, как  и  Зоя,  ощущал  возникшее  между  ними  хрупкое  равновесие
дистанции, готовое вот-вот истаять, подобно кусочку сахара в  кипятке.  Он
подошел  к  лестнице,  ведущей  на  второй  этаж,  и  сделал  вид,   будто
рассматривает декорированные под оникс пластиковые перила. Потом он сделал
несколько  робких  шагов  по  ступеням,  якобы  заинтересованный  рисунком
тяжелых драпировок. Это был плохой  выбор,  потому  что  лестница  вела  к
спальням. Теперь не имело значения, идти ли по ней дальше или возвращаться
назад: то и другое лишь подчеркнуло бы двусмысленность принятого  решения.
Кремнев стоял неподвижно, все еще изучая геометрический  рисунок,  глубоко
ему безразличный, но долго так продолжаться не могло. Высокое напряжение с
огромной разностью потенциалов обычно приводит к молниеносному разряду, но
сейчас сама Зоя  помогла  избежать  пронизывающего  электрического  удара,
неслышно подойдя к Кремневу  сзади.  Ей  показалось,  что  накопившаяся  в
воздухе энергия льется по шелковым рукавам ее лиловой блузки,  потрескивая
синими всполохами на кончиках пальцев. Кремнев не видел ее, не улавливал и
звук шагов, но он почувствовал ее запах, обольстительный и  опасный  запах
возбужденной женщины, открывающий все дороги беспечному и предостерегающий
мудрого.
   Кремнев  обернулся,  как  на  замедлившей  свой  стремительный  бег   в
кинопроекторе ленте. Он не сразу встретился взглядом с  женщиной.  Сначала
он   смотрел   поверх   ее   волос,   которые   и    ему    представлялись
наэлектризованными,  прямо  на  ту  гравюру,  что  изображала  кораблик  в
объятиях шторма. Потом  он  опустил  глаза,  погрузился  в  зачаровывающую
бездну темных зрачков. Зоя расстегивала пуговки на блузке одну за  другой,
как по велению гипнотизера. Под блузкой ничего не было  надето,  и,  когда
она соскользнула на пол, Кремнев оказался в полной власти ничем  более  не
сдерживаемого запаха и почти забытых - ибо он жил анахоретом -  визуальных
впечатлений, заставивших его дрожать. Вид маленькой красивой груди, словно
принадлежавшей  шестнадцатилетней  девушке,  с  набухшими  от   вожделения
коричнево-розовыми сосками, лишил его возможности сопротивляться. В то  же
время Кремнев странным образом находился будто бы вне  собственного  тела,
наблюдая из какого-то призрачного Зазеркалья движения не только своих рук,
но и своих эмоций. Второе - в нарастающей волне - обгоняло первое,  потому
что руки Кремнева всего лишь прикоснулись к талии женщины, и  она  тут  же
отстранила их.  Трепещущими  пальцами  она  расстегнула  замок  на  брюках
мужчины и опустилась на колени, на покрывающий  лестницу  мягкий  бордовый
ковер. Кончик ее языка, нежный и твердый, ласковый и жаждущий, пробежал по
изнемогающей мужской плоти, готовой взорваться изнутри. Кремнев  застонал,
когда требовательный язычок проник в сокровенное углубление  и  задержался
там, содрогаясь в чудесных вибрациях. Теперь все принадлежало  женщине,  и
она была  вольна  немедленно  довести  мужчину  до  экстаза  или  продлить
фантастический момент, прекрасное мгновенье настолько,  сколько  ей  будет
угодно. Ей хотелось тут же принять в себя горячий взрыв, но она сдержалась
из-за  жажды  более  сильной,  утоление  которой  ей  тогда  пришлось   бы
отсрочить. Ни на секунду не прекращая ласки язычком, она змеиным движением
освободилась от брюк и осталась совершенно обнаженной. Все было влажным  в
ее лоне, она истекала соком желания. Прерывисто  дыша,  она  гладила  сама
себя, потом тесно прижалась к Кремневу.  Он  немного  отстранился,  а  она
легла на ступени лицом вверх. Склонившись над ней, он  принялся  слизывать
сладкий сок, стекающий по внутренней поверхности  ее  бедер.  Извиваясь  в
полузабытьи, женщина раздела его совсем. Он подхватил ее на руки, понес  в
спальню. Тут было полутемно, задернутые занавеси пропускали мало света,  и
он включил рубиновый ночник, потому что хотел видеть ее всю.
   - Возьми меня, - прошептала она, откинувшись на подушках.
