дожевав галету, он мрачно огляделся по сторонам и пробурчал:
     - Мезозой... как есть мезозой, дьявол меня побери! Вот что случится, приятель, когда нас прихлопнут. Половина мира - каменные пустоши, половина - гнусное болото с червями и мокрицами... Впрочем, гнусное для нас, а им, возможно, рай.
     - Кому - им?
     - Вы не догадываетесь? - Макбрайт ткнул пальцем в небеса. - Мерзавцам, сыгравшим эту шутку! Сидят себе где-то, посмеиваются и прикидывают, сколько Анклавов придется устроить, чтобы от всех нас остались лишь черепа да кости. По моим расчетам, примерно сто пятьдесят .
     Глаза Фэй округлились в недоумении.
     - О чем это вы?
     - Макбрайт считает, что Тихая Катастрофа - дело рук пришельцев, - пояснил я. - Рук, клешней или щупальцев... В общем, парни из космоса санируют Землю, уничтожая двуногих тараканов.
     - Но ведь... - Фэй поглядела на меня и осеклась.
     - Все это чушь, милая, - сказал я ей на китайском. - Чушь, ерунда и невротические комплексы.
     Он помешался на своей идее. Все в вашем мире помешались - лидеры ЕАСС, мусульманские шейхи и твои отцы-командиры. Думают, что здесь испытали какое-то новое оружие... Думают так и мечтают до него добраться.
     - А что думаешь ты?
     - Еще не знаю, и потому я тут. Чтобы разобраться.
     Макбрайт дернул меня за рукав.
     - О чем вы толкуете, сэр? Юная леди вдруг перестала понимать английский?
     - Я сообщил ей благие вести, которые понятнее на китайском. В первую очередь пришельцы уничтожат белых, всю индоевропейскую расу, самых задиристых, несговорчивых и хорошо вооруженных. Людей Востока, быть может, пощадят, вернув к занятиям мирным и тихим. Скажем, к созерцанию цветущих вишен и лотосов в пруду.
     Фыркнув, Макбрайт раздраженно уставился на меня.
     - Шутки, шуточки... Делаете вид, будто вам неясна подоплека событий... Ну-ну!
     - А вам уже ясна?
     - Тут и кретин поймет, в чем дело! Мы не умеем ускорять распад, деструкцию, разложение... то есть, конечно, умеем, но не в таких масштабах и другими способами, более зримыми и грубыми. Взрыв, радиация, тепловое воздействие, активные химические реагенты... Тут - ничего подобного! - Он покачал головой. - Нет, это не мы порезвились. Не мы, приятель! Нам мезозой не устроить - в лучшем случае пепелище.
     - Здесь не мезозой, - заметил я. - Мезозой - эра гигантских ящеров, но ими тут не пахнет. Здесь фауна другая, а флора представлена хвощами, плаунами и древовидными папоротниками. Это, Джеф, карбон, палеозойская эра, и от нее до мезозоя добрая сотня миллионолетий.
     - Карбон? - Густые брови Джефа сошлись у переносицы.
     - Каменноугольный период. Такие леса, - я повел рукой, - за триста миллионов лет превратились в уголь.
     - Эти залежи достанутся не нам, - буркнул Макбрайт, и мы отправились в дорогу.
     Джунгли действительно напоминали лес неимоверной древности, но это впечатление было расплывчатым и смутным. Часть растений казалась мне похожей на каламиты, лепидодендроны и огромные папоротники с резными листьями , другие были совсем незнакомыми, да и за сходство я поручиться не мог. Возможно, природа не повторяла прежних форм или причиной являлся недостаток информации - ведь ни один человек из ныне живущих не посещал такого леса и не гулял под сенью хвощей и плаунов. Какими были эти джунгли? Какие монстры населяли их? Ответ неполный и туманный. Во всяком случае, нам не встречались стегоцефалы, первые земноводные, и меганевры, гигантские стрекозы, которые, если верить палеонтологам, кишели в лесах девона и карбона.
     Солнце перевалило за полдень, когда мы услышали крик - протяжный стонущий вопль, уже знакомый нам, но прозвучавший с гораздо большей силой. Крик доносился с юго-востока, с дальнего конца прогалины, ведущей к небольшому озерцу; его окружали мхи и папоротники в два человеческих роста. Я передвинул кольцо на дротике на три деления, кивнул Макбрайту и Сиаду и повернулся к Фэй.
     - Что скажешь?
     - Крупное существо. Голодное, быстрое, но глупое.
