- Да-а, - сказал негромко Греков. - Не поверил бы, если б
сам не видел.
   - Что же получается?  - спросил я. - Они перешагнули све-
товой порог?
   - Нет,  - сказал Феликс.  - Здесь другое.  Я же говорил о
временном сдвиге. Твой ход, - напомнил он мне.

   Упади Луна на Землю - право, это оглушило бы нас не боль-
ше, чем передача с Сапиены. Селеногорск бурлил. Все, кто был
свободен от вахт и работ, взяли Феликса в плотное кольцо. Он
терпеливо объяснял,  набрасывал уравнения и формулы,  но по-
нять  все это казалось невозможным.  "Но ведь было время,  -
втолковывал Феликс, - когда казалось невероятным расщепление
ядра атома,  - столь же трудно теперь представить расслоение
времени".
   Расслоение квантов времени...  Опровержение очевидности и
здравого смысла...
   Я сидел в своем пилотском кресле,  поглядывал на приборы,
на привычный рисунок созвездий на экране,  и мысли текли то-
ропливо и беспорядочно.
   Что, собственно, произошло?
   Вечером -  разговор  с Самариным в Управлении космофлота.
Он предложил Робину перейти вторым пилотом на линию  Луна  -
Марс  вместо Антонио.  Робин отказался,  хотя мы с Самариным
уговаривали его не упрямиться. Самарин рассердился:
   - Нет, понимаете вы, нет у меня возможности перевести вас
обоих на одну линию.
   - Да ничего, старший, - сказал невозмутимый Робин. - Мы и
на этой полетаем. Куда торопиться?
   - Ладно, - сказал Самарин. - Тогда давайте так. Улисс пе-
рейдет вторым пилотом на линию Луна - Венера, а ты, Робин, -
на марсианскую линию. Полетаете врозь, ничего с вами не слу-
чится, а через год обещаю воссоединить вас. Ну, Аяксы?
   Я сказал,  что не хочу на Венеру, и тут Самарин схватнлся
за голову и заявил,  что не понимает,  почему он до сих  пор
губит  свое здоровье,  постоянно общаясь с пилотами,  вместо
того чтобы спокойно доживать жизнь где-нибудь на  Маркизских
островах, в апельсиновой роще.
   Что было потом?  Ранним утром пришел рейсовый с Венеры  и
привез комиссию Стэффорда.  В селеногорских коридорах гудели
голоса,  бегали озабоченные люди, прошествовал Баумгартен со
старомодным набитым чемоданом.  Он кивнул мне,  но, кажется,
не узнал. Стэффорд засел на узле связи и вел радиоразговор с
кем-то из Совета перспективного планирования.
   Робин был уже на корабле, проверял вместе с космодромными
механиками  готовность систем к полету.  А я все еще медлил,
крутился у входа в столовую.  Наконец я увидел того, кто был
мне нужен.
   Том Холидэй вышел из столовой,  дожевывая на ходу. Он то-
ропился куда-то,  но все же я шагнул навстречу и поздоровал-
ся.  На меня глянули серые,  до жути знакомые глаза.  Лицо у
Холидэя было в темных пятнах. Белокурые волосы еще не высох-
ли после душа.
   - Здравствуй,  Улисс,  - сказал он так, будто мы виделись
последний раз не два года назад,  а вчера.  - Как поживаешь?
Ты повезешь нас на Землю? Слышал, диспетчер называл твою фа-
милию.
   - Я  на днях видел Андру,  старший.  Она поступила в Веду
Гумана.
   - А!  Это хорошо.  Студентка уже, значит... А Ронгу ты не
видел?
   - Нет.
   - Пойду, - сказал Холидэй. - Старт в двенадцать?
   - Да. Хочу спросить, старший... Как там мои родители?
   - А! Да все в порядке, полагаю.
   Не хотелось лезть с назойливыми расспросами,  но все же я
спросил, запинаясь и подыскивая слова:
   - Удалось выяснить,  почему тогда... ну, я про тот случай
с Тудором...
