в сторону лодки - вернее, его тащили, все еще погруженного в воду.  Хотя
с тех пор, как он скончался, ему уже не о чем было волноваться...
   ...пока первая порция соленой воды  не  рванулась  ему  в  легкие,  и
Алексий запаниковал - как  раз  в  тот  самый  момент,  как  голова  его
показалась над поверхностью. множество рук  подхватило  его  и  потянуло
наверх, потом тело его тяжело осело на дощатый пол лодки, и кто-то давил
ему на грудь - пытаясь убить? Нет, кажется,  освободить  его  легкие  от
воды. Все это было довольно неприятно,  и  Алексий  не  сильно  пожалел,
когда в глазах у него потемнело и сознание покинуло его.
 
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 
 
   Префект вытер кровь, заливавшую глаза, и  взглянул  вниз,  на  стену,
ведущую к главной башне над мостом. А потом -  вверх,  где  был  бастион
Лордана. С обеих сторон он видел множество врагов,  и  каждый  вражеский
отряд  превосходил  числом  войско,  с  помощью  которого   должен   был
удерживать шестнадцатую башню.
   При  других  обстоятельствах  префект  решил  бы,  что   сделал   уже
достаточно, - и был бы в своем праве. Четыре атаки подряд, сразу с обеих
сторон, были отбиты с минимальными потерями для защитников. Потери врага
оказались куда тяжелее, хотя это имело  мало  значения:  какая  разница,
скольких удалось убить, если они все прибывают?
   Оценив  ситуацию  и  приняв  все  возможные  приготовления,   префект
постарался оценить свое собственное состояние, весьма и весьма скверное.
Он получил хороший удар топором по шлему, и хотя шлем не был  прорублен,
на нем осталась вмятина, сильно поранившая голову. Теперь кровь из  раны
на лбу заливала глаза и мешала смотреть. В префекта попала  стрела  -  с
очень близкого расстояния, и хотя кольчуга  не  порвалась,  удар  сломал
ребро - а может,  даже  два,  что  сильно  затрудняло  дыхание.  Еще  он
подвернул ногу и растянул сухожилие  в  плече,  отражая  удар  человека,
намного превосходившего его по силе. Насколько префект понял, ни один из
его собственных защитных выпадов не принес большого вреда врагам, но, на
худой конец, он хотя бы был еще жив.
   Последние полчаса  он  знал,  что  собирается  умереть.  Поражение  -
действие, растянутое во времени, и имеет разные стадии. На первой стадии
кажется, что дела могли бы идти  и  получше;  эта  мысль  перерастает  в
следующую  -  обстоятельства   неблагоприятны,   нужно   что-то   срочно
предпринять, чтобы восстановить  преимущество.  Потом  постепенно  мысль
"они в более выгодном  положении"  превращается  в  "мы  все  еще  можем
победить,  если  сделаем  что-то  неожиданное".  Так  одна   за   другой
возможности спасения  сходят  на  нет,  пока  не  наступает  миг  полной
уверенности, что, как ни крутись, исход уже предрешен. После этого  мало
значения имеет,  дерется  ли  проигравшая  сторона  изо  всех  сил,  или
опускает руки и дает себя перерезать. Если дерется - то из мести (или из
ярости, все равно) или из-за  инстинктивной  уверенности,  что  пасть  в
битве более почетно, каким-то образом это лучше  для  самого  себя,  чем
сидеть в углу в ждать, пока враги перережут тебе глотку, оттянув  голову
за волосы. Сердце все еще бьется, легкие вбирают воздух, и  это  значит,
что ты еще жив.
   Враг ударил в пятый раз, и когда префект  выкрикивал  приказ  держать
строй, голос его был  слабым.  До  этой  ночи  он  не  представлял,  что
возможно чувствовать усталость, пока битва еще не кончилась; вдохновение
боя и яростный гнев не дают заметить боли  в  руках  и  коленях,  служат
воздаянием за частое,  прерывистое  дыхание,  за  жжение  ран.  Так  оно
обстоит первые четыре раза, а на пятый и последний - нет. Возможно, тело
отказывается стараться, когда исход битвы столь очевиден.
   Почему они не выпустили лучников, недоумевал он. Конечно, было темно,
и невозможно хорошо прицелиться - но строй, где  люди  плотно  примыкают
друг к другу, мог  бы  послужить  отличной  мишенью  даже  для  слепого.
