с парализующим газом и дротики с капсулой яда в острие, дозу которого можно варьировать колечком-регулятором. Одно деление - смерть для человека и существа его размеров, а если повернуть на три, то можно прикончить слона. Разумеется, если вы проткнете ему шкуру или поразите в глаз. Макбрайт этим искусством владел, в чем я убедился за время подготовки экспедиции.
     Через километр с небольшим ущелье расширилось и вывело нас к крохотному озеру и заболоченной низине. Тут, очевидно, сочились теплые подземные источники - воздух был душным и влажным, и в нем не ощущалось движения. Этот оазис от места, где мы стояли, до следующего сужения каньона был покрыт растительностью, напоминавшей давешний кустик, но здесь, при изобилии влаги, кусты разрослись до внушительного размера - по пояс, а где и по грудь. Шипы на странных стеблях или листьях были длиною в палец, сами стебли - толстые, мощные, с выступающими из почвы корнями и шишками величиной с кулак, увенчанными цветами. Три или четыре больших бледно-серых лепестка, пучок то ли усиков, то ли щупалец, которые свешивались до земли и пошевеливались с ленцой, неприятный запах гнили... На кактусы не похоже, подумалось мне. Ни на что не похоже! Таких растений я не мог припомнить ни в прошлом, ни в нынешние земные времена. Не стоило, однако, забывать, что тут не Уренир, где все давно описано, классифицировано и упаковано в пробирки с ярлыками. Здесь, на Земле, ни один зоолог, ни один ботаник в точности не знал, сколько видов населяют биосферу, пять миллиардов или пятьдесят. В этом беспредельном океане жизнь пускалась на всякие фокусы.
     Низину обступали скалы с глубокими пещерами и расселинами наверху, у их отверстий вился дымок, а над зарослями псевдокактусов мельтешили черные точки. То одна, то другая из них вдруг падала вниз, к цветам, и замирала, но едва усики начинали подрагивать и шевелиться, тут же устремлялась в небо. Этот живой туман был не очень плотным и почти безмолвным; до нас долетал лишь тихий, едва различимый гул.
     - Пчелы, - сказал Макбрайт, ткнув в сторону низины дротиком. - Пчелы, клянусь святыми угодниками!
     Фэй поморщилась.
     - Нет. Я помню ароматы пчел, запахи воска и меда. А здесь... Вонь, как от гнилых креветок!
     Запах и в самом деле неважный, молча согласился я. Было что-то еще, кроме мерзкого запаха, что-то неприятное, настораживающее - странные растения и насекомые, странный пейзаж, которому словно бы не место на Земле. Нахмурившись, я вытащил из обоймы у пояса рифленый шарик гранаты и кивнул Джефу:
     - Спрячьте дротик. Пойдем у скал, огибая заросли с востока. Гнездовья этих пчелок наверху, может, и не заметят... Если бросятся на нас, ставим завесу. Ветра нет, риск минимальный.
     - Не хотите, чтобы они к нам приближались? - спросил Макбрайт.
     - Не хочу. Береженого бог бережет.
     Мы развернулись налево и зашагали вдоль скал. Поверхность их не походила на монолит плоскогорья - ее пересекали трещины, тут и там встречались завалы камней, сползших со склонов или рухнувших сверху. Старые утесы, древние... Возможно, были прикрыты плотной вуалью, способствующей эрозии и деструкции? Я не успел обдумать эту мысль, как сзади раздался возглас Фэй:
     - Командир! Они нас заметили!
     Дымок, затянувший провалы пещер над нами, сделался плотнее и сгустился, превратившись в темное непроницаемое облако; шелест мириад крыльев тоже стал заметнее, напоминая дробь дождя, бьющего о гулкую жестянку. Все новые и новые массы насекомых вываливались из пещер, тянулись из серо-зеленых зарослей, сбиваясь уже не в облако, а в тучу, словно какой-то незримый полководец собирал войска, строил бесчисленные легионы, чтобы швырнуть их в атаку на врагов. Чем она кончится, я, в общем, представлял, имея опыт с огненными муравьями Амазонии; возможно, этим тварям не удастся прокусить одежду, но, если заползут в глаза и уши, хорошего мало. Как минимум мы оглохнем и ослепнем, а в самой неприятной ситуации станем грудой отполированных костей. Интуиция подсказывала мне, что данный вариант не исключен, что муравьи - не худший случай в сравнении с этими тварями и что от них надо держаться подальше.