   - Случай с Тудором?  Есть несколько разных предположений.
- Холидэй обеими руками пригладил влажные волосы.  - Похоже,
что  он  действительно не слышал меня.  Но это не физическая
глухота.
   - А что же?
   Холидэй пожал плечами.
   - У них очень быстро развивается ментообмен,  - сказал он
и ушел, оставив меня в полном недоумении.
   Перед отъездом  на космодром я заглянул к Ксении в обсер-
ваторию.
   - Очень мило с твоей стороны,  - медленно сказала она,  -
что ты зашел хотя бы попрощаться.
   - Скоро прилечу обратно,  - сказал я. Улыбка, кажется, не
очень-то получилась у меня.
   - Конечно. По расписанию.
   - Ксения, ты... Прошу тебя, не сердись.
   - С чего ты взял? - Она подняла брови. - Мы оба свободные
люди. До свидания, Улисс.
   И вот мы летим. Наш грузовик забит багажом комиссии Стэф-
форда.  В пассажирском салоне витийствует Баумгартен, и про-
должают недоступный мне математический разговор Греков и Фе-
ликс,  и молча лежит в кресле,  прикрыв глаза,  Том Холидэй.
Хотелось бы мне проникнуть в его мысли...
   Мои мысли беспорядочны,  скачкообразны. Я пытаюсь выстро-
ить их с начала,  с нуля - нет,  не удается. Тревога. Она не
только во мне. Она в наклоне головы Робина, сидящего справа.
Она  в мерцании далеких звезд.  Она в покачивании указателей
тяги. В каждом уголке рубки.
   Никак не могу додумать до конца какую-то важную мысль.
   И вдруг...
   Робин поворачивается ко мне, и я вижу, как начинают шеве-
литься его губы.
   - Но если можно сдвинуть время...
   Вот оно. Вот оно! Меня осенило.
   - Робин! - кричу я. - Ты гений!
   - Постой, дай закончить...
   - Не надо! - кричу я. - Если прошли импульсы, то и мы мо-
жем обогнать время. Мы полетим к звездам!
   Я передаю Робину управление и спускаюсь из рубки в салон.
   Первый, кого я вижу, - это Дед. Он лежит в переднем крес-
ле,  втянув  голову в плечи и вцепившись в подлокотники.  Он
кажется маленьким, больным, очень старым.
   - Вам нехорошо? - спрашиваю я по-русски.
   Дед не отвечает,  а Греков выглядывает из-за  спинки  его
кресла  и  посылает мне менто:  "Не тревожь его".  Я понял и
кивнул.
   Они там беседуют втроем - Греков, Феликс и Стэфсрорд. Ве-
ликий Стэффорд,  Стэф Меланезийский.  Он осунулся и выглядит
усталым. И все же по-прежнему красив и элегантен.
   Понимаю, что не должен влезать в их разговор со своей ко-
рявой идеей, но ничего не могу с собой поделать. Я прошу из-
винения и выпаливаю:  "Но если прошли импульсы,  то и мы..."
Ну,  и так далее.  Стэффорд смотрит на меня удивленно:  мол,
что еще за новости?  Греков подпер кулаком тяжелый  подборо-
док, молчит.
   Феликс молодец,  нисколько не удивлен. Запускает пальцы в
свою волосяную крышу.
   - Ну что ж...
   И начинает  говорить  о  теле,  движущемся  в  пространс-
тве-времени. Длина этого тела - расстояние между одновремен-
ными  положениями  его  концов.  Но если эту одновременность
сдвинуть...
   Я почти ничего не понимаю в том, что он говорит дальше, -
просто в голове не укладывается.  Я напряженно  вслушиваюсь,
ожидая ответа на вопрос:  можно, основываясь на этом принци-
пе, лететь сквозь время к звездам?
   И Феликс  вдруг умолкает на полуслове.  Я отчетливо слышу
его решительное менто:
   "Можно".