     Мои впечатления были такими же. Здесь, на Земле, я могу договориться с большинством животных, если только ими не владеет ярость или панический страх, но тварь, которая приближалась к нам, не проявляла склонности к контакту. Слишком крохотный мозг и слишком неразвитый... Зато сил и злости побольше, чем у суукского катраба.
     Мы сняли рюкзаки, сложили их у толстого ствола и двинулись к прогалине.
     - Я с ним справлюсь, - произнес Сиад, раскачивая дротик. - Аллах укрепит мою руку.
     Я кивнул. В конце концов, Сиад - наш страж и защитник, почему бы и ему не отличиться? На всякий случай есть еще три дротика, гранаты, ледорубы и мачете... Впрочем, гранаты хотелось бы поберечь
     - Учти, что яд подействует не сразу, - заметил я. - Эти древние чудища были на редкость живучими.
     - Почему?
     - Медленное кровообращение. Пока отрава парализует мозг, пройдут секунды.
     - Сколько? - спросил Макбрайт, всматриваясь в чащу.
     - Пять... десять... Не знаю, но, думаю, хватит, чтоб разорвать нас на куски.
     - Я справлюсь, - повторил Сиад.
     Папоротники в конце прогалины зашевелились, тварь выбралась на открытое место. Массивный корпус с длинным хвостом, мощные лапы, тупая широкая морда с жабьей пастью, бронированная голова и гребень вдоль спины... Глаз почти не видно под нависающими кожными складками, но зубы различимы - солидные зубы и, кажется, в три шеренги. Стегоцефал? Пеликозавр? . Потом я заметил солидный бивень или шип на кончике хвоста и перестал гадать. Такого оружия у стегоцефалов и пеликозавров не имелось, как и таких повадок, - эта тварь была, без сомнения, плотоядной. Огромная жаба с хвостом и клыками... Веса на первый взгляд в ней было с тонну.
     Монстр присел, ворочая огромной головой, и тут же взвился в воздух, одним прыжком преодолев десяток метров. Ствол хвоща, попавшийся ему по дороге, треснул и переломился, верхушка с пучком серо-зеленых листьев рухнула, истекая соком, а вслед за ней со звучным шлепком приземлилась жаба. Двигалась она удивительно быстро, растения ей не мешали, и водоемы тоже не были преградой для земноводного хищника. Царь и бог карбона... неокарбона, если придерживаться строгой терминологии.
     Мы ждали, Сиад - в центре прогалины, я и Макбрайт - по обе стороны от него, Фэй - шагах в двадцати от меня, у наших мешков под большим каламитом. Страха в ней не было - ни страха, ни даже испуга перед грядущей схваткой и возможной гибелью. Сосредоточенное внимание, готовность броситься вперед, метнуть копье со смертоносным ядом... Такая же решимость исходила от Макбрайта, разум его тревожили тени и призраки, а зримых опасностей он не боялся.
     Тварь мчалась к нам огромными скачками. Кожные складки приподнялись, раздвинулись, и теперь я видел ее глаза - две щелки, подпертые с боков костяными щитками. Хвост волочился за ней, словно какая-то лишняя часть тела, соединенная шарниром с туловищем.
     - Сиад! Бей в глаз!
     - В пасть, - отозвался суданец.
     - Потеряем дротик. Тварь перекусит древко.
     - Понял. Помоги Аллах!
     Стальной метровый стержень сверкнул в воздухе. Вопль, исторгнутый чудищем, был оглушителен; казалось, рядом с нами спускает пар старинный паровоз, а машинист, аккомпанируя, пилит рельсы. Дротик, вошедший в череп твари на ладонь, еще раскачивался, когда Сиад бросился к ней с поднятым клинком. Его движения были так стремительны, словно он каким-то чудом превратился в ноосферный луч; миг - и мачете взметнулось над головой, миг - опустилось, перерубая связки на задней лапе. Сиад отскочил, не пытаясь выдернуть оружие, и замер за стволом хвоща. Отличная работа! Я сам не выполнил бы лучше.
     Тварь билась на земле, не в силах опереться на изувеченную ногу, прыгнуть, ухватить добычу. Я считал секунды, потом - минуты. Ее агония была нескончаемой, и Макбрайт, подняв оружие, шагнул вперед.
     - Не надо, Джеф. Она издохнет. Не тратьте зря отраву.
