ой
друг, Юрий Шатилов. Кстати, как вы его нашли?
   - Посты дорожной инспекции... Номера машин, проезжавших в  то  время...
Остальное нетрудно...
   - Ясно. Итак,  вы  отправили  к  Шатилову  боевиков  с  целью  вторично
выкрасть Марину. Зорину такой расклад не подходил. Ведь он не знал, какими
именно комментариями  снабдил  Стрельников  рукопись  Гетца!  А  если  тот
все-таки докопался до подделки? Да и в любом случае-Зорину было  бы  не  в
пример удобнее манипулировать вами, заполучи он рукопись  раньше  вас.  О,
ему смертельно хотелось сделать это, но пока он был  бессилен...  И  снова
вмешался случай,  но  теперь  сыграл  на  его  стороне.  Ваши  бандиты  не
располагали фотографией Марины, только описанием внешности. И  вместо  нее
похитили Иру Матвееву... Ошибка выяснилась быстро. От Иры  вы  узнали  обо
мне и решили воспользоваться ситуацией. И то верно: кого еще и  подключать
к поискам рукописи, если не бывшего сотрудника КГБ, способного действовать
независимо и кровно заинтересованного  в  успехе?  И  вот  тут  Зорин  вас
опередил. Он прислал мне записку в гостиницу от неведомого доброжелателя о
том, где искать Иру. Я купился, вместо Иры освободил как  будто  из  плена
Богушевскую и угодил в их западню. А вам он успешно вешал лапшу на уши  по
поводу поисков Кремнева...
   Оценив беглым взглядом состояние Булавина (шум  и  ярость,  прибегая  к
выражению Фолкнера), Кремнев продолжал:
   - Мне следовало догадаться раньше. Уж очень просто и легко получилось у
меня с так называемым освобождением Богушевской,  слишком  настойчиво  она
навязывала  мне  Мартова...  То  есть  Зорина,  как  я  узнал   потом   из
видеокассеты. Но  серьезные  подозрения  появились  у  меня  только  после
нападения ваших ребят на квартиру Игоря Зимина. Это ведь я их  потрепал...
Вам  удалось  вычислить  Игоря  позже,  чем  мне,  но  все-таки   удалось.
Зорин-Мартов не принял участия в схватке, отсиделся в ванной.  Почему?  На
труса он  не  похож.  Значит,  подумал  я,  его  не  должны  были  видеть,
опознать... Я проследил его  до  вашего  дома,  забрался  сюда,  переписал
видеокассету... Ну, а потом побеседовал с Калиновой  и  разыскал  рукопись
Гетца. Вот и все. Я нигде не ошибся?
   - Вряд ли, - хмуро уронил Булавин.
   - Тогда рискну сделать еще  одно  предположение.  В  рукописи  Гетца  -
точнее, в фальшивке Зорина - говорится  о  каких-то  будущих  переменах  в
России, но дата этих перемен вычислению не поддается. Полагаю,  в  этом  и
заключается смысл аферы. Пользуясь вашим доверием  к  пророчествам  Гетца,
Зорин намеревался предъявить  вам  якобы  расшифрованную  им  дату,  чтобы
заставить вас сделать что-то, и не когда угодно, а в  строго  определенное
время.  Даже  если  вы  не  совсем  готовы  к  этому...   Или,   наоборот,
отсрочить... Но что?
   На лице Булавина отразились внутренние борения. Он не  отрывал  взгляда
от пистолета Кремнева и словно пытался собраться с мыслями.
   - Болотов, - произнес он наконец. - Только это.
   - Поясните.
   -  Генерал  Болотов,  популярный  политик...  Некоторые  называют   его
экстремистом... Моя организация поддерживает его, планируется переворот...
И теперь я понимаю второй смысл преступления в Нижельске, каким его  видел
Зорин.
   - Второй смысл?