                        Глава шестая

        "АНДРА - НАДЕЖДА ЭТНОЛИНГВИСТИКИ"

   По двум белым лестницам факультета этнолингвистики стека-
ли два человеческих потока.  Вон бегут  вприпрыжку  курчавые
губастые папуасы.  Рослые парни скандинавского типа с желто-
лицыми смеющимися кореянками или, может, аннамиткамн. Четве-
ро пигмеев идут не спеша,  на ходу листают книги и перегова-
риваются голосами, похожими на птичьи. Пестрые одежды, весе-
лый гам, интерлинг вперемежку с неведомыми мне языками.
   И наконец - Андра. Новая прическа - волосы черным ореолом
вокруг  головы.  Переливающийся красным и лиловым спортивный
костюм,  лыжные мокасины. Слева и справа - почетный эскорт в
лице двух юных гуманитариев, увешанных портативными лингофо-
нами.
   До меня донесся обрывок разговора:
   - В этой позиции прямой взрыв утрачивается и переходит  в
сложный латеральный звук.
   - Ты ошибаешься: не латеральный, а фаукальный...
   Мне было  жаль  прерывать  этот  необыкновенно интересный
разговор,  но все же я окликнул Андру. Ее тонкие брови взле-
тели,  она выбралась из потока и,  улыбаясь,  направилась ко
мне:
   - Улисс!  Почему не предупредил, что прилетишь? Пли поте-
рял номер видео?
   - Не хотел отвлекать тебя от ученых занятий. А ты еще вы-
росла.
   - Не говори глупости! Это Улисс, - сказала она своему эс-
корту, - познакомьтесь. Улисс Дружинин.
   - Позволь, - сказал гуманитарий, что постарше. - Не ты ли
выступал недавно в Совете перспективного планирования?
   - Он,  он,  - подтвердила Андра.  - Я сама не слушала, но
мне, конечно, доложили...
   Она слегка  порозовела.  "Конечно,  доложили" - эти слова
как бы намекали,  что мои дела имеют прямое отношение к ней,
Андре.
   - Я был дьявольски красноречив, правда? - сказал я.
   Она засмеялась:
   - Еще бы! При твоих голосовых данных...
   - Мне понравилось твое выступление, - серьезно сказал гу-
манитарий. - Я не совсем понял смысл открытия Феликса Эрдма-
на...
   "Не совсем"!  Солидный малый,  подумал я, стесняется ска-
зать, что совсем не понял.
   - ...но в том, что ты говорил, была логика, продолжал гу-
манитарий на прекрасно модулированном интерлинге.  Если поя-
вилась возможность полета вне времени - кажется, так ты фор-
мулировал?  - то, очевидно, надо ее использовать. Одно неяс-
но:  для чего нужно лететь за пределы Системы? Ведь доказана
нецелесообразность таких полетов, не так ли?
   Ох... Я подумал, что, если бы вдруг эта самая нецелесооб-
разность  материализовалась  и стала видимой,  я бы полез на
нее, как... ну, как Дон-Кихот на ветряную мельницу.
   - А ты чем занимаешься? - спросил я.
   В моих негибких модуляциях было, наверное, нечго угрожаю-
щее, и Андра поспешила вмешаться в разговор, Она сказала:
   - Эугеньюш - надежда этнолингвистики.  Он знает  тридцать
три языка, и у него уже есть работы по машинному переводу на
интерлинг.
   - Перестань, - сказал Эугеньюш, поморщившись.
   - Знаешь,  что он предложил?  - не унималась Андра.  - Он
предложил заранее написать все книги, какие могут быть напи-
саны в будущем.  Ведь электронное устройство может исчерпать
все возможные логические комбинации слов и знаков.
   - Позволь,  - сказал я.  - Но это старинная  идея,  кото-
рую...