     - Бегом! - скомандовал я, и мы ринулись вдоль подножия утесов, перепрыгивая через бесформенные глыбы и разбрасывая башмаками щебенку. Запах гнилья усилился, потом стал ослабевать, когда озерцо и большая часть болота остались за спиной; блеклые уродливые цветы и неуклюжие стебли мелькали мимо нас бесконечной серо-зеленой чередой, грозя растопыренными шипами. У южной оконечности болота растительность прижималась к скалам, мешая бегу, и я, выхватив клинок, врубился в заросли. В затылок мне дышал Макбрайт, слышался скрип камней под ногами Сиада, и - скорее не слухом, а ментальным чувством - я улавливал легкую поступь девушки.
     Эта полоса кустарника нас задержала. Пробившись сквозь нее, я сунул мачете в ножны и поднял голову: темная туча простиралась вверху, подобная крыльям дьявола. До нижнего края - метров пятнадцать, слишком большая дистанция, чтоб рассмотреть насекомых, но в данный момент они не казались отдельными существами - единый организм-туча надвигался на нас, грозя поглотить миллиардами крохотных хищных пастей.
     - Гранаты! Бейте о скалу! Повыше! - выкрикнул я.
     Три шарика полетели вверх, затем - еще и еще... В них не было взрывчатки, лишь кристаллический порошок, стремительно окислявшийся в воздухе - реакция, не запрещенная, к счастью, в Анклаве. Гранаты с тихим звоном лопались одна за другой, стремительно мелькали руки, опустошая обоймы; Сиад бросал сильней и дальше, чем я и Джеф, но мы не уступали ему в скорости. Секунда, и голубые газовые струи пересеклись над нами, к ним тут же добавились другие, расплылись, заволакивая склон и колыхаясь, подобно тенту нежного оттенка. Он висел на безопасном расстоянии, но все же рисковать не стоило, и я распорядился:
     - Уходим! Поживее!
     Туча слилась с голубоватым облаком, и за нашими спинами хлынул черный дождь. Он шел и шел, заваливая камни и кусты безжизненными крошечными телами; слой за слоем, груда за грудой этот покров становился все толще и толще - сначала по щиколотку, потом до середины голени, до колена, до пояса... Что там слоны, быки, носороги и прочие твари, от червяка до кита! Земля - воистину мир насекомых...
     - Сиад, пробы!
     Суданец метнулся к ближайшей груде, сунул в нее контейнер, захлопнул крышку. Мы снова ринулись бегом, стараясь поскорей убраться из этого жуткого места. Странно, но отдельные насекомые не преследовали нас, как будто бы их плотоядный инстинкт пробуждался только в огромной, бессмысленно свирепой массе. Я не чувствовал больше ментальных волн, рождавших смутное чувство тревоги, зато аура эоита стала сильней. Быть может, мелькнула мысль, та стена, что замыкает на юге равнину, - Тиричмир? Вернее, его руины?
     В ущелье, метрах в трехстах от низины, я остановился, давая спутникам возможность отдышаться. В обойме у моего пояса было четыре гранаты; ощупывая их, я спросил:
     - Сколько у вас, Джеф?
     - Пять.
     - Сиад?
     - Четыре.
     - Фэй?
     - Двадцать. Полная обойма.
     Наши запасы сократились более чем наполовину. С одной стороны, неприятная новость, с другой - зачем оружие обглоданным скелетам? Я велел распределить гранаты поровну, затем кивнул Сиаду:
     - Дай контейнер.
     В нем было с десяток летающих тварей с жесткими округлыми тельцами и внушительными жвалами; непрозрачные крылья, мохнатые лапки, головы с большим фасеточным глазом, и над ним - пара остроконечных шипов. Размер - примерно с ноготь, но попадались и покрупнее; у этих челюсти были особенно мощными.
     - Восемь лап, - сказал Макбрайт, склонившись над моей ладонью. - Летающие пауки? Не слышал о таких.
     Фэй, пальцем, затянутым в перчатку, коснулась более крупной твари.
     - У этого - десять лап. Нет, они не похожи на пауков. Один глаз, а у арахнид их много.
