ежнее.
     - Как скажете, приятель. - Макбрайт коснулся плеча девушки и произнес: - Что еще заметила юная леди? Проход прямой? И что в конце? Развилка или бассейн?
     Под бассейном, согласно общепринятой терминологии, понимают район стабильности километровой и более величины, полость помельче зовется карманом, а совсем крошечная - пазухой. Все эти зоны и зонки соединены щелями и проходами-рукавами, и все это вместе напоминает кусок деревяшки, источенный трудолюбивым червяком. Очень большой кусок на месте бывшего Афганистана - полторы тысячи километров в длину и тысяча в ширину.
     Цинь Фэй повела плечом, сбросив руку Джефа.
     - Я не всесильна, мистер Макбрайт! Я чувствую, что проход прямой - очень прямой, широкий и длинный... Не могу различить тупик или значительное расширение.
     Я видел дальше ее - за грядой холмов проход разветвлялся, и к вечеру мы вполне могли бы добраться до этой точки. Там, перед разветвлением, был бассейн, но его размеры мне оценить не удавалось. Я тоже не всесилен.
     - Наша птичка-экстрасенс тупик не видит... - негромко пропел Макбрайт и повернулся ко мне: - Отлично, сэр! Кажется, нам повезло?
     - Дойдем до Захедана, узнаем, - неопределенно промолвил я и кивнул Фэй: - Вперед, девочка!
     Трое моих спутников разом подобрались. Сосредоточенные лица, прищуренные глаза, четкие экономные движения... Это мне было знакомо. Главное, что раскрывает в человеке экстремальный спорт, заключается в даре точного расчета и осторожности, а не в физической подготовке или каких-то особых умениях. Да, мы способны влезть на отвесную скалу, пересечь пустыню без пищи и почти без воды, выпрыгнуть из самолета, оставив в кабине парашют, сломать хребет аллигатору и справиться с любым транспортным средством от батискафа до дельтаплана. Но это дело опыта и тренировки, тогда как расчет и осторожность - качества врожденные. Экстремальщик помнит, что смысл его игрищ не в том, чтобы победить, а чтобы победить и выжить. Ведь мы соревнуемся не друг с другом, а с собственной человеческой природой, доказывая, что она не так слаба и уязвима, как представляют медики и физиологи. Выигрыш в этом соревновании - жизнь, проигрыш - смерть.
     Мы пересекли границу Анклава.
     Внешне ничего не изменилось - сзади, спереди и по обе стороны от нас по-прежнему лежали холмы из плотного серого песка, тянувшиеся к горизонту, словно спины чудовищных китов. Вокруг - ни кустика, ни травинки, ни единой живой твари... ни бурных потоков, ни оползней, ни лавин... ни льдов, ни холода, ни иссушающей жары... Мертвенный покой, безопасность и тишина... Но безопасность, как многое в этом мире, была иллюзией. Незримые стены Анклава сомкнулись над нами, и я всей кожей ощущал их смертоносную близость. Сотня шагов в одну сторону, сотня в другую - вот широта, в пределах которой можно жить и двигаться. Склон холма на севере, гребень возвышенности на юге, а между ними - отмеренный нам коридор...
     На протяжении первого часа пейзаж не изменился, но дымка над холмами начала сгущаться. Загадочное образование этот флер: с земли он казался полупрозрачным туманом, а сверху - белесым облаком, что растеклось однажды в рубежах Анклава, да так и застыло, неподвластное ветру, непроницаемое для взгляда и недоступное любым приборам. Флер простирался в высоту до двух километров, не пропускал радиоволн, не позволял зондировать рельеф поверхности ни в видимом диапазоне, ни в ультрафиолете, ни в тепловых лучах; его альбедо было побольше, чем у Венеры. Огромный овал, с равномерной засветкой и без каких-либо структурных деталей - так это выглядело на фотографиях, сделанных со спутников и третьей МКС . Попытки его активного исследования кончались печально - экранолеты, самолеты и беспилотные зонды тонули в этом мареве, как металлические гайки в миске с молоком. За девять лет ни один аппарат не вернулся, и что с ними сталось, не ведал никто. Впрочем, такой же была и судьба экспедиций, легальных, полулегальных и нелегальных, счет которым, как помнилось мне, перевалил за сотню.
