не слышал?  А может быть,  и сам Стэффорд пое-
дет. Отсталость пигмеев сильно сказывается на развитии Цент-
ральной Африки,  там предстоит огромная работа - вроде  той,
что Стэф проделал в свое время в Меланезии.  Она, Андра, то-
же, может быть, поедет...
   - Никогда, - сказала Ронга.
   - Ну,  мы еще поговорим,  мама.  - Голос у Андры сделался
тусклым.
   - И говорить не стану. Хватит с меня вечных скитаний!
   Она меня  раздражала,  эта  маленькая женщина с резкими и
прекрасными чертами лица.  И в то же время внушала  робость.
Мне еще больше захотелось уйти. Мелкими глотками я пил горя-
чий душистый кофе и обдумывал, как бы выпутаться из неловко-
го положения.
   Органный концерт кончился, на экране замелькали кадры ко-
медийного фильма. Риг-Россо с каменным лицом выделывал неве-
роятные трюки. Андра заулыбалась, глядя на визор.
   А мне  не  было  смешно.  С горечью думал я о том далеком
дне,  дне бегства с Венеры,  который странным образом как бы
обозначил некую границу между нами.
   Запищал видеофонный вызов. Я вынул видеофон из нагрудного
кармана,  нажал  кнопку ответа.  На экранчике возникло нечто
лохматое, непонятное, затем оно сдвинулось вверх, и я увидел
лицо Феликса.
   - Улисс, ты?
   - Да! - сказал я обрадованно. - Здравствуй, Феликс.
   - Где ты находишься? Можешь ко мне прилететь?
   - А что случилось?
   - Ничего не случилось. Прилетай, вот и все.

                       Глава седьмая

        "БОРГ"

   Аэропоезд домчал меня до Подмосковья за семнадцать минут.
Город, еще в прошлом веке разросшийся вокруг Института физи-
ческих проблем, уже зажег огни в ранних зимних сумерках. Мне
пришлось  пройти  несколько пустынных кварталов старой части
города,  обреченных на слом, там и сейчас бухало и рушилось,
автоматы делали свое дело.
   Феликс жил в старом доме-коробке на границе  новой  части
города.  Автоматы-бульдозеры  подобрались к этому дому почти
вплотную, и мне казалось, что в нем никто уже не живет. Окна
были освещены только в последнем, пятом этаже.
   Лифта в доме не было,  и я взбежал наверх. Во всех этажах
двери стояли настежь,  дух был нежилой. У квартиры Феликса я
позвонил,  но не услышал звонка.  Я нажал на ручку, дверь со
скрипом  отворилась,  и я вошел в крохотный Г-образный кори-
дорчик с обшарпанными стенами. Дверь ванной была снята с пе-
тель и прислонена к стене, из ванны, залитой коричневой жид-
костью, тянулись в комнату толстые кабели.
   Квартира, должно быть,  не отапливалась.  От тусклой лам-
почки под низким потолком, от неуютного застоявшегося холода
- от всего этого мне стало вдруг печально.
   Я заглянул в комнату.  Феликс в немыслимом комбинезоне из
синтетического  меха,  какие  увидишь разве в музее полярной
авиации,  стоял спиной ко мне и с кем-то разговаривал по ви-
деофону.  В  скудном свете представилась мне картина полного
запустения и  изумительного  беспорядка,  достигнутого,  как
видно,  многолетними настойчивыми стараниями.  На столах, на
полу и подоконниках стопками  и  вразброс  лежали  рукописи,
магнитные и перфорированные информкарты, пленки - вперемешку
с полотенцами,  обертками от еды,  пластмассовыми тарелками.
На  пыльном экране визора красовалась незнакомая мне матема-
тическая формула,  выведенная пальцем. Посреди комнаты стоял
мажордом,  передний  щиток у него был снят,  из глубины узла
управления командами тянулся провод,  грубо подсоединенный к
вычислительной машине типа "Рион":  очевидно, Феликс исполь-
зовал логическую часть робота для  расширения  оперативности
вычислителя.
   - Хорошо, хорошо, - говорил Феликс в коробку видеофона. -
Завтра обязательно.
   - Я слышу это уже второй месяц, - отвечал мужской голос с
отчетливыми  нотками безнадежности.  - Ты меня просто убива-
ешь, дорогой товарищ. Ты срываешь план, ты прогоняешь ребят,
которые хотят тебе помочь..
   - Хорошо, хорошо, завтра, - повторил Феликс.
   - Ты мерзнешь,  как черепаха в холодильнике,  вместо того
чтобы жить в гридолитовом коттедже с современными  удобства-
ми...
