вствовал, что могу перенестись метров на двести - возможно, и далее, но там подстерегает опасность. Телепортация, в сущности, элементарный процесс, почти не зависящий от среды, однако среда в Анклаве была уж слишком необычной. Но, кажется, она менялась - ведь прежде я и помыслить не мог об этом способе перемещения... Или все дело в эоите? В том, что я приблизился к фонтану неиссякаемой энергии?
     Так ли, иначе, но я понимал, что в силах совершить прыжок и перебраться через трещину. Наша прогулка рядом с провалом меня не тяготила, но все же я предпочел бы гулять с моей феей в местах поприятнее, где-нибудь под кронами дубов или секвой. Ну, это от нас не уйдет, мелькнула мысль, и я повернулся к девушке.
     - Собери арбалет и достань бухту троса. Потом я возьму твой мешок и все остальное снаряжение. Попробую перебраться...
     Ее глаза округлились.
     - Что ты задумал, Арсен? Полезешь вниз с двумя рюкзаками? Я тебя не отпущу!
     - Вниз мне не нужно. Я... понимаешь, есть другие способы перемещения, не с помощью собственных ног или машин. Гораздо надежнее и быстрее. Миг, и я на той стороне провала, а ты перебросишь мне стрелу с канатом. Канат - для Макбрайта и Сиада, а за тобой я вернусь. Если смогу.
     Фэй вздрогнула и вцепилась в мой рукав.
     - Если сможешь? Это опасно, Цзао-ван?
     - Нет. На небольшое расстояние неопасно, но, чувствую, отнимет силы. Здесь тяжело открыть канал. Раньше у меня не получалось... Сейчас получится, но, вероятно, будет нужен отдых.
     Молча кивнув, она сбросила наземь рюкзак, раскрыла его, вытащила гладкое ложе арбалета. Потом отдала мне флягу, ледоруб, мачете - все, что болталось у пояса и за плечами, кроме ножа и гранат. Я прикинул общий вес. Килограммов пятьдесят... В любом другом месте это значения не имело, но тут, в Анклаве, были свои правила, непонятные мне и потому внушавшие тревогу.
     Отложив арбалет на камни, Фэй пропустила веревку в прорезь титанового болта.
     - Готов, - выдохнул я и шагнул к краю пропасти.
     Мир раскололся в беззвучной яростной вспышке. Этот эффект - реакция зрительных нервов на перестройку нейронных связей, что-то подобное экстратокам замыкания и размыкания. В определенном смысле человек - сложнейшая схема из колебательных контуров, линий задержки и центров накопления живой энергии, которой заведует мозг, и этот наш руководящий орган способен настраивать схему на восприятие той или иной реальности. Того или иного измерения в континууме Вселенной, чужих для нас пространств и сфер, где термин ?воспринимать? почти теряет смысл... Когда-то я рассказывал об этом Ольге - о многомерном бесконечном Мироздании, чьи грани замкнуты сами на себя и чья структура недоступна разуму, отягощенному телом. Впрочем, такие вещи не останавливали человека ни сейчас, ни в древности: не понимая сути огня, мы пользовались им и кипятили воду или плавили металл, не зная ничего о теплоемкости, энергии и энтропии.
     Я материализовался над камнями по другую сторону провала, неловко рухнул на бок и пополз от края трещины, волоча за собой рюкзаки. Этот порыв, почти бессознательный, инстинктивный, оставил меня без сил - не одолев и трех шагов, я замер, уткнувшись лицом в шершавую, покрытую пылью щебенку. Телепортация, конечно, требует энергии, но, в общем, небольшой; чувство такое, будто ныряешь в воду и позволяешь ей себя нести, пока не закончится воздух в легких. Тогда поднимаешься к поверхности... Однако сейчас мне казалось, что я проломился сквозь что-то твердое, неподатливое - может быть, пробил Великую Китайскую стену или хеопсову пирамиду. Результат - не физическая усталость, а нервное истощение, которое лечат покоем, музыкой и сном... Но здесь имелся другой целитель, неизмеримо более мощный, - токи эоита.
     Прошло недолгое время, и я осознал, что Фэй кричит; звуки еще не отзывались словами, но крик был тосклив и полон ужаса. Через минуту мне удалось привстать, и я помахал ей рукой, потом сел, опершись плечом о камень, и начал освобождаться от рюкзаков и остальной амуниции.
     - Как... ты?.. - долетело через пропасть.
