ынок.
     - А кредит дали?
     - Не в том дело, дали или  не  дали.  Ты  подумай,  раз  он  в  таких
понятиях жизнь кончил, то он, выходит, с зоны  никогда  и  не  выходил  на
самом деле. Просто так поднялся, что на "поршаке" по  ней  ездить  стал  и
интервью давать. А потом на этой зоне даже свой  Париж  нашелся.  Так  вот
если бы этот Глобус со своим  чифирем  и  педерастами  о  загробной  жизни
задумался, что бы ему в голову пришло?
     - Да он о таком сроду не думал.
     - Ну а если бы подумал? Если он ничего  кроме  зоны  не  знает,  а  к
высшему, к свету, как всякий человек, тянется, что бы он себе представил?
     - Не пойму тебя, - сказал Колян, -  куда  ты  клонишь.  Какой  высший
свет? Пугачева что ли с Киркоровым? Никогда  он  не  тянулся  ни  в  какой
высший свет, а вот вышка ему в натуре светила.
     - А я понял, - сказал Шурик. -  Если  бы  Глобус  о  загробной  жизни
думать стал, он точняк эту твою брошюру себе бы  и  представил.  Да  и  не
только Глобус. Ты, Коль, сам подумай - у  нас  же  страна  зоной  отродясь
была, зоной и будет. Поэтому и Бог такой, с мигалками. Кто тут  в  другого
поверит?
     - Тебе чего, страна наша не нравится? - строго спросил Колян.
     - Почему, нравится. Местами.
     Колян повернулся к Володину.
     - Слышь, а Глобусу тогда в Париже кредит дали?
     - Вроде дали, - сказал  Володин.  -  Банкиру  этому  все  понравилось
очень. С педерастами у них там всегда нормально  было,  а  вот  чифиря  не
пробовали. Он там даже в моду вошел, называется чай а-ля рюсс нуво.
     - Слушай, - сказал вдруг Шурик,  -  а  я  чего  подумал...  Ой...  Ну
дела...
     - Чего? - спросил Колян.
     - А может, все и не так на самом деле. Может, не  потому  Бог  у  нас
вроде пахана с мигалками, что мы на зоне живем, а  наоборот  -  потому  на
зоне живем, что Бога себе выбрали вроде кума с сиреной. Ведь всю эту фигню
про зубы у души, про топку, в которой коммуняк жгут, про конвой на небе  -
это же все сколько веков назад придумали! А у нас  просто  решили  рай  на
земле построить. Так ведь и построили! В натуре, по чертежам и  построили!
А как рай построили, оказалось, что он без ада  не  работает,  потому  что
какой же может быть рай без ада? Это не рай будет, а так, хуета. Значит...
Не, даже думать дальше боюсь.
     - Может там, где люди говна меньше  делают,  и  Бог  добрее.  Типа  в
Штатах или там в Японии, - сказал Колян.
     - Чего скажешь, Володин? - спросил Шурик.
     - Чего скажу? Как вверху, так и внизу. А как внизу, так и  вверху.  А
когда все вверх дном, как объяснить, что ни верха  нет,  ни  низа?  Вот  и
говорят на Руси - ночью жопа барынька.
     - Во прется чувак,  -  сказал  Колян.  -  Даже  завидно.  Ты  сколько
съел-то?
     - Тебя самого не прет, что ли? - спросил Шурик. - По всему загробному
миру только что проехал. И еще нас с собой прокатил. У тебя,  оказывается,
не только мент с адвокатом внутри, у тебя еще и целый синод.
     Колян вытянул руку вперед и внимательно на нее поглядел.
     - Во, - сказал он. - Опять синий стал. Почему я все время  от  грибов
этих синим становлюсь?
     - Портишься быстро, - сказал Шурик и повернулся к Володину. - Слушай,
ну дела. Базар съезжает вслед за крышей. Мы же про  вечный  кайф  говорить
начали, а погляди, куда занесло.
