визируем у охранников "БМВ".
   У подъезда Гордеев отдал распоряжения - доставить  броневик  обратно  в
столицу, охрану у дома снять. Он сам сел  за  руль  коричневого  "БМВ",  а
Сретенский, Кудрявцева и Мальцев устроились сзади.
   Машина мчалась по унылой пыльной дороге, а  вскоре  откуда-то  издалека
донеслись тоскливые завывания сирен.
   - Это сигнал тревоги? - забеспокоился Мальцев.
   - Да, - не оборачиваясь, ответил Гордеев. - Но мы успеем, мы уже  почти
у цели... А, черт!
   Он свернул к обочине и затормозил.
   - Что такое? - вскинулся Олег.
   - Видите тот "фольксваген"... Там, дальше? Это машина Зорина.
   Мальцев и сам узнал синий "фольксваген", и его сердце забилось с  силой
пойманной птицы.  О  нет,  только  не  сейчас,  когда  все,  казалось  бы,
позади...
   "Фольксваген"  пришел  в  движение,  он  приближался...   Развернувшись
поперек дороги у самого бампера "БМВ",  он  замер.  Какой-то  человек  (не
Зорин!), державший в каждой руке по пистолету,  выбрался  из  салона,  где
кроме него сидела молодая симпатичная девушка.
   - Вы все, выходите, - скомандовал Кремнев.
   Гордеев опустил стекло донизу и высокомерно произнес:
   - Вы что, с ума  сошли?  Не  видите,  кто  перед  вами?  Или  я  должен
представиться, показать документы?
   - Я вижу, кто передо мной, - парировал Кремнев.  -  Банда  негодяев  из
тех, что размахивают атомными  бомбами.  Ну,  а  я  -  тот,  кому  это  не
нравится, и мне до смерти надоел ваш  треклятый  Фоксхол.  Выходите-ка  из
машины и открывайте Дверь, или... Или я сам открою, без вашего содействия.
   Он выстрелил под колеса "БМВ". Гордеев внезапно расхохотался.
   - Мы приняли  вас  за  человека  Зорина,  -  признался  он.  -  Атомной
бомбардировки не будет... Слышите сирены? Через семь  минут  ракеты  будут
уничтожены, но и вам, и нам  нужно  спешить  покинуть  Фоксхол.  Вместе  с
ракетами взлетит на воздух энергетический центр,  и  мы  рискуем  застрять
здесь навсегда.
   - Вы остаетесь, Гордеев, - сказал Мальцев, которому вовсе  не  хотелось
иметь дело с товарищем комиссаром  по  окончании  действия  манкуртала.  -
Дайте Ключ и покажите, как им пользоваться.
   Гордеев и Мальцев вышли из машины. Они занимались Ключом, а на Кремнева
с его пистолетами никто не обращал внимания.  Некоторое  время  постояв  в
растерянности, Кремнев наклонился к дверце "фольксвагена" и что-то  сказал
Ире. Девушка кивнула и пересела в  "БМВ",  на  переднее  сиденье  рядом  с
водителем, а Кремнев, не пряча своего оружия, втиснулся назад бок о бок  с
Аней.
   Заполыхали огни рождающейся в  пространстве  Двери,  яркие  даже  днем.
Когда голубой купол стабилизировался, Мальцев опустил Ключ в карман и  сел
за руль. Машина постепенно набрала скорость.
   Одинокий человек на дороге, Михаил Яковлевич Гордеев, смотрел ей вслед.
Когда машина исчезла в дожде фиолетовых искр, до  слуха  Гордеева  донесся
отголосок отдаленного взрыва, а за ним - других, значительно более мощных.
Земля дрожала под ногами. После  очередного  взрыва  с  куполом  произошло
что-то необычайное, такое, чего никогда  не  происходило  ни  с  одной  из
Дверей. Он плавно изменил цвет с голубого на темно-синий, фиолетовые искры
пропали. Купол поднимался вверх,  его  нижняя  часть,  окруженная  кольцом
туманной мглы, сжималась. Он превращался в шар, продолжая изменять цвет  -
все темнее и темнее, вплоть до абсолютно черного, точно вокруг этого  шара
замкнулись лучи света, бессильные оторваться  от  его  поверхности.  Потом
аспидно-черный шар схлопнулся в точку,  которая  медленно  растворилась  в
воздухе, подобно электронному следу в центре экрана  выключенного  старого
телевизора.