     Мы провели на этом месте с четверть часа, потом Сиад выдернул клинок и дротик, очистил их от крови комьями мха, а я заполнил контейнер образцами. Шкура у хвостатой жабы едва поддавалась лезвию, а костяные щитки на голове пришлось сокрушить ледорубом. Поверхностный осмотр ничего не дал - во всяком случае, каких-то новых сведений: огромное тело, мозг с кулачок, остатки экзоскелета, рудиментарные жабры... Я закрыл контейнер с консервантом, сунул его в мешок и приказал трогаться в дорогу.
     К началу сумерек, как утверждал мой шагомер, мы одолели только восемнадцать километров и трижды столкнулись с бронированными жабами. В первый раз судьба нам улыбнулась, и тварь нас не заметила; вторую и третью прикончил Сиад, действуя со все возрастающей сноровкой. Последнее чудище - самое крупное, тонны на полторы - встретилось нам у оврага с обрывистыми склонами и ручейком, струившимся по каменистому дну. Овраг, широкий и глубокий, с темными провалами пещер, был превосходным укрытием на ночь, если бы удалось его обследовать до наступления темноты. Сиад, разумеется, это знал и несколько раз порывался шагнуть к бьющейся в конвульсиях твари и выдернуть клинок и дротик. Всякий раз я останавливал его; какое-то имманентное чувство, рожденное смутным предвидением, подсказывало, что приближаться к чудищу нельзя.
     Наконец жаба застыла горой окаменевшей плоти, позволив Сиаду забрать оружие. Вырвав копье из окровавленной глазницы, он ухватился за рукоять мачете, врубившегося в кость, потянул, упираясь ногой в заднюю лапу твари, и в этот момент шевельнулся хвост. Фэй вскрикнула, Джеф тоже завопил, а я метнулся к Сиаду с альпенштоком, пытаясь отвести удар.
     Но не успел. Хвост изогнулся, словно змея, полуметровый бивень вошел Сиаду под ребро, тварь дернулась, отбросив безжизненное тело; затем последняя вспышка иссякла. Мы ринулись к товарищу, лежавшему на окровавленных мхах; Фэй потащила из мешка аптечку, Макбрайт выхватил клинок, чтобы разрезать ткань комбинезона, а я склонился над огромной раной.
     Хватило секунды, чтобы понять: люди после таких ранений не живут. Вся брюшная полость была вскрыта от правого до левого ребра; в алой страшной яме темнели остатки печени, разорванный желудок и еще какие-то лохмотья, каша из почек, кишечника и поджелудочной железы. Наш спутник был уже мертв, спасенный от мучений болевым шоком; глаза его остекленели, язык запал в полуоткрытом рту. Я потянулся, чтобы снять с него шлем, но Джеф меня опередил: разрезал ремень у подбородка, быстро приподнял Сиаду голову и ткнул согнутым пальцем за ухом.
     - Что вы де... - начал я и замер.
     На губах Сиада вздулся и лопнул кровавый пузырь. Кожа его начала стремительно сереть, потом побледнела, достигнув снежно-белого оттенка; течение крови, хлеставшей будто из порванных труб, тотчас прекратилось, а вместо нее, пенясь и заполняя брюшную полость, полезла губчатая розоватая масса. Он хрипло выдохнул, закрыл глаза и вытянулся на спине, словно покойник, ожидающий, когда его положат в гроб. Но грудь его едва заметно шевелилась, ноздри трепетали, а розовый коллоид закрыл чудовищную рану и колыхался над ней в такт дыханию.
     Фэй охнула и уронила аптечку. Я встал, похлопал ее по спине и отодвинулся на пару шагов, чтоб обозреть картину целиком: дохлая тварь, ее хвост и бивень, покрытый темной кровью, Макбрайт, зачем-то шаривший под ухом у Сиада, и сам Сиад, распластанный во мху, недвижный, но, несомненно, живой. Во всяком случае, живой наполовину.
     ?Ну, что ты скажешь, когда очнешься? Как объяснишь свои фокусы, мой чернокожий брат? - подумал я. - Или не чернокожий? И не брат??
     Его дыхание стало размеренным, и на губах больше не лопались алые пузыри.

Глава 12.