     - Куда занесло? - спросил Володин. -  По-моему,  как  сидели,  так  и
сидим. Костер вот горит, петухи поют.
     - Какие петухи? Это пэйджер у Коляна.
     - А... Ну ничего, запоют еще.
     Шурик усмехнулся и отхлебнул из фляжки.
     - Володин, - сказал  он,  -  а  я  все-таки  понять  хочу,  кто  этот
четвертый.
     - Кто?
     - Четвертый. Не помнишь, что ли? С чего разговор  пошел  -  что  есть
внутренний прокурор, внутренний адвокат и тот, кто  от  внутреннего  кайфа
прется. Только непонятно, почему он четвертый? Он же тогда третий выходит.
     - А про подсудимого забыл? - спросил Володин. - Про  того,  кого  они
судят? Ты же не можешь сразу из своего прокурора  стать  своим  адвокатом.
Хоть секундочку подсудимым надо побыть. Вот это и есть третий. А четвертый
о всех этих раскладах и не  подозревает  даже.  Ему  кроме  вечного  кайфа
вообще ничего не надо.
     - А откуда он про вечный кайф знает?
     - Кто тебе сказал, что он про него знает?
     - Ты сам и сказал.
     - Я такого не говорил. Я говорил, что ему про вечный  кайф  объяснять
ничего не надо. Это не значит, что он про него что-то знает.  Если  бы  он
что-то знал, - Володин сильно выделил интонацией слово "знал", - то он  по
твоему внутреннему делу как свидетель проходил бы.
     - У меня, значит, еще и свидетели внутри есть? Ну-ка поясни.
     - Вот представь, сделал ты какое говно. Внутренний прокурор  говорит,
что ты падла, подсудимый в стену глядит, а внутренний адвокат что-то лепит
про тяжелое детство.
     - Ну.
     - Но ведь чтобы заседание началось, ты ведь про это говно, которое ты
сделал, вспомнить должен?
     - Понятное дело.
     - Так вот когда ты про него вспоминаешь, ты свидетелем и становишься.
     - Тебя послушать, - сказал Шурик, - так у меня внутри целый зал суда.
     - А ты думал.
     Шурик некоторое время молчал, а потом вдруг хлопнул себя по ляжкам.
     - А! - резко выкрикнул он, - все понял!  Понял,  как  в  вечный  кайф
попасть!  Для  этого  надо  этим  четвертым  стать,  правильно?  Типа  как
прокурором или адвокатом.
     - Правильно. Но только как ты им станешь?
     - Не знаю. Наверно, захотеть надо.
     - Если ты захочешь стать четвертым, ты не  им  станешь,  а  тем,  кто
захотел им стать. А это большая разница. Ведь ты прокурором становишься не
тогда, когда хочешь им стать, а тогда, когда говоришь себе в душе: "Шурик,
ты говно". А уже потом твой внутренний адвокат замечает,  что  только  что
был прокурором.
     - Ладно, -  сказал  Шурик.  -  Тогда  скажи,  как  можно  стать  этим
четвертым, если ты этого не хочешь?
     - Дело не в том, хочешь ты или не хочешь. Дело в  том,  что  если  ты
чего-то хочешь, ты уже точно не этот четвертый, а  кто-то  другой.  Потому
что четвертый вообще ничего не хочет.  Зачем  ему  чего-то  хотеть,  когда
вокруг - вечный кайф?
     - Слушай, чего ты все так темнишь и темнишь?  Можешь  по  нормальному
сказать, кто этот четвертый?
     - Сказать-то что угодно можно. Смысла нет.
     - Ну ты попробуй все-таки.
     - Можно, например, сказать, что это сын Божий.
