я, кажущиеся живыми существами.
   Над стадионом  вспыхивали  и  гасли  разноцветные  буквы,
складывались в слова, рассыпались, плясали. Каждый мог зайти
в специальную кабину и набрать нужное слово или  фразу  -  и
буквы послушно выстроятся над стадионом. Сейчас висело в го-
лубом небе:  "Я подарю тебе,  дорогая, лучшую из своих моле-
кул". Это был припев из песенки Риг-Россо в последнем стере-
офильме.
   Гомон, смех, песни. Пестрый хоровод трибун...
   В толпе, подхватившей нас, затерялись Андра и ее подруги.
   Нас с Робином понесло к западным трибунам.
   - Кто эта девушка? - спросил Робин.
   - Андра,  - сказал я и повторил еще раз:  - Андра. Знаешь
что? Мы будем состязаться.
   - Ладно.  Но когда ты начнешь петь, жюри попадают в обмо-
рок.
   - Ну и пусть, - сказал я легкомысленно. - Пусть падают, а
я буду петь.
   Мы пошли к заявочным автоматам,  и вдруг, откуда ни возь-
мись, бурей налетел на нас Костя Сенаторов.
   - Ребята! - закричал он во всю глотку и принялся нас тис-
кать в объятиях. - Тысячу лет! Ну, как вы - летаете? А у ме-
ня, ребята, тоже все хорошо! Инструктор по атлетической под-
готовке.  Здорово,  а?  Хорошо, ребята, замечательно! Знаете
где? В Веде Гумана!
   - Молодец,  Костя! - сказал Робин. - Я подарю тебе лучшую
из своих молекул.
   Костя зашелся смехом.
   - Вы - заявлять?  Правильно,  ребята,  замечательно!  Ну,
увидимся еще! - Костя нырнул в толпу.
   А я  вспомнил,  как Костя бил кулаком по рыхлой земле,  и
лицо у него было страшно  перекошено,  и  он  завывал:  "Уй-
ду-у-э..." Молодец Костя,  не раскис, нашел себя в новом за-
нятии. Не всем же быть пилотами.
   Робин уже опять перешучивался с девушками.  Я потащил его
к заявочному автомату.  Запись заканчивалась, а атлетов, же-
лающих состязаться, было сверх меры. Но для нас, космолетчи-
ков,  сделали исключение, пропустили вне очереди, и мы полу-
чили номер своей команды и личные номера.
   В десятке,  которая нам противостояла, я узнал узколицего
парня из рипарта.  И конечно, этот едок оказался моим сопер-
ником. Такое уж у меня счастье - жребий всегда выкидывает со
мной странные штуки.
   Дошла очередь и до нас.  Я легко обогнал моего  едока  на
беговой дорожке.  Затем нам пристегнули крылья. Я сделал хо-
роший разбег,  сильно оттолкнулся шестом, он гибко спружинил
и выбросил меня в воздух, а я расправил крылья. Люблю полет!
Крылья упруго вибрировали и позванивали на встречном  ветру,
я вытягивал, вытягивал высоту, а потом перешел на планирова-
ние. Приземление после такого полета - целая наука, ну, я-то
владел ею. Я вовремя сбросил крылья, погасил скорость и мяг-
ко коснулся земли.  Мой соперник приземлился метров на трид-
цать  позади,  несколько раз перекувырнулся через голову,  и
это обошлось ему в десять потерянных очков.
   Стрельба из лука с оптическим прицелом.  Лишь две из моих
десяти стрел не попали в цветную мишень.  Но узколицый стре-
лял не хуже и набрал столько же очков, что и я.
   Потом - фехтование. Я пытался ошеломить противника бурным
наступательным порывом, но он умело отразил атаку и заставил
меня обороняться, в результате я потерял шесть важных очков.
   Разрыв в  очках,  который мне принесла победа в свободном
полете и беге, сокращался, и мною овладел азарт. Кроме того,
было и еще нечто, побуждавшее меня изо всех сил стремиться к
победе.  Это нечто, как я подумал потом, восходило к старин-
ным рыцарским турнирам, которые и гроша бы не стоили, если б
на балконах не сидели прекрасные средневековые дамы.
   Над стадионом плясали буквы,  складываясь в слова.  Вдруг
возникло:  "Вперед,  Леон!" Что еще за Леон?  Я метнул диск,
чуть не достав до этого Леона, и снова увеличил разрыв в оч-
ках. Теперь осталась интеллектуальная часть состязаний. Сей-
час я положу этого фехтовальщика на лопатки.