Сохраненное в памяти

     Таких полуживых, как Сиад, мне доводилось видеть часто - можно сказать, с пугающей регулярностью. Истерзанных и окровавленных, лишенных рук и ног, опухших или высохших от голода, покрытых ранами и язвами, больных, полубезумных, обожженных, вдохнувших яд или вколовших наркотическое зелье... Жертвы войн и гангстерских разборок, апартеида и геноцида, недоедания и нищеты, собственной небрежности, религиозного фанатизма, случая, жестоких пыток... Лучше уж мертвые, чем полуживые! Трупы не столь угнетают, как вид искалеченного человека, проклинающего все и всех или молящего о милости, о помощи и снисхождении. Трупы безгласны, им нельзя помочь, а этих, попавших на смертную грань, нельзя оттолкнуть, пока не угасла или не возродилась жизнь. Одних необходимо исцелить, других - спасти от палачей или от их собственной глупости, а третьих - проводить в дорогу, сказав им слово утешения... Я сделал бы это, если бы сумел, но этих несчастных - мириады, и мне не дарована власть над их телами и душами. Я - не Старейший, я - Наблюдатель и должен слушать и смотреть. По временам - помогать, хотя бы в малом, и мучиться, коль не могу помочь.
     Случается, я забываю, как примитивен этот мир и как далек от совершенства, - забываю и думаю: чего им надо? Они, казалось бы, так многого достигли: пищи и жилищ - с избытком, машины надежны и многочисленны, труд уже не изнуряет, природа щедра, и есть приоритетные цели - сохранить нажитое, ничего не разрушить, а приумножить драгоценное наследие. Добавить что-то свое к чудесам, полученным от предков: великолепные картины, умные книги, новую музыку и новое знание, дворцы, музеи, храмы, города, чистые воды, наконец, и чистый воздух... Это не фантазии о вечной жизни и полетах к звездам, это возможно в настоящем или в ближайшем будущем - мир, где нет голодных, где не льется кровь, где женщины прекрасны, старики мудры, ну а мужчины - те хотя бы пребывают в трезвости. Готов признать, что трезвый мужчина - достойная личность: вьет семейное гнездо, пишет стихи или пашет землю и не хватается за автомат.
     Женщины, дети, земля и стихи... Чего еще им надо? Зачем страдания и кровь, религиозные распри и грязные игры политиков? Зачем бесконечные войны, насилие, жестокость, нелепые проекты, свалки на месте лесов, могильники, забитые ядами и радиоактивным шлаком? Зачем Чернобыль, зачем Афганистан?

***

     Если бы только Афганистан!
     Две тысячи седьмой, Иерусалим. Июльский Джихад, он же - Трехнедельная Война, как называют эту бойню в мире, где поклоняются Христу, а не Аллаху. Сражение, почти разрушившее древний город... На севере - отряды палестинцев и две дивизии наемников, люди аль'Бахра, Льва Ислама; на юге и западе - израильтяне. Тут и там - солдаты; все остальные бежали или погибли в руинах, под ливнем ракет и снарядов. ЕАСС еще не существует, НАТО уже нет, но на подходе войска ООН, сводный полк из австралийцев, шведов, испанцев и русских. Рота медиков уже здесь, они развернули палаточный госпиталь в долине Кедрона, бродят по городу, ищут раненых и гибнут под пулями сами...
     Затишье. Противники окопались, молятся своим богам и собирают силы; меж ними - обугленная Храмовая гора, Стена плача, чьи древние камни иссечены осколками, и накренившийся золоченый купол мечети Куббат ас-Сахра. Вокруг - Святая земля, одно из сокровищ этого мира. Еврейский квартал, Армянский, Христианский, Мусульманский, Голгофа, Гроб Господень, крестный путь... Жарко, пыльно, душно. Ветер с Мертвого моря разносит клубы дыма и запахи пожарищ, разложения, нагретой солнцем стали. Вечный и неизбежный аромат войны...
     Я (тогда еще - Даниил Измайлов) прибыл на Святую землю с гринписовского судна ?Воин радуги?, что бороздило Тихий океан вслед за мигрирующими китами. Этот корабль был подарен Сельме Ларсен, одной из активисток движения, каким-то богатым доброхотом - возможно, Ники Купером; я полагал, что имею полное право прокатиться на ?Воине? по бирюзовым волнам, под теплым солнышком, среди зеленых островов. Конечно, в приятной компании - эти гринписовцы были вполне дружелюбны, если не свежевать при них тюленей и не бить китов. Самой дружелюбной была, разумеется, Сельма, их златокудрая королева и капитан; ну, а я исполнял при ней роль принца-консорта. С охотой, надо признать, хотя блондинок недолюбливаю.