     - Нормально, - отозвался я, купаясь в живительных струях эоита. Они текли, пронизывали воздух и наполняли мои оскудевшие резервуары, но этот процесс требовал часа или двух. Впрочем, он мог бы идти и быстрее, если погрузиться в транс.
     Поднявшись, я потащился к трещине, с усилием переставляя ноги. Фэй с арбалетом стояла напротив, ее фигурка и побледневшее личико двоились и расплывались перед глазами, черная пропасть разделяла нас, вселяя в меня смутное чувство тревоги. Мне было ясно, что я не хочу расставаться с Фэй ни на минуту, ни на секунду - так, как не мыслишь себя даже на краткий период времени без рук, или без глаз, или без того, что накопилось в памяти. Иррациональное ощущение, но разве мы всегда готовы следовать велению рассудка?
     - Стреляй! - выкрикнул я.
     Она подняла арбалет, стрела с тихим посвистом скользнула ко мне, вытягивая волосок каната, и тут же звякнула о камень. Я наклонился, подхватил ее, вытянул трос и начал обматывать вокруг похожего на пень обломка. Потом выпрямился и посмотрел на Фэй: она занималась тем же самым. Ее обломок был повыше - то ли жираф с отбитой головой, то ли самоходное орудие с задранным к небу стволом.
     - Боюсь, мне за тобой не вернуться. - Мой голос эхом отозвался в скалах. - Я отдохну, а ты иди. Найдешь Сиада с Макбрайтом и...
     Не слушая меня, она пристегнула карабин к канату, подпрыгнула и ринулась над пропастью тусклым оранжевым метеором. Я только успел подставить руки; Фэй свалилась на меня, мы оба упали на землю, и я почувствовал, как ее щека касается моей и как ресницы щекочут висок.
     - Я пойду, но с этой стороны провала, - произнесла она. - Найти их нетрудно, и я это сделаю, но прежде скажи: ты цел, Цзао-ван?
     - Уже нет, - пробормотал я, расслабившись под упоительной тяжестью ее тела. - Ребра мои переломаны, череп треснул, а в горле - пара шейных позвонков. Земные девушки, знаешь ли, нелегкий груз для инопланетного пришельца.
     - Я тебя вылечу. Немедленно! Сейчас! - Пальцы Фэй дернули застежку моего комбинезона.
     - Нет, не сейчас. - Я вернул застежку на место. - Дай мне отдышаться, девочка. И слезь с меня.
     Она поднялась с оскорбленным видом.
     - Что ты подумал, Цзао-ван? На что ты намекаешь? Я собиралась сделать тебе массаж! Чжия лаофа, даоинь, аньмо! . Я умею!
     - Чжия лаофа... даоинь... это прекрасно... - Я закрыл глаза, погружаясь в целительное забытье. - Минут через пятнадцать... Договорились?
     Ее ответ я уже не услышал - быстрое восстановление сил возможно лишь в глубоком трансе. На этот раз эоитные волны не покачивали меня, а сомкнулись плотным коконом, отрезав от реальности Анклава, от плоскогорья и блекнущих небес, от шелеста ветра и вкуса пыли на губах. Но тишина не была абсолютной: какое-то слово билось в ее тенетах, точно муха у оконного стекла, жужжало, повторяемое многократно, раскатывалось эхом... Слово или слова? Я не мог разобрать их, насыщаясь энергией, а только отметил, что голос как будто знаком. Бу-бу-бу шу-шу-шу невсть, ту-ту-ту за-ссст-мо би-ти-ти... Пожалуй, не слово, а целая фраза! Но я был слишком немощен, чтобы подняться в просторы космоса и выслушать, что шепчут звезды.
     Позже, мелькнула мысль, позже, сейчас одна проблема - восстановить энергетический баланс. А что до непонятных слов... Не исчезнут, не забудутся, не пропадут, все сохранится в моей бездонной памяти - и эти невнятные речи, и этот голос. Узнаю его, узнаю!
     Очнувшись, я обнаружил, что моя голова лежит на коленях Фэй, что ворот ?катюхи? расстегнут и пальцы девушки разминают мышцы у основания шеи. Она занималась этим сосредоточенно, по всем правилам древнего искусства. Чуть приподняв веки, я любовался ее серьезным лицом, темно-каштановой прядью, струившейся от виска к подбородку, и легкими движениями губ. Кажется, она декламировала про себя один из даосских лечебных канонов, и, приглядевшись, я прочитал: ?Дыхание должно быть легким, сердце должно быть спокойным, спина должна быть выпрямленной?. Как там дальше? ?Уши должны быть настороже, рот приоткрыт, кожа должна быть увлажненной, живот нужно почаще гладить...? .
