надо,  автоматически,  а  когда
надо, одиночными. А еще скобу поднять - на  предохранитель.  Кто-то  масть
держит, и все. Потом может узнаем, кто - лет так через сорок, не раньше.
     - Никогда не узнаем, - не открывая глаз, сказал Колян. - Ты чего? Сам
подумай. Когда у человека лимон гринов есть, он уже сидит тихо, а если кто
про него гундосить начнет, завалят сразу.  А  те,  кто  масть  держат  или
власть там, они же насколько круче! Мы чего, мы какого-нибудь лоха прибьем
или там  офис  сожжем,  и  все.  Санитары  джунглей.  А  эти  могут  танки
подогнать, если не перетерли. А  мало  будет  -  самолет.  Да  хоть  бомбу
атомную. Вон посмотри - Дудаев отстегивать перестал, и как на  него  сразу
наехали, а? Если бы в последний момент  не  спохватились,  так  он  вообще
никому отстегнуть уже не смог  бы.  Или  про  Белый  дом  вспомни.  Мы  на
"Нефтехимпром" так разве сможем наехать?
     - Чего ты своим Белым домом грузишь, - сказал Шурик. - Проснулся.  Мы
политику не трогаем. У нас  разговор  о  вечном  кайфе...  Слушай...  А  в
натуре... Ведь говорили по ящику, что  Хасбулатов  все  время  обдолбанный
ходит. Может, они там с Руцким про вечный кайф поняли? И  хотели  всем  по
телевизору рассказать, пошли Останкино брать, а  их  кокаиновая  мафия  не
пустила... Не, это уже крыша едет.
     Шурик охватил руками голову и затих.
     Лес вокруг дрожал ровными радужными огнями непонятной  природы,  а  в
небе над поляной вспыхивали удивительной красоты мозаики, не похожие ни на
что из того, что встречает человек в своей  изнурительной  повседневности.
Мир  вокруг  изменился  -  он  сделался  гораздо   более   осмысленным   и
одушевленным, словно бы стало наконец  понятно,  зачем  на  поляне  растет
трава, зачем дует ветер и горят звезды в небе. Но метаморфоза произошла не
только с миром, но и с сидящими у костра.
     Колян как бы втянулся сам в  себя,  закрыл  глаза,  и  его  маленькое
квадратное лицо, обычно выражавшее хмурую досаду, теперь не несло на  себе
отпечатка чувств и больше всего напоминало оплывший кусок несвежего  мяса.
Стандартный каштановый ежик на его голове тоже как-то смялся и стал  похож
на меховую оторочку нелепой  шапочки.  Его  двубортный  розовый  пиджак  в
прыгающем свете костра казался каким-то древнетатарским боевым нарядом,  а
золотые пуговицы на нем походили на бляшки из кургана.
     Шурик сделался еще  тоньше,  вертлявей  и  страшнее.  Он  походил  на
сколоченный из дрянных досок каркас, на который много лет  назад  повесили
сушить какое-то тряпье и забыли, а  в  этом  тряпье  непостижимым  образом
затеплилась  жизнь,  да  так  утвердилась,  что  многому  вокруг  пришлось
потесниться. В целом он мало походил на  живое  существо  и  из-за  своего
кашемирового бушлата больше  всего  напоминал  электрифицированное  чучело
матроса.
     С Володиным никаких резких изменений не  произошло.  Невидимый  резец
словно бы стесал все острые углы и неровности его  материальной  оболочки,
оставив только мягкие и плавные переходящие друг в друга линии.  Его  лицо
стало немного бледнее, а в стеклах очков отражалось чуть больше искр,  чем
летело от костра. Его движения тоже  приобрели  закругленную  плавность  и
точность - словом, по многим признакам было видно, что человек  ест  грибы
далеко не в первый раз.
     - Уй, круто, - нарушил тишину Шурик, - ну круто! Коль, ты как?
     - Никак, - сказал  Колян,  не  открывая  спекшихся  глаз.  -  Огоньки
какие-то.
     Шурик повернулся к Володину и, после того, как вызванные  его  резким
движением колебания эфира утихли, сказал:
     - Слышь, Володин, а ты сам-то знаешь, как в этот вечный кайф попасть?
     Володин промолчал.
     - Не, я все понял, - сказал Шурик. - Типа я понял,  почему  не  знает
никто и почему базарить про это нельзя. Но мне-то скажи, а? Я же  не  лох.
Буду себе тихо переться на даче, и все.
     - Брось ты, - сказал Володин.
     - Нет, ты мне что, в натуре не веришь? Думаешь, проблемы будут?