     Не успели  стихнуть  эти  слова,  как  сидящие  вокруг  костра  вдруг
услышали доносящиеся со всех сторон петушиные крики. Если  вдуматься,  это
было очень странно, потому что кур и  петухов  в  округе  не  водилось  со
времен ХХ съезда. Тем не менее кукареканье раздавалось вновь  и  вновь,  и
эти древние звуки заставляли думать о страшном -  не  то  о  колдовстве  и
чертовщине, не то о прорвавшихся к Москве конных  дудаевцах,  мчащихся  по
степи со "Стингерами" наперевес и орущих петухами, чтобы  пустить  военную
разведку по ложному следу. В пользу последнего предположения говорило  то,
что крики всегда прилетали по три сразу, а потом наступала короткая пауза.
Это  было  очень  загадочно,  очень.  Некоторое  время   все   зачарованно
вслушивались в эту забытую музыку, а потом крики не то стихли,  не  то  до
такой степени слились с фоном, что  перестали  вызывать  интерес.  Сидящие
вокруг костра, верно, подумали - мало ли чего не  бывает  под  грибами?  И
разговор возник вновь.
     - Ты мне вс„ мозги компостируешь и компостируешь, - сказал  Шурик.  -
Чего, не можешь прямо сказать, как им стать?
     - Я же тебе объяснял: если бы им как-то  стать  можно  было,  все  бы
перлись давно. В том  то  и  дело,  что  единственный  способ  стать  этим
четвертым - это перестать становиться всеми остальными.
     - Это что, никем надо стать?
     -  Никем  тоже  надо  перестать  быть.  Надо  одновременно  никем  не
становиться и перестать быть  никем,  понял?  И  сразу  как  вставит,  как
попрет! Только ойкнуть успеешь. И навсегда.
     Колян тихо ойкнул. Шурик покосился на него. Колян  сидел  неподвижно,
как окаменевший. Его рот превратился в  неподвижную  треугольную  дыру,  а
глаза, казалось, повернулись вовнутрь.
     - Ну ты нагрузил, в натуре, - сказал Шурик. - Сейчас крыша поедет.
     - А пусть поедет, пусть, - нежно сказал Володин.  -  Зачем  тебе  эта
крыша нужна?
     - Не, так нельзя, - сказал Шурик. - Если  у  меня  крыша  поедет,  ты
тогда тоже без крыши останешься.
     - Это как? - спросил Володин.
     - А ты вспомни, кто у тебя крыша. Это мы с  Коляном  и  есть.  Верно,
Колян?
     Колян не отвечал.
     - Эй, Колян! - позвал Шурик.
     Колян опять не ответил. Он сидел у костра,  выпрямив  спину  и  глядя
прямо перед собой, но, несмотря на то что прямо перед ним сидел  Шурик,  а
чуть левее - Володин, было ясно, что смотрит он не них, а именно в никуда.
Но самым интересным было не это,  а  то,  что  над  его  головой  появился
уходящий далеко ввысь столб света.
     При первом взгляде этот столб казался совсем тоненькой  ниточкой,  но
как только Шурик с Володиным обратили на него  внимание,  он  вдруг  начал
расширяться и становиться  все  более  и  более  ярким,  странным  образом
освещая при этом не поляну и сидящих вокруг костра,  а  только  сам  себя.
Сначала он стал шириной с голову Коляна. Потом в него попал костер  и  все
четверо сидевших вокруг. А потом вдруг оказалось, что вокруг - только этот
свет, и ничего больше.
     - Атас, - прилетел со всех сторон голос Шурика.
     Собственно говоря, никаких сторон уже не было, и голосов тоже. Вместо
голоса было некое присутствие, которое заявляло о себе таким образом,  что
делалось ясно - это Шурик. А смысл этого заявления о себе был  таким,  что
наиболее точно соответствовал слову "Атас".
     - Ну атас в натуре. Володин, ты меня слышишь?
     - Слышу, - отозвался отовсюду Володин.
     - Это и есть вечный кайф?
     - А чего ты меня спрашиваешь? Ты сам  посмотри.  Ты  сейчас  сам  все
знаешь и видишь.
     - Да... А это вокруг что? А, ну да... Конечно. А куда  остальное  все
делось?