Объяснение могло быть любым - или лучники нужны сейчас где-то еще, или у
дикарей нехватка стрел, а может, командующий не изобретателен -  или  он
маньяк, обожающий рукопашную. Ничего странного.
   Когда показался враг -  отряды  кочевников  уже  не  бежали,  а  шли,
придавая  происходящему  оттенок  неестественного   спокойствия,   почти
безмятежности, - префект крепче  стиснул  рукоять  меча  и  обещал  себе
сражаться как можно лучше, ведь  это  последняя  возможность.  Всю  свою
сознательную жизнь он имел дело  с  честью  и  долгом  -  как  с  частью
профессиональных обязанностей. Подобным образом винодел  знает  вина,  а
меховщик - меха. В  его  устах  эти  термины  имели  узкое  политическое
значение, он давно перестал думать, что же они значат на самом  деле.  И
вот  теперь,  к  несчастью,  с  опозданием,  префект  был   вознагражден
небольшим проблеском понимания: долг - это то, что держит тебя в  строю,
хотя никто не стал бы останавливать тебя, реши  ты  броситься  прочь.  А
честь - это то, что остается, когда все остальные стоящие доводы  стоять
здесь и принять удар на себя давно уже испарились.
   Ну вот, началось. Из темноты  появился  человек  -  темная  фигура  в
кожаном шлеме, рука сжимает алебарду. Префект  отбил  удар,  но  слишком
поздно догадался, что это финт. Он упал на парапет, все  еще  живой,  но
внезапно потерявший силы хоть что-то предпринять. Воин перешагнул  через
него, готовясь напасть  на  следующего  врага,  заступившего  ему  путь;
префекта он больше не принимал  во  внимание,  как  будто  тот  перестал
существовать.
   "Не думаю, что в этот раз все обойдется.
   Интересно, неужели я...
   Я..."
 
*** 
 
   Все пройдет успешно...
   Оно было так близко. Еще каких-нибудь десять минут - и враг запер  бы
их, как овец в загоне. Но  контратака  людей  Кьюская,  которые  наконец
полностью завладели стеной, иначе бы их здесь не было,  пришла  как  раз
вовремя - если не  в  последний  момент,  то  около  того.  Теперь  враг
отброшен. Горожане потеряли меньше бойцов и нанесли противнику  огромный
урон, но самое главное - их вынудили отступить. Это  означало,  что  они
больше не могут держать оборону материковой части Нижнего города. Что  в
свою очередь значит, что, если люди Кьюская овладели стеной, все  выходы
из города, кроме гавани, перекрыты. Число горожан, которые могут  бежать
морским  путем,  ограничено  количеством  кораблей  и  мест  на  них.  А
остальным ничего не останется, кроме как бежать вверх. Все должно пройти
успешно.
   Темрай обмотал куском ткани порез на руке, затягивая узел зубами. Это
была просто царапина - поранился об оковку щита, когда пролезал в  узкую
дыру в стене дома. До сих пор он не приближался к  врагу  на  расстояние
удара и был этим весьма доволен.
   Отлично, сказал вождь, возвышая голос, чтобы все слышали. - Командиры
отрядов, все ко мне. Капитаны,  вам  пять  минут  на  подготовку,  и  мы
выступаем. Кто-нибудь видел Босадая? Нет? Ах да. В таком случае вы  двое
отвечаете за доставку  стрел.  Организуйте  команды,  которые  будут  их
подвозить.
   Совет командиров был краток,  говорили  только  по  существу.  Черная
работа была сделана, подошло время заканчивать. По  правде  говоря,  как
только повозки съездят в лагерь, погрузятся и  вернутся  сюда,  настанет
время заключительного аккорда. Дело будет закончено.
 
*** 
 
   Лордан шагнул вперед, вкладывая в удар весь свой вес.  Его  противник
не смог бы заблокировать клинок, даже если бы  знал,  как  это  сделать.
Первые семь дюймов лезвия вошли ему под горло, как раз  в  ямочку  между
ключиц. Он тяжело соскользнул с клинка и упал, уступая место следующему.
   "Убивать их, конечно, очень весело, но мы все равно проиграли".
   Враги  прибывали  не  просто  по  двое,  по   трое:   поток   казался
бесконечным, когда один падал, на смену сразу же являлся новый, а за его
спиной маячили еще  двое.  Лордан  перестал  наносить  сильные  удары  и
принялся работать волнами - меньше риска сломать клинок, а  кроме  того,
он скорее стремился ранить противников и разогнать их,  нежели  добавить
трупов под ногами, затрудняющих передвижение.