   - Ну и что?  Идея была высказана в прошлом веке,  а  осу-
ществил ее Эугеньюш. Знаешь, что он сделал? Запрограммировал
для машины полный вебстеровский "Словарь Шекспира", задал ей
соответствующие алгоритмы и историческую кодировку...
   - ...и получилась прескверная одноактная пьеса, - перебил
ее Эугеньюш.  (Он начинал мне нравиться.) - Как ни печально,
даже самым умным машинам не хватает таланта. Улисс - это ро-
дительское имя?
   - Нет, собственное, - сказал я. - А что, не нравится?
   Тут вмешался второй гуманитарий, совсем юный и румяный.
   - Мне нравится, - заявил он и вдумчиво разъяснил: - Улисс
ведь был не только героем и мореплавателем,  он был первым в
Древней Греции семасиологом.
   Я подумал,  что этот парень слишком заучился,  но он сос-
лался на эпизод из "Одиссеи",  который я совершенно не  пом-
нил,  а  именно:  Улисс водрузил весло на могиле Эльпенора и
тем самым сделал первую древнегреческую надпись - мол, здесь
лежит не кто-нибудь, а моряк.
   - Вероятно,  и до него многие поколения моряков поступали
таким же образом, - уточнил гуманитарий, - но Улисс был пер-
вым, о котором мы это знаем.
   Мы вышли  из  факультетского  здания  на вольный морозный
воздух.  Я обдумывал,  как бы избавиться от гуманитариев, и,
должно быть, обдумывал весьма интенсивно, потому что Эугень-
юш вдруг умолк на полуслове, покосился на меня, а потом стал
прощаться. И увел с собой румяного юнца.
   - Они всегда крутятся возле тебя,  эти ларе...  латераль-
ные? - спросил я, беря Андру под руку.
   Она засмеялась:
   - Всегда. Ты прилетел по делам в Учебный космоцентр?
   - Я прилетел в Веду Гумана.  Видишь ли,  там учится  одна
очень, очень серьезная особа, надежда этнолингвистики.
   - Улисс,  не поддразнивай.  Не люблю, когда со мной гово-
рят, как с маленькой.
   Снег славно скрипел под ее мокасинами и моими  башмаками.
Встречные парни тоже казались мне славнымитеперь, когда ник-
то из них не вертелся возле Андры.  Она потребовала, чтобы я
рассказал, как это я осмелился выступить на Совете.
   - А что?  - сказал я. - Каждый человек имеет право высту-
пить и быть выслушанным.  А я - человек. Ты ведь не сомнева-
ешься в этом?
   Она быстро взглянула на меня. Мы свернули в тихую боковую
аллею. Я украдкой заглядывал Андре в лицо, обрамленное белым
мехом капюшона.
   - Чего же ты добился на Совете? - спросила она.
   - Ничего не добился.  Хроноквантовый двигатель пока что -
голая теоретическая идея.  Феликс называет его синхронизато-
ром времени-пространства,  но все это так сложно,  что...  В
общем,  после той передачи с Сапиены началась страшная сума-
тоха.  Я  пытался пробиться к Феликсу - куда там!  Только по
видеофону удалось поговорить.
   - Какой  он,  Феликс Эрдман?  В газетных снимках сплошные
кудри какие-то и маленькое лицо, глаз почти не видно.
   - Так  оно и есть.  Нечесаный и самоуглубленный.  Смотрит
вроде бы сквозь тебя. Занятный.
   - Улисс,  но если все так смутно с этим...  синхронизато-
ром, то зачем ты поторопился выступить на Совете?
   - И  еще  буду выступать,  - сказал я,  отводя тяжелую от
снега еловую ветку, и снег посыпался нам на головы. - И дру-
зей подговорю, пилотов. И твоих лингвистов. И тебя вытащу на
трибуну.
   - Ты можешь говорить серьезно?
   - Серьезнее никогда не говорил.  Чем больше мы будем дол-
бить на Совете,  тем лучше. Шутка ли - расшатать такую докт-
рину.