     В четыре часа пополудни мы, не сбавляя шага, проглотили по паре пищевых таблеток, запив их глотком воды. Вскоре Фэй сообщила, что видит разветвление - или, на научном жаргоне, точку бифуркации . Мы одолели уже шестнадцать километров, считая от входа в щель, и до развилки оставалось примерно столько же - вполне приемлемая дистанция, чтобы оценить размер бассейна рядом с ней. Мои чувства подсказывали, что он не очень велик - вытянутый эстуарий треугольной формы, впятеро шире у основания, чем прилегающий к нему рукав.
     Дымка над нами сгустилась, солнечный диск расплылся в золотистое пятно, небо казалось уже не голубым, а желто-серым, похожим на пещерный свод из грубо отшлифованного песчаника. Мы углубились в недра Анклава, но мой пеленгатор еще работал - зеленая линия на крохотном экранчике чуть подрагивала в такт шагам и постепенно отклонялась к западу. Вокруг по-прежнему покой и тишина. Можно было немного расслабиться.
     Хоть наше странствие едва началось, я размышлял о том, где, когда и как оно закончится. Согласно принятому плану, нам предстояло пересечь Анклав по диагонали, закончив поход у городов Хормек или Захедан, в месте, где сходились границы Ирана, Пакистана и Афганистана. Последняя из этих держав являлась уже понятием историческим, так как в 2028 году Афганистан исчез - вместе со всем своим населением, хребтами, реками, долинами и весями. Кроме этой многострадальной земли, Анклав накрыл значительную часть Памира, северные провинции Пакистана и Индии и запад китайского Синьцзяна, но, к счастью, не дотянулся до таких городов, как Душанбе, Кашгар и Равалпинди. Судьба поселений, как и заметных деталей рельефа, попавших в зону опустошения, была до сих пор неясна, но география с топонимикой от них еще не отказались. В рамках указанных наук наш маршрут определялся следующим образом: от Кашгара до Тиричмира, затем до Кабула, Кандагара и озера Гауди-Зира, откуда до Захедана либо Хормека рукой подать.
     Что случилось с озером и городами, ведал лишь Вселенский Дух, но насчет Тиричмира я не питал иллюзий. Тиричмир - точка заметная, семитысячник, расположенный там, где Гималаи сходятся с Гиндукушем и Памиром, где берут начало притоки Инда и Амударьи и где... Словом, это весьма примечательный объект. Куда уж больше - семь тысяч шестьсот девяносто метров! Однако над облачной пеленой, что затянула Анклав, ничего не торчало - ни Тиричмир, ни другие вершины, более скромные по высоте.
     Тайна, внушающая уважение! Мой кругозор достаточно широк, чтобы осмыслить бренность людских творений, святилищ и пирамид, дорог и городов, космических станций и мнемокристаллов, но даже мне горы кажутся символом Вечности. Примерно таким же, как наши Старейшие... Старейшие, пожалуй, долговечней гор, но эти массивы из камня и льда, пронзающие синий купол неба, выглядят столь несокрушимыми! Разумеется, это мираж, если мыслить геологическими категориями; бывает, что горы гибнут, но это происходит в громе и грохоте, в огне и дыму, с потоками лавы и тучами пепла... Не наш случай, должен признать!
     Тихая, стремительная и загадочная катастрофа - факт, достойный внимания Наблюдателя, тем более что я не понимал ее причины. Тиричмир являлся местом особым: это столь же редкостный феномен, как Бермудский треугольник и три другие эоитные области: в Кордильерах, Антарктиде и в Карском море у Таймыра. Но к тому же он был местом обитаемым! Я не сомневался, что Аме Пал и каждый из его учеников, от самых просветленных до пятилетних неофитов, осознавали особенность этой земли, хоть выражали ее по-своему: священный храм, открытый небу, источник животворной силы, место, где боги говорят с людьми... Может, и правда с ними поговорили боги? Братцы по разуму из точки Лагранжа?
     Я полагал, что найду ответ у Тиричмира, на чем и завершится экспедиция. Ставить спортивные рекорды - занятие не для меня, равным образом как таскать каштаны для Жиля Монро, при всем уважении к его ведомству... Если я не ошибся, мы унесем от Тиричмира ноги по самому короткому маршруту - повернем на восток, доберемся до Каракорума и индийской границы, а там...