     - Никуда не делось. Все на месте. Ты получше приглядись-то.
     - Ах, ну да же. Колян, ты где? Ты как?
     - Я! - отозвалось в сияющей пустоте. - Я!
     - Эй, Колян! Откликнись!
     - Я!!! Я!!!
     - Вот ведь как все на самом деле,  а?  Ну  кто  бы  мог  подумать?  -
возбужденно и счастливо продолжал Шурик. - Никогда бы не  подумал.  Слышь,
Володин, ты даже не отвечай  ничего,  я  сам  пойму...  Никто  не  мог  бы
подумать... Я  тебе  сейчас  скажу.  Просто  потому  что  об  этом  нельзя
подумать! Никак нельзя подумать! Нельзя подумать никак!
     - Я!!! - откликнулся Колян.
     - И, оказывается, ничего страшного нет в мире, - продолжал  Шурик.  -
Ну ничего совершенно. Все знаю,  все  вижу.  Что  хочешь  увидеть  могу  и
понять. Да вот хотя бы... Ну  и  ну...  Слышь,  Колян,  зря  мы  Косого-то
завалили тогда. Он в натуре бабок не брал.  Это...  Так  это  ж  ты  взял,
Колян!
     - Я!!! Я!!! Я!!! Я!!!
     - Кончай базарить, - вмешался Володин, - а то выкинет всех.
     - Так он же сука, - заорал Шурик, - он всех кинул!
     - Говорю, кончай. Нашел время. На себя лучше посмотри.
     - На какого еще себя?
     - А кто сейчас говорит? Вот на него и посмотри.
     - На себя? Ой... Да... Ой...
     - Так-то. А говоришь, страшного ничего нет в мире.
     - Да... Верно... Ой, бля-я-я! Слышь, Володин, и правда страшно. Очень
страшно. На самом деле страшно. Володин, слышь, а  где  свет-то?  Володин?
Страшно!
     - А говоришь, страшного ничего нет в мире, - сказал  Володин,  поднял
голову и расширившимися глазами посмотрел в пустоту, будто  что-то  в  ней
увидел.
     - Так, - сказал он изменившимся голосом, пихая  Шурика  и  Коляна,  -
ноги делаем. Быстро!
     - Володин! Не слышу тебя почти! - раскачиваясь из стороны в  сторону,
орал Шурик. - Володин, страшно! Эй, Колян! Отзовись, Колян!
     - Я. Я. Я.
     - Эй, Колян! Ты меня видишь? На себя только не  смотри,  а  то  темно
станет. Ты меня видишь, Колян?
     - Я? Я?
     - В лес бежим, быстро! - повторил Володин и вскочил на ноги.
     - Какой лес? Ведь никакого леса нет на самом деле!
     - Ты, главное, беги, а лес образуется. Давай беги! И ты, Колян,  ноги
делай. Сбор у костра.
     - Я?! Я?! Я?!!
     - Головка от хуя. Говорю, все в лес бежим! Шухер!


     Если даже допустить, что костер, горевший на поляне  несколько  часов
назад, действительно был маленькой  вселенной,  то  теперь  эта  вселенная
прекратила свое существование и все страдания ее обитателей угасли  вместе
с ними. Поляна была темна, пуста и безвидна, и только легкий дымок носился
над угасшими углями.
     Вдруг в машине зазвонил радиотелефон, и сразу же в  кустах  зашуршала
какая-то вспугнутая мелкая живность. Радиотелефон звонил долго, и примерно
на двадцатом гудке эта настойчивость была вознаграждена. Из  леса  долетел
хруст веток и быстро приближающиеся шаги,  смутная  тень  метнулась  через
поляну к машине, и раздался голос:
     - Алло! Акционерное общество "Ультима Туле"! Конечно узнал,  конечно.