   Он  вошел  в  нее  плавно  и  мощно,  и   она   издала   сладострастный
полувздох-полустон. Он сам положил ее ладонь на пушистый треугольник внизу
ее живота. Принимая мужчину, она одновременно ласкала  себя,  и  это  было
восхитительно и для него... В захлестывающем наслаждении она закричала, но
ей хотелось еще и еще. Она  выскользнула  из-под  него,  перевернулась  на
гладком покрывале и встала на колени, упершись руками в деревянную  спинку
кровати. Он взял ее сзади, прижимаясь бедрами к упругому телу.
   - Не так... Выше, - попросила она тихо.
   Когда он брал ее так, как она хотела, она  кричала  уже  от  сладостной
боли, а он не мог дольше сдерживать себя. Ее третья волна стала  для  него
первой.
   Потом они отдыхали,  но  недолго.  Кремнев  лежал,  бездумно  глядя  на
матовые полушария потолочных светильников, когда женщина  вновь  принялась
возбуждать его руками и язычком. Ей не понадобилось очень уж  стараться...
Он целовал ее грудь, приподнимаясь на постели. Потом она легла на него,  и
они соединились в очередной раз - теперь он ласкал ее  плоть  пальцами  до
тех пор, пока она не уступила призыву  иного  вожделения.  И  они  лежали,
развернувшись друг к другу на сто восемьдесят градусов,  и  были  взаимные
ласки жадными  губами,  уносящие  прочь  любые  поползновения  рассудка  и
оставляющие на поверхности только чистые эмоции.
   И уже совершенно опустошенные, они  стояли  на  коленях  напротив  друг
друга в ванне, наполненной теплой водой, по ту сторону плотских желаний  и
тем не менее не в силах приказать своим рукам остановить ласки.
   За стеклянными створками  встроенного  в  стену  ванной  шкафа  нашлись
халаты. Кремнев надел синий, махровый,  а  Зое  достался  короткий  желтый
халатик,  расшитый  тропическими  орхидеями.  В  нем  она  выглядела   так
соблазнительно, что Кремнев остро пожалел  о  времени,  потребном  ему  на
восстановление сил.
   - Вы не сердитесь? - с милой непосредственностью спросила Зоя на кухне,
поставив чайник на плиту.
   - Это было несколько неожиданно, - пробурчал Кремнев в ответ. - Но если
кому и сердиться, так вам...
   Зоя лукаво улыбнулась:
   - Хотя мы и не пили брудершафт, не перейти ли нам на "ты"?
   - Иногда это труднее, чем заняться любовью...
   - Ладно, - вздохнула Зоя. - Пусть случится само собой.
   Кремнев не стремился анализировать свое поведение,  он  знал,  что  это
бессмысленно. То, что произошло, было полностью  за  пределами  разума,  в
иной реальности, точно в середину кассеты с симфонической  музыкой  кто-то
по  непонятной  причуде   записал   фрагмент   рок-н-ролльного   концерта,
обрывающий  пение  скрипок.  Дальше  -  та  же  симфония,  и  ворвавшегося
экстатичного рок-н-ролла больше нет... Можно  забыть  о  нем,  постараться
вытряхнуть его из растревоженной памяти,  даже  соединить  части  разъятой
симфонии в своем  воображении,  продолжив  мысленно  стертые  мелодические
линии. Можно сделать все, кроме одного - нельзя отрицать,  что  он  _был_,
этот вторгшийся фрагмент, и, когда он звучал, именно он  управлял  потоком
чувств, что бы там ни было записано на кассете до и после него.
   Зоя прикурила две сигареты, протянула одну Кремневу, положила  руку  на
его плечо.
   - Я исповедалась перед вами... Перед тобой, - сказала она. -  А  ты  не
хочешь рассказать мне о себе... Хоть что-нибудь?
   - Не сейчас. Скрывать мне в общем нечего, да только моя история намного
печальнее... твоей, особенно финал. И ничего романтического.
   - Я просто хотела...
   - Да, да. Пожалуйста, не обижайся. Не думаю, что вот прямо в эту минуту
из меня получится приличный мемуарист. Позвони-ка лучше еще раз Мартову.
   На кухонной стене висел второй телефонный аппарат. Зоя набрала номер, и
теперь ей ответили.



33

   Люди пропадали бесследно.