     Я молча пересыпал насекомых в контейнер. Мои познания в энтомологии оставляли желать лучшего, но все же я мог поклясться, что эти существа никак не связаны с животным миром за границами Анклава. Они не подходили под категорию эндемиков, являясь продуктом иной эволюции, потребовавшей сотен миллионов лет. Возможно, так оно и было? В случае с Фэй в минуту истекли пять лет, Анклав существует девять, и, если темп движения времени не изменился, здесь миновало двадцать четыре миллионолетия... Ничтожный срок для эволюционных процессов; значит, в начале катастрофы время текло здесь в десятки раз быстрее, чем в разреженной вуали у водопада. Скажем, век за минуту... или два, или три...
     Теперь я знал, почему изменилась местность. За сотни миллионов лет горы и впрямь могут рассыпаться, уйти в небытие тем или иным путем; на месте их вырастут новые горы, пустыни, плоскогорья, и в тех краях, где есть вода, тепло и атмосферные разряды, зародится жизнь. Иная, непохожая на ту, что существует на Земле или существовала прежде...
     ?Но Лашт, - подумал я, - руины Лашта! Как быть с ними? Этим развалинам не миллионы, а тысяча лет - вернее, где-то десять, где-то сотня, а где-то и в самом деле тысяча?. Лашт, поделенный на зоны серых и желтых костей, всплыл в моей памяти, словно подсказывая ответ: на эти же зоны, мелкие или крупные, могла разделяться вся территория Анклава. Выходит, здесь бушевал шторм... темпоральный шторм, круживший вихри времени... какие-то - с невероятной скоростью, какие-то - помедленней или совсем уж плавно... Времятрясение! Чего не бывает... Рухнет небоскреб, а домик из фанеры останется целым... Дело случая!
     Я пристроил этот камешек к своей мозаике и дал команду двигаться вперед. До темноты мы выбрались из лабиринта скал на берег неширокой речки; с севера к ней подступали каменистые россыпи, с юга - дремучий лес, казавшийся в сумерках хаосом стволов, гигантских листьев и широких зонтичных соцветий. Форсировать реку и углубляться в чащу, наверняка небезопасную, было поздно, и я велел разбить лагерь. Мы поужинали; затем Сиад извлек из ледоруба дротик и сел на берегу, всматриваясь в темное пространство леса. Джеф, вероятно, измучился за этот день: упал среди камней, едва надув комбинезон, и захрапел. Я устроился поодаль, занес в дневник последние события и тоже прикрыл глаза. Я был доволен: в том мозаичном пейзаже, что складывался в моей голове, заполнилась еще одна лакуна.
     Пожалуй, ясно, что здесь случилось, но остается вопрос: почему? Кто или что? Не планетарная бомба, не злонамеренное вмешательство извне и, разумеется, не божья кара... Так что же? Что послужило причиной необъяснимого времятрясения? Такое даже Старейшим не под силу! Впрочем, кто ведает, какова их мощь? Станешь Старейшим, узнаешь...
     Что-то коснулось моего колена, и я открыл глаза. Фэй, моя маленькая Фэй, волшебным образом повзрослевшая и такая прекрасная... Щедрый дар Анклава...
     Я наклонился и поцеловал ее.

***

     Ночь. Мы шепчемся, лежа в темноте, мешая два языка, китайский и русский. Русские слова тяжеловесны и напевны, китайский говор легок и высок, как птичий щебет. Как вскрики Фэй, когда она замирала в моих объятьях...
     - Ты... Теперь ты все про меня знаешь... Про отца и маму и про Хэйхэ... про школу... даже знаешь, зачем меня послали... Я все рассказала, все!
     Просьба поведать о себе, изложенная в деликатной восточной манере, подумал я. А вслух спросил:
     - Все, девочка? Неужели не осталось ни одной тайны?
     Она хихикнула.
     - Ну, разве что это... Сказать, откуда мой дар? От Анай-оола, прадедушки-нивха... Мама говорила, что он был колдуном... нет, не колдуном, они злые... как это по-русски?., шаманом, вот! Умел врачевать, предсказывать будущее, вселяться в животных и властвовать над духами...
     Протяжный вопль долетел из леса, с другого берега реки. Пальцы Фэй на моем плече затрепетали, и я накрыл их своей ладонью. Потом сказал:
     - Спрашивай.
     - У тебя есть... женщина? Там, в России?
     - Была. Очень давно. Теперь нет. Ни в России, ни в других местах. Она вздохнула.
     - Значит, ты одинокий. Совсем как я.
     - Уже не одинокий, родная. Можешь представить, что получится, если сложить два одиночества? Фэй благодарно потерлась щекой о мое плечо.
