- сказал он, - а если Киссур прикажет вам
уничтожить мятежников?

Пауза. Невнятный шепоток перевода. Спокойный голос Киссура:

- Именно это я ему и приказал.

Нан схватился за голову.

- Сядьте, - закричал Бьернссон, - сядьте, тогда они не посмеют
бомбить лагерь.

- У нас топлива в обрез, - сказал пилот.

- Мы не можем его сбить? - спросил Нан.

- Чем? - огрызнулся пилот. - Они вооружены, а мы нет.

Второй самолет пропал в ночи, - но на экране было видно, как
плотная черная точка развернулась над зимним лагерем и пошла
вниз.

Государь сидел, вертя головой. Сон уже кончился, но явь еще не
начиналась. Государь задрожал, вспоминая кое-какие намеки
Арфарры. Самолет тряхнуло, и Варназд закрыл глаза. Нан бережно
обнял его и укрыл плащом, как наседка укрыват крылом
взъерошенного цыпленка. Бьернссон даже не обернулся на плачущего
государя.

- Поверните самолет, - сказал вдруг Бьернссон пилоту, - я хочу
видеть все.

- У нас топлива только на обратную дорогу, - повторил пилот.

Когда они подлетели к Чахарским горам, позади них вставало
безобразное красное зарево, и на его фоне можно было различить
силуэт штурмовика.



На рассвете, когда лагерь Ханалая уже кончил гореть, а топлива в
баках осталось совсем мало, Исан посадил машину на луг у стен
близстоличного городка, комендантом которого был Идди Младший.

Киссур вылез из самолета и сразу заметил, что бедный железный
бочонок вряд ли скоро соберется летать: стальные ножки его
подломились, а левое белое крыло пропахало в луге маленькую
канавку и завернулось от этого в сторону. Киссуру тоже ободрало
бок от такой посадки.

Идди всю ночь наблюдал с гнезда на башне за тем, что творилось
над лагерем Ханалая, и очень быстро понял, как обстоят дела. Он
станцевал от радости при виде Киссура, но весьма прохладно
отнесся к Исану, потому что люди племени аколь в свое время
сделали много зла народу аломов. Тем не менее он заверил
Киссура, что этого человека никто не найдет, пока все не
успокоится. Киссур выписал Исану охранную грамоту и сказал:

- Пусть только чужие государства попробуют арестовывать
подданных империи за то, что было сделано для блага империи.

Исан сказал:

- Это лучше, чем ничего, но я предпочел бы избежать
обстоятельств, при которых мне пришлось бы предъявлять эту
бумагу.

Еще Киссур подписал Исану дарственную на два огромных поместья
из числа своих собственных, близ столицы, и на третье, - в
Инисских болотах.

- Там нефть, - застенчиво объяснил маленький варвар. Киссур не
очень понял объяснения.

После этого Киссур отрядил Идди с дружинниками в лагерь
бунтовщиков, исправить недоделки, и нельзя сказать, чтобы Идди
был доволен поручением. Киссур взял пять человек и отправился в
столицу. Переправляясь через Левую Реку, Киссур заметил
серебристый самолет. Тот покачал сердито крыльями и полетел
дальше.

Остаток дня Киссур провел в саду. Он лежал на траве и следил за
пролетающими самолетами. В середине дня он съел легкий обед.
Самолеты летали не так часто, но к вечеру все небо было
расчерчено, как храмовое окошко, серебристыми лопухами.
Возможно, Киссур ждал гонца или стражника: но никакого гонца не
появилось. Вечером Киссур поднялся в дом, переоделся и
отправился во дворец государя.

На Белой площади двое чужеземцев вешали на дерево черную тыкву,
из породы показывающих картинки, тыква похрюкивала, и вокруг нее
собиралась толпа. Прямо с телег раздавали пироги, квадратные,
как земля, и банки с разноцветными этикетками, с донышком
круглым, как небо. Наверняка по совету Нана.

Во дворце все уже знали о его прибытии. Десантник в форме цвета
гусиного дерьма взглянул на него и залопотал что-то в рацию с
длинным одиноким ухом. Чиновник в зале аудиенций испуганно
шарахнулся в сторону. Киссур немного полаялся с этим чиновником
и прошел в личные покои государя. В черепаховой комнате сидел,
выпрямившись в кресле, государь, в белой сорочке и в шапочке с
жемчужным венчиком, и лицо его было бледней жемчужного венчика.
Справа от государя сидел Арфарра, укутанный кружевной накидкой и
с врачом позади кресла. Слева от государя, за его спиной, стоял
Нан, как будто обнимая государя за плечи и что-то говоря. Чуть
поодаль сидел, немного развалясь, Клайд Ванвейлен, и еще один
чужеземец, уважая государя, стоял на ногах. К стенке жался пяток
перепуганных чиновников. Видимо, Киссур прервал какое-то
совещание, на котором Ванвейлен и Нан объясняли государю, как
управлять страной, а Арфарра поддакивал. Киссур остановился в
дверях. Нан шевельнулся за спиной государя и сказал с
непроницаемым лицом:

- Господин Киссур... То, что вы сделали...