   Вообще-то, подобные события, к несчастью, не так уж редки в российских,
да и не только в российских, городах. Не проходит дня, чтобы в милицейских
сводках не сообщалось о пропавших без  вести.  За  год  в  каждом  крупном
городе исчезают до нескольких  сот  человек.  Причины  различны.  Здесь  и
криминал (как правило, автовладельцы и  бывшие  хозяева  приватизированных
квартир), и потерявшие память старики, и подавшиеся в бега от большого ума
юнцы и девицы, и  загулявшие  пьяницы...  Некоторых  находят,  живыми  или
мертвыми, судьба других так и остается загадкой навсегда.
   Но чтобы человека начали искать, нужно заявление об  его  исчезновении.
Нужно, чтобы кто-то беспокоился о нем: семья,  знакомые,  сослуживцы...  А
если пропадает бомж или прибывшая на заработки из  провинции  проститутка,
едва ли кто-нибудь хватится. Поэтому  сведения  о  подобных  исчезновениях
фигурируют в милицейских отчетах крайне редко.
   Осенью 1998 года такие случаи множились как  никогда.  Они  не  портили
милицейскую статистику именно потому, что не было  заявлений,  а  те,  что
все-таки  были,  исходили  от  не  заслуживающих  ни   малейшего   доверия
персонажей. Но если бы какой-то дотошный социолог задался  целью  провести
исследования в маргинальных слоях общества в этот период,  он  получил  бы
обескураживающие данные.
   Такого воображаемого социолога удивило бы  не  только  резко  возросшее
количество исчезновений, но и  другие  аспекты.  Во-первых,  пропадали  не
просто какие-то  проститутки  и  бомжи,  а  в  основном  -  в  подавляющем
большинстве - люди, что-то представлявшие из  себя  в  прошлом  и  еще  не
окончательно  опустившиеся  на  дно   в   настоящем,   те,   которые   при
соответствующих условиях могли восстановить себя как личности.  Исключение
составляли бандиты из мелкого криминалитета или крепкие  парни,  прошедшие
горячие точки и  готовые  заняться  чем  угодно,  невзирая  на  писаные  и
неписаные законы. Кстати, как раз об этой категории  заявлений  в  милицию
поступало немало, ведь многие из них не утратили социальных связей. Но кто
станет  всерьез  разыскивать  людей,   постоянно   обретающихся   в   мире
перестрелок и разборок, где человеческая жизнь не стоит ни гроша?
   Второй  особенностью,  могущей  привести   вымышленного   социолога   в
замешательство,  являлась  цикличность  исчезновений.  Неделю  или  две  в
пестрой среде маргиналов не происходило ничего необычного (конечно,  с  их
точки зрения, сильно отличающейся от точки зрения нормального обывателя!).
Зато в определенный день многие из них пропадали без всякого следа,  точно
их поманил волшебной дудочкой таинственный крысолов. Это не значит, что  в
некий прекрасный вечер клиенты приходили в бордель и не заставали  там  ни
одной  проститутки,  а  какой-нибудь  из  вокзалов   мистическим   образом
освобождался от бомжей. Москва - большой город,  и  вопреки  классическому
правилу драматургии исчезновения случались с соблюдением единства времени,
но без соблюдения единства места. Люди пропадали в разных районах,  иногда
очень далеко отстоящих друг от друга, по одному или по двое -  словом,  не
привлекая внимания.
   Была еще и третья особенность,  не  менее  странная,  чем  первые  две.
Обыкновенно, если среди проституток, бомжей  или  бандитов  вдруг  кого-то
недосчитываются, можно  почти  на  сто  процентов  утверждать,  что  этого
человека нет в живых. Порой  трупы  случайно  обнаруживают,  а  порой  они
догнивают где-нибудь в канализационных подземельях или на мусорных свалках
по частям, если убийцы дают себе труд от них избавиться. Осенью 1998  года
в Москве находили не больше и не меньше неопознанных останков, чем в любой
другой  послеперестроечный  год.  Количество   исчезновений   стремительно
возросло, а количество трупов не изменилось! Что  мог  бы  решить  в  этой
ситуации выдуманный дотошный социолог? Очевидно, он бы оперировал с  двумя
версиями. Первая - кто-то по загадочной причине, с непонятной целью  и  по
неизвестной схеме уничтожает определенных обитателей  дна,  ловко  скрывая
тела жертв. Но такая версия не выдерживала критики даже как первоначальное
предположение, ибо тут пришлось бы действовать целой организации, а в этом
случае какие-то факты всплыли бы  неминуемо.  Секреты,  известные  многим,
недолго  остаются  тайной  для   всех.   Идея   о   похищении   маргиналов
инопланетянами и та выглядела бы менее экстравагантной.