     Фэй остановилась, вытянула руку с длинными тонкими пальцами в оранжевой перчатке и промолвила:
     - Второй маяк, командир.
     - Стоять на месте и ждать, - распорядился я. - Подойду ближе, посмотрю.
     - Маяк вне рукава, за вуалью. Вы можете приблизиться на шестьдесят... нет, на пятьдесят ваших шагов, не больше!
     - Больше не понадобится.
     Я повернулся и зашагал к невидимой стене вуали. Маяк с шестом и вымпелом угодил на склон холма слева от нас, в запретную область, но это особой роли не играло - главное, что мы могли его заметить. Таких вешек с пронумерованными флажками сбросили с воздуха тысячи полторы, чтобы примерно оконтурить линию нашего движения. Здесь, в Анклаве, мы не могли полагаться на компас, пеленгатор или иные приборы и торили путь почти вслепую, ориентируясь по солнцу - желтой размытой кляксе, скользившей над дымкой флера. Ярко окрашенные вешки облегчали ориентацию. По идее, они должны были встречаться каждый час-полтора, каждые пять-восемь километров.
     Сдвинув с налобника каски очки-бинокль, я рассмотрел маяк. На вымпеле темнела цифра семь - значит, пять маяков, не считая самого первого, приземлились где-то за холмами, в невидимой и недоступной для нас зоне. Ну, неудивительно, если учесть, что сбрасывали их с самолета и с приличной высоты... Удивительным было другое: облупившаяся краска на шесте, поблекший цвет флажка и тронутые ржавчиной нижние опоры. Казалось, что наш ориентир, сброшенный совсем недавно, простоял здесь не пару дней, а пару месяцев или был изготовлен небрежно и наспех. Но в это, зная педантичность и аккуратность Монро, я поверить не мог. Я возвратился к своему отряду.
     - Все в порядке, босс? - обеспокоено спросил Макбрайт, повернув ко мне крупную лобастую голову.
     - Да. Если не считать того, что вымпел полинял, а с шеста облезла краска.
     - Быстрое старение? Ну, случается... какой-нибудь кислотный дождик...
     - Здесь не бывает дождей, Джеф.
     - Откуда мы знаем? И что мы знаем вообще? Эта жердь, - Макбрайт ткнул пальцем в сторону вешки, - первый увиденный нами предмет, который подвергся воздействию в глубине Анклава. Или я не прав?
     Он был прав, и я молча кивнул.
     Мы направились дальше, ступая следом за Фэй и держась на равном удалении от левой и правой стенок рукава. Часа через три Сиад обнаружил еще две вешки, за номерами двенадцать и тринадцать, приткнувшиеся почти что рядом. К этому времени мой пеленгатор отказал, пятнышко солнца скатилось к западному горизонту, а дымка над нами стала сереть и темнеть. Пейзаж оставался неизменным: длинные пологие холмы меридиональной протяженности, грунт - щебень и плотный песок. Двигались мы без труда и шли быстро.
     Еще через час наша группа достигла бассейна с развилкой. Этот треугольный эстуарий не совпадал с рельефом местности: его восточный край тянулся наискось по склону холма, скрываясь за его вершиной, а западный пересекал распадок между возвышенностями и шел затем по осыпи, покрытой довольно крупной, с кулак, щебенкой. Мы остановились примерно в центре этой безопасной зоны, и я велел готовиться к ночлегу.
     Это не заняло много времени. Сиад разровнял лопаткой место для спанья, Джеф зажег спиртовку и поставил котелок с водой, Фэй бросила в воду концентрат - сублимированные бобы со свининой. Лично я предпочитаю пшено или гречку, но тут приходилось учитывать вкусы коллег: в Великом Китае, Штатах и Судане бобы - универсальная пища путников.
     Спать нам предстояло на земле. Наши комбинезоны-"катюхи" - хитрая вещь; из них, конечно, удален экзоскелет и вся электроника, но в остальном это полный аналог скафандра частей спецназначения. В жару в них прохладно, в холод - тепло; есть устройство для удаления отходов жизнедеятельности, механический хронометр, шагомер и чертова прорва карманов. Еще - насос, которым накачивают воздух в прослойки на груди и спине на тот случай, если придется форсировать водный рубеж или ночевать в постели с матрасом из булыжников. Такая же штука имеется и в наших рюкзаках: при нужде их можно превратить в весьма приличное плавсредство.