   Одинокий человек на дороге этого уже не видел, равно как не видел более
вообще ничего. Он ослеп; он стоял в пыли на  коленях,  пытаясь  превозмочь
страшный приступ головной боли. Он умирал и  понимал,  что  умирает,  хотя
непереносимая боль мешала ему осмыслить причину. Но зачем ему теперь  было
осмысливать какие бы то ни было причины и следствия?  Игра  с  Бессмертием
закончилась, и финал не мог быть иным.



15

   Генерал-лейтенант Антон  Вениаминович  Зарубин  расхаживал  по  комнате
перед сидевшим в кресле Дубровиным и  говорил  четко,  бесстрастно,  порой
сдерживая порывы раздражения:
   - Эксперты в тупике, Игорь  Борисович...  Привезенный  вами  предмет  -
Ключ, так вы его называете?..
   - Да, - подтвердил Дубровин, не отводя взгляда от лица генерала.
   -  ...Оказался  и  впрямь   технологическим   устройством   невероятной
сложности. Но наши эксперты не понимают, для чего  такая  штуковина  может
служить и как приводится в  действие.  Никакого  источника  энергии,  даже
батарейки... Они колдовали над вашим Ключом вдоль и поперек, но не  смогли
открыть его секрета. Позвольте мне быть откровенным,  Игорь  Борисович.  С
одной стороны, я подозреваю, что вам известно больше, чем вы рассказали. С
другой - вы рисковали жизнью, чтобы доставить Ключ в  Москву,  а  вам  изо
всех  сил  пытались  помешать.  Стало  быть,  эта  вещь  и  в  самом  деле
исключительно важна. Но какого черта  вы  молчите?  Раз  уж  привезли  ее,
сделайте последний шаг.
   Дубровин вздохнул:
   - Мне очень жаль, Антон Вениаминович.  Я  рассказал  все.  Может  быть,
назначение вещи лучше меня прояснит ее владелец?
   - Тейлор? Если вы имеете в виду похищение, мы думали об этом. Но Тейлор
как сквозь землю провалился. Наши люди не могут найти его ни в Америке, ни
в других странах.
   Присев к столу, генерал отхлебнул кофе. Дубровин, находящийся во власти
собственных размышлений, последовал его примеру. Итак, Ключ не  действует,
это ясно, иначе его эффекты были бы сразу замечены  экспертами.  Не  важно
почему - не выдержал напряжения при включении в самолете, лишен  источника
внешней энергии или почему-либо еще. А важно  то,  что  при  этом  условии
затевать повествование о путешествии в Фоксхол - верный способ очутиться в
уютной палате с белыми стенами под заботливым присмотром врачей.  Остается
одно - "ждать  и  надеяться",  как  любил  говаривать  граф  Монте-Кристо.
Надеяться на то, что рано  или  поздно  специалисты  раскроют  тайны  даже
бездействующего Ключа. Ведь его изучение будет продолжено... И  вот  тогда
снова обратятся к Дубровину, и тут уж он не промолчит. Пока же  -  увы!  -
при всем желании он совершенно бессилен. Он сделал больше, чем мог сделать
обычный человек, и следующий ход не за ним.
   - Я все рассказал, - невыразительно повторил Дубровин. Неловко поставив
чашку на стол, он поморщился от боли в  раненой  руке.  -  Скажите,  Антон
Вениаминович, каковы теперь мои личные перспективы?
   - Личные? - Зарубин посмотрел на Дубровина так, словно тот спросил  его
о результате футбольного матча между командами Земли и Луны в 2500 году. -
Гм... Ничего не знаю пока. Задали вы  мне  задачку...  Впрочем,  вот  что.
Доктора  утверждают,  что  ваша  нервная  система  находится  в  состоянии
полнейшего истощения и физические кондиции ей под стать. Почему бы вам  не
отдохнуть месяц-другой в одном из наших санаториев? Подлечиться...
   - В том санатории, что возле Магадана?
   Зарубин слегка улыбнулся:
   - Чувство юмора не утрачено, это хорошо...  Преувеличивают  доктора.  И
все-таки - как? Поедете?
   - Поеду,  -  решительно  согласился  Дубровин.  -  Честное  слово,  сам
чувствую, что сейчас для меня это не худший выход. А если ваши... то  есть
наши гипнотизеры захотят выкачать из меня информацию,  которую  я  скрываю
якобы, так они это сделают с равным успехом что в санатории, что  в  любом
другом месте.
   Улыбка генерала стала шире, искреннее.
   - Вы совершенно правы.
   Еще бы, подумал тот, кто был Стивеном Брентом. Он вытянул ноги,  устало
расслабился в кресле. Затем  он  медленно,  экономными  движениями  извлек
сигарету из пачки, взял со стола зажигалку. Вспыхнул бледный огонек, погас
и снова вспыхнул. Не торопясь прикуривать, Дубровин сосредоточенно  изучал
остроконечный язычок пламени, точно  видел  подобное  впервые.  Потом  его
взгляд скрестился со взглядом Зарубина, и тот покачал головой.