   - И ты убежден,  что этот... синхронизатор позволит прео-
долеть пространство и время?
   - Не знаю. Говорю же - пока голая идея.
   Мы помолчали.  Где-то над головой стучал дятел,  я  хотел
разглядеть  лесного  работягу в снежных переплетах деревьев,
но не увидел.
   - Ты знаешь конструктора Борга?  - спросил я, держа Андру
под руку.
   - Знаю, я голосовала за него.
   - Ну вот.  Когда я выступал,  Борг посматривал на меня  и
усмехался.  А потом сказал, что в жизни еще не слышал такого
бредового выступления.  Веселый дядя. Зачем ты за него голо-
совала?
   - Улисс, так ты... ты хочешь лететь за пределы Системы?
   - Полечу, если пошлют. Если не состарюсь к тому времени.
   - На Сапиену?
   - На Сапиену. Для начала.
   - И можно будет вернуться обратно не  сотни  лет  спустя,
а...
   - Улечу в среду, а вернусь в субботу. Может, даже в прош-
лую субботу.
   - Опять начинаешь дразнить?  - Она выдернула свою руку из
моей.  - Просто ты решил прославиться,  потому и выступил на
Совете. Чтобы все увидели по визору, что есть на свете Улисс
Дружинин.
   - Конечно. Мне не дает покоя слава знаменитых футболистов
прошлого века.
   Мы вышли на опушку рощи.  Слева глыбой  сине-белого  льда
высился один из прекрасных корпусов Веды Гумана,  справа, за
невысокими заснеженными холмами, за перелесками, угадывались
в  дальней перспективе строения Учебного космоцентра.  Перед
нами был пологий спуск,  изрезанный лыжнями,  и ярко-красные
домики лыжной базы.
   - Где твой жилой корпус? - спросил я.
   - Я живу не в корпусе.  Мама не захотела остаться одна...
и приехала сюда со мной.
   - Почему ты говоришь - одна?  Ведь прилетел твой отец.  В
сентябре я сам привез его с Луны.
   - Знаю.  - Голос у Андры потускнел. - Отец уехал в Индию.
Там сейчас большая работа, расчистка джунглей.
   Я понял, что ей не хочется говорить о семейных делах. Од-
нако не сидится Тому Холидэю на месте...
   - Давай побежим на лыжах,  - предложил я.  - Давно не бе-
гал. Провожу тебя домой.
   Мы спустились по скрипучему плотному снегу к базе и стали
выбирать лыжи. На открытой веранде кафе сидела за столиками,
ела и пила шумная компания.
   - Эй, Улисс!
   От компании  отделился Костя Сенаторов,  старый друг,  и,
раскинув руки,  направился ко мне. Лицо у него было красное,
веселое и какое-то шалое.
   - Тысячу лет! - закричал он, сжав меня и хлопая по спине.
- Ну,  как ты - летаешь?  Видел,  видел тебя на экране. Пра-
вильно, так им и надо! Зажирели!
   - Что у тебя, Костя?
   - Все хорошо,  замечательно! На лыжах хотите? Вон ту мазь
возьми,  вон,  зеленая  банка.  Потрясающая мазь,  лыжи сами
идут, мягко!
   - Познакомься с Андрей, - сказал я.
   - Мы знакомы,  - сказала Андра.  - Костя у нас инструктор
по спорту.
   - Все,  все кончено!  - закричал Костя.  - Ухожу от  вас,
хватит. Тут недалеко Агромарина, подводная плантация этих...
тьфу,  забыл,  водоросли какие-то лечебные.  Да  ты  знаешь,
Улисс, мы, еще когда учились, туда под парусом ходили.
   - Помню, - сказал я.
   - Ну,  так им нужны водители батискафов.  А что?  Замеча-
тельная работа, а? Нет, ты скажи!
   - Отличная работа. Послушай, бесстрашный водитель, почему
никогда не вызовешь по видеофону? Номер забыл?