   - Конечно! Ведь можно было исполнить и менее кровавое  пророчество,  но
это - на руку Болотову. Дестабилизация обстановки. Чем хуже в России,  тем
лучше.
   - Да, возможно. Но значит, вы имеете на Болотова изрядное влияние?
   - Смею утверждать, что да. Без меня и моей организации он - ничто.
   - Следовательно, назначение даты переворота в немалой  степени  зависит
от вас?
   - В решающей степени.
   -  Вот  как...  Но  зачем  Зорину  потребовалось   устраивать   попытку
переворота именно в какой-то конкретный день?  Почему  это  для  него  так
важно, что он пустился во все тяжкие? Если ему нужен  переворот,  казалось
бы, не все ли равно когда... Почему, Евгений Дмитриевич?
   - Понятия не имею.
   Кремневу показалось, что снаружи слышен какой-то подозрительный  шорох.
Он быстро подошел к открытому окну, выглянул. Все как будто спокойно...
   - Он лжет, - раздался голос за его спиной.
   Стремительно обернувшись, Кремнев увидел стоявшего в  дверях  Зорина  с
массивным пистолетом "шварцлозе" в руке.
   - Извините, что подслушал вашу беседу, - сказал Зорин с усмешкой. -  Во
всяком случае, часть ее. Евгений Дмитриевич, этот человек  лжет.  Так  как
книга у нас, он нам больше  не  нужен,  но  прежде  чем  отправить  его  в
компанию профессору Стрельникову, я хочу, чтобы он признался во лжи.
   - Во-первых, - ответил Кремнев, собственный пистолет которого снова был
направлен на Булавина, - подслушивать некрасиво,  как  отмечал  еще  Оскар
Уайльд. Во-вторых, зачем мне признаваться в чем бы то  ни  было,  если  вы
собираетесь меня застрелить? Будь вы священником, тогда понятно...
   - Вы забыли об Ире Матвеевой, -  объяснил  Зорин.  -  Ей-то  ради  чего
умирать? Скажите правду, и мы отпустим ее, даю вам слово.
   - _Ваше_ слово? - Язвительности Кремнева позавидовал бы и Вольтер.
   - Других гарантий  у  вас  все  равно  не  будет.  Расскажите,  как  вы
заставили Калинову дать ложные  показания...  Деньги,  угрозы?  А  как  вы
состряпали лжедоказательства подделки  рукописи  Гетца?  Подумать  только!
Крупнейший ученый Стрельников считал ее подлинной,  а  еще  более  крупный
ученый Кремнев придерживается иного мнения.
   - Я придерживаюсь здравого смысла,  -  произнес  Кремнев,  с  отчаянием
наблюдая, как меняется лицо Булавина. Евгений Дмитриевич уже сомневался  в
том, во что поверил минуту назад... Конечно. Ему куда привычнее и уютнее в
мире  устоявшихся  предубеждений,  чем  в  слепящих   лучах   безжалостной
реальности, под которые его подставил Кремнев.
   Перемены в лице Булавина  заметил  и  Зорин.  Он  заранее  торжествовал
победу.
   - Да бросьте вы пистолет, Александр Андреевич,  -  небрежно  проговорил
он. - Это опасная игрушка... Для вас. Допустим, вы успеете застрелить  нас
обоих, и что? Иру вам никогда не найти. У вас просто не хватит  времени  -
ее сразу убьют, как только узнают о нашей смерти. Единственный шанс спасти
ее - правда... Бросьте оружие!
   Последние  два  слова  прозвучали  как  удар  хлыста.  У  Кремнева   не
оставалось выбора - он уронил пистолет на  ковер.  Его  держали  за  горло
мертвой хваткой - Ира у них, а стало быть, у них и  все  козыри.  Ситуация
десятилетней давности во всей  красе...  Можно  ли  избежать  аналогичного
финала? Какие найти слова, как себя вести?