   Я попросил его припомнить третий от конца стих  из  поэмы
"Робот и Доротея".  К моему удивлению,  узколицый прочел всю
строфу без запинки.  Ну подожди же! Надо что-нибудь из более
давних времен... И я решил убить его вопросом: "Был ли в ис-
тории литературы случай,  когда кривой перевел слепого?"  Он
поглядел  на  меня с улыбкой и сказал:  "Хороший вопрос".  И
продекламировал эпиграмму Пушкина:

   Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,
   Боком  одним с образцом схож и его перевод.

   Затем он  задал мне вопрос:  кто из поэтов прошлого вывел
формулу Римской империи? По-моему, здесь был подвох. Никогда
не слышал, чтобы поэты занимались такими вещами...
   Нам предложили сочинить стихотворение  на  тему  "Ледяной
человек Плутона", положить его на музыку и спеть, аккомпани-
руя себе на фоногитаре.
   Много лет подряд телезонды передавали изображения мрачной
ледяной пустыни Плутона,  пока в прошлом году не разразилась
сенсация:  око телеобъектива поймало медленно движущийся бе-
лесый предмет. Снимки мигом облетели все газеты и экраны ви-
зоров  и породили легенду о "ледяном человеке Плутона".  Все
это, разумеется, чепуха. Планетолог Сотников утверждает, что
это было облако метана,  испарившееся в результате какого-то
теплового процесса в недрах Плутона.
   Вот в  таком  духе  я и написал стихотворение.  Приэтом я
остро сознавал свою бездарность и утешал  себя  только  тем,
что за отпущенные нам десять минут,  пожалуй, сплоховал бы и
сам Пушкин.  Я схватил фоногитару и начал петь  свое  убогое
творение на мотив,  продиктованный отчаянием.  Впоследствии,
когда Робин принимался изображать этот эпизод  моей  биогра-
фии,  я  хохотал почти истерически.  Но тогда мне было не до
смеха.
   Сознаюсь, мне  очень  хотелось,  чтобы мой противник спел
что-нибудь совсем уж несуразное. Но когда он тронул струны и
приятным  низким голосом произнес первую фразу,  я весь нап-
рягся в ожидании настоящей поэзии.
   Вот что он спел, задумчиво припав щекой к грифу гитары:
               Кто ты, ледяной человек?
               Вопль сумеречного мира,
                Доведенного до отчаянья
                Одиночеством?
                Призрак безмерно далеких окраин,
                Зовущий на помощь,
                На  помощь?
                Или  ты появился из бездны
                Грядущих  времен,
                Чтобы напомнить людям, живущим  в тепле,
                Что  их Солнце
                Не  вечно?
                Кто  ты, ледяной человек?

   Короткий вихрь рукоплесканий пронесся по трибунам. Должно
быть,  за. нашим соревнованием следило много зрителей, наст-
роивших свои радиофоны на наш сектор.
   Я опередил противника в решении уравнений. Но в рисовании
он опять меня посрамил.
   В заключение нам предложили тему для десятиминутного спо-
ра:  достижимость и недостижимость.  Мой противник  выдвинул
тезис: любая цель, поставленная человеком, в принципе дости-
жима при условии целесообразности.  Надо было возражать, и я
сказал:
   - Достижим ли полет человека за пределы Солнечной  систе-
мы? Точнее - межзвездный перелет?
   Он пожал плечами:
   - По-моему,  сейчас  доказана нецелесообразность полета к
звездам.
   - Значит, он недостижим?
   - Недостижим, поскольку нецелесообразен.
   - А я считаю, что если бы возникла возможность такого по-
лета,  техническая возможность,  то появилась бы и целесооб-
разность.  Возможно  - достижимо.  Невозможно - недостижимо.
Вот и все.
   - Ты слишком категоричен, - сказал узколицый. - Была ведь
возможность достичь расцвета цивилизации роботов, но челове-
чество сочло это нецелесообразным, и началась знаменитая ки-
нороботомахия. Главное условие - целесообразность.
   В общем, его логику сочли сильнейшей. Он набрал 56 очков,
а я 48. Не дотянул по части интеллекта. Дух всегда побеждает
грубую материю.
   Сверившись с нашими номерами, жюри возвестило:
    -Леон Травинский победил Улисса Дружинина.
   Мы вместе сошли с помоста.
   - Так ты Леон Травинский,  поэт? - сказал я. - А я-то ду-
мал: он - дядя в летах.
   - Нет, я молодой едок, - засмеялся он.
   - Беру свои слова обратно, - сказал я. - Не обижайся.