     - Да нет, - сказал Володин, - не думаю.  Только  ничего  хорошего  из
этого не выйдет.
     - Ну давай, - сказал Шурик, - не мурыжь.
     Володин снял очки, аккуратно протер их краем рубашки и опять надел.
     - Тут самое главное понять надо, - сказал он, - а как  объяснить,  не
знаю... Ну вот помнишь, мы про внутреннего прокурора говорили?
     - Помню. Это который за беспредел повязать может. Как  Раскольникова,
который бабку завалил. Думал, что его внутренний  адвокат  отмажет,  а  не
вышло.
     - Точно. А как ты думаешь, кто этот внутренний прокурор?
     Шурик задумался.
     - Не знаю... Наверно, я сам и есть. Какая-то моя часть. Кто ж еще.
     - А внутренний адвокат, который тебя от него отмазывает?
     - Наверно, тоже я сам. Хотя странно как-то выходит, что я сам на себя
дело завожу и сам себя отмазываю.
     - Ничего странного. Так всегда и бывает. Теперь представь,  что  этот
твой внутренний прокурор тебя  арестовал,  все  твои  внутренние  адвокаты
облажались, и сел ты в  свою  собственную  внутреннюю  мусарню.  Так  вот,
вообрази, что при этом остается кто-то четвертый, которого никто никуда не
тащит, кого нельзя назвать ни прокурором, ни тем, кому он  дело  шьет,  ни
адвокатом. Который ни по каким делам никогда не проходит - типа и не урка,
и не мужик, и не мусор.
     - Ну представил.
     - Так вот этот четвертый и есть тот, кто от вечного кайфа  прется.  И
объяснять ему ничего про этот кайф не надо, понял?
     - А кто этот четвертый?
     - Никто.
     - Его как-нибудь увидеть-то можно?
     - Нет.
     - Ну может не увидеть, а почувствовать хотя бы?
     - Тоже нет.
     - Так выходит, его и нет на самом деле?
     - На самом  деле,  если  хочешь  знать,  -  сказал  Володин,  -  этих
прокуроров и адвокатов нет. Да и тебя, в сущности, тоже. Уж если кто-то  и
есть, так это он.
     - Не въезжаю я в твой базар. Ты лучше объясни, что делать надо, чтобы
в вечный кайф попасть.
     - Ничего, - сказал Володин. - В том-то все и дело, что ничего  делать
не надо. Как только ты что-нибудь делать начинаешь, сразу дело  заводится,
верно? Так?
     - По понятиям вроде так.
     - Ну вот. А как дело завели, так сразу - прокуроры,  адвокаты  и  все
такое.
     Шурик  замолчал  и  сделался  неподвижен.  Одушевлявшая  его  энергия
мгновенно перешла к Коляну,  который  вдруг  словно  пробудился  -  открыв
глаза, он пристально и недружелюбно посмотрел  на  Володина  и  оскалился,
блеснув палладиевой коронкой.
     - А ты, Володин, нас тогда  нагрузил  про  внутреннего  прокурора,  -
сказал он.
     - Это почему? - удивленно спросил Володин.
     - А потому. Мне потом Вовчик Малой книгу одну дал, где  все  про  это
растерто, хорошо растерто, в натуре. Ницше написал. Там,  сука,  витиевато
написано, чтоб  нормальный  человек  не  понял,  но  все  по  уму.  Вовчик
специально одного  профессора  голодного  нанял,  посадил  с  ним  пацана,
который по-свойски кумекает, и они вдвоем за месяц ее до ума  довели,  так
чтоб вся братва прочесть могла. Перевели на нормальный язык. Короче, этого
твоего внутреннего мента грохнуть надо, и все. И никто тогда  не  заберет,
понял?
     - Ты что, Колян? - ласково и даже как бы жалостливо спросил  Володин.
- Подумал, что говоришь? Знаешь, что за мента будет?
     Колян расхохотался.
     - От кого? От других внутренних ментов? Так в том-то и дело, что надо
всех внутренних ментов грохнуть.
     - Ну ладно, - сказал Володин, - допустим, ты всех  внутренних  ментов
грохнул. Так ведь тогда тобой внутренний ОМОН займется.
     - Я твой базар на километр вперед вижу, - сказал  Колян.  -  Потом  у
тебя внутреннее ГБ будет, потом внутренняя группа "Альфа" и так далее. А я
тебе так скажу - всех их грохнуть надо, а потом  самому  своим  внутренним
президентом стать.
     - Ладно, - сказал Володин.  -  Допустим,  стал  ты  своим  внутренним
президентом. А если у тебя сомнения появятся, что делать будешь?