   Впрочем, было уже поздно. Зорин не без  оснований  решил,  что  одержал
верх в  психологическом  поединке,  и  теперь  жаждал  подвести  черту.  С
Булавиным он справится и без признаний Кремнева.
   -  Итак,  вы  отказываетесь  от  исповеди.  -  Голос   Зорина   отливал
колокольным металлом. - Черт с вами... Ваше вранье и так очевидно.
   Ко лбу Кремнева поднялся ствол "шварцлозе"...
   Грянул выстрел.



14

   Хотя Сретенский и уверял Аню Кудрявцеву, что запоминает все повороты  и
тупики хитроумного лабиринта, на обратном пути он  заблудился.  Достаточно
было лишь однажды свернуть не там... И  потянулись  бесконечные  километры
одинаковых коридоров гигантского подземелья,  как  в  старой  компьютерной
игре  "Вольфенштайн".  Аня  и  Сретенский  очень  устали.  Они  почти   не
разговаривали. Девушка давно потеряла где-то свой синий халат,  Сретенский
освободился от тяжелой и душной формы и остался в  комбинезоне,  в  карман
которого не забыл запихнуть пистолет.  У  них  не  было  никакого  четкого
плана, им хотелось просто вырваться к солнечному  свету.  Небольшой  запас
провизии и воды, какой они смогли унести с собой, подходил к концу, потому
что ни у Сретенского, ни тем более у  Ани  не  хватало  сил  противостоять
голоду и жажде и разумно экономить. Дважды они слышали неопределенный  шум
в безмолвии коридоров, бросались туда в надежде, что  шум  доносит  сверху
система вентиляции, открывали двери, но их ждало разочарование.  В  первый
раз это была странная машина, пыхтящая в пустом зале. Видимо, что бы здесь
ни случилось, о ней забыли второпях, и она работала  вот  уже  много  лет,
питаемая какой-то неиссякаемой энергией. А во второй раз Аня и  Сретенский
попали  в  совершенно  темный  тоннель,  где  ворочалось  и  ухало  что-то
огромное, незримое во мраке -  скорее  живое  существо,  нежели  механизм.
Звуки, производимые чудовищем, не вызывали  желания  познакомиться  с  ним
поближе. Сретенский и Аня кинулись прочь от страшного места.
   Наконец что-то начало меняться вокруг. Поворотов и дверей стало меньше,
как  и  осветительных  трубок.  Коридоры  тонули  в  полутьме,  полы  были
выщерблены,  стены  кое-где  ковром  покрывала  растительность  вроде  мха
синеватого оттенка. В  центре  одной  двери  зиял  звездообразный  пролом,
вокруг него виднелись глубокие борозды, словно следы  мощных  когтей.  Эта
часть подземелья была заброшена, вероятно, значительно раньше остальных.
   Вскоре дорогу перегородила вертикальная решетка, запертая на  замок.  В
глаза бросалась жестяная табличка с большими черными буквами:

   СЕКТОР ОБЕСПЕЧЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ
   ТРЕТЬЕ КРЫЛО
   СТАНДАРТНАЯ КАТЕГОРИЯ А1
   ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК

   За решеткой  темнела  пустая  полуразвалившаяся  будка  с  застекленным
окошком.
   - Пропуск предъявлять некому, - сказал Сретенский и выстрелил в замок.
   Пуля с визгом  отрикошетила.  Этого  единственного  выстрела  оказалось
достаточно, чтобы металлическая пластина с другой стороны замка отвалилась
напрочь. Сретенский толкнул решетку, несмазанные петли заскрипели.
   В новом коридоре уже не было никаких дверей. Он  плавно  поворачивал  и
уходил куда-то в полную темноту.
   - Я боюсь, - прошептала Аня, вцепившись в руку Сретенского. -  Пойдемте
обратно...
   - Подожди. Вон там, видишь?
   Он указывал на блестящие скобы, прикрепленные к стене немного  впереди.