   - Не обижаюсь. Запиши, если хочешь, мой номер видеофона.
   Тут его окружили девушки, и он махнул мне рукой на проща-
ние.
   Робин еще состязался.  Я выпил под навесом  кафе-автомата
стакан рейнского вина. Вдруг я понял, что нужно сделать.
   Я прямиком направился к кабине  объявлений  и  набрал  на
клавиатуре:
   "Андра, жду тебя у западных ворот".
   Она пришла запыхавшаяся и сердитая:
   - Ты слишком самонадеян.  Подруги меня уговорили, а то бы
я ни за что не пришла.
   - У меня не было другого способа разыскать тебя. - Я взял
ее под руку и отвел в сторонку, уступая дорогу шумливой про-
цессии в карнавальных костюмах.- Когда ты успела так  вырас-
ти? Мы почти одного роста.
   - Ты всенародно вызвал меня для того, чтобы спросить это?
   - Я потерпел поражение и сейчас нуждаюсь в утешении.
   Она с улыбкой посмотрела на меня.
   - Ты слышала, как я пел?
   - Нельзя было не слышать. - Теперь она смеялась. - Ты пел
очень громко.
   - Я старался. Мне хотелось, чтобы жюри оценили тембр мое-
го голоса.
   - Улисс, - сказала она, смеясь, - по-моему, ты совершенно
не нуждаешься в утешении.
   - Нет, нуждаюсь. Ты была на Выставке искусств?
   - Конечно.
   - А я не был. Пойдем, просвети меня, человека с Луны.
   Она нерешительно  переступила  с  ноги на ногу.  Но я уже
знал,  что она пойдет со мной.  Очень выразительно  было  ее
резко очерченное,  как у матери,  лицо под черным крылом во-
лос.  А вот глаза у нее отцовские - серые,  в черных ободках
ресниц. Хорошие глаза. Немного насмешливые, пожалуй.
   В первом павильоне шли рельефные  репродукции  со  старых
кинохроник.  Кремлевская стена,  Красная площадь без голубых
елей,  без Мавзолея.  Масса народа, плохо одеты, а какие ра-
достные лица...  И с деревянной трибуны, размахивая старень-
кой кепкой,  Ленин поздравляет народ с первой годовщиной Со-
ветской власти. Стройки, бескрайние поля. Снова Красная пло-
щадь, падают кучей знамена со свастикой. Пожилые люди в ста-
ринных  черных пиджаках подписывают Договор о всеобщем разо-
ружении (тот далекий день с тех пор и отмечается как  празд-
ник Мира).  Солдаты в защитных костюмах демонтируют водород-
ную бомбу.  Переоборудование стратегического бомбардировщика
в  пассажирский  самолет  - заваривают бомбовые люки,  тащат
кресла...  "Восстание бешеных" - горящий поселок  под  огнем
базук,  автоматчики,  спрыгивающие с "джипов".  Счастье, что
удалось тогда их отбросить от  ядерного  арсенала...  Трудно
даже представить, какие беды обрушили бы на мир фашисты, до-
тянись они до ракет. Ведь это были не просто кучки безумцев,
с  ними шли армейские части,  с ними были опытные генералы и
даже какие-то сенаторы,  имена которых давно забыты.  В  эти
критические  часы  истории  дорогу фашистам преградил народ.
Ох,  какие могучие,  какие нескончаемые демонстрации,  какая
лавина плакатов! Вот оно - массы вышли на улицы...
   Я засмотрелся.  Все это читано, пройдено в школьном курсе
истории,  но когда видишь ожившие образы прошлого... вот эти
напряженные лица,  разодранные в крике рты,  неистовые  гла-
за... то, право же, сегодняшние наши проблемы тускнеют...
   - Улисс,  - Андра тронула меня за руку,  -  ты  прекрасно
обойдешься без меня. Я пойду.
   - Нет! Сейчас пойдем дальше. Туда, где тебе интересно.
   - Мне и здесь интересно,  но я уже была... - Она умолкла,
внимательно глядя на меня. - У тебя странный вид, Улисс.
   - Пойдем. - Я счел нужным кое-что ей объяснить. - Понима-
ешь,  Андра,  я подумал сейчас,  что мы... мы должны сделать
что-то огромное... равноценное по важности их борьбе...
   - Ты разговариваешь со мной,  как с маленькой.  Разве это
огромное не сделано? Разве не построено справедливое общест-
во равных?
   - Я не об этом. Понимаешь, нам уж очень спокойно живется.
   - Чего же ты хочешь? Нового неравенства и новой борьбы?