   Вторая версия - о том,  что  все  эти  люди  живы  и  покидают  столицу
добровольно,  -  смотрелась  куда  убедительнее.  В  ней   заключалось   и
дополнительное объяснение редких обращений  в  милицию.  Ведь,  уезжая  по
собственной воле,  человек  всегда  мог  рассказать  об  этом  знакомым  и
представить ложную или истинную причину отъезда.
   Это рассуждение было  бы  последним  в  цепи,  выстроенной  социологом.
Проверить свою догадку он не смог бы никаким образом, ведь ему пришлось бы
объездить всю страну, чтобы найти этих людей там,  куда  они  отправились.
Расспросы не помогли бы ему, потому что каждый из исчезнувших мог  назвать
произвольный пункт  назначения  или  вовсе  помалкивать  в  своем  близком
окружении... Но далеко ли могли уехать люди, у большинства  из  которых  и
паспортов-то не было, не говоря о деньгах?
   Впрочем,  никто  из  реальных  социологов  такими   исследованиями   не
занимался. А раз так, логично будет сделать следующий шаг и представить на
месте  социолога   сотрудника   некоей   сверхинформированной   спецслужбы
(разумеется, тоже вымышленной), располагающей  точными  данными  обо  всех
перемещениях  людей  в  России  и  за  ее  пределами.  Посидев  за  своими
суперкомпьютерами, он выяснил бы,  что  ни  один  из  пропавших  в  Москве
маргиналов нигде не объявлялся.
   Итак, их нельзя было обнаружить ни среди мертвых, ни среди живых. Такое
положение вещей никого не настораживало, потому что никто не интересовался
этими людьми, никому не было до них дела. А ведь эти странные исчезновения
что-то означали, служили предвестием каких-то  назревающих  событий...  Но
любую загадку можно разгадать лишь тогда, когда  кто-то  возьмется  искать
решение, а  прежде  чем  его  искать,  необходимо  сформулировать  условия
задачи. Сделать это  позволило  бы  сведение  воедино  сотен  разрозненных
деталей... Что, пожалуй, под силу  только  _воображаемому_  социологу  или
представителю  _вымышленной_  спецслужбы.  Тем  же,  кто  живет   в   мире
действительном, попросту не от чего было бы оттолкнуться.
   Люди   пропадали   бесследно,   и   это   могло   бы   стать    грозным
предупреждением... Это и _было_ грозным предупреждением, которого, однако,
никто не услышал.



34

   Синий "фольксваген", куда только что сел Олег Мальцев, стоял у обочины.
Кроме  Мальцева  и  Зорина,  в  машине  никого  не  было.  Мужчины   молча
разглядывали друг друга - Зорин с любопытством, Мальцев со страхом. Но чем
дольше  всматривался  Олег  в  интеллигентное  лицо  человека   за   рулем
"фольксвагена", в его  спокойные  глаза  за  стеклами  очков,  тем  меньше
боялся. По крайней мере,  _этот_  стрелять  не  станет.  Он  может  отдать
приказ, но он явно не из тех, кто лично пачкает руки в крови.
   Зорин первым нарушил тишину высокого напряжения:
   - Итак, юноша... Вижу, вы моему предупреждению не вняли.
   Олег мгновенно узнал голос - тот, что говорил с ним по телефону.
   - Кто вы такой и что вам нужно? - выдал Мальцев не слишком оригинальную
реплику.
   - Не так просто объяснить, кто я такой, - был ответ. -  Если  я  скажу,
что меня зовут Владимир Сергеевич Зорин и я работаю в  Министерстве  путей
сообщения, вам этого будет недостаточно, верно?
   - Верно, - храбро согласился Мальцев.
   - А потому оставим пока этот запутанный  вопрос  и  перейдем  сразу  ко
второму пункту. Что мне нужно? Раньше, как вы понимаете, я хотел, чтобы вы
прекратили исторические раскопки. Теперь я убедился, что прислушиваться  к
добрым советам вы не склонны. Ну что же, это, пожалуй, и неплохо...
   - Да? - вымолвил Мальцев несколько обескураженно.
   - Да. Вы человек упрямый, Олег... Просто так от вас не отделаться.
   - И что дальше? Пуля в затылок?
   - Вот тебе раз, - изумился Владимир Сергеевич. - Возможно, я и похож на
убийцу, оставляю это на вашей совести... Но будь я таковым, зачем стал  бы
с вами беседовать?