16

   В  небогатой  гостиной  отставного  генерала  КГБ  Виктора  Дмитриевича
Васильева (на кухне присутствующие не поместились) было накурено так,  что
поиски топора становились актуальными. На столе теснились полупустые чашки
с недопитым чаем, переполненные пепельницы, смятые пачки  из-под  сигарет,
апельсиновая кожура, надорванные  упаковки  чипсов  и  хрустящих  хлебцев,
аккуратные хрустальные рюмочки.  В  опасной  близости  от  края  горделиво
возвышалась бутылка  коньяка.  В  ней  убавилось  совсем  чуть-чуть,  хотя
разговор продолжался не первый час.
   Сретенский  и  Кудрявцева  сидели  на   диване,   Мальцев   и   Кремнев
разместились в креслах. Ира  Матвеева,  поминутно  находившая  себе  новое
место, теперь пристроилась на подлокотнике, обняв  Кремнева  за  шею.  Сам
хозяин  квартиры  стоял  возле  окна  и  в  который  раз  со  всех  сторон
рассматривал Ключ.
   В  течение  долгой  беседы  каждый  брал   слово   неоднократно,   либо
рассказывая о том, что  видел  и  слышал  сам,  либо  уточняя  и  дополняя
сообщения других. Картина выстраивалась довольно исчерпывающая, и в  конце
концов Виктору Дмитриевичу не оставалось ничего иного, как сказать:
   - Несмотря на то что все вы -  ответственные  и  разумные  люди,  я  не
поверил бы вам, если бы не знал близко Сашу Кремнева...
   - В том-то и дело, - незамедлительно откликнулся Кремнев. - Нам _никто_
не поверит. Разве какие-нибудь совершенно свихнувшиеся уфологи  (при  этих
словах Аня и Сретенский переглянулись и синхронно усмехнулись),  да  толку
от них... Потому мы и пришли к вам, а не к кому-то другому.
   - И вы ждете от меня совета...
   - Совета и помощи... Как и прежде, Виктор Дмитриевич.
   Васильев положил Ключ  на  подоконник,  подошел  к  столу,  налил  себе
полрюмки коньяка.
   - Что ж, попробуем. Сначала оценим факты.  Непосредственной  угрозы  со
стороны Фоксхола нет...
   - Пока нет, - вставил Олег с ударением на "пока".
   - Пока нет, - кивнул Васильев, - и стало быть, мы имеем фору... Но  вам
действительно не стоит идти куда-то еще.  Кроме  неприятностей,  из  этого
ничего не выйдет.
   - Тогда как же быть? - Вопрос Андрея Ивановича прозвучал риторически.
   - Единственное вещественное доказательство -  Ключ.  -  Васильев  снова
взял Ключ в руки, словно хотел окончательно убедиться в его существовании.
- И я обещаю вам найти способ анонимно передать его туда, где  к  нему  не
отнесутся легкомысленно... Ключ создан не на другой планете  и  не  Высшим
Разумом, а нашими русскими учеными. Следовательно, другие ученые  раскроют
его назначение и принципы действия. Не сразу, но раскроют.
   - Но Фоксхол не ближайшая проблема, - сказал Кремнев. - Допустим, с ним
как-нибудь разберутся. А что насчет заговора Болотова?
   Проглотив коньяк, Васильев немного подумал.
   - Я знаком с Болотовым, - произнес он веско, неторопливо.  -  Способный
человек... С фантазиями, к несчастью, но способный. Такой, как  он,  может
принести немалую пользу России... Если  его  правильно  сориентировать.  Я
встречусь с ним, постараюсь отговорить его от нелепых замыслов.  Его  ведь
пытались подставить, и он это поймет. Зачем - другой вопрос, но пытались.
   - Вы подвергнете себя опасности, - промолвил Кремнев с беспокойством.
   - Не думаю... Впрочем, я подготовлю тылы... Оставлю кое-где  документы,
которые всплывут, если со  мной  что-то  случится,  и  сделаю  так,  чтобы
Болотов об этом узнал не от меня... Хотя я  сомневаюсь,  чтобы  он  сильно
упорствовал, особенно после истории с рукописью и гибели Булавина.  Он,  в
общем, нормальный человек... Как только ему станут известны подробности...
Нет, Саша, ты напрасно волнуешься за меня. Со мной все будет в порядке,  а
вот с тобой...
   - Что со мной? - удивился Кремнев.