     Не знаю, что случилось бы, если бы она добралась до моего живота. Рискованный момент! Подумав об этом, я перехватил ее ладошку и сел, застегивая комбинезон.
     - Спасибо, милая! Ты возвратила меня к жизни.
     - Что с тобой случилось, Цзао-ван? Ты был как мертвый... нет, как человек в каком-то беспробудном сне... Ты медитировал?
     - Я восстанавливал силы. Тут, у эоитного зеркала, это недолгий процесс... Где наши спутники?
     - Скоро будут. Я позвала их, потом вернулась к тебе. С этой стороны расщелины меньше камней, дорога проще.
     Кивнув, я поднялся на ноги. Чувство необыкновенной легкости охватило меня - так бывает, когда энергии в избытке, когда ее живительный поток переполняет мышцы, готовые к немедленному действию, когда твой разум ясен, и кажется - еще чуть-чуть, и ты постигнешь все загадки мира.
     ?Голос, - подумал я, - голос, твердивший ту непонятную фразу... знакомый голос Аме Пала... Что я воспринял? Обрывок послания? Мысль, заблудившуюся в ноосфере? Эхо отзвучавших в прошлом слов? Возможно, галлюцинация, какие случаются близ центра эоита??
     Две фигуры, желтая и зеленая, возникли на той стороне провала. Макбрайт помахал мне рукой, крикнул:
     - Вижу, вы времени зря не теряли! Можем переправляться?
     - Да. Сиад, затем - мешки и снаряжение. Вы последний, Джеф.
     - Нет возражений, приятель.
     Минута, и Сиад скользнул на нашу сторону, грохнул подошвами башмаков о камень-пень, отцепил карабин, выпрямился, огляделся. Дул слабый, но ровный и прохладный ветер. С неба падал блеклый свет, солнце висело над западным краем плато, и диск его снова размылся оранжевой кляксой - бесформенной и угловатой, вытянувшей над горизонтом длинные розово-серые крылья. Звезды еще не просвечивали сквозь флер, но на востоке уже разгоралось слабое жемчужное зарево, предвестник лунного восхода. Крохотные пыльные смерчи кружились над камнями. Запрокинув голову, Сиад уставился на солнце.
     - Думаешь? - спросил я. - И что решил? Ты робот или человек?
     Черная маска дрогнула, сверкнули зубы - Сиад улыбался! Первый раз за все недели нашего знакомства.
     - Знать бы, что такое человек, - пробормотал он, погасив усмешку.
     - Человек свободен. Вот необходимое условие.
     - Но недостаточное.
     - И это верно, - согласился я.
     Мы приняли груз - рюкзаки, оружие и альпенштоки. Затем через пропасть перебрался Макбрайт. Встал на ноги, сплюнул в расселину и произнес:
     - Не знал, что вы умеете летать.
     - Не умею. Но хорошо бросаю лассо. Он взглядом измерил расстояние от скалы, похожей на жирафа до камня-пня.
     - Бросаете на девяносто метров?
     - Вас это удивляет? Не слышали про Ристо Корхонену? Этот финн швырнул куриное яйцо еще подальше . И знаете, что самое странное? Оно не разбилось!
     Макбрайт насупился.
     - Смеетесь?
     - Вовсе нет. Вы ведь признались сами, что понимаете всю уникальность моих талантов. Возможно, я не бросал канат, а повелел ему перелететь над пропастью и обернуться вокруг подходящего камня...
     - Чертовски хорошее объяснение! - Он подозрительно взглянул на меня и потянулся к рюкзаку. - Куда теперь?
     На этом плоскогорье, заваленном щебнем и каменными глыбами, имелся лишь один ориентир - центральная зона эоита. Двигаясь вдоль трещины, мы отклонились на восток, и центр теперь лежал к западу от нас, а монастырь - вернее, место, где он находился, - прямо к югу, километрах в трех ?Успеем дойти до заката?, - подумал я, высматривая подходящий путь среди камней и трещин. Голос Аме Пала все еще звучал в моих ушах, словно сигналы невидимого маяка.
     Бу-бу-бу шу-шу-шу невсть... ту-ту-ту за-ссст-мо би-ти-ти...