     Здесь - день, над Тихим океаном - ночь... Сельма, утомленная, нагая, спит на смятых простынях... Здесь тоже спят - трое в простреленных комбинезонах с изображением креста. Врач и медбратья... Крест на груди и на спине, красный крест, большой, заметный, но он их не уберег... Я перенес мертвецов в ближайшее здание, снял с офицера униформу, натянул на себя и просмотрел его документы - Петер Шрайбер, Мюнхен, майор медицинской службы. Потом подобрал саквояж с медикаментами и бинтами, постоял минуту в молчании и отправился бродить по городу. Спасать и утешать...
     Я нашел их на Храмовой горе, среди десятка трупов - видно, столкнулись два патруля, израильский и арабский, и уложили друг друга в пять секунд. Тела, нафаршированные пулями, один - с рукой, оторванной гранатой, а у другого снесено полчерепа... Искаженные яростью лица присыпаны пылью, над ними вьются мухи, посланцы сатаны... Россыпи блестящих гильз, кровавые лужицы, пальма с побитым осколками стволом... Жуткая картина! Особенно если вспомнить звездную ночь над океаном, теплый воздух, что вливается в иллюминатор, и Сельму, нежную и гибкую, как ива у пруда...
     Грохнули выстрелы, что-то свистнуло у виска, взметнулись фонтанчики пыли. Двое, определил я: один распластался под пальмой, другой, скорчившись, прячется в камнях. Враги, последние из выживших. Наверняка изранены...
     Вскинув руку, я крикнул на арабском:
     - Мир! Перестань стрелять! Я здесь, чтобы помочь тебе!
     Затем повторил то же самое на иврите.
     Выстрелы смолкли, но не оттого, что к моим словам прислушались, - просто оба потеряли сознание. У палестинца хлестала кровь из рваной раны над коленом, израильтянину в бок попали два осколка, один на палец не дошел до сердца. Минут сорок я возился с ними - дренировал, зашивал, бинтовал, вводил антисептики; затем перенес в восточный придел мечети, где потолок еще сохранился и на полу лежали толстые ковры. Устроил их не рядом, а метрах в трех, чтоб не вступили в драку, дал напиться, заставил проглотить с водой таблетки биокрина. Они пришли в себя, и я заговорил. На иврите, который понимали оба:
     - Скажите ваши имена, я отмечу их в журнале и отправлю вас куда пожелаете. В наш госпиталь в Кедроне или к друзьям, каждого к своим. Вы первый. - Я кивнул палестинцу.
     - Валид... - прохрипел он, - Валид Салех...
     - Откуда?
     - Из Назарета.
     Я кивнул и повернулся к израильтянину:
     - Ваше имя?
     - Михаэль Берг, отсюда, из Иерусалима. Доставьте меня в госпиталь, майор. Боюсь только, что не смогу идти. Вы можете вызвать транспорт? Джип, вертолет? Есть у вас вертолеты?
     - Это не должно вас беспокоить. Я же сказал, что каждый попадет к друзьям.
     Губы Берга шевельнулись, но он не произнес ни слова. Я тоже молчал, разглядывая раненых. Израильтянину было порядком за сорок; светловолосый и сероглазый, с крупными, будто вырубленными топором чертами, он походил на шведа или немца - обычный среднеевропейский тип, но уж никак не семит. А вот палестинца в другой обстановке я принял бы за еврея. Черные навыкате глаза, черные кудрявые волосы, нос с горбинкой, полные губы, смуглая кожа... На вид - не больше восемнадцати, совсем мальчишка.
     Я повернулся к Бергу.
     - Давно живете в здесь?
     - Двадцать восемь лет. В шестидесятом родители переселились из Германии. Из Мюнхена.
     - Помните язык?
     - Конечно. Мне было тогда шестнадцать.
     - Я тоже из Мюнхена, - сказал я на немецком. - Майор медицинской службы Петер Шрайбер.
     Он окатил меня угрюмым взглядом.
     - Не люблю немцев и немецкий язык. Чего мы ждем, майор?
     - Вертолет. Пока вы с Салехом были без сознания, я вызвал его по рации. Берг нахмурился.
     - У вас нет ни рации, ни телефона!
     - Есть. Я бросил ее во дворе мечети, когда перетаскивал вас.
     Мы замолчали. Салех сверкал на меня глазами из своего угла, Берг кривил рот, но не от сильной боли, утихомиренной лекарствами, а, вероятно, из неприязни к немцам. Но это была не самая сильная его эмоция; стоило ему взглянуть на Салеха, как ощутимые вол