   Васильев помолчал:
   - Считаешь ли ты гибель Зорина и Булавина достаточной  компенсацией  за
смерть Шатилова?
   - Нет, - сразу сказал Кремнев.
   - Вот именно, нет... Но они - главные виновники.  Кроме  того,  Булавин
был косвенно повинен в убийстве твоей жены,  а  Зорин  сыграл  трагическую
роль в жизни той женщины, Зои Богушевской... Не хватит ли их двоих,  Саша?
Бегать по Москве, отлавливая шестерок, очень рискованно, а ты отвечаешь не
только за себя. - Васильев взглянул на Иру. - Ты просил совета, и вот  мой
совет: возвращайся в Санкт-Петербург.
   Ира крепче обняла Кремнева, прижалась  к  нему.  Она  молчала,  но  это
молчание было красноречивее слов.
   И Кремнев понял. Стиснув девушку в  ответном  объятии,  он  проговорил,
глядя Васильеву прямо в глаза:
   - Да, Виктор Дмитриевич. Я возвращаюсь.



ЭПИЛОГ. ЗОНА ПРОНИКНОВЕНИЯ-2


   Москва, январь 1999 года

   Лаборатория  N_1б,  помещавшаяся  в  подвале,  уживалась  в   известном
научно-исследовательском  институте  на  птичьих  правах.   Ее   небольшой
коллектив, состоявший из  молодых  энтузиастов,  занимался  исследованиями
торсионных  полей,  существование  коих  еще  никем  не   было   доказано.
Руководство института со скрипом финансировало работы  по  изучению  того,
что то ли есть, то  ли  нет,  и  грозилось  вообще  прикрыть  лабораторию.
Спасали только время от  времени  появлявшиеся  в  западных  журналах  (со
ссылками на засекреченные источники) сообщения о подобных работах, успешно
ведущихся в США и других странах.  Но  поди  проверь  такие  источники!  И
лаборатория N_1б балансировала на грани закрытия.
   Ночью девятнадцатого января,  когда  произошла  авария,  в  лаборатории
корпел над приборами лишь физик-аспирант Юра Гладилин. Он не уходил домой,
потому что хотел во что бы то ни  стало  именно  сегодня  завершить  давно
задуманный эксперимент... Собственно, авария была  пустяковая,  не  авария
даже, а перегрузка электронных цепей.  С  треском  вылетела  пара  опытных
микросхем, расплавилось несколько проводов, поискрило  кое-где  -  и  все.
Происшествие никак не отразилось  на  энергоснабжении  института,  свет  в
вестибюле не погас. Поэтому пожилой  вахтер,  пенсионер  Илья  Савельевич,
стерегущий  покой  ученых  не  первый  год,  мог  хорошо  разглядеть  лицо
торопливо прошагавшего мимо  него  Гладилина.  Юра  покидал  институт  без
шапки, в распахнутом  пальто,  а  о  выражении  его  глаз  старичок-вахтер
вспоминал еще  долго.  В  обычно  спокойных,  немного  насмешливых  глазах
аспиранта метался ужас и стыла  беспредельная  тоска.  Так  мог  выглядеть
человек, внезапно заглянувший в Бездну, куда никому из  живых  заглядывать
не дано.
   Юра Гладилин имел  в  институте  репутацию  рассудительного  ироничного
скептика  -  из  тех,  кто  и  в  реальности  телеграфного  столба   будет
сомневаться, пока не потрогает его  руками.  Невозмутимый,  основательный,
нечуждый  некоторой  доли  научной  романтики   (но   в   строгих   рамках
экспериментальных  доказательств!)  -  таким  знала  его  и   беспредельно
влюбленная в него жена. Она была буквально потрясена,  когда  он  предстал
перед ней в третьем часу утра со спутанными волосами, в которых  искрились
тающие снежинки, с безумным блуждающим взглядом.
   В ту ночь Юра так и не вымолвил ни слова о  том,  что  его  испугало  и
встревожило. Лишь  к  вечеру  следующего  дня  (на  работу  он  не  пошел,
отговорился по телефону переутомлением и недомоганием) Гладилин  рассказал
Тане все.
   - Ты ведь помнишь, - спросил он, прикладываясь  к  чашке  с  обжигающим
чаем, - над чем мы  с  Володей  Бажиным  работали?  Торсионный  анализатор
молекулярного спектра.
   - Да, конечно, - неуверенным тоном подтвердила Татьяна. Она не страдала
забывчивостью,  но  для  нее,  записного  гуманитария,  слова  "торсионный
анализатор" звучали шаманским заклинанием.