     - Кажется, могу. - Потом: - Расскажи мне о твоих родителях.
     - Это непростая история. Мои земные отец и мать умерли, однако...
     - Почему ты так сказал - земные?
     Она глядела на меня широко раскрытыми глазами, совсем темными в ночном сумраке. Я знал, что отвечу ей. Пусть все будет ясно - ясно сразу, полностью и навсегда.
     - Потому, малышка, что на вашей Земле я пришелец.
     Фэй кивнула.
     - Все мы здесь пришельцы. Приходим, живем, уходим... Я понимаю.
     - Нет, не понимаешь.
     - Чего же, Арсен? Разве ты не из России? Не из Петербурга?
     - Нет.
     - Значит, из Белоруссии или с Украины. Но это ведь тоже Россия!
     Я усмехнулся. Она прекрасно разбиралась в политике! Страны, может, и разные, зато народ один.
     - Слушай меня внимательно, Фэй, я не отсюда. Не с вашей Земли, а из другого обитаемого мира, понимаешь? - Глубокий потрясенный вздох. - Вселенная очень велика, и жизнь существует не только здесь. Разумная жизнь, которой свойственны жажда знаний и тяга к поиску себе подобных... - Молчание. С трепетом в сердце я произнес: - Ты веришь мне?
     - Я верю всему, что ты скажешь, Арсен. Я чувствую... нет, знаю, что это правда.
     ?Все-таки непохожа на Ольгу, - подумал я. - Изумление, любопытство, но не страх. И вера, всепоглощающая вера. Доверчивость юности, которую не выбила, не растоптала даже проклятая школа в Хэйхэ... Нелегкий крест, но разве не в испытаниях и бедах крепнет мужество? То, чего не хватило Ольге...?
     Ладошка Фэй коснулась моей груди.
     - Ты человек, Арсен... если я в чем-то уверена, так в этом.
     - Человек, - подтвердил я. - Чтобы узнать людей, надо быть человеком, как же иначе? Поэтому тот, кто пришел, слился с рожденным на этой планете и превратился в человека. В меня, Арсена Измайлова.
     - Тот, кто пришел... Может быть, в тебя вселился гуй? - Голос девушки дрогнул. - Я сумела бы его изгнать. Мой прадед...
     - Да, я помню, он был шаманом и властвовал над духами... Не тот случай, девочка. Некого изгонять! Того, кто пришел, и того, кто родился, больше нет. Они не существуют, понимаешь? Есть только я.
     - Ты... - Ее ладонь порхала над моими волосами, как легкокрылая пичужка. - Ты... ты лун-ван, царь драконов, прилетевший к нам из звездного чертога... Из какого же, милый? Тай-и, Цин-лун, Чжу-цяо? Из Бай-ху или Сюань-у? .
     - Мой дворец далеко, - сказал я, - в одном из галактических звездных скоплений. Здесь, на Земле, вы зовете его звездным кластером номер... Ну, не важно! Наше солнце все равно не увидеть, тем более - планету. Только... - Она улыбнулась, когда я перешел на китайский. - Только, милая, я не лун-ван, а мэнь-шэнь . Всего лишь скромный мэнь-шэнь.
     - Тогда уж - Цзао-ван! .
     Ей непременно хотелось повысить мой статус, и я кивнул:
     - Да, малышка. Так будет точнее.
     - Цзао-ван, Цзао-ван! - Радостно улыбнувшись, она соединила ладони в бесшумном хлопке. - Я буду звать тебя Цзао-ваном!
     - Зови. Какие возражения?
     Я снова напомнил себе, что Фэй лишь по облику взрослая женщина и этим обязана Анклаву и вуали. Но двадцать лет - это двадцать лет... Каким бы тяжким испытаниям ее ни подвергали в школе, к каким бы миссиям ни готовили, возраст брал свое; детское прорывалось в ней, будто требуя компенсации за то, что отняли, чего недодали, чего лишили. ?Детство долго не расстается с человеком, - подумал я. - В самом счастливом случае, до зрелых лет, если память о нем не сотрут грехи, которые творятся взрослыми: зависть и корысть, ложь и злоба, предательство и убийство?.
     Цзао-ван, хранитель очага... Для Аме Пала я тоже был Хранителем - не потому ли, что я неравнодушен к бедствиям мира сего? И не по этой ли причине я попал в Анклав?
