толом у дверей в  компании  своего  приятеля
подвыпившая девушка неловко потянулась  за  тарелкой  и  смахнула  на  пол
тонкостенный  стакан  с  массивным  дном.  Стакан  разлетелся   вдребезги.
Виновница инцидента глупо улыбнулась, подняла  основание  стакана,  теперь
ощерившееся острыми обломками стекла, и поставила на стол. Юноша  подобрал
мелкие осколки, что-то сердито пробормотал.
   Парень, спешивший к выходу мимо Зорина, качнулся в  облаке  алкогольных
паров и задел Владимира Сергеевича. Чтобы сохранить равновесие, получивший
чувствительный толчок Зорин оперся о крышку стола  -  как  раз  там,  куда
девушка  поместила  остатки  злополучного  стакана.  Маленькие  стеклянные
ятаганы вонзились в ладонь Зорина, на скатерть закапала кровь.
   - Черт, - прошипел пострадавший.
   Его рука дернулась вверх, увлекая  и  тяжелое  донышко  стакана  -  так
прочно засели в ладони обломки. Впрочем, дно тут же упало под  собственным
весом, а кровь из ран хлынула сильнее.
   Побледневший приятель девушки приготовился к худшему. Он вовсе  не  был
чемпионом ресторанных драк.
   - Простите ради бога! - испуганно-смущенно воскликнул он, -  Вас  нужно
перевязать... Дезинфекция...  Тьфу,  что  я  несу...  Вот  чистый  носовой
платок...
   К немалому удивлению юноши, пострадавший посетитель  бара,  видимо,  не
намеревался идти на конфликт. Он молча принял платок, прижал  к  ладони  и
удалился в сторону туалетов.
   Войдя в туалет, Зорин швырнул платок в урну,  открыл  кран  с  холодной
водой под большим зеркалом, подержал раненую руку  под  струей.  Потом  он
медленно поднял ладонь к глазам. С отрешенной  улыбкой  он  наблюдал,  как
срастаются края ран, как  рассеченные  ткани  покрываются  тонкой  розовой
кожицей, как стремительно завершается  процесс  молниеносной  регенерации,
оставляя едва заметные бледные шрамы.
   Зорин брезгливо взял с раковины кусок размокшего мыла, тщательно  вымыл
руки, включил сушилку. После этого он еще раз улыбнулся своему отражению в
зеркале, покинул туалет и вышел из бара на улицу, где начинался дождь.



4

   Подмосковье, 1940 год

   Черный автомобиль сливался с темнотой, сгущавшейся вокруг ночи  глыбой,
контрастирующей с яркими белыми конусами лучей фар впереди. На  дороге  не
было ни других машин, ни людей - и не могло быть не только из-за  позднего
времени. Сюда, в запретную зону, окруженную многорядными заграждениями  из
колючей проволоки и двойным кольцом охраны, едва ли  сумел  бы  проникнуть
посторонний.
   Перед  машиной  возникли,  словно  материализовались  из  мрака,   трое
автоматчиков в зеленой форме. Водитель затормозил. Развалившийся на заднем
сиденье справа от майора НКВД генерал Тагилов  опустил  толстое  стекло  и
протянул  документы.  Старший  лейтенант  долго  изучал   их   при   свете
электрического фонаря, потом взял под козырек:
   - Проезжайте, товарищ генерал.
   Автомобиль медленно пополз дальше и остановился  вновь  перед  большими
воротами. Справа и слева от них тянулся высокий  забор,  опутанный  сверху
вездесущей колючей проволокой, залитый светом прожекторов с  вышек.  Здесь
снова последовала проверка документов, после  чего  ворота  отворились,  и
генеральская  машина  вкатилась  на  территорию.  Возле  дверей   угрюмого
трехэтажного  здания  автомобиль  застыл  неподвижно.  Генерал   вышел   и
направился в дом, его спутники остались в машине. Открывая тяжелую дверь с
литой металлической ручкой, Тагилов мельком бросил взгляд  на  табличку  у
входа: "ФИЗИКО-ТЕХНИЧЕСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ N_1б".
   Внутри здание физико-технической лаборатории  ничем  не  отличалось  от
тех, какие занимали многие научные учреждения  Москвы  -  обычные  длинные
коридоры, лестницы, двери  с  номерами,  иногда  с  указаниями  фамилий  и
должностей сотрудников. Генерал Тагилов уверенно прошагал на второй этаж и
вошел в  скудно  освещенный  кабинет,  где  за  письменным  столом  сидел,
склонившись  над  бумагами,  пожилой  человек   в   свалявшемся   свитере.