     Стемнело, и над нами слабо замерцали размытые пятнышки звезд. Я сделал необходимые записи в рабочем дневнике, отметив пройденное расстояние и обнаруженные маяки, затем мы, дружно работая ложками, опустошили котелок. Сумерки этому не помешали - у большинства экстремальщиков отличное ночное зрение, еще один повод для меня, чтоб затесаться в их компанию. Как говорится у Честертона, умный прячет лист в лесной чаще, а гальку - на каменистом морском берегу... Странное тоже скрывают среди странного.
     - Давно я так не ужинал, - заявил Макбрайт, с благодушным видом растянувшись на песке. - Крепинет, марешаль , омары, икра, устрицы с белым вином, утка по-пекински... Чушь и ерунда! Ничто не сравнится с бобами, если приправить их тишиной, свежим ветром, светом звезд, а еще... - он задумчиво пошевелил пальцами, - еще ощущением опасности... Вот напиток для настоящих мужчин! Но в городах его не подают, и дело идет к тому, что в середине века не нальют нигде. - Джеф перевернулся на живот. - Собственно, что нам осталось? Сахара, Антарктида, Гималаи, север Канады и Сибири... ну, пара точек в Африке и Амазонка, пока там не покончили с джунглями... Мир опасного стремительно сужается, этот процесс необратим, и в будущем нас ожидает вечная скука!
     - Мистер Макбрайт - большой романтик, - с вежливой улыбкой сказала Фэй. - Может быть, он вспомнит, где мы находимся?
     Джеф хмыкнул.
     - В месте экологического катаклизма, Тихой Катастрофы, где же еще! Но на такие благодатные места романтикам рассчитывать не стоит. Это - исключение, юная леди, случай нетипичный и потому особо редкостный. Если бы тут постарались мы, все было бы залито нефтью, пропитано ядами и химикатами, насыщено радиацией, завалено ржавым железом и прочим дерьмом. Однако песок чист и воздух тоже, значит, причина не в нас... А в чем же?
     Наш миллиардер уставился на меня, явно желая продолжить дискуссию, но я отмолчался. До сих пор мне удавалось избегать подобных тем, и нарушать такой порядок не хотелось. Но, если придется, я напомню Макбрайту, сколько нефти вылилось в море из его танкеров и сколько радиоактивной дряни вывозят с его оружейных производств. А еще - о нескольких экологически чистых проектах, скупленных его концернами и спрятанных на нижнюю полку сейфа... Он бы весьма удивился, узнав, что кто-то об этом проведал! Ну, был бы невод, а рыба найдется... К счастью, в этом мире уже имеется компьютерная сеть.
     - Мы пришли сюда, чтобы выяснить причину, - рассудительно заметила Цинь Фэй. Сейчас, в тусклом мерцании звезд, она и в самом деле походила на фею - тоненькая, с гладкой золотистой кожей и карими, слегка раскосыми глазами. По внешности она была типичной аму, однако до боли в сердце, до дрожи в коленях напоминала мне другую женщину, тень, коснувшуюся моей жизни в те времена, когда я был не Арсеном, а Даниилом... Даже голос был похож, особенно если Фэй говорила по-русски. Как многие аму, русским она владела практически свободно.
     Воспользовавшись тем, что ему ответили, Макбрайт подсел поближе к девушке и принялся очаровывать ее рассказами о подвигах и странствиях, какие выпали на его долю. Фэй слушала с вялым интересом, даже историю о пребывании на ?Вифлееме?, международной космической станции, куда Макбрайт просочился в качестве туриста за девяносто миллионов долларов. Впрочем, там он был не первым, зато на обратном пути испытал аварийный скафандр с автономными движками - покинул шатл на высоте двенадцати миль и приземлился в полях Иллинойса, под Спрингфилдом. Можно сказать, в собственной вотчине, поскольку штат, включая соседние Висконсин, Мичиган и Индиану, принадлежал его компаниям.
     Фэй вздохнула, выразительно уставилась в мутные темно-серые небеса, и я похлопал ладонью по песку.
     - Отбой! Дежурства двухчасовые, в порядке следования по маршруту: Цинь, ад-Дагаб, Макбрайт. Мое время - от пяти до семи утра. Итак, леди на страже, а джентльменов прошу ложиться.