Они вели наверх, в скудно освещенный круглый колодец.
   - Ты как, сумеешь подняться? - заботливо  спросил  Андрей  Иванович.  -
Куда бы мы ни попали, все-таки ближе к поверхности...
   - Сумею, - твердо ответила  Аня.  -  Все  что  угодно  сумею,  лишь  бы
выбраться отсюда...
   Но сначала им пришлось доесть и допить все, что оставалось, потому  что
их совсем не привлекала перспектива карабкаться вверх с лишним весом банок
и бутылок, рассованных по карманам и за пазухой.
   Аня пошла первой. Метров десять подъема она одолела неожиданно легко, и
только потом усталость дала о себе знать.  Заболели  мышцы  рук  и  спины,
каждая следующая скоба преодолевалась с трудом.  В  колодце  отвратительно
пахло  сухой  кирпичной  пылью,  она  мешала   дышать.   Некоторые   плохо
закрепленные скобы шатались, а одна даже отвалилась, и Аня едва не рухнула
на ползущего следом Сретенского. К счастью, она вовремя успела  схватиться
за другую скобу.
   Когда девушка совершенно  обессилела,  выматывающий  подъем  подошел  к
концу. Над головой Ани нависала укрепленная радиальными распорками  крышка
люка. Если этот люк не удастся открыть, придется спускаться, а о спуске  и
думать-то не хотелось.
   Продемонстрировав чудеса  акробатики,  Сретенский  протиснулся  к  люку
рядом с Аней. Задачу могла облегчить  толстая  труба,  торчащая  здесь  из
кирпичной кладки. Сретенский плотно обхватил  ее  ладонью,  подтянулся  на
одной руке и уперся головой в люк. Девушка помогала ему в меру своих  сил,
которые были на исходе.
   Тяжелая крышка не поддавалась. Казалось уже, что  отчаянные  усилия  не
принесут результата, но в конце концов послышался  глухой  щелчок,  сверху
посыпалась труха и  люк  сдвинулся  на  пару  сантиметров.  Воодушевленный
Сретенский поднажал еще, вытолкнул крышку и равномерными толчками заставил
ее отползти в сторону. Затем он подсадил Аню и вслед за  ней  выкарабкался
из шахты.
   Они стояли в длинном коридоре, совсем  не  похожем  на  те,  подземные.
Здесь солнце вливалось через большие окна, весело играя на  никелированных
ручках дверей и рисуя светлые прямоугольники на  крытом  линолеумом  полу.
Неужели утреннее солнце,  подумал  Сретенский  с  изумлением,  неужели  мы
провели внизу целые сутки?
   Аня жадно впитывала  солнечный  свет.  Она  радовалась,  как  маленькая
девочка, получившая в подарок восхитительный воздушный шар,  а  между  тем
повода для ликования не было. Этот новый коридор не выглядел  заброшенным,
где-то наверняка есть люди, и  едва  ли  встреча  с  ними  сулит  что-либо
хорошее.
   Люди не замедлили появиться. Как только Сретенский вернул  крышку  люка
на место, из-за поворота показались  двое,  мужчина  и  женщина.  Они  шли
неторопливо, мирно болтали  и  не  выказывали  никаких  эмоций  по  адресу
выходцев из подземелья, которых конечно же отлично видели.
   Сретенский стиснул в  кармане  рукоятку  пистолета.  Он  ни  при  каких
условиях не смог бы выстрелить в человека, вооруженного  или  нет,  а  вот
припугнуть - дело другое.
   Двое подошли совсем близко. Мужчина, дружелюбно улыбаясь,  обратился  к
Сретенскому:
   - Простите, вы не из шестой редакции? Вроде бы я видел вас там.
   Андрей Иванович ответил жестом, допускающим любое толкование.