Да! Да! Нет! Скажи Сереже Монголоиду,  чтобы  он  меня  не  злил.  Никаких
перечислений. Налом без эндээс,  а  договор  порвем.  Завтра  в  десять  в
конторе... Не, не в десять, а в двенадцать. Все.
     Это был Володин. Положив трубку, он открыл багажник машины, нашарил в
нем канистру и плеснул из нее на остатки костра.  Ничего  не  произошло  -
видимо, даже угли успели погаснуть. Тогда Володин чиркнул спичкой,  бросил
ее на землю, и вверх взвился яркий клуб красно-желтого огня.
     Спрятав канистру в багажник, он несколько  минут  собирал  по  поляне
сучья и ветки и кидал их в огонь, и, когда из леса на свет выбрели Шурик с
Коляном, костер уже снова вовсю пылал на том же месте.
     Появились они по очереди. Сначала появился  Колян  -  перед  тем  как
выйти на поляну, он почему-то долго сидел в кустах на ее краю, вглядываясь
из-под ладони в огонь. Затем он все же решился, подошел к костру  и  молча
сел на свое прежнее место. Шурик подошел минут через десять - держа в руке
"ТТ" с длинным глушителем, он выбрел на поляну, оглядел Коляна с Володиным
и спрятал пистолет под свой кашемировый бушлат.
     - Чтоб я эти поганки когда-нибудь в жизни  еще  раз  в  рот  взял,  -
сказал он глухим голосом, - ни за какие бабки. Две обоймы расстрелял, а  в
кого - не пойму.
     - Не понравилось? - спросил Володин.
     - Сначала-то ничего было, - ответил Шурик, - а вот потом... Слушай, а
о чем мы перед самым взрывом говорили?
     - Перед каким взрывом? - удивленно спросил Володин.
     - Ну это... Или как назвать...
     Шурик поднял глаза на Володина, словно надеясь, что тот подскажет ему
нужные слова, но Володин сохранял молчание.
     - Ну как, - сказал  Шурик,  -  в  самом  начале  мы  о  вечном  кайфе
говорили, это я помню. А потом базар куда-то съехал, тыр-пыр, а потом  как
огнем в глаза даст... Ты же еще сам орал, чтоб в лес бежали. Я, как в себя
пришел,  сначала  подумал,  что  машина  взорвалась.  Что  эти  козлы   из
"Нефтехимпрома" бомбу подложили. А потом думаю - вроде нет. Огонь был, это
точно, а бензином не воняло. Значит, психика.
     - Да, - сказал Володин, - факт. Психика.
     - Это что, и был твой вечный кайф? - спросил Шурик.
     - Можешь считать, что да, - ответил Володин.
     - А как ты сделал, что мы его все увидели? - спросил Шурик.
     - Это не я сделал, - ответил Володин, - это Колян. Это  он  нас  туда
затащил.
     Шурик поглядел на Коляна. Тот недоуменно пожал плечами.
     - Да, - продолжал Володин, собирая лежащие у костра вещи и кидая их в
открытую дверь машины, -  вот  такие  дела.  Посмотри,  Шурик,  на  своего
кореша. По понятиям  никогда  не  волок  особо,  а  сподобился.  Правильно
базарят: блаженны нищие духом.
     - Ты чего, ехать собираешься? - спросил Шурик.
     - Собираюсь,  -  сказал  Володин.  -  Пора.  У  нас  в  двенадцать  с
"Нефтехимпромом" стрелка. А пока доедем, пока то да се...
     - В общем, ничего не помню толком, - подвел  Шурик  итоги.  -  Только
чувствую себя странно. Первый раз в жизни что-то хорошее сделать  хочется.
Помочь кому, что ли. Или от мук спасти. Всех-всех сразу взять и спасти...
     Он на  секунду  поднял  к  звездному  небу  лицо,  которое  приобрело
мечтательное и возвышенное выражение, и тихо  вздохнул.  Потом  -  видимо,
придя в себя, - шагнул к костру, повернулся к двум своим спутникам спиной,
повозился руками возле пояса, и языки  огня  почти  мгновенно  угасли  под
ударом тяжелой пенной струи.