   - А ты? - сказал Костя, перейдя с крика на нормальный го-
лос.  - Робин однажды вызвал,  поговорили, а от тебя не дож-
дешься.
   Мы простились, обещав вызывать друг друга.
   Мазь действительно оказалась превосходной. Лыжи скользили
хорошо, мягко. Андра неслась впереди, я шел широким шагом не
по ее лыжне, а сбоку. На душе был горький осадок от разгово-
ра с Костей, но потом прошло. Остался только посвист встреч-
ного  ветра,  и шуршание лыж,  и счастье быстрого движения -
движения, рожденного силой собственных мышц, а не тягой дви-
гателя,  да,  черт  побери,  нехитрое,  но  редкое в наш век
счастье.
   Наискосок вверх по склону.  Петлями меж сосновых стволов.
В снежном дыму - вниз, к дороге. Хорошо!
   Широким полукругом мы обошли сине-белый корпус Веды,  ал-
леями парка вылетели  к  поселку.  Голые  сады,  расчищенные
красноватые дорожки,  домики из дерева и цветного пластика -
и откуда-то дальние звуки органного концерта.
   Андра теперь шла медленно, я поравнялся с ней.
   - Устала,русалочка?
   Не ответила. Свернула в сад, воткнула палки в снег, сбро-
сила лыжи.
   - Вот наш дом. - И после некоторого колебания: - Зайдешь,
Улисс? Попьем кофе.
   Из кресла, что стояло перед экраном визора, поднялась ма-
ленькая черноволосая женщина.  Я немного  растерялся  от  ее
пронзительного взгляда.
   - Мама, ты помнишь его? Это Улисс.
   Ронга почти не изменилась с тех пор,  как я видел ее пос-
ледний раз, - в корабле, уходящем с Венеры. Только волосы не
выпущены крылом на лоб,  а гладко стянуты назад.  И кажется,
светлее стало меднокожее лицо.  Очень  выразительное,  очень
нестандартное лицо - и очень неприветливое.
   - Да,  Улисс,  - сказала она,  резко фиксируя звук "с". -
Помню.
   - Как поживаешь, старшая? - спросил я стесненно.
   - Хорошо.
   Покачивалась на экране черная спина органиста, серебристо
мерцали трубы органа,  плыла медленная могучая мелодия.  Ка-
жется, Гендель, подумал я.
   Андра сказала:
   - Садись, Улисс. Сейчас сварю кофе.
   И выбежала из гостиной. Я сел, потрогал фигурку акробата,
вырезанную из темного дерева. Тут было еще множество фигурок
на полочках в стенных нишах, на крышке магнитолы, на книжном
стеллаже.  Ну да, вспомнил я, Ронга художница, резчик по де-
реву.  Старинное искусство, которое она, возможно, унаследо-
вала от далеких предков - перуанских индейцев.
   Было в движениях Ронги,  в ее быстрой походке что-то бес-
покойное,  и, как обычно, чужое беспокойство немедленно .пе-
редалось мне.  Снова нахлынуло то тревожное,  жгучее,  что я
старался не подпускать к себе.
   Ронга ходила по гостиной,  что-то поправляла, переставля-
ла. Мне захотелось поскорее уйти.
   - Твои родители остались на Венере?  - сказала она, когда
молчание стало нестерпимым.
   - Да.
   - Виделся с ними после...  с тех пор как мы улетели отту-
да?
   - Нет.
   На этом  наш содержательный разговор прекратился.  Я тупо
смотрел на спину органиста и чувствовал себя так, будто меня
скрутили  по рукам и ногам.  Не понимаю,  почему присутствие
этой женщины действовало на меня сковывающе.
   К счастью,  вернулась  Андра.  В руках у нее был поднос с
кофейником и чашками.
   Мы сидели втроем за столом,  пили кофе, и Андра принялась
рассказывать о предстоящей этнолингвистической экспедиции  в
Конго.  Ее возглавит Нгау,  пигмей, оригинальнейший ученый -
ну как это ты