   - Гм... Логично.
   - Слава богу. Так вот, Олег, вы стремитесь прояснить судьбу Сретенского
и Кудрявцевой. Вас интересует только это, правильно?
   - Ну, в общем...
   - И лишь поэтому вы копаете  под  "Сторожку",  чем  создаете  для  меня
проблему. Именно сейчас мне крайне невыгоден шум вокруг "Сторожки",  а  вы
как булыжник в тихое озеро - плюх, подняли волну... Сами вы  для  меня  не
опасны, у вас нет шансов докопаться до истины. А ну  как  кто-то  из  тех,
кого  вы  взбудоражили,  затеет  собственную  игру   в   сыщиков?   Фигура
посерьезнее вас? Я не волшебник, чтобы быть везде одновременно и  за  всем
уследить.
   - Ну, документы-то из музея вы украсть успели, - заметил Мальцев.
   - И не только их, - уточнил Зорин. - Пока вы не нанесли ощутимого вреда
и ситуация под контролем... Но вашу  детективную  деятельность  необходимо
остановить. Кто знает, что взбредет вам в голову завтра и к  кому  вы  еще
сунетесь?
   В голосе Зорина не было угрожающих интонаций - он говорил  так,  словно
собирался обсудить с Мальцевым трудное положение, в которое попали оба,  и
совместно найти выход.
   - Честное слово, - продолжал он, - я настроен к вам вполне  дружелюбно.
По-моему, было  бы  несправедливо  запугивать  вас  и  лишать  возможности
узнать, что же случилось с вашими друзьями...
   - Интересный поворот, - сказал Олег, недоверчиво слушавший Зорина.
   - Я хочу, чтобы вы играли на моей стороне.
   - Вот как? А в какую игру, если не в сыщиков?
   Зорин слегка пожал плечами:
   - Видимо, я неточно выразился. Игры тут, собственно,  никакой  нет,  во
всяком случае для вас. Но, наблюдая за вами, я проникся к вам определенной
симпатией. Я хочу избавить вас от незавидной участи...
   - Ого! - воскликнул Мальцев. - От  какой  же?  От  пули,  которой  меня
жаждут угостить ваши подручные?  Так  дайте  им  приказ  оставить  меня  в
покое...
   -  Нет,  вы  неисправимы,  -  рассмеялся  Зорин.   -   Окончательно   и
бесповоротно записали меня в гангстеры... Поверьте, Олег, никто не получал
от меня приказа стрелять в вас и тому подобное, поэтому и отменять нечего.
   - Тогда в чем дело?
   - Если я расскажу всю правду, перемещусь в ваших  глазах  из  категории
преступных боссов в категорию сумасшедших...  Лучше  вам  увидеть  самому.
Олег, давайте заключим джентльменское соглашение.
   - Какое?
   - Вы прерываете розыски на неделю. Ровно через семь дней я  звоню  вам,
мы встречаемся, и я  раскрываю  вам  загадку  исчезновения  Сретенского  и
Кудрявцевой.
   - А за эту неделю вы...
   - Послушайте, - раздраженно перебил Зорин, - кажется, я напрасно тут  с
вами бьюсь, теряю время. Поймите, выбора  у  вас  нет.  Вы  -  пушинка  на
ладони, требуется только дунуть. И  если  уж  я  с  вами  канителюсь,  так
потому, что нуждаюсь в людях вашего склада. Я  говорил,  что  хочу  спасти
вас, и это так, а от чего - вам знать рано. Однако, если вы  предпочитаете
становиться в третью позицию и изображать Чайльд Гарольда,  воля  ваша.  Я
без вас худо-бедно обойдусь, а вы без меня  -  нет.  Господи,  как  я  мог
предвидеть, что вы такой дурак...
   Сердитая тирада Зорина возродила в Олеге  совсем  было  угасший  страх.
Разумеется, нелепо  и  пытаться  разговаривать  почти  на  равных  с  этим
таинственным  человеком,  выторговывать  какие-то  неопределенные  выгоды.
Зорин прав, он больше чем прав. Мальцев даже  не  пушинка  на  ладони,  он
крохотная букашка на ярко  освещенном  предметном  столике  микроскопа,  и
каждое его движение отлично видно тем, приникшим к окуляру...
   Да и не ошибается ли Олег, считая, что Зорину важно лишь выиграть  семь
дней? Ведь  у  Мальцева,  в  сущности,  равные  основания  для  доверия  и
недоверия, то есть никаких.
   Зорин сидел, положив руки на обод ру