   Места для чудес техники попросту не было. Лордан  вертелся  на  одном
месте, так быстро работая мечом, как только мог,  стараясь  держать  его
как можно ближе к корпусу, чтобы отбивать  сразу  несколько  ударов.  Он
старался бить по возможности в лицо и в шею, где это более всего пугает.
   Краем глаза он заметил, что сосед справа  упал.  Значит,  правый  бок
лишился прикрытия. Лордан отступил на три  шага,  прикрывая  отступление
быстрым выпадом, и клинок его наткнулся на что-то  мягкое.  Он  осознал,
что последний шанс контратаки, которая  могла  бы  хоть  что-то  спасти,
упущен - определенно стена захвачена,  так  что  даже  если  невероятным
образом удастся  оттеснить  врага  от  центра,  их  просто  перестреляют
лучники со стен. Правда состояла в том,  что  город  слишком  переполнен
врагами, чтобы имело смысл пытаться их теснить.
   Сам не зная зачем, он пригнулся - и лезвие боевого топора просвистело
в воздухе там, где только что была его  шея.  Лордан  ударил  туда,  где
предположительно находился хозяин  топора,  припав  на  одно  колено  на
случай, если тот не один. Лезвие вонзилось во что-то;  Лордан  провернул
его, проталкивая глубже, рынком выдернул наружу и  тут  же  стремительно
уклонился от пущенного кем-то копья. Его теснили влево, а  туда  Лордану
было совершенно не нужно. Со  своей  низкой  стойки  он  прыгнул  назад,
умудрился приземлиться ловко, на обе ноги,  и  выпрямил  руку  с  мечом,
который на этот раз ударил в сталь шлема.
   Теперь вверх, вверх! Если они полезут туда, Лордан готов назвать  это
время суток днем. Хотя,  даже  если  удастся  запереть  ворота  Среднего
города и занять стену, это  будет  не  более  чем  отсрочка.  Они  снова
окажутся в осаде, только более мелкого масштаба,  без  малейшего  успеха
долго продержаться  из-за  отсутствия  всякого  снабжения  и  поддержки.
Лучшее, чего этим можно достичь, - более почетные условия капитуляции.
   "К чертям все это, - сказал Лордан самому себе. - Я сделал  все,  что
мог, так что лучше не надеяться ни  на  что,  а  добраться  до  порта  и
отчалить отсюда".
   Легко сказать - трудно сделать.  Решить,  что  он  выходит  из  игры,
далеко не достаточно. Нужно еще проложить себе  дорогу  через  город,  в
обход холма. Вполне возможно, что  он  поздно  спохватился,  и  в  таком
случае можно опустить меч и ничего не делать. Но  это  каким-то  образом
шло  вразрез  с   его   принципами;   все   профессиональные   инстинкты
протестовали против такого оборота событий. Это все равно что сбежать из
битвы.
   Лордан имел только один план, и если  он  не  сработает  -  конец.  С
другой стороны, бывали планы и похуже.  Сделав  длинный,  сокрушительный
выпад, он дал человеку с отрубленной половиной лица упасть на  землю,  а
потом упал рядом с ним на колени, прямо на  других  лежащих  -  мертвых,
полумертвых. Он оказался лицом к лицу с окровавленным человеком  -  тем,
которого он только что рубанул? Возможно, но какое это  имеет  значение?
Тот был все еще жив, с глазами, расширенными от болевого шока; губы  его
беззвучно шевелились,  как  будто  кочевник  пытался  рассказать  что-то
тайное, что он узнал о смерти.  Лордан  перелез  через  него  -  сначала
опершись на его лицо рукой, потом коленом - и стал закапываться в  глубь
высокой груды трупов, скользя и путаясь в членах мертвых и умирающих...
   "Зачем  добавлять  к  удару  оскорбление,  Бардас?  Достаточно  плохо
подыхать от ран в одиночку, на чужой земле, а тут ёще кто-то  беззаботно
наступает тебе на лицо..."
   ...как ему казалось, несколько  часов  подряд.  Наконец  он  выбрался
наружу, проделав проход в горе тел. Как Бардас и рассчитывал,  никто  из
сражающихся не смотрел под ноги, сочтя его одним из многих мертвецов,  -
так что, похоже, на этот раз ему повезло.