     - А ничего, - сказал Колян. - Подавить и вперед.
     - Значит, все-таки тебе внутренние менты нужны будут, чтобы  сомнения
подавлять? А если сомнения большие, то и внутреннее ГБ?
     - Так они ж теперь на меня работать будут, - сказал  Колян.  -  Я  же
свой собственный президент. Четыре сбоку, ваших нет.
     - Да, хорошо тебя Вовчик Малой подковал. Ну ладно, допустим, стал  ты
своим внутренним президентом, и есть у тебя  свои  собственные  внутренние
менты и даже большая-большая служба внутренней безопасности со всякими там
тибетскими астрологами.
     - Вот именно, - сказал Колян. - Так, чтоб и близко никто не подошел.
     - И что ты тогда делать будешь?
     - А что захочу, - сказал Колян.
     - Ну например?
     - Ну например бабу возьму и на Канары поеду.
     - А там что?
     - Я же говорю, что захочу. Захочу - искупаюсь пойду,  захочу  -  бабу
трахну, захочу - дури покурю.
     - Ага, - сказал Володин, и в его очках блеснули красные языки огня, -
покуришь дури. А тебя от дури на думку пробивает?
     - Пробивает.
     - Ну а если ты президент, то и мысли у  тебя  государственные  должны
быть?
     - Ну да.
     - Так вот я тебе скажу, что дальше будет.  Как  ты  первый  раз  дури
покуришь, так пробьет  тебя  на  государственную  думку,  и  будет  твоему
внутреннему президенту внутренний импичмент.
     - Прорвемся, - сказал Колян, - внутренние танки введу.
     - Да как ты их введешь? Ведь кого на  думку  пробило?  Тебя.  Значит,
этому внутреннему президенту ты сам импичмент и объявишь.  Так  кто  тогда
танки вводить будет?
     Колян промолчал.
     - Сразу новый президент будет, - сказал Володин. - А уж что тогда  со
старым эта самая служба внутренней безопасности сделает, чтобы перед новым
выслужиться, даже подумать страшно.
     Колян задумался.
     - Ну и что, - сказал он  неуверенно.  -  Новый  президент  так  новый
президент.
     - Так ты же сам прошлым был, правда? Значит, кого тогда на внутренней
Лубянке шлангом по почкам будут мочить? Молчишь? Тебя. Теперь подумай, что
лучше - чтоб тебя внутренние менты за старуху забрали или чтоб как бывшего
внутреннего президента - во внутреннее ГБ?
     Колян  наморщился,  выставил  вперед  растопыренные  веером   пальцы,
собираясь что-то сказать, но,  видимо,  в  голову  ему  неожиданно  пришла
неприятная мысль, потому что он вдруг опустил голову и сник.
     - Ой, да... - сказал он. - Лучше, наверно, не соваться. Сложно все...
     - Вот тебя внутренние менты и повязали, - констатировал Володин. -  А
ты говоришь - Ницше, Ницше... Да с самим твоим Ницше знаешь что было?
     Колян прочистил горло. От его губ  отделился  похожий  на  крохотного
бультерьера плевок и шлепнулся в костер.
     - Гад ты, Володин, - сказал он. - Опять, сука, замазал все. Я недавно
кино посмотрел по видаку, "Палп фикшн", про американскую братву.  Так  мне
легко потом было! Словно понял, как жить надо дальше. А  с  тобой  как  ни
поговоришь, так чернота одна впереди... Я тебе так скажу - я  сам  никогда
твоих внутренних ментов не встречал. А встречу - или валить буду, или  под
психа закошу.
     - А зачем этих внутренних ментов валить? - вмешался  Шурик.  -  Зачем
это надо, когда им отстегнуть можно?
     - А что, внутренние менты тоже берут? - спросил Колян.
     - Конечно, берут, - сказал Шурик.  -  Ты  третьего  "Крестного  отца"
смотрел? Помнишь там дона Корлеоне? Он, чтобы от своих  внутренних  ментов
отмазаться, шестьсот лимонов гринов в Ватикан перевел.  И  со  всей  своей
мокрухой на внутренний условняк отбился.
     Он повернулся к Володину.
     - Чего, может, скажешь, внутренние менты не берут?
     - Какая разница - берут, не берут.
     - Верно, - сказал Шурик, - базар не об этом  был.  Это  Колян  ментов
мочить начал. Сейчас вспомним. Мы с тобой про вечный кайф говорили. Точно.
Про какого-то четвертого, который от  вечного  кайфа  прется,  пока  ты  с
внутренними прокурорами и адвокатами разбираешься.