   - Так вот... Вчера Бажин ушел домой, а мне  очень  хотелось  одну  нашу
догадку проверить... Если в экспериментальном генераторе торсионного  поля
удалить одну микросхему и заменить ее  на...  Впрочем,  это  не  важно.  Я
произвел замену и продолжал работу за компьютером. Изредка я поглядывал на
экран торсионного приемника, где можно  было  визуально  проконтролировать
результат после  полной  загрузки  системы.  Но  что-то  пошло  не  так...
Ошиблись ли мы в расчетах, или я напортачил с монтажом  схемы,  или...  Не
знаю. В общем, сначала запахло горелой изоляцией, потом послышались резкие
щелчки - знаешь, как  у  автоматических  предохранителей,  хотя  у  нас  в
лаборатории   таких   нет.   Искры   посыпались...    Я    повернулся    к
распределительному щиту,  чтобы  прекратить  подачу  электрического  тока.
Таня, я точно помню, что вырубил этот проклятый ток,  черт  побери!  Да  и
тумблер потом оказался в нижнем положении! Это я  заметил,  когда  уходил,
хотя мне было крепко не до тумблера...
   - Успокойся, - нежно сказала Таня. - Ну, вырубил, и дальше что?
   - А ничего! В смысле, ничего  не  изменилось,  все  так  же  щелкало  и
искрило - в обесточенной-то схеме! Ну а потом я  посмотрел  на  торсионный
монитор.
   Здесь Гладилин надолго умолк и только после новой чашки  чая  заговорил
снова:
   - Там было изображение... Но не совсем там. Когда ты смотришь на  экран
телевизора или компьютера, все происходит за стеклом и ты четко  осознаешь
это, верно? А тут стекло будто растворилось. То, что я видел,  было  очень
ярким и рельефным, объемным. Я будто бы находился  и  перед  монитором,  и
внутри него, и  там,  где...  Словом,  был  как  бы  среди  этих  событий,
участвовал в них.
   - Как в стереофильме?
   - Намного реальнее. Я даже запахи  помню.  Ну,  насчет  запахов,  может
быть, это моя фантазия, но в лаборатории-то воняло  горелой  изоляцией!  А
такой аромат перебить... Гм...
   - Но что ты видел? - Таня придвинулась  к  Гладилину,  ощущая,  как  ей
передается его возбуждение.
   - Сначала - город... Или что-то похожее,  словно  с  высоты,  метров  с
тридцати. Ряды одинаковых домов, очень унылых,  типа  бараков.  Правильная
геометрическая планировка. Город под сумеречным  небом,  таким  тоскливым,
точно там никогда солнца и не бывает. И вся картина невыносимо  тоскливая,
печальная.  Пейзажи  вокруг  вроде  бы  осенние,  но  осень  эта  какая-то
окончательная, про такую Пушкин не написал бы "Очей  очарованье".  Деревья
неподвижные, как из гипса, ни ветерка. Листья мрачных, пугающих тонов. Вот
там и пахло как-то жутко, словно в операционной или даже в  морге...  А  в
городе - никого на улицах, ни единого человека. Изображение двигалось, как
если бы я летел над городом. Иногда  видел  внизу  перевернутые,  разбитые
машины, одна машина горела... Потом я  увидел  другой  город,  или,  может
быть, другую часть того  же  города,  с  широкими  проспектами,  красивыми
особняками, фонтанами... Но и здесь царило полнейшее запустение.  Разбитые
окна, взломанные двери, мусор на улицах... И тоже нигде  никого.  А  затем
картина как-то быстро сместилась - там вообще все менялось  очень  быстро,
будто я  сидел  внутри  летательного  аппарата,  перемещавшегося  порой  с
огромной скоростью, почти мгновенно. Появились горы или скалы под  тем  же
давящим небом и темнота между ними. В эту темноту шли люди... Много людей,
наверное, человек двести. Я смотрел на них с высоты, сзади  и  под  углом.
Они  были  одеты  в  какие-то  серые  балахоны  с  капюшонами,   полностью
закрывающими головы.  Толпа  брела  в  едином  медленном  ритме,  с  низко
опущенными головами, и темнота поглощала людей. О господи! Это было похоже
на сошествие в ад.
   Гладилин перевел дыхание и продолжал:
   - Потом я очутился в каком-то зале, вероятно  подземном,  расположенном
на большой глубине, - почему-то у меня сложилось именно такое впечатление.
Тусклое освещение, много непонятной аппаратуры, разобранной на  части  или
просто покореженной. К стене жались люди, их лица  были  искажены  ужасом,
рты раскрыты. Вероятно, они кричали от страха, но я не слышал  криков.  На