   Ползком он выбрался на открытое место, где больше не было  трупов,  и
решил, что можно бы и подняться. Едва встав, он нос к носу столкнулся  с
воином клана, парнем лет шестнадцати, смотревшим на него с  ужасом,  как
будто встретил обитателя свежей могилы. Лордан ударил его коленом в пах,
сбивая с ног, пошел прочь, незаметно  миновав  двоих  его  товарищей,  и
наконец оказался...
   За пределами битвы, насколько он мог судить. Никто не гнался за  ним,
не  оглядывался.  Лордан  постоял  чуть-чуть,  стараясь  отдышаться,   и
поспешил в темноту арки.
   "Может, все и обойдется. Конечно, об этом и говорить рано. Но в любом
случае следующая часть попроще".
   Арка выводила в темноту. Так,  эта  улица  должна  вести  от  старого
фруктового склада к кварталу булавочников. Оттуда  направо,  через  ряды
дробильщиков, мимо кабака, где косая служанка; налево и вниз  -  аркадой
столяров до перекрестка, от него - по улице веревочников  и  в  переулок
налево, а дальше прямо, должен выйти точно позади навесов рынка.
   Он прошел в темноте не более двадцати ярдов, когда его нога запнулась
о что-то большое и мягкое, и он потерял равновесие. Упав на бок,  Лордан
откатился в сторону, прижался к  стене  и  прикрылся  мечом,  держа  его
классическим  двуручным  хватом.  Тело,   о   которое   он   споткнулся,
простонало.
   Варианты: убить его, если двинется  следом,  оставить  как  есть  или
исследовать. Пока он решал, послышался новый стон.
   - А пошло оно все, - пробормотал Лордан сквозь зубы. - Ты кто?
   Ответа не последовало только новый стон.  Сам  себе  удивляясь  и  не
понимая, что это ему взбрело  в  голову,  Лордан  вложил  меч  в  ножны,
нагнулся и вытянул руку. Нащупал лицо - гладкое, безбородое. Девушка или
мальчишка.
   - В чем дело? - прошептал он.
   - Стрела, - ответил чуть слышный голос.
   - Встать можешь?
   Снова стон. Лордан вздохнул. Без подобных осложнений он мог бы  легко
обойтись.
   - Расцениваю ответ как "да". Давай поднимайся.
   Он обхватил лежащего за плечо, подсунув под него руку, и  поднял  его
на ноги. Тот был совсем легкий. На ощупь -  точно  девушка.  Может,  это
объясняет, почему он стал с ней возиться.
   - Теперь иди, переставляй ноги. Попробуй. Если  не  сможешь,  я  тебя
здесь брошу.
   - Я попробую, - выговорила она. - Очень... трудно.
   - Верю, - согласился он. - Будь это  легко,  каждый  бы  ходил,  весь
интерес пропал бы. Давай я тебя поведу. Попробуй за меня схватиться.
   - Не могу.
   - Ладно, упрямься, если хочешь. Но я тебя предупредил.
   - Нет пальцев...
   Нет пальцев, нет пальцев. Что за  знакомая  девушка  есть  у  него  в
городе - молодая, тощая, без пальцев на правой руке?
   Ох, впору в голос завыть!
 
*** 
 
   Горгас Лордан согнулся под лестницей, ведшей к галерее  магазинов,  и
ждал, когда уйдут люди. Их было около дюжины -  иными  словами,  слишком
много, и у них имелась повозка.  Это  все  он  рассмотрел,  стремительно
откатываясь в темноту. Он надеялся,  что  его  не  заметили.  Повозка  -
Горгас успел разглядеть - была нагружена бочками.
   К большему его раздражению, процессия  застряла  в  десяти  ярдах  от
места, где он прятался. Эскорт повозки - с  такого  близкого  расстояния
было  видно,  что  это  все  кочевники,  запалил  факелы  от  маленького
светильника,  висевшего  на  боку  повозки,   и   принялся   исследовать
местность. Горгас начал серьезно  волноваться  и  обдумывал  возможность
убежать. Эти ребята слишком были заняты, чтобы его преследовать в случае
чего, - они разделялись на пары и принялись разгружать бочки.
   Идея быстрой пробежки  не  потеряла  привлекательности.  Конечно,  на
месте возничего сидел лучник с оружием  на  изготовку,  но  его  функция
казалась чисто оборонительной. Что толку ему тратить  ценные  стрелы  на
неизвестного бродягу, пробежавшего в темноте? Горгас  принял  решение  и
собрался побежать на счет "пять".