   - Конечно, нет. Но, с тех пор как создано изобилие продо-
вольствия, мы обросли жирком благополучия. Мы очень благопо-
лучны. Очень сыты.
   - Теперь понимаю: ты хочешь устроить небольшой голод.
   - Да  нет же!  - Мне было досадно,  что я никак не мог ей
объяснить.  Впрочем, я и сам толком не понимал, чего мне на-
до.  - Послушай. Только не торопись, все равно я тебя не от-
пущу. Вот на Венере что-то произошло, часть поселенцев возв-
ратилась на Землю - ну,  сама знаешь. И сразу встревожились:
как бы через сто лет на планете не стало тесно. Ах, ах, при-
дется потесниться, придется вырубать сады.
   - Но это же действительно очень серьезная проблема -  пе-
ренаселение.  Что хорошего в тесноте? По-моему, она ничем не
лучше голода.
   - Я  и  не  говорю,  что лучше.  Большая проблема требует
большого размаха.  Угроза перенаселения? Пожалуйста - добро-
вольцы покидают Землю и уходят в космос. За пределы Системы.
   - Так бы сразу и сказал!  Я слышала, как ты спорил с Тра-
винским. Странный ты,  Улисс! Уйти на десятки лет в космос и
вернуться с информацией,  которая никому не будет нужна, по-
тому  что  земное время намного тебя опередит,  - ну что тут
говорить! Давно доказана бессмысленность таких полетов.
   - Бессмысленность?
   - Да. Нецелесообразность, если хочешь.
   - Вот-вот!  - сказал я с неясным ощущением душевной горе-
чи.  - Только это я и слышу сегодня! Рабы целесообразности -
вот кем мы стали...
   В следующем павильоне были выставлены полотна, писанные в
новомодной полисимфонической манере. Мне понравилось одно из
них - "Шторм на Адриатике". От полотна отчетливо исходил за-
пах морской свежести, я слышал посвист штормового ветра, шум
волн - это было здорово!
   Забормотал динамик.  Я поморщился - он мешал слушать кар-
тину. Андра схватила меня за руку:
   - Улисс,  сейчас будет выступать Селестен. Ну оторвись же
от картины!
   - Кто это - Селестен?
   - Нет,  ты действительно человек с Луны!  У вас что,  нет
там визора?
   - У нас есть все,  что нужно для счастья.  Но визор я  не
смотрю. Ладно, давай своего Селестена.
   Он оказался дородным и -  мне  пришло  на  память  старое
русское  слово - холеным человеком с черной бородкой клиныш-
ком и подвижными белыми руками. Зрители так и валили со всех
сторон  в открытый амфитеатр,  а Селестен стоял на помосте и
благосклонно улыбался с видом человека,  хорошо  понимающего
интерес к собственной персоне.
   Он заговорил.  Вначале я слушал невнимательно - мне хоте-
лось додумать ту мысль,  о целесообразности. Но потом Селес-
тен меня увлек.
   - ...Прекрасны и гармоничны, не так ли? Но давайте вспом-
ним, какими мы были...
   Селестен подошел  к  стеклянному кубу и что-то тронул под
ним. В кубе замерцало, задрожало, сгустилось, и вот возникло
изображение  сутулого,  обросшего  шерстью существа в полный
рост.  Низкий лоб,  мощные надбровные дуги,  длинные руки  -
словом, типичный неандерталец.
   - Что дала нам эволюция?  - продолжал Селестен. - Таз для
прямого хождения,  ступню,  приспособленную к бегу,  ключич-
но-акромиальное устройство,  позволяющее отводить руку  вбок
от туловища. - Взмах белой руки, и вокруг неандертальца воз-
ник светящийся контур тела современного  человека.-  На  это
пошел миллион лет.  Миллион лет от неандертальца до кромань-
онского человека!  Что дали последующие двадцать тысяч  лет?
Изменения  ничтожны.  Наш  скелет почти неотличим от скелета
кроманьонца.  Примерно тот же объем мозга, та же способность
к хранению информации.
   Неандерталец исчез,  выросло изображение человека  совер-
шенных пропорций. Фигура стала прозрачной, были видны мерное
биение сердца, красные токи крови, взлеты и опадания легких.
   - Мы прекрасны,  мы гармоничны!  - воскликнул Селестен. -
Но верно ли то, что человеческое тело - предел совершенства?