Настольная лампа под матовым стеклянным  колпаком  отбрасывала  на  бумаги
круг света, резко выделявшийся в полумраке комнаты.
   Увидев Тагилова, человек в свитере встал из-за стола.
   - Добрый вечер, Илья Тимофеевич, - тихо сказал он.
   - Доброй ночи, профессор, - приветствовал его генерал. - Работаете?
   - Заканчиваю сведение данных.
   - Вот как? - Генерал сдвинул брови. -  Если  не  ошибаюсь,  вы  обещали
сделать это вчера.
   - Не успел,  -  виновато  ответил  профессор.  -  Даже  не  думал,  что
накопилось так много. Но главное сделано, остались мелочи...
   - Так ли они важны? - ледяным тоном  осведомился  Тагилов,  -  Без  них
обойтись не можете?
   - В принципе могу, но... К чему такая спешка?
   - К тому, Сергей Николаевич... - генерал вынул коробку папирос, чиркнул
спичкой, с удовлетворением затянулся, - что мы  уезжаем  сегодня,  сейчас.
Общее собрание всех сотрудников лаборатории назначено на девять утра.
   Профессор Грановский стал бледным как смерть, что было заметно даже при
плохом освещении.
   - А без общего собрания, - выдавил он, - никак нельзя?
   - Никак, - отрезал генерал. Он подошел к окну  и  продолжал,  монотонно
излагая хорошо известные профессору  истины:  -  Война  неизбежна,  Сергей
Николаевич. Никто не может сказать, сколько времени у  нас  осталось...  В
этих условиях ваши  исследования  приобретают  колоссальную  важность  для
партии и правительства, и не мне вам  говорить,  как  необходимо  соблюсти
секретность. Иностранные разведки не дремлют, и мы не имеем права оставить
им хоть малейшую зацепку.
   - Я ручаюсь за моих людей...
   -  Их  слишком  много,  чтобы  вы  могли  ручаться  за  каждого!  -   с
раздражением воскликнул Тагилов. - Я и так  позволил  вам  взять  с  собой
троих...
   - Без Костерина, Чернышева и Криницкого мне попросту не справиться.  Но
остальные...
   - Все, профессор, все. - Генерал разрубил воздух ладонью, подводя  итог
дискуссии. - Решения не мы с вами принимаем. Собирайтесь.
   - Да что ж мне собираться, - беспомощно  пробормотал  Грановский.  -  Я
готов... Рабочие журналы, папки с расчетами в чемодане...
   - А где ваши бесценные ассистенты?
   -  Все  трое  в   двенадцатой,   обрабатывают   результаты   последнего
эксперимента.
   - Что тут обрабатывать? - фыркнул генерал. - Все ясно.
   - Это _вам_ все ясно, - неожиданно  зло  отчеканил  профессор.  -  Вам,
солдату. Просто, как дважды два. А вот мне, ученому, далеко не все ясно! Я
должен учесть миллионы факторов! Мы вторгаемся  в  область  неведомого,  и
если я хоть в чем-то ошибусь, ваши амбициозные проекты с грохотом  лопнут!
Да, да, с грохотом, да с каким!
   Пораженный этой внезапной отповедью, Тагилов отступил  на  шаг,  и  его
глаза превратились в узкие зловещие бойницы.
   - _Мои_ проекты? - с угрозой процедил он.  -  Нет,  профессор,  это  не
_мои_ проекты. Это нужно партии, от этого может зависеть в немалой степени
победа дела социализма. И мне странно слышать от вас такие слова.
   Грановский понял, что опасная черта совсем близко.
   - Я не меньше вашего предан партии и делу социализма, - произнес он без
прежней агрессивности. - И если говорю о незавершенности исследований, так
потому только, что забочусь о гарантиях благополучного исхода...
   - Ладно, ладно. - Генерал также не стремился к ненужным обострениям.  -
Мы оба погорячились, а ведь цель у нас одна... Профессор,  теперь  я  хочу
еще раз взглянуть на него.
   - На кого? Ах да, понятно...