     В следующий час мы медленно пробирались вперед, стараясь держаться на открытых пространствах и избегать теснин и узких мест, куда не попадали солнечные лучи. Пейзаж менялся, делаясь все более мрачным и угрожающим; небо потемнело, ветер, неизменно дувший с севера, стал сильнее, длинные тени пролегли от камней и утесов, и там, где они наложились на провалы, скрывая их, двигаться было опасно. Мы шли без спешки, нащупывая путь ледорубами, и вой разыгравшегося ветра мешался с резким звоном металла о камень и скрипом щебенки под подошвами
     Дорога пошла вверх - видимо, перед нами был пологий холм, торчавший над плато метров на тридцать-сорок. Передвигаться стало легче и труднее; с одной стороны, здесь не было трещин и высоких скал, с другой, косые лучи вечернего солнца не освещали северный склон. Пару минут я размышлял, стоит ли рисковать и подниматься на вершину, где, по моим соображениям, располагался монастырь, затем подумал, что утро вечера мудренее, и сделал знак остановиться. В конце концов, вечер и утро разделяла ночь, и я не собирался тратить ее зря.
     С запада наш стан был прикрыт невысоким утесом, напоминавшим подкову, с ровной площадкой у его подножия; в центре площадки лежала плоская гранитная плита - будто стол, приготовленный для трапезы. Пока мы разбивали лагерь и ужинали, солнце скрылось за вершиной скалы. Сиад тут же растянулся на мелких камнях, закрыл глаза и засопел. Фэй погасила спиртовку, и теперь лишь тусклый лунный свет, проникший сквозь редеющее покрывало флера, падал на лица моих спутников. Они казались утомленными, хоть одолели мы не столь уж длинный путь; правда, поднялись на плоскогорье и половину дня блуждали среди каменного хаоса. Макбрайт, надув комбинезон, прилег на землю, Фэй вытащила гребешок и принялась расчесывать волосы. Я заметил, что она украдкой трогает ладонью то одну, то другую щеку, касается губ, подбородка, шеи, словно хочет убедиться, что ее черты не изменились, что кожа по-прежнему упруга и нет других морщин, помимо вызванных усталостью.
     Женщина здесь как цветок под ветром времени; время безжалостно к ней, и это еще несправедливей смерти... Я знал и знаю мужчин, не уступивших течению лет, оставшихся мужчинами, не стариками, ибо их суть заключалась в таланте, мужестве, уме. Они продлевали себя в тысячелетиях подвигами, мыслями, свершениями... Но это - дорога мужчин, а с женщинами все иначе. Женщина суть красота, неувядающая и вечно юная, - но как сохранить на Земле живую красоту? Здесь полагают, что старость, смерть и тлен естественны, что все живое и прекрасное умрет и обратится в прах. Вот приговор земной науки, несовершенного творения философов! Правда же известна лишь молодым красивым женщинам: они уверены, что красота их не померкнет, стан не согнется, волосы не потеряют блеска и что морщины, дряхлость и полиартрит - лишь страшные бабушкины сказки. Sic volo! . И в этом - истина.
     Макбрайт задремал. Отложив гребешок, Фэй повернулась ко мне, приподняла вопросительно бровь, но я покачал головой и произнес на китайском:
     - Пусть спит. Сегодня никаких дежурств. Я ваш бессменный часовой.
     Она сложила руки на коленях, помолчала, затем ее взгляд обратился к вершине холма.
     - Там, Арсен?
     - Да.
     - Думаешь, там что-то есть?
     - Не знаю, милая. Надеюсь.
     Фэй помолчала, навивая на палец прядь распущенных волос. Лицо ее было задумчивым, грустным, и сейчас она казалась совсем не похожей на Ольгу. Другая женщина, другие мысли... Но я любил ее, а не свои воспоминания.
     - Если ты что-то найдешь, Цзао-ван... найдешь в этом монастыре... если завтра все закончится... что мы будем делать?
     - Повернем на восток и выйдем к индийской границе. Или к китайской, как повезет.
     - К китайской нельзя. Если к китайской, меня...
     Она не закончила. Я кивнул.
     - Понимаю. К китайской ты можешь выйти только в полном одиночестве, с ворохом раскрытых секретов.
     Придвинувшись ближе, Фэй посмотрела мне в глаза. Лунный свет играл в ее зрачках, серебристые рыбки скользили в темных озерах, то исчезая, то появляясь вновь.