     Через несколько минут машина уже ехала по проселочной дороге,  больше
похожей на прорытый в лесу неглубокий окоп.  Колян  похрапывал  на  заднем
сиденье, сидевший за рулем Володин вглядывался в  прорезанную  лучами  фар
темноту, а Шурик о чем-то размышлял, нервно покусывая нижнюю губу.
     - Слушай, - сказал он наконец. - Я еще  вот  чего  не  понял.  Ты  же
говорил, что вечный кайф если  раз  вставит,  то  потом  уже  не  кончится
никогда.
     - Так это не кончится никогда, - ответил  Володин,  морщась  и  резко
выкручивая руль, - если ты сам туда по нормальному придешь, через дверь. А
сейчас мы, можешь считать,  через  форточку  лазили.  Вот  сигнализация  и
сработала.
     - Крутая сигнализация, - сказал Шурик. - В натуре крутая.
     - Это что, - сказал Володин. - Могли и повязать. Бывали случаи. Вот с
Ницше этим, про которого Колян базарил, как раз такой случай и вышел.
     - А если там забирают, то куда? -  со  странным  почтением  в  голосе
спросил Шурик.
     - На физическом плане в дурдом, а куда на  тонком  -  не  знаю  даже.
Загадка.
     - Слушай, - спросил Шурик, - а ты что, сам  туда  просто  так  можешь
попадать? Когда захочешь?
     - Не, - сказал Володин. - Я... Как бы тебе объяснить... Не  пролезаю.
Очень много духовных богатств за жизнь собрал. А от них потом избавиться -
сложнее, чем говно из рифленой подошвы вычистить. Так что я обычно  нищего
духом вперед посылаю, чтоб он через игольное ушко пролез и  дверь  изнутри
открыл. Как сейчас. Только кто ж знал, что если два нищих духом соберутся,
то они из своей нищеты такой шухер устроят.
     - Какой шухер?
     Володин не ответил - он был занят  сложным  участком  дороги.  Машину
тряхнуло, потом еще раз. Несколько секунд она напряженно  урчала  мотором,
взбираясь на крутую горку, а потом  повернула  и  дальше  поехала  уже  по
асфальту, быстро набирая скорость. Навстречу пронеслись  старые  "Жигули",
потом колонна из нескольких военных грузовиков. Володин включил  радио,  и
через минуту вокруг четверых сидящих в машине сомкнулся прежний,  знакомый
и понятный во всех своих мелочах мир.
     - Ты о каком шухере говорил? - повторил Шурик свой вопрос.
     - Ладно, - сказал Володин, - потом перетрем. Думаю, работка для  тебя
будет на дому. А пока давай думать, что мы "Нефтехимпрому" предъявим.
     - Вот ты и думай, - сказал Шурик. - Мы что, мы крыша. А чердак-то ты.
     Он помолчал еще несколько секунд.
     - И все равно никак врубиться не могу, - сказал он, - кто же все-таки
этот четвертый?



                                    9

     И действительно, кто же был этот  четвертый?  Кто  его  знает.  Может
быть, это был дьявол, поднявшийся из вечной тьмы, чтобы  увлечь  за  собой
еще несколько падших душ. Может быть, это был Бог, который,  как  говорят,
после известных событий предпочитает  появляться  на  земле  инкогнито,  и
старается, чтобы окружающие его особо не замечали, а общается, как обычно,
в основном с мытарями и грешниками. А может быть - и скорее  всего  -  это
был некто совсем другой. Некто гораздо более реальный, чем все сидевшие  у
костра, потому что если никакой гарантии, что Володин, Колян и Шурик,  все
эти петухи, боги, дьяволы, неоплатоники и  двадцатые  съезды  когда-нибудь
существовали, нет и быть не может, то ты, ты, только что  сам  сидевший  у