   Отперев несокрушимый на вид (и  в  действительности)  сейф  с  цифровым
замком,  Грановский  осторожно  извлек  серый   металлический   футляр   с
шероховатой  поверхностью,  размерами  и  формой   напоминающий   школьную
готовальню. Генерал Тагилов принял футляр так, словно  в  нем  содержалось
нечто очень хрупкое и чрезвычайно драгоценное.  С  одновременным  нажатием
кнопок Тагилов открыл крышку.
   В бархатном углублении лежала  прямоугольная  пластина  (приблизительно
десять на пять сантиметров) с выпуклыми краями и скругленными  углами.  На
взгляд представлялось невозможным  определить,  из  какого  материала  она
изготовлена. Поверхность пластины радужно светилась - если бы в  то  время
уже придумали компакт-диски, сравнение было бы очевидным. Во всех  четырех
углах с небольшими отступлениями от краев слегка возвышались над  вогнутым
основанием  прозрачные  симметричные   кристаллы   сложной   формы,   свет
настольной лампы  отражался  от  их  граней,  создавая  иллюзию  невесомой
хрустальной паутины. В центре, на равном расстоянии от четырех кристаллов,
горело ровным спокойным огнем  маленькое  рубиновое  полушарие.  Тончайшие
серебристые проволочки  змеились  причудливыми  кольцами  к  полушарию  от
бесцветных  кристаллов.  По  периметру  пластины  проходил  золотой  обод,
кое-где  пересеченный  блестящими   перфорированными   полосками   никеля.
Создавалось  впечатление,  что  праздничные  световые  эффекты,  придающие
пластине вид экзотической новогодней игрушки, возникают  не  в  результате
отражения и поглощения лучей, а  существуют  сами  по  себе,  живут  своей
таинственной жизнью.
   Налюбовавшись игрой света  в  кристаллах,  Тагилов  вынул  пластину  из
футляра и перевернул. Оборотная сторона была гладкой, темно-синего  цвета,
и только в середине выделялись два обведенных золотистыми нитями  овала  -
как раз таких размеров, чтобы в них умещались  подушечки  указательного  и
среднего пальцев взрослого мужчины.
   Тагилов коснулся лишь правого овала  указательным  пальцем.  Послышался
высокий звук, напоминающий комариный писк, и  сотни  крохотных  фиолетовых
искр пробежали по кисти руки генерала. Он  испытал  что-то  вроде  слабого
электрического удара, но ощущение не было неприятным. Напротив, оно  несло
с собой легкую эйфорию, которую невольно хотелось продлить. Тагилов  знал,
что так будет, он проводил подобные эксперименты и раньше, но  каждый  раз
поражался тому, как сразу и  неудержимо  приходит  это  странное  чувство,
которому трудно противостоять, - так пламя пожара  охватывает  сухой  лес.
Разум  генерала  был  достаточно  гибким,  чтобы  принять  реальность  как
должное, какой бы невероятной она ни казалась  поначалу,  и  недостаточно,
чтобы осмыслить ее до конца. То, что он видел перед собой, равно как и то,
что он ощущал, являлось для него чудом за гранью рационального  понимания,
но чудом, которое можно приручить, заставить служить себе. Поэтому Тагилов
держал эмоции под контролем. В конце  концов,  если  он  садится  за  руль
автомобиля, ему необязательно знать принцип работы  двигателя  внутреннего
сгорания.
   Отдернув руку, Тагилов вернул пластину в  футляр,  захлопнул  крышку  и
положил футляр на край стола.
   - Пойду навещу ваших ассистентов, профессор, - сухо сказал он. -  А  вы
заканчивайте упаковываться.
   Он ушел. Профессор Грановский опустился в продавленное кресло  в  углу,
зажег папиросу. Курил он довольно редко, но сейчас просто не мог  обойтись
без порции никотина.
   Когда профессор заявил Тагилову, что не  меньше  генерала  предан  делу
партии и социализма, он не лгал. Задолго до революции  московский  студент
Сергей Грановский заразился экстремистскими идеями - не  настолько,  чтобы
размахивать красными флагами на улицах, но все же прятал у себя от полиции
бородатых борцов за народное счастье. Тогдашние власти, либеральные  сверх
меры, сквозь пальцы смотрели на шалости  одного  из  самых  многообещающих
молодых  физиков  России.  После  семнадцатого  года  судьба   Грановского
складывалась в основном благополучно - он не бедствовал, не  голодал,  ему
создавали условия, предоставляли все возможности для работы. И  все  же  в
тридцать седьмом он избежал ареста лишь благодаря личному  покровительству
могущественного генерала Тагилова. За что его намеревались арестовать?  Да
ни за что, подобно сотням  других  выдающихся  российских  ученых.  Слепая
логика абсурда. Впрочем, "Физико-техническая  лаборатория  N_1б",  где  он
работал теперь, мало чем отличалась от тюремной шарашки.