   "Этот человек доведен до отчаяния", - подумал я.
   - Завтра непременно, - сказал Феликс и выключился.
   Он кивнул мне и присел на угол стола,  подышал на пальцы,
потер их. Мне показалось, что я слышу чей-то негромкий храп.
   - Хочешь  перчатки? - сказал я.
   - Нет.  Садись, Улисс. Где-то тут было вино. - Феликс ог-
ляделся. - Поищи, пожалуйста, сам.
   - Не хочу я вина. Зачем ты меня вызвал?
   - Ах да! - Феликс подошел к двери во вторую комнату, при-
открыл ее и позвал:  - Старший,  выйди,  пожалуйста, если не
спишь.
   Храп прекратился, раздался звучный продолжительный зевок.
Вслед за тем из темной спальни вышел невысокий плотный чело-
век лет сорока,  в котором я с изумлением узнал конструктора
Борга. Того самого, который назвал мое выступление на Совете
бредом.
   У него был мощный череп, покрытый белокурыми завитками, и
грубоватое простецкое лицо. С плеч свисало клетчатое одеяло.
Зевок он закончил уже в дверях.
   - Ага, прилетел, - сказал Борг хрипловатым басом. - Вот и
хорошо. Погоди минутку.
   Он притащил  из  спальни обогревательный прибор и бутылку
вина.  Решительным жестом скинул со стула кипу старых журна-
лов  и  велел садиться.  Затем вручил мне стакан и плеснул в
него вина.
   - Вино скверное, но высококалорийное, - сказал он и хлеб-
нул как следует из своего стакана. - Единственное спасение в
этом холодильнике.  Вытяни ноги к обогревателю, пилот, не то
окоченеешь с непривычки.
   - Опять  вызывал  Шабанов,  -  сказал Феликс и подышал на
пальцы. - Надо будет завтра перебраться.
   Борг только усмехнулся.
   - Слушай,  пилот,  - отнесся он ко мне.  - В высокопарном
вздоре,  который ты нес на Совете, было одно место, которое,
собственно,  и побудило меня познакомиться с тобой  поближе.
Ты сказал что-то о Нансене.  Будь добр, изложи в развернутом
виде, а я посижу и послушаю.
   У меня  не было' никакого желания говорить с ним о Нансе-
не,  да и на любую другую тему тоже. Но тут я уловил его по-
велительное менто: "Начинай".
   С детства моим идеалом были путешественники типа Фритьофа
Нансена.  Я  много  и жадно читал об этих людях,  презревших
обыденность.  "Их вела жертвенная любовь к науке  и  челове-
честву",  -  мне  запомнилась  эта фраза из какой-то книжки.
Времена этих людей прошли давным-давно. Плавание в Арктике и
полеты  на экрапланах над снегами Антарктиды не более опасны
ныне, чем прогулочный рейс по озеру Балатон. Но началось ос-
воение околоземного космического пространства.  Юрий Гагарин
сделал первый виток вокруг шарика и приземлился  в  корабле,
охваченном  пламенем  (в те времена использовали специальную
обмазку, принимавшую на себя нагрев от трения в плотных сло-
ях атмосферы).  Прорыв сквозь радиационный пояс,  высадка на
Луне. Героический полет Дубова к Венере. Скитания экспедиции
Лонга  в  зыбучих марсианских песках.  В более близкие к нам
времена - исследования Замчевского на  внутренних  планетах,
полеты Рейнольдса,  "человека без нервов", к Юпитеру, сатур-
нинская эпопея Сбитнева и Крона,  загадочная гибель храброго
Депре на Плутоне.
   "Жертвенная любовь к науке и человечеству..."
   Да нет же.  Не надо громких слов.  Просто они шли, потому
что не могли не идти.  Если бы  не  они,  пошли  бы  другие.
Кто-то ведь должен был пройти первым.
   И вот - Система обжита. Ну, не совсем еще обжита, но люди
побывали всюду. Есть Управление космофлота. Горький опыт пи-
онеров,  их счастье и муки уложены в параграфы учебных прог-
рамм  и наставлений,  на двух десятках линий в строгом соот-
ветствии с расписанием осуществляется навигация.
   В бортовых  журналах в графу "Происшествия" пилоты вписы-
вают спокойные и привычные слова: "Без происшествий".
   И очень хорошо.  Не нужны происшествия, когда ведешь пас-
сажирский корабль или грузовик, набитый оборудованием и про-
довольствием для дальних станций.