Его перебил Ванвейлен.

- Я не знаю, как вы осмелились явиться сюда, но если после всего
случившегося вы надеетесь оставаться первым министром...

- Это катастрофа, - сказал третий чужеземец, - никто не
осмелится иметь дело с правительством, во главе которого стоит
палач.

Киссур засмеялся, выудил из рукава печать и кинул ее через стол
Ванвейлену.

- Экое красноречие, - сказал он. - Вам нужно, чтобы первым
министром был Нан, а не я - так бы и говорили. Я и сам понимаю,
что первый министр, который не берет взяток, не исполняет своих
профессиональных обязанностей.

Ванвейлен стал красным, как рак, и вскочил с кресла.

- Палач, - заорал он, - что вы себе позволяете! Киссур подошел к
Ванвейлену, сгреб его за широкую шелковую плетку, в которую тот
завернул шею, и пихнул обратно в кресло.

- Цыц, - сказал он, - сидели в присутствии государя, так и
сидите!

- Послушайте-ка меня, - продолжал Киссур. - Я, может, и палач,
но я не дурак! Я, господин Ванвейлен, с самого начала удивлялся,
зачем я оказался на вашем совещании, потому что на этом
совещании делили пирог под названием страна Великого Света, и я
был там явно лишний. А потом вы при мне стали рассуждать о том,
что только чудо может спасти ойкумену; и что вашим оружием можно
в полчаса уничтожить лагерь Ханалая, но вы, Клайд Ванвейлен,
никогда такого приказа не отдадите, потому что вам за это
накостыляют по шее. И даже дурак бы понял, на что вы меня,
господин Ванвейлен, подбиваете, и что вы без меня придумали с
Арфаррой.

Ванвейлен опять всплеснул руками и полез было из кресла, но
Киссур затопал ногами.

- Цыц, - сказал он, - я договорю до конца. Вам надо было
уничтожить Ханалая. Вам надо было, чтобы ответственность за это
несли не вы, а выгоду получили вы. Ведь остатки мятежников
сегодня ползли к столице на коленях! Вам надо было сделать так,
чтобы министром был Нан, а не я... вы разрешили все ваши
затруднения одним махом. Я на вас не сержусь. Что вы такое?
Торговец из страны торговцев: а нравы торговцев везде одинаковы.



Тут Киссур повернулся к Арфарре.

- Что же касается вас, господин Арфарра... Признаться, вы
оскорбили меня. Ведь если бы вы позвали меня к себе, рассказали,
как обстоят дела, и признались, что вам нужен человек, который
захватит штурмовик и уничтожит лагерь Ханалая, и что после этого
государь должен будет отречься от этого человека, имя которого
станет грязью и прахом; а ни вы, ни Ванвейлен в этом замешаны не
будете, - разве я сказал бы "нет?" Вы оскорбили меня недоверием,
господин Арфарра...

Арфарра сидел в кресле, выпрямившись и совершенно неподвижно.
Государь Варназд вскочил с малого трона.

- Киссур, - сказал он, - эти твари могут убираться. Моим первым
министром будете вы, и только вы.

И тут Киссур Белый Кречет в первый раз в жизни перебил государя.



- Я еще не кончил, - нехорошо улыбаясь, сказал он. - Как я могу,
государь, быть вашим министром, если вы сами отрешили меня от
должности; назначили двести тысяч за мою голову; велели жечь мое
имя на всех алтарях!

- Это была ошибка!

- Вы оскорбили меня, - продолжал Киссур, - вы поверили негодяям,
которым клялись не верить. Когда человека оскорбляет другой
человек, - есть много способов мести. Когда человека оскорбляет
государь, - есть только один способ мести.

- Остановите его, - закричал Ванвейлен.

Один из десантников из-за двери прыгнул к Киссуру. Киссур поймал
десантника левой рукой и шваркнул им о стенку. Правой рукой он
вытащил из рукава белый трехгранный кинжал, с широкими
лепестками у рукояти и тремя желобками для стока крови, и, все
так же улыбаясь, всадил его себе в грудь по самые лепестки. Все
замерли. Киссур стоял некоторое время, молча и удивленно глядя
на государя.

- Скверно это будет, - прошептал Киссур, - если станут говорить,
будто я в таком случае промахнулся...

Он не договорил, закрыл глаза, пошатнулся и упал на руки
подбежавшему землянину. И никто, конечно, не мог бы сказать, что
Киссур струсил или промахнулся, потому что кинжал его вошел
точно в сердце, пересек левое предсердие и почти вышел из
лопатки.



ЭПИЛОГ



Прошел почти месяц. Многие вспоминали про этот месяц по-разному,
а Шаваш так никогда и не мог вспомнить до конца, что именно было
с ним в этот месяц. Но вот, как-то через месяц Шаваш открыл
глаза в небольшой белой комнате и увидел, что над ним сидит
Киссур. Киссур был очень бледный, отощавший, в чужеземной