     - Я провалила задание, Цзао-ван, не выведала никаких секретов. Только один, но самый важный.
     - Этот секрет мы оставим себе, родная. И не тревожься, к какой из границ мы выйдем. Главное, убраться из Анклава, а там...
     Она улыбнулась.
     - Ты ведь умеешь не только прыгать через трещины, Арсен? Не только с рюкзаками?
     - Не только, - подтвердил я.
     Ее глаза закрылись, серебристые рыбки юркнули на дно озер, где так уютно дремать до рассвета. Дремать и видеть сны про Уренир... Я глядел на нее и мечтал, как покажу ей все прекрасное, что есть в подлунном мире: игру и блеск полярного сияния, корону радуги над водопадом, мощь океанских вод у берегов Таити, дремучий амазонский лес, карельские скалы, дубовые рощи за околицей Девички и каменное кружево старинных храмов - в Бомбее и Венеции, в Мадриде, Лиме, Петербурге... Я унесу ее туда и, не выпуская из объятий, скажу: смотри, вот Уренир! Не весь, конечно, но малая его частица, которая существует на Земле, оазис красоты, подобный землям и дворцам моей далекой родины...

     За сизой дымкою вдали
     Горит закат,
     Гляжу на горные хребты,
     На водопад.

     Летит он с облачных высот
     Сквозь горный лес,
     И кажется: то Млечный Путь
     Упал с небес.


     Сиад спал спокойно, Макбрайт ворочался и что-то бормотал, Фэй улыбалась во сне. Видимо, ей в самом деле снился Уренир - горы, лес и водопад в созвездьях радуг, подобный Млечному Пути.
     Поднявшись, я замер на минуту, зондируя сферы земли и небес. Безлюдье, тишина, только посвистывает в скалах ветер... Ничего живого, кроме троих моих спутников; безмолвные камни, пыльные смерчи и где-то далеко - вуаль, почти на грани восприятия. В этой пустыне нам ничего не угрожало, кроме собственной глупости или неосторожности. Но, к счастью, все спящие мудры и осторожны. Лежат, не двигаются...
     Я направился по склону. Вершина холма маячила передо мной пологим бугром, и мнилось, что через шаг-другой встанет над нею кровля с изогнутыми краями, затем появятся древние стены, врата, бегущая к ним тропинка, загоны для яков и коз, фигуры монахов... Иллюзия, мираж! Реальность ничем не отличалась от любого места на этом плоскогорье - сумрак, безлюдье, тишина да заунывный посвист ветра. И никаких руин... Там, наверху, была лишь неровная площадка, засыпанная камнями; мелкие обломки, ребристые и плоские, покрывали ее колючим ковром, и среди них торчала пара глыб побольше.
     Я опустился на одну из них, охваченный странным чувством узнавания. Ни келий, окружавших дворик, ни их развалин, ни бассейна, ни столбика, где был подвешен гонг... И камень был не тот - но место, без сомнения, тем самым. Та точка на земной поверхности, где я провел так много дней в беседах с Аме Палом, наш тихий и покойный кабинет под сводом голубых небес... Правда, он опустился на несколько километров, и небеса были другими - серыми, мутными, неприветливыми.
     Душу мою охватила печаль. Я вспоминал про Аме Пала и его обитель, про тех людей, что жили здесь, хранителей тысячелетней мудрости; я помнил их лица и имена, я видел, как взрослеют мальчики, как юноши становятся мужами, я мог сказать, когда пришли одни, когда ушли другие, и знание, что в с е теперь ушли, казалось мне невыносимо горьким. Я скорбел о них, скорбел о миллионах незнакомых и невинных, сметенных штормом времени, скорбел о людях Лашта и Кабула, Герата, Чарикара, Кандагара, и скорбь моя была как тяжкий камень над их заброшенной могилой.
     Человек при виде смерти ищет утешения; мысль, что близкие ушли и их уход невозвратим, ужасна. Они в садах Аллаха, говорит один, они на тропе перерождения, верит другой, а третий хранит их в памяти и утешается тем, что вызывает призраки усопших. Но эти утешения - не для меня, ибо я знаю, что нет во Вселенной ни садов Аллаха, ни троп перерождения. И я не могу припомнить тех погибших, которых не видал, а те, кто видел их, безгласны и мертвы, как все остальные; их память расточилась прахом, они не вспомнят, и их не помянут. Не человек погиб, не город, не армия - целый народ...
     Почему?..
     Возм