   Правда, изредка мир будоражат сенсации.  Ледяной  человек
Плутона.  Меркурианские  металлоядные бактерии.  Космические
призраки, которые видел Сбитнев за орбитой Нептуна, видел на
инфракрасном  экране,  иначе их не увидишь,  и я помню,  как
расширились глаза у этого старого космического волка,  когда
он рассказывал нам,  первокурсникам, о своей встрече с приз-
раками. "Без происшествий". И правильно. Пилотам они не нуж-
ны.  Их  обучают для того,  чтобы они выполняли рейсы именно
без происшествий.
   Наше поколение космонавтов немного опоздало родиться.  Не
знаю,  хватило бы у меня духу стать на место Гагарина,  если
бы я жил в те времена. Может, и не надо было мне идти в кос-
молетчики?  Сколько работы на Земле, сколько задач! Исследо-
вание  недр планеты родило профессию подземноходников.  Гло-
бальная энергетика,  использование поля планеты -  разве  не
интересно монтировать концентраторы на полюсах...
   Но я - космолетчик. Просто я люблю это дело и не хочу ни-
чего другого. Такая у меня работа.
   Громких слов не надо. Но должен же кто-то идти дальше?
  "Плещутся о берег, очерченный Плутоном, звездные моря..."
   Примерно так я и выложил Боргу свои соображения.  Он выс-
лушал меня с усмешечкой, раза два широко зевнул мне в лицо и
то и дело поправлял одеяло, сползавшее с плеч.
   - Все? - спросил он, когда я умолк.
   - Все.
   - Теперь  я буду спрашивать.  Кто твои родители и где жи-
вут?
   - На Венере. Они примары.
   - Примары? Вон что. Не знал.
   Он испытующе посмотрел на меня.  Я рассердился.  Сказал с
вызовом:
   - Да, сын примаров. А что? Тебе не нравится, старший?
   - Не ершись, - ответил Борг спокойно. - Существуют выводы
комиссии Стэффорда.
   Мне эти выводы были хорошо знакомы. Немалое место занимал
в них анализ того самого случая с Тудором, который так напу-
гал часть колонистов.  Большинство членов комиссии -  в  том
числе и Холидэй - склонялось к тому,  что Тудор сказал прав-
ду,  заявив, что не слышал призыва Холидэя о помощи. Сам Ту-
дор отказался от общения с комиссией,  но примары, сотрудни-
чавшие с нею,  все,  как один, категорически утверждали, что
это чистая правда: раз Тудор не слышал, значит, не слышал, и
никаких кривотолков здесь быть не может. А один из примаров,
врач из Венерополиса, заявил, что ему известны и другие слу-
чаи "нарушения коммуникабельности".  Он, врач, объясняет это
тем,  что  многие примары,  постоянно работая вместе,  очень
привыкают к ментообмену и как бы "не сразу переключают восп-
риятие"  (так дословно было написано в отчете),  когда к ним
обращают звуковую речь.
   Вообще о необычайном и быстром развитии у примаров менто-
обмена в выводах комиссии говорилось очень много.
   Особо подчеркивалось,  что  значительная часть колонистов
непримаров,  главным образом тех,  кто прожил на Венере  во-
семь-десять лет и больше,  не покинула планету, не поддалась
испугу и продолжает работать рука об руку с примарами.
   Меньшинство членов комиссии, и среди них Баумгарген, ста-
вили под сомнение тезис "Тудор не слышал".  Они  утверждали,
что Тудор никак не мог не слышать,  но допускали, что сигнал
от непримара, "чужого", мог не дойти до сознания. В этом Ба-
умгартен  и  его  сторонники  усматривали некий "психический
сдвиг", вызванный долголетним воздействием своеобразного ве-
нерианского комплекса.  Впрочем, никто из членов комиссии не
отрицал,  что этот комплекс (близость к Солнцу,  мощное воз-
действие  "бешеной" атмосферы и специфических силовых полей,
изученных пока лишь приблизительно) мог вызвать  у  примаров
чрезвычайно  тонкие  изменения нейросвязей.  Не исключалось,
что именно это  явилось  причиной  самоуглубления  примаров,
роста  местной обособленности,  утраты интереса к земным де-
лам...
   - Ты  не  ощущаешь в себе нечто подобное?  - спросил Борг
прямо, в упор.
   - Нет.  - Я поднялся,  нахлобучил шапку.  Мне не нравился
этот допрос, и я так ему и сказал.
   - Сядь,  - сказал Борг.  - Разговор только начинается. На
корабле какой серии ты летаешь?
   - Серия "Т-9", четырехфокусный ионолет с автомати...