   - Скажите, -  продолжал  мужчина,  приняв  жест  за  утвердительный,  -
Астахов сегодня вышел на работу? Он мне нужен, да боюсь, после  вчерашнего
от него мало толку... Увидите его, передайте - его искал  Поляков,  насчет
обзора по восточным штатам.
   Мужчина  одарил  Сретенского  (а   в   особенности   Аню)   еще   одной
очаровательной улыбкой, взял спутницу под локоть, и они спокойно двинулись
дальше, непринужденно беседуя.
   - Вот это да, - шепнул Ане Андрей Иванович. - Каждый день они, что  ли,
видят помятых личностей в истрепанных комбинезонах?
   - Ну,  если  вчера  в  шестой  редакции  шла  грандиозная  пьянка...  -
отозвалась девушка тоже шепотом. - Но где мы? В каком-то издательстве?
   Сретенский бросил взгляд на табличку, укрепленную на  ближайшей  двери.
"Зам. главного редактора А.А.Тихонов", - значилось там.
   - Похоже, - неуверенно сказал он, - но меня интересует другое.  Мы  все
еще в этом чертовом Фоксхоле  или  каким-то  образом  возвратились  домой?
Учитывая, как мы сюда - или туда - попали, меня бы это не удивило.
   Они зашагали  вдоль  коридора,  мимо  дверей  с  надписями  "Студия-1",
"Студия-2"  и  так  далее.  Возле  "Студии-3"  Сретенский  остановился   и
прислушался. Из-за двери доносился негромкий, но хорошо различимый голос с
отчетливыми интонациями радиодиктора.
   - Вы слушаете "Голос Америки" из Вашингтона. Через три минуты программа
"События и размышления", а потом Дейл  Кинг  познакомит  вас  с  тем,  как
работают выборные органы власти  в  Соединенных  Штатах  и  как  вместе  с
избирателями им удается преодолевать тяготы послевоенного времени. А  пока
послушайте   нержавеющую   балладу   "Металлики"   "The   Unforgiven"    -
"Непрощенный". Не правда ли, красота и  мощь  этого  лирического  эпика  -
неплохое противоядие от  мертвящей  скуки  песнопений  о  коммунистической
партии? С вами Джон Уиллис и "Металлика".
   Зазвучали вступительные  аккорды  "Непрощенного".  Сретенский  даже  не
пытался скрыть крайнего разочарования, хотя и прежде не очень-то  верил  в
волшебное возвращение.
   - Фоксхол, - произнес он с потемневшим лицом. - Образ врага...  Ну  что
же, если им хочется образа врага, они сейчас его увидят.
   - Что вы задумали? - всполошилась Аня.
   - Ничего особенного... Хочу немного прочистить  мозги  населению  этого
сонного царства НКВД.
   Как ни старалась Аня удержать разъяренного  Сретенского,  он  распахнул
дверь и ворвался в студию. Девушке ничего не оставалось,  как  последовать
за ним.
   В полутемном помещении  без  окон  подмигивали  индикаторы  электронной
аппаратуры, вращались бобины магнитофонов,  подпрыгивали  зеленые  лесенки
указателей уровня звука  на  дисплее  проигрывателя  компакт-дисков.  Трое
сотрудников радиостанции одновременно уставились на Сретенского и Аню.
   - Вырубай музыку к чертовой матери,  -  заорал  Сретенский,  размахивая
пистолетом. - Давай эфир!
   Вид  оружия  подействовал.  Сидевший  справа  молодой   человек   молча
развернулся к пульту, выключил "Металлику" и нажал какие-то кнопки.
   - Вы в эфире, - пролепетал он и ткнул пальцем в  микрофон.  -  Говорить
нужно сюда.
   - Отойдите к стене, - скомандовал Андрей Иванович. - Вон к той, чтобы я
вас видел!
   После того как приказ был выполнен, Сретенский сел в кресло и  притянул
микрофон к себе. В горле  у  него  мгновенно  пересохло,  и  он  заговорил
хрипло, как капитан пиратского брига:
   - Граждане Фоксхола... Или Российской Федерации, или Советского  Союза!