   Да, профессор свято верил, что трудится ради так  называемого  светлого
будущего, но... "Общее собрание  назначено  на  девять  утра"...  Господи,
мысленно взмолился неверующий Грановский. Неужели нет другого выхода?!  Он
знал   основополагающий   принцип   коммунистической   морали,    блестяще
сформулированный Алексеем Толстым в "Гиперболоиде инженера Гарина":  "Все,
что ведет к установлению на Земле советской власти,  -  хорошо,  все,  что
мешает, - плохо". И он разделял этот принцип, и все-таки...
   Собственно, генерал Тагилов мог бы вообще не говорить профессору ни  об
общем собрании, ни о том, что под этим подразумевается. Вероятность  того,
что Грановский узнает правду впоследствии и поведет  себя  непредсказуемо,
была невелика. Но Тагилов справедливо предпочел  действовать  в  открытую,
заранее отсекая случайные факторы,  ибо  от  профессора  зависело  слишком
многое.
   С тяжеленным камнем на сердце Грановский ждал  возвращения  Тагилова  с
тремя ассистентами. Ожидание  не  затянулось.  Впятером,  в  сопровождении
доверенной охраны, они покинули лабораторию в три часа ночи,  а  к  девяти
утра в конференц-зал начали подтягиваться сотрудники.
   В три минуты десятого собрались все  -  около  пятидесяти  человек.  Не
хватало  Грановского,  Костерина,  Криницкого   и   Чернышева.   Так   как
трехминутное опоздание считалось  предельно  допустимым,  кто-то  вызвался
сходить за ними, но сидевший в президиуме капитан НКВД  добродушно  махнул
рукой - интеллигенты, что с них взять. Сейчас явятся.
   В пять  минут  десятого  молодой  лейтенант,  дежуривший  в  подвальном
помещении, включил рубильник. О том, что за этим последует  и  куда  ведут
провода, знать ему не полагалось, а сам  он  над  этим  не  задумывался  и
задумываться не хотел. Приказ есть приказ.
   Чудовищной силы взрыв превратил в пыль не только главное здание,  но  и
большинство остальных построек на охраняемой территории.
   Расследование трагического инцидента велось, разумеется,  в  обстановке
строжайшей секретности. Версию о технологической катастрофе отмели  сразу.
Было ясно, что лабораторию взорвали либо агенты иностранных разведок, либо
враги  народа,  готовые   на   любое   преступление,   чтобы   затормозить
строительство  социализма.  Затруднение  состояло  в  том,  что  никто   и
представить не мог, каким образом преступникам  удалось  осуществить  свой
план. Очевидно, не обошлось без содействия предателей изнутри...
   Для  начала  арестовали  всех  уцелевших  охранников,  включая  патрули
внешнего кольца. Интенсивные допросы ничего не дали, но для верности  всех
отправили на расстрел. Потом арестовали тех, кто имел близкое касательство
к работе лаборатории, следом  -  тех,  чье  касательство  было  уже  более
отдаленным, затем, по цепочке выбитых признаний, многих других.
   Несмотря на секретность, в околонаучных кругах Москвы  ходили  смутные,
шепотом передаваемые слухи о взрыве в физико-технической лаборатории  и  о
проводившихся там работах. Одни утверждали, что в  лаборатории  занимались
разработкой нового, чрезвычайно мощного оружия, которое в результате ее  и
погубило. Другие всерьез говорили о создании некоей  "машины  сновидений",
позволяющей не то управлять людьми  на  расстоянии,  не  то  предсказывать
будущее. Все эти слухи не имели под собой никакой почвы, что  было  вполне
естественно, так как большинство их фабриковалось  и  распускалось  людьми
Тагилова.
   Спустя какое-то время следователи НКВД рапортовали о  полном  раскрытии
дела. Как  выяснилось,  иностранные  шпионы  и  враги  народа  действовали
сообща. К расстрелу приговорили тридцать восемь человек, более ста (совсем
уж явно непричастных, но не выпускать же  их!)  получили  лагерные  сроки.
Дело отправилось в архив, с  чем  и  была  похоронена  всякая  возможность
установить истинные причины гибели "Физико-технической лаборатории N_1б".