     - Вот именно. Дело ведь не  в  том,  какой  ты  с  этими  внутренними
ментами расклад сделаешь - замочишь их  там,  отстегивать  начнешь  или  с
повинной явишься. Ведь ни мент этот, ни  тот,  кто  ему  взятку  дает  или
кается, они ведь не существуют на самом деле. Это ведь ты сам ими всеми по
очереди притворяешься. Ты же это вроде понял.
     - На самом деле не очень.
     - Вспомни, как вы до демократии с Коляном у ГУМа работали.  Когда  он
валюту продавал, а ты с ментовским удостоверением подходил и вроде забирал
его вместе с клиентом. Помнишь? Ты же сам говорил, что если на  время  сам
не поверишь, что ты мент, клиент тоже не поверит и ног не сделает. Значит,
ментом себя ощущал?
     - Ну, ощущал.
     - А может, ты им и в самом деле становился?
     - Володин, - сказал Шурик, - ты мне друг, но в натуре прошу  -  следи
за базаром.
     - Я за весь базар отвечу, ты дальше слушай. Понимаешь, что мы  имеем?
Ты и сам можешь верить какое-то время, что ты мент.  А  теперь  представь,
что ты всю жизнь то же самое делаешь, только не клиента обманываешь, а сам
себя, и все время в свой обман веришь. То ментом становишься, то тем, кого
он забирает. То прокурором, то адвокатом. Ведь почему я сказал, что их нет
на самом деле? Потому что когда ты прокурор, где тогда адвокат? А когда ты
адвокат, то где тогда прокурор? Нигде. Вот и выходит, что  они  тебе  типа
снятся, въехал?
     - Ну допустим, въехал.
     - А кроме этих ментов у  тебя  там  еще  столько  всяких  хлеборезов,
фраеров и сук своей очереди дожидается, что пока ты ими всеми  становиться
будешь, жизнь пройдет. На тебя внутри такая очередь, как  при  коммунистах
за колбасой не было. А если ты хочешь вечный кайф  понять,  надо  всю  эту
очередь оттереть, понял? Никем не становиться, и все.  Ни  прокурором,  ни
адвокатом.
     - А как?
     - Я же говорю, никак. Пока ты что-то как-то делаешь, ты все время или
прокурор, или адвокат. А тут ничего и никак не надо делать, понял?
     Шурик некоторое время размышлял.
     - Да ну его, - сказал он  наконец.  -  Лучше  я  кокаину  пять  грамм
возьму, чем с ума сходить. Может, меня с этого вечного кайфа и не попрет -
вот не прусь же со шмали.
     - Поэтому и не знает никто про  вечный  кайф,  -  сказал  Володин.  -
Именно поэтому.
     Наступила тишина, на этот раз надолго. Володин принялся ломать  сучья
и подбрасывать их в костер. Шурик вынул из кармана  плоскую  металлическую
фляжку с выдавленным контуром статуи  Свободы,  сделал  из  нее  несколько
больших глотков и передал Коляну. Колян тоже отпил, отдал фляжку Шурику  и
принялся через равные интервалы времени плевать на угли.
     Сучья в огне тихонько постреливали  -  то  одиночными,  то  короткими
очередями, и казалось, что костер - это  целая  маленькая  вселенная,  где
какие-то крохотные корчащиеся существа, еле заметные тени которых мелькают
между языков огня, борются за место возле падающих на угли плевков,  чтобы
хоть на несколько мгновений спастись от невыносимого жара.  Печальна  была
судьба этих существ - даже если кто-нибудь и догадался бы об их призрачном
существовании, разве он смог бы объяснить им, что на самом деле они  живут
не в этом огне, а в полном ночной прохлады лесу,  и  достаточно  перестать
стремиться к пузырящимся на углях комкам бандитской слюны,  чтобы  все  их
страдания навсегда кончились? Наверно, кто-нибудь и смог бы.  Может  быть,
это вышло бы у жившего когда-то неподалеку неоплатоника  -  но  вот  беда,
умер, бедняга, так и не увидев ХХ съезда.
     - Воистину, - печально сказал Володин, - мир  этот  подобен  горящему
дому.
     - Какой там горящий дом, - с готовностью отозвался Шурик. -  Пожар  в
бардаке во время наводнения.
     - А что делать? Жить-то надо, - сказал Колян. - Скажи, Володин, а  ты
в конец света веришь?
     - Это вещь строго индивидуальная, - сказал Володин. - Вот шмальнет  в
тебя чечен какой-нибудь, и будет тебе конец света.
     - Еще кто в кого шмальнет, - сказал Колян.  -  А  как  ты  полагаешь,
правда, что всем православным амнистия будет?