   - Не надо объяснять, - попросил Борг, и я невольно усмех-
нулся, вспомнив, что именно он сконструировал "Т-9". - Когда
ты должен ставить корабль на профилактику? - продолжал он.
   - Через два месяца.
   - Через два месяца,  - повторил Борг и взглянул на Фелик-
са,  который безучастно сидел на краешке стола и листал жур-
нал.
   - Ну что ж, это подходит, - сказал Борг. - Теперь слушай,
пилот, внимательно. Я сижу третью неделю в этом чертовом хо-
лодильнике и пытаюсь понять нашего друга Феликса.  Мне приш-
лось забыть математику и вникать в невероятные вещи, которые
начинаются за уравнением Платонова. С самого детства я отли-
чался крайне умеренными способностями и потому не могу  ска-
зать,  что вник. Но кое-что вместе с этим потрясателем основ
мы сделали.  Я грубый практик,  мне надо покрутить  в  руках
что-нибудь вещное, и вот мы сделали модель...
   Он вытащил из кармана прямоугольное зеркальце и  протянул
мне. Я взглянул без особого интереса. Взглянул - и удивился.
Лицо в зеркале было мое - и в то же время вроде бы  не  мое.
Что-то неуловимо незнакомое.
   - Не понимаю, - сказал я. - Зеркало искажает изображение.
Оно имеет кривизну?
   - Неча на зеркало пенять,  - сказал Борг по-русски и зас-
меялся. - Нет, пилот, зеркало абсолютно прямое. Понимаешь? В
обычном зеркале ты видишь свое перевернутое  изображение.  А
это зеркало прямое, оно отражает правильно. Лицо всегда нем-
ного асимметрично. Чуть-чуть. Мы привыкаем к этому, постоян-
но  глядясь в зеркало.  Поэтому в зеркале-инверторе тебе чу-
дится искажение. Теперь понял?
   Я поднес  зеркальце  ближе  к лампе и увидел,  что оно не
сплошное, а состоит из множества мельчайших кусочков.
   - Мозаичный экран? С внутренним энергопитанием?
   - Не будем пока входить в детали,  - ответил Борг.  - Тем
более,  что я и сам не очень-то... Тут в институте есть нес-
колько ребят, они понимают Феликса лучше, чем я, и мы вместе
сделали эту штуку.
   Он поискал на столе,  вытянул из кучи бумаг и пленок чер-
теж и развернул передо мной. Там был набросок ионолета серии
"Т-9", корпус корабля окружало какое-то двухъярусное кольцо.
Я вопросительно взглянул на Борга.
   - Да,  вот такое колечко, - сказал он. - Зеркально-инвер-
торное...
   Я еще не знал,  что будет,  но и так было понятно:  будет
то, чего еще никогда не было. Ни с кем. А любой "первый раз"
в космосе - это шаг в неизвестное. И этот шаг Борг предлага-
ет сделать мне. Ах, свойства человеческие! Страшно и, конеч-
но,  привлекательно, как все неизвестное. Мое согласие? Борг
его и не спрашивал. Он знал, что я соглашусь.
   - ...миллионами ячеек как бы начнет вбирать в себя прост-
ранство,  - слышал я хрипловатый голос Борга, - а хронокван-
товый совместитель прорвет временной барьер...
   Голос тонул в смутном гуле,  это был гул пространств, не-
подвластных воображению... нет, это гул крови в ушах... нет,
подлый инстинкт отыскивания чужой спины для защиты...
   Чтобы быстрее с этим покончить,  я  сказал,  не  дослушав
Борга:
   - Ладно, старший, я согласен.
   Мне показалось - он меня не услышал.
   Может, я сказал слишком тихо?  Может,  только хотел  ска-
зать?
   - ...обеспечит возвращение и вывод из режима. Одно только
не сумеет сделать автомат - передать ощущения человека...
   - Я пойду, пойду!
   - Не кричи,  - сказал Борг.- Расчеты сделаны точно, тут я
ручаюсь, но принцип, на котором они основаны...
   - Я видел,  как передача с Сапиены подтвердила принцип, -
сказал я. Теперь я боялся одного: как бы не передумал Борг.
   - Речь идет не об электромагнитных волнах,  а о человеке.
- Борг хмуро уставился на меня. - Торопишься, пилот, не нра-
вится мне это. Я могу взять на себя ответственность за опыт.
Но,  если он не удастся, воскресить тебя я не смогу. - И до-
бавил жестко: - Оставим пока этот разговор. Ты к нему не го-
тов.