5

   Вашингтон, сентябрь 1998 года

   -   Итак,   джентльмены,   все   ступени   ракеты-носителя    сработали
безукоризненно. Причина невыхода спутника на орбиту заключается  в  отказе
маршевых двигателей, в результате чего  "Скай  Скрутинайзер"  снизился  по
баллистической кривой и сгорел в плотных слоях атмосферы.
   Заместитель  председателя  Объединенного  комитета  начальников  штабов
генерал Креймер обвел взглядом присутствующих, закрыл  папку  и  сел.  Над
длинным столом прокатился многоголосый рокот - в  просторном,  но  угрюмом
пентагоновском кабинете собралось около сорока человек.
   - Великолепно, -  пробурчал  сенатор  Маккинли.  -  Мы  теряем  спутник
стоимостью в миллиард долларов...
   - Девятьсот пятьдесят семь миллионов, - педантично уточнил Креймер.
   - Благодарю вас, генерал, - с раздражением кивнул сенатор, - мы  теряем
его, и,  как  всегда,  виноватых  нет.  А  кто  поручится,  что  следующий
запуск...
   - Следующий запуск, сенатор? - перебил профессор Уолсингем из НАСА. - О
каком запуске вы говорите? Деньги деньгами, но  куда  проще  выделить  еще
миллиард долларов, чем создать аналоги аппаратуры, установленной на  "Скай
Скрутинайзере".  Один  только  нейтринно-торсионный  сканер,  обошедшийся,
кстати, в триста миллионов...
   -  Минуточку,  профессор,  минуточку.   -   Специальный   представитель
президента Джеймс Барли постучал по столу фильтром незажженной сигареты. -
Поясните для простых смертных. Что такое нейтринно... Как его?
   - Торсионный сканер, - сказал профессор Уолсингем. - В общем,  это  то,
ради чего в основном  и  создавался  "Скай  Скрутинайзер".  Как  известно,
торсионное поле, где вращаются свободные нейтрино, вызывает в  находящемся
в нем теле внутренние крутильные деформации, изменяющие способность частиц
взаимодействовать друг с другом...
   - Это для простых смертных? - ядовито осведомился Барли.  -  Любопытно,
на каком языке беседуете между собой вы, небожители...
   - Но я объясняю с самого начала, с нуля, - растерялся профессор.
   - Не надо с нуля. Практически - почему этот сканер так важен?
   - Джентльмены, -  вмешался  Креймер,  -  стоит  ли  нам  углубляться  в
технические детали? Цель нашего совещания совсем иная.
   - Стоит, - не согласился Барли. - Мы легче найдем  дорогу,  если  будем
точно знать, какая именно чертовщина сгорела на "Скрутинайзере".
   - Не думаю. - Креймер пожал  плечами.  -  Впрочем,  как  вам  угодно...
Продолжайте, профессор.
   - Если говорить кратко, -  Уолсингем  с  неудовольствием  покосился  на
представителя президента, -  для  торсионного  сканера  нет  преград,  нет
пределов. На предварительных испытаниях нам удавалось считывать информацию
об объектах, укрытых за пятидесятиметровой  стеной  армированного  бетона,
причем потребляемая аппаратурой мощность составила всего три  милливольта.
Другими словами,  "Скай  Скрутинайзер",  вооруженный  нейтринно-торсионным
сканером, представлял собой идеальный спутник-шпион. Если бы  его  удалось
вывести на орбиту, для нас более не существовало бы секретов. Кроме  того,
ряд  побочных  эффектов  работы  торсионного  сканера   мог   предоставить
неоценимую научную информацию.
   К объяснениям профессора Уолсингема внимательно прислушивались  шестеро
мужчин в почти одинаковых серых костюмах, скромно  примостившихся  у  края
стола. С самого начала совещания никто из них не произнес  ни  слова.  Эти
шестеро  являлись  сотрудниками   специального   подразделения   Агентства
национальной безопасности, так называемой группы "Д". Официально в функции
АНБ входит электронная разведка и системный анализ радиоперехвата. АНБ  не
имеет  оперативных  работников  и  не  занимается   агентурно-практической
разведывательной   или    контрразведывательной    деятельностью.    Такая
деятельность в США - прерогатива  ФБР,  за  пределами  страны  эти  задачи
выполняет ЦРУ. Тем не менее в некоторых случаях, подобных  обсуждаемому  в
данный момент на сове