Так ли безупречен неторопливый ход эволюции? Любой зверь на-
шего веса сильнее нас,  лошадь быстрее, собака телепатичнее,
летучая мышь в тысячи раз лучше разбирается в окружающих по-
лях. Мы можем существовать в весьма узком диапазоне темпера-
тур и давлений, наши желудки не переносят малейших изменений
химизма привычной пищи. И вот я спрашиваю: есть ли у нас ос-
нования быть самодовольными? Обратимся к истории. Как только
древний человек сумел  сделать  твердое  острое  лезвие,  он
прежде всего соскоблил с лица ненужные волосы...
   Тут по амфитеатру прокатился смех. Селестен потрогал свою
бородку и тоже усмехнулся.
   - Видите,  как мы непоследовательны,  - сказал он.  - Так
вот,  уже древний человек, пусть еще бессознательно, пытался
исправить,  улучшить данное природой.  А теперь вспомним,  о
чем мечтала античная Греция...
   Фигура в стеклянном кубе расплылась, раздвоилась, под че-
ловеческим торсом возникли очертания лошадиного туловища.
   - Греки создали миф о мудром кентавре Хироне, воспитателе
Ахилла.  Смотрите,  как  удобно размещены в его торсе мощные
легкие и сильное многокамерное сердце,  на которое не  давит
снизу переполненный пищеварительный аппарат - он занял более
естественное положение в горизонтальной  части  туловища.  В
образе  кентавра античные мечтатели объединили прекраснейшие
создания природы - человека и коня.  Гармонию их тел просла-
вили лучшие ваятели древности...
   - Ты предлагаешь нам  обзавестись  копытами?  -  раздался
чей-то насмешливый выкрик.
   - Нам неплохо и на двух ногах!
   - Не мешайте Селестену!
   Селестен оглядел амфитеатр со снисходительной улыбкой.
   - Я  не  призываю вас превратиться в кентавров и бездумно
скакать по зеленым лугам.  Моя задача - пробудить  свободное
воображение, обратить вашу мысль на необходимость совершенс-
твования самих себя, на поиски новых биологических форм, ибо
наше  тело  ограничено  в  своих возможностях по сравнению с
мощью разума.  Эту ограниченность понимали наши предки.  Вот
еще одно создание народной фантазии, пленительный образ ста-
рой русской сказки.
   Куб наполнился аквамариновым зыбким свечением, сквозь си-
не-зеленый свет обозначилась  женская  фигура.  Прояснилась.
Ноги ее слились, превратились в рыбий хвост...
   - Русалка,  - сказал Селестен. - Какая прекрасная мечта -
жить в воде,  в среде, в которой тело невесомо и движение не
ограничено по высоте..,  Человечество долго шло по неверному
пути, создавая искусственных людей. Все помнят, чем закончи-
лось увлечение роботами.  Но было бы совсем неплохо нам, лю-
дям,  перенять  у роботов их сильные черты.  Наша власть над
неживой материей колоссальна.  Так почему же мы  так  робки,
так консервативны, когда заходит речь о разумной модификации
человека?..
   ... - Понравился тебе Селестен?  - спросила Андра,  когда
мы вышли из павильона.
   - Красноречивый дядя,  - сказал я. - Их называют антромо-
дифистами, да? Что-то я про них читал.
   - Он  прав - надо совершенствоваться.  Надо искать новые,
целесообразные формы.
   - Ну конечно,  - сказал я.  - Тебе так была бы к лицу еще
пара ножек.  Или русалочий хвостик.  - Я показал рукой,  как
колышется воображаемый хвост.
   - Я вижу,  ты полностью утешился.  До свиданья,  Улисс. Я
пошла.
   - Постой! Дай мне номер твоего видеофона. Ведь завтра то-
же праздник.

                      Глава четвертая

        "ФЕЛИКС"

   Наш грузовик  разогнался,  включилась  искусственная  тя-
жесть,  и мы с Робином покойно сидели в своих креслах - я  в
левом, он в правом.
   Робин уже спал. Никак не отоспится после праздников. Под-
ножка кресла,  подчиняясь баростабилизатору кровяного давле-
ния, плавно водила его ноги вверх-вниз.
   Привык я уже, что по правую руку сидит Робин. Никого дру-
гого не хотел бы я видеть в кресле второго пилота. Но не век
же  сидеть  Робину  в этом кресле.  Я знал,  что недавно ему
предложили перейти на линию Луна - Марс.  Тут и думать  было
нечего, но Робин, вместо того чтобы сразу согласиться, тянул
с ответом. Тоже со странностями человек.
   Мы хорошо  провели  праздники.  Не  без труда мне удалось
убедить Андру,  что подруги как-нибудь обойдутся без ее  об-
щества.  Рассуждает,  как