     - Когда?
     - На страшном суде, - сказал Колян тихо и быстро.
     - Ты чего, во все это фуфло веришь? - недоверчиво спросил Шурик.
     - Не знаю даже, верю или нет, - сказал Колян. - Я раз с мокрухи  шел,
на душе тоска, сомнения всякие - короче, душевная слабость. А там ларек  с
иконками,  книжечки  всякие.  Ну  я  одну  и  купил,   "загробная   жизнь"
называется. Почитал, что после смерти  бывает.  В  натуре,  все  знакомое.
Сразу узнал. Кэпэзэ, суд, амнистия, срок, статья. Помереть -  это  как  из
тюрьмы на зону. Отправляют душу на  такую  небесную  пересылку,  мытарства
называется. Все как положено,  два  конвойных,  все  дела,  снизу  карцер,
сверху ништяк. А на этой пересылке тебе дела шьют - и твои, и чужие, а  ты
отмазываться должен по каждой статье. Главное - кодекс знать. Но если  кум
захочет, он тебя все равно в карцер засадит.  Потому  что  у  него  кодекс
такой, по которому ты прямо с рождения по половине статей проходишь.  Там,
например, такая статья есть - за базар ответишь. И не когда базарил где не
надо, а вообще, за любое слово, которое в  жизни  сказал.  Понял?  Как  на
цырлах ни ходи, а посадить тебя  всегда  есть  за  что.  Была  б  душа,  а
мытарства найдутся.  Но  кум  тебе  срок  скостить  может,  особенно  если
последним говном себя назовешь. Он это любит. А еще  любит,  чтоб  боялись
его. Боялись и говном себя чувствовали. А  у  него  -  сияние  габаритное,
крылья веером, охрана - все дела. Сверху так посмотрит -  ну  что,  говно?
Все понял? Я почитал и вспоминаю: давно, еще когда я на штангиста учился и
перестройка была, что-то похожее в "Огоньке" печатали. И вспомнил,  а  как
вспомнил, так вспотел даже. Человек, значит, при Сталине жил,  как  теперь
после смерти!
     - Не въехал, - сказал Шурик.
     - Смотри, при  Сталине  после  смерти  атеизм  был,  а  теперь  опять
религия. А по ней после смерти все как при Сталине. Ты прикинь, как  тогда
было. Все знают, что по ночам в Кремле окошко горит, а за ним - Он.  И  он
тебя любит как родного, а ты его и боишься до усеру, и тоже как бы  любить
должен всем сердцем. Как в религии. Я про Сталина почему вспомнил  -  стал
думать, как так можно -  бояться  до  усеру  и  одновременно  любить  всем
сердцем.
     - А если ты не боишься? - спросил Шурик.
     - Значит, страха Божия не имеешь. А за это - карцер.
     - Какой карцер?
     - Там про это немного написано. Главное, тьма там и скрежет зубовный.
Я как прочел, полчаса потом думал,  какие  у  души  зубы.  Чуть  крыша  не
съехала. Потом дальше стал читать. Так  понял,  что  если  говном  вовремя
назовешься, даже не назовешься, а в натуре поймешь, что всегда говном  был
полным, тебе амнистия выйдет - в рай пустят, к нему. Главный кайф  у  них,
как я понял,  на  кума  все  время  смотреть,  как  он  на  трибуне  парад
принимает. И ничего им больше не надо, потому что там или это, или  зубами
у параши скрипеть, и все. И главное, сука, главное в  этом  деле  то,  что
другого и быть ничего не может -  или  на  верхние  нары,  или  в  карцер.
Короче, всю систему просек. Только не  въехал,  кто  так  придумал  круто?
Володин, ты как думаешь?
     - Ты Глобуса помнишь? - спросил Володин.
     - Который банкиром стал? Помню, - ответил Колян.
     - Я тоже помню, - сказал Шурик, отхлебывая освобождающей жидкости  из
своей фляжки с рельефом. - Сильно перед  смертью  поднялся.  На  "поршаке"
ездил, цепи на нем по пять кусков каждая были. По телевизору показывали  -
спонсор, ху„ мо„, все дела.
     - Да, - сказал Володин, - а как в Париж приехал за кредитом,  знаешь,
что сделал? Пошел с их банкиром  в  ресторан,  чтоб  за  столом  по  душам
поговорить. А сам нажрался, как в  "Славянском  базаре",  и  давай  орать:
"официант, двух педерастов и ведро чифиря"! Он сам голубым не был,  просто
на зоне...
     - Мне-то объяснять не надо. Чего дальше было?
     - Ничего. Принесли. И привели. Там ведь р