     Фэй снова вздохнула, на этот раз с облегчением, поднялась и начала обходить наш крохотный лагерь. Макбрайт недовольно покосился на меня, однако накачал воздуха в комбинезон, лег, пристроив рюкзак под голову, и опустил веки. Сиад, шаркая по песку, подошел ближе, сел, стянул шлем. В ночном сумраке он казался огромным безголовым зомби: волосы и темная физиономия почти неразличимы, а одеяние, ярко-желтое при свете дня, приняло оттенок не-дозревшего лимона.
     - Хрр... - хриплый рык родился в груди суданца. - Я мог бы подежурить в эту ночь. В эту и во все последующие. Это не скажется на моей форме.
     Его английский был безукоризненным. Где он его изучал, в Кембридже или в Оксфорде?
     - Чтобы сохранить форму, нужно спать, - произнес я, всматриваясь в сгусток тьмы над воротом ?катюхи?.
     - Мне не нужно, - негромко пророкотал Сиад, сверкнув зубами. - Нет потребности. Месяц, два... Если захочу выспаться, скажу.
     Любопытное заявление! Я резко приподнялся, опираясь на локоть.
     - Гипнофединг?
     - Да. Кажется, называется так.
     - Ну, что ж... Цинь Фэй, подойди!
     Она приблизилась, и я сказал:
     - Можешь ложиться. Сиад подежурит.
     - Вы мне не доверяете, командир? - В ее мелодичном голосе проскользнула нотка обиды.
     - Доверяю. Просто Сиаду не хочется спать. И не захочется - ни в эту ночь, ни в остальные. Брови девушки взлетели вверх.
     - Но почему? Как такое может быть?
     Почти автоматически я перешел на русский. Из всех языков - а я их знаю не менее трех дюжин - русский лучше других подходит для обсуждения тем щекотливых, деликатных, для выражения приязни и неприязни и для того, чтоб скрыть за словами радость и гнев, страх и удивление. К тому же возможность обратиться к собеседнику на ?ты? придает этому языку особую интимность.
     - Ты обладаешь способностью видеть вуаль, чувствовать воду, улавливать признаки жизни с большой дистанции... Повторю твои слова: как такое может быть? Однако это есть, и это тебя не удивляет, верно? Это кажется тебе естественным, а нас ты, наверно, считаешь слепцами... Ну, так что удивительного в Сиаде? В том, что ему не нужен сон? Не больше, чем в тебе, девочка. Разве не так?
     - Так. - Она кивнула. - Я поняла, командир. Я больше не буду задавать глупые вопросы. Только...
     - Да?
     - Вы не слепец. Многие слепы, но только не вы. Фэй отошла и опустилась на песок подальше от Макбрайта, а я кивнул Сиаду:
     - Принимай дежурство. Разбудишь нас в семь утра.
     Закрыв глаза и лежа в уютной песчаной ямке, я размышлял над этим происшествием. Гипнофединг, затухание сна, способность не спать долгое время без ущерба для психики, являлся редким паранормальным талантом, однако я знал по крайней мере пятерых, имевших этот дар с рождения. Скажем, тот же Ярослав Милош... Да и я мог обходиться без сна неделю, а после восстановительных процедур где-нибудь под ветвями секвойи или в дубовой рощице хоть целый месяц. Так что сам феномен меня не удивлял, а удивляло другое - то, что в личных файлах Сиада Али ад-Дагаба, майора секретной службы и весьма известного спортсмена-экстремальщика, об этом феномене напрочь умалчивалось. Возможно, дар его не афишировали? Все же Сиад являлся персоной ?поп populus? , шефом охраны двух суданских президентов... Но дотошным сотрудникам Монро полагалось докопаться до каждой мелочи, а до подобных вещей - в первую очередь. Может, и докопались, да не сказали мне?
     Оба этих варианта были безрадостны; и в том и в другом случае напрашивался вопрос: о чем еще я не имею информации? Чего не знаю о чернокожем Сиаде из племени нуэр? А также о Джеффри Коэне Макбрайте, миллиардере из Иллинойса, и юной девице Цинь Фэй?
     Плохо, когда вступаешь на дорогу смерти и не уверен в спутниках...
     Расслабившись и уловив жалкую струйку энергии, сочившейся из песка, я повелел себе увидеть хороший сон, и это желание исполни