   Мы помолчали.  Вдруг раздалось хихиканье. Это Феликс, уг-
лубившись в журнал,  посмеивался чего-то. По затрепанной об-
ложке  я  узнал старинный журнал математических головоломок,
один из тех, которые некогда издавали для своего развлечения
андроиды.
   - Чего ты смеешься?  - спросил Борг. - Феликс, тебя спра-
шиваю.
   - Слышу,  - отозвался тот.  - Задачка хитро придумана,  а
решается просто...

                       Глава восьмая

        ""ЭЛЕФАНТИНА""

   Нигде нет таких формальностей, как в космофлоте. Особенно
они неприятны, когда ставишь корабль на профилактический ре-
монт. Делать тебе, строго говоря, нечего, потому что ремонт-
ники знают корабельные системы получше, чем ты. Но все время
приходится подписывать дефектные ведомости, заявки, акты ос-
мотров и приемок, как будто без твоей подписи ремонтники че-
го-нибудь недоглядят.
   Гигантский тор "Элефантины"  -  орбитальной  монтажно-ре-
монтной станции - плывет со своими причалами и ангарами вок-
руг шарика. Плывет Земля в голубых туманах, в красном сиянии
зорь, в вечерних огнях городов. И чтобы не отстать от вечно-
го этого движения,  плывешь и ты в черной пустоте,  барахта-
ешься возле корпуса корабля - маленький беспокойный человек.
   А когда надоест плавать,  ты устремляешься, кувыркаясь, к
шлюзовым воротам.  Ты входишь в один из отсеков станции, тут
искусственная тяжесть, а потом ты идешь, отупевший от подпи-
сывания бумажек,  к себе в каюту читать, или в кают-компанию
сыграть партию-другую в шахматы, или пить чай к старому дру-
гу Антонио.
   Антонио оказался среди нашего выпуска самым домовитым. Он
ведает на "Элефантине" службой полетов,  у него не очень ин-
тересная хлопотливая должность, уютный двухкомнатный блок на
третьем  этаже станции и милая-премилая Дагни Хансен,  похи-
щенная у марсиан.
   Когда Дагни,  склонив белокурую голову, медленно и плавно
вносит поднос с чаем и едой, и мягко улыбается шуткам, и са-
дится вышивать что-то пестрое на распашонке,  мне становится
легко, бездумно, покойно. Никаких тревог, никаких желаний. И
смешно  мне смотреть на суету Антонио.  Чего тебе не сидится
на месте,  чудак? Опустись на ковер у ног Дагни, и пусть она
положит тебе на голову теплую ладонь - право,  больше ничего
не надо...
   Мы с Робином сидим у окна и играем в шахматы.  Окно,  по-
нятно,  условное. Стенной плафон, имеющий вид окна. Человеку
свойственно тешить себя иллюзиями,  он просто не может жить,
если не обманывает самого себя.  Говорят,  у Трубицына,  на-
чальника  "Элефантины",  который  годами не бывает на Земле,
есть специальные ленты с записью дождя,  шума ветра и утрен-
него щебета лесных птиц.
   Мы сидим и играем в  шахматы,  а  Дагни  вышивает  что-то
пестрое.
   - Ну и ход!  - Робин презрительно фыркает. - Чему учили в
вашем детском саду? Кушать кашку?
   - Да,  - отвечаю. - И еще учили не обижать деточек из ва-
шего детсада.
   - Почему же?
   - Нам говорили, что они и без того обиженные.
   - Бедная ваша воспитательница,  - вздыхает Робин.  -  Как
она пыталась спасти вас от комплекса неполноценности...
   Я искоса поглядываю на Дагни и вижу,  как она  улыбается.
Такую улыбку, думаю я, следовало бы с утра до вечера показы-
вать по визору.
   Врывается Антонио.
   - Дагни!  - Это с порога. - Ты выпила ранбри... ринбрапо-
пин?
   Дагни тихо смеется:
   - Ты даже выговорить не можешь.
   - Я не виноват,  что дают такое дикое название. Ты. выпи-
ла?
   - Не хочу я пить эту бурду.
   Антонио требует, чтобы Дагни, готовившаяся стать матерью,
пила какое-то новое лекарство,  главной составной частью ко-
торого является этот рандра... действительно, не выговоришь.
Мы с Робином покатываемся со смеху, когда он начинает читать
выдержки из "Семейного журнала". Антонио сердится и обзывает
нас варварами.
   - Видали?  - Антонио хватается за голову, падает в кресло
и начинает жаловаться на судьбу:  - С каким  трудом  достал,
прямо из лаборатории вытянул флакон, а она не хочет пить!
   - Выпей сам, - с невинным видом советует Робин.
   - Вы, бродяги! - о