     Не знаю, не могу сказать. Но что бы ни подвигло меня на труды, награда оказалась щедрой.
     Я думал об этом, прожимая к себе горячее тело Фэй.

***

     Утром, переправившись через реку, мы углубились в джунгли. Странноватый лес; казалось, что неким волшебством нас превратили в крошечных сантиметровых человечков, отправив затем в луга, поросшие травой, осокой и папоротниками. Обычную траву здесь заменяли мхи, воздух был душным, грунт - влажным, хотя до болота не дотягивал, пышная серо-зеленая растительность поднималась на высоту пятнадцати метров, не слишком препятствуя движению, - дистанция между стволами солидная, подлеска вовсе нет. Однако пришлось замедлить темп: мох и сыроватая почва - гораздо худшая опора для ноги, чем камень и та асфальтная поверхность, что встретилась нам у границы Анклава. К тому же незнакомые дебри всегда таят опасности - во всяком случае, их больше, чем на открытом месте: обзор невелик, масса помех для метательного оружия, ну, и, конечно, хищники. По счастью, псевдокактусы и легионы насекомых нам больше не попадались, но лес не был безжизненным: что-то копошилось во мху, тут и там ползали твари, похожие на огромных мокриц или кошмарную помесь омара и паука, а временами мы давили червей - больших, размером с руку, мягких, безглазых и отвратительных. Впрочем, вся эта живность не проявляла агрессивности, тогда как вопль, который мы слышали ночью, не шел у меня из головы. Глотка у той зверюги была здоровая, а где большая глотка, там и большие зубы.
     Я велел приготовить дротики, и мы проникли в лес, двигаясь ромбом: Сиад и Джеф - слева и справа от меня и сзади на десять шагов, Фэй - в арьергарде, в самой безопасной позиции. Хотя кто мог сказать, что тут опасно, а что - нет? Оставалось лишь надеяться, что испускавшая вопли тварь не обладает интеллектом тигра и не имеет привычки прыгать на последнего из путников. Так мы двигались пару часов в полном молчании и тишине, нарушаемой лишь шелестом листвы да чавканьем почвы под ногами.
     До возвышенности на юго-западе, которая, согласно моим подозрениям, была Тиричмиром или его руинами, оставалось километров пятьдесят-шестьдесят. Минимум два дня пути, а это означало неприятную ночевку в джунглях, под странными деревьями без веток, на коих не соорудишь помост, а древесину не сожжешь в костре. Я ощущал, что эта растительность переполнена влагой, как трубы водозаборника; ток жидкости пронизывал огромные стволы, питая их жизненной энергией, не столь мощной и чистой, как у секвойи и дуба, зато бушевавшей рядом и вполне доступной.
     Впитывая ее на ходу, я предавался размышлениям о Равновесии, главном законе Мироздания, которому следуем и мы, его возлюбленные чада. Мир - это упорядоченный хаос, закономерная игра случайностей, и потому идеал, понимаемый как полное счастье или набор абсолютных истин, недостижим; знание и неведенье, добро и зло, позитивное и негативное - теза и антитеза, две объективные сущности, между которыми, однако, должен поддерживаться паритет. В природе и в человеческом обществе, в масштабах галактики и атома, в большом и в малом... Как, например, сейчас: джунгли, духота, опасности, вязкая почва - плохо, но отсутствие вуали и флер, светлеющий с каждым днем, - это, разумеется, хорошо. Добавим взгляды моей феи, которые я чувствовал спиной, а также наше приближение к эоиту, и можно считать, что принцип Равновесия соблюден. Пожалуй, хорошего даже больше, чем плохого, а это значит: жди какой-то гадости.
     К полудню мы сошлись в кружок, отдохнули и перекусили галетами, запив их водой из фляг. Сиад, как обычно, выглядел невозмутимым, Фэй, посматривая на меня, пыталась скрыть счастливую улыбку, Макбрайт был напряжен и хмур. Возможно, потому, что утром мы опять повздорили, когда он начал мучить Фэй вопросами о пережитом на переправе и ее нынешних ощущениях. Ему хотелось знать, иссяк ли процесс, инициированный вуалью, или еще продолжается, но с меньшей скоростью - в общем, стареет ли Фэй или нет. Она вздрогнула, испуганно сжалась, и я, пробормотав ?sermo datur cunctis, animi sapientia paucis? , велел Макбрайту заткнуться.
     Сейчас,