   Он досчитал до четырех, когда двое кочевников закатили бочку в  двери
магазина и вспугнули двоих прятавшихся там детишек, мальчика и  девочку,
лет примерно шести и десяти. У детей хватило врожденного здравого смысла
броситься бежать в разные стороны, но лучник вскочил  со  своей  скамьи,
пробежал несколько шагов за девочкой и  прошил  ее  стрелой  насквозь  с
расстояния двадцати ярдов, а потом  развернулся  и  следующим  выстрелом
уложил мальчика, прострелив ему шею с сорока ярдов, как  раз  когда  тот
хотел свернуть в  темный  переулок,  которым  Горгас,  в  свою  очередь,
намечал воспользоваться с той же  целью.  Когда  он  снова  взглянул  на
повозку,  лучник  наложил  на  тетиву  следующую   стрелу   и   тревожно
оглядывался, будто ища, в кого ее выпустить. Остальные его  товарищи  не
обратили внимания на происходящее и продолжали свою работу.
   Идея побежать уже не казалась такой соблазнительной. Горгас выругался
сквозь зубы. Время уходило, а нужно еще так много сделать и пройти такую
долгую  дорогу!  К  тому  же  у  него  были  предположения  относительно
содержимого бочек; если он прав, здесь скоро станет не слишком-то уютно.
   Ближайшая к нему пара рабочих поставила бочку в десяти шагах  от  его
укрытия, и это  помогло  Горгасу  принять  единственно  верное  решение.
Конечно, это был опасный план, он ненавидел так рисковать - даже больше,
чем людей, любящих это делать.  Тем  не  менее  бывают  ситуации,  когда
героизм  -  единственно  разумный  способ  поведения.   По   возможности
беззвучно он взял на изготовку лук, вытянул из колчана стрелу  (осталось
всего три, проклятие), поднял лук,  накренив  его  из-за  ограниченности
пространства; наложил стрелу, натянул тетиву, прицелился и выстрелил.
   Даже в таком слабом освещении трудно было не попасть, а Горгас всегда
прекрасно стрелял. Но все равно он  испытал  великое  облегчение,  когда
стрела вошла в тело с безошибочно узнаваемым звуком  -  чок!  -  который
бывает только при попадании в плоть, и возничий свалился со своей скамьи
головой вниз, на землю.
   Вскакивая,  Горгас  наложил  следующую  стрелу.  Его  затекшие   ноги
запротестовали против такого резкого движения. Из оставшихся  кочевников
только один увидел, что происходит; и в краткие секунды между  тем,  как
он увидел выстрел и позвал товарищей, Горгас был уже на ногах, используя
преимущество, что его от повозки отделяло куда меньшее  расстояние,  чем
любого из врагов.
   Он услышал за спиной крики и шуршащий звук - это  вынимали  из  ножен
меч. Горгас вскочил в повозку, отшвырнул лук и схватил  кнут  с  длинной
рукоятью, который валялся у его ног. Повозка была запряжена, конечно же,
мулами;  ставлю  три  к  одному,  что  они  не  будут  упрямиться,  -  и
предположение оправдалось.  В  кои-то  веки  ради  разнообразия  Горгасу
везло. Когда мулы помчались, один  из  кочевников  успел  ухватиться  за
задний  борт  повозки  и  попытался  влезть  на  нее   с   разбегу.   Не
оборачиваясь, Горгас хлестнул кнутом - и хотя не попал по врагу, сбил  с
места несколько бочек, которые  покатились  вниз,  увлекая  человека  за
собой. Еще один кочевник схватил длинную стойку из-под навеса магазина и
бросился  вдогонку,  держа  ее  наперевес.  Горгас  подождал,  пока  тот
подбежит достаточно близко, схватится за борт и голова  его  окажется  в
удобном положении - как раз напротив левой ноги, - и пнул  его  в  лицо.
Судя по звуку и по ощущению, кочевник упал как раз под  колеса  повозки,
которая хорошо отплатила ему за старания.
   Горгас ожидал дальнейших попыток  преследования  -  но  их  не  было.
Повозка свернула за угол, набирая ход. Из отсутствия  погони  он  сделал
вывод, что оставшиеся кочевники махнули рукой на  повозку  и  продолжили
свою работу; гипотеза вскоре подтвердилась - позади  что-то  с  грохотом
взорвалось, краем глаза  он  заметил,  как  взметнулись  языки  пламени,
прошла воздушная волна. Это повторилось еще несколько раз, пока он был в
пределах слышимости.
   "Он справился со сложным рецептом", - сказал себе Горгас. Неплохо для
парня, чей н