Как бы это ни называлось, вас обманывают. "Голос Америки" находится не  за
океаном, а в двух шагах от вас и является частью злостного надувательства,
как и война, которой никогда не было. Ваши руководители сеют  ненависть  к
несуществующему врагу, потому что так вами легче управлять. На самом  деле
окружающий вас мир выглядит совсем иначе...
   За спиной Сретенского загрохотали шаги. Андрей  Иванович  обернулся.  В
студию входили вооруженные парни в униформе НКВД.
   - Бросьте пистолет, - не приказал, а как-то  мягко  посоветовал  крепко
сложенный блондин в гражданской одежде, манеры  которого  выдавали  в  нем
старшего.
   Сретенский глубоко вздохнул. Его пистолет полетел  под  ноги  блондина.
Тот подобрал оружие, передал одному из своей команды.
   - Я с большим интересом выслушал начало вашей речи, Андрей Иванович,  -
сказал блондин с легчайшей иронией. - Собственно, вы могли бы  продолжать,
ведь передачи у нас  лишь  записываются  на  магнитофон,  а  в  эфир  идут
позже... Надо  отдать  вам  должное,  вы  довольно  быстро  разобрались  в
ситуации... Но вот выводы сделали неверные.
   - Как бы не так, - буркнул Сретенский.
   - Да нет, вы все правильно оценили,  но  поставили  не  на  ту  лошадь.
Почему-то вы решили, что вам с нами  не  по  пути.  Очень  преждевременный
вывод... Идемте,  Андрей  Иванович,  и  вы,  Аня.  Вы  узнаете  еще  много
удивительных вещей и, надеюсь, измените свое мнение.
   Вид  коротких  автоматов  в  руках  персонажей   в   униформе   говорил
красноречивее слов. Сретенскому оставалось  только  подняться  из  кресла,
успокаивающе приобнять Аню и выйти из студии под прицелом четырех стволов.



15

   Гордеев и Лаухина с разными чувствами наблюдали по монитору за  беседой
Ратомского с Мальцевым.  Старая  проститутка  не  вслушивалась  в  диалог,
содержание которого было ей абсолютно безразлично.  Украдкой  от  Гордеева
она  плотоядно  облизывалась,  прикидывая,  как  бы  затащить  Мальцева  в
постель. Только так, чтобы не узнал вездесущий Гордеев... Ведь он, как  ни
крути, - единственный источник ее власти и влияния, без  него  она  полный
ноль. Да ладно, не впервой...
   Михаил  Яковлевич,  напротив,  слушал  очень  внимательно,   придирчиво
оценивая реакцию Олега на каждое слово Ратомского. Затея Зорина  с  самого
начала не пришлась ему по душе, и сейчас он по-прежнему не находил  веских
доводов в ее поддержку. Да и вообще, этот Зорин... Романтик и  авантюрист.
Слишком много власти и слишком  мало  ответственности.  Пора  бы  серьезно
подумать, как избавиться от него. Но  надо  действовать  очень  осторожно,
семь раз отмерить... Зорин не пешка, такого запросто с доски не смахнешь.
   Прогудел сигнал интеркома. Михаил Яковлевич  вытянул  руку  и  коснулся
холеным пальцем пластмассовой кнопки:
   - Слушаю, Гордеев.
   - Прорыв восьмой  мембраны,  -  задребезжал  голос  в  динамике.  -  Вы
приедете?
   - Тьфу, черт... Конечно, приеду.
   Он отключил связь и встал.
   - Что случилось, милый? - проворковала  министр  культуры,  не  отрывая
взгляда от экрана.
   - Восьмая мембрана... Самая беспокойная. - Он покосился на  монитор.  -
Ты досматривай, если хочешь, а я потом посмотрю запись.