошная разлука. А потом я улечу надолго, Может, до конца
жизни... Не плачь. Вот, выпей вина,
   Андра покачала головой.

   ...Я смутно помню,  как очутился на этом  трамплине,  над
ослепительной полосой искусственного снега, круто уходящей в
голубую бездну. Я даже не помнил, как называется этот дивный
курортный  городок  в  гуще Тюрингенского леса и как мы туда
попали.
   Костя не пускал меня, он был сильнее, и я сам не понимаю,
как мне удалось вырваться.  Я поднялся на трамплин и кое-как
закрепил  на ногах лыжи и выпрямился,  чтобы набрать воздуху
перед прыжком...
   Нет, не с этого надо начать. Не с этого.
   По-настоящему хорошо я помню только, как уходила Андра. Я
убедил  ее,  что  нет  смысла  пропускать вечернее заседание
конгресса, и она, приведя в порядок лицо, медленно пошла меж
столиков к выходу.  Я не смотрел на нее, но слышал каждый ее
шаг.     Каждый     шаг-будто      удар      по      сердцу.
Ты-силь-ный-Улисс-ты-силь-ный...  Потом  я увидел ее в окно.
Она остановилась на площадке перед кафе,  в  желтом  костюме
под распахнутым черным пальто, и оглянулась на окна кафе.
   Я поспешно отвел взгляд.  Подперев подбородок кулаком,  я
смотрел на черный борт "Челюскина",  зажатый льдами. Не пом-
ню,  сколько времени я так сидел. За окном стало смеркаться,
в зале вспыхнул свет.  Надо было куда-то девать себя. Я взял
свой стакан и направился к Косте  Сенаторову  и  его  шумной
компании.
   И вот с этого момента в памяти у меня появились провалы.
   Помню, как парень с презрительной губой - звали его Готф-
рид,  но называли уменьшительно: Готик, - держа в одной руке
стакан,  а  другой  обнимая  меня за шею,  читал свои стихи.
Толстушка восторженно смотрела на него и  шепотом  повторяла
за ним слова.  Костя подливал мне вина.  Был еще там на ред-
кость жизнерадостный брюнет с усиками,  он то и дело  прини-
мался бурно хохотать,  даром что в стихах не было ничего ве-
селого.  Рядом с ним сидел молчаливый человек  с  печальными
глазами  навыкате,  он  наливался вином,  его тонкие нервные
пальцы слегка дрожали.
   Мне стихи надоели, я стряхнул с себя руку Готика.
   - Что,  не нравится? - воинственно спросил он, жарко дыша
мне в лицо.
   - Нет, - сказал я.
   - Ну,  так уходи отсюда! - закричал Готик. - Иди к своему
Ребелло,  к Травинскому,  ко всем этим бездарностям.  Иди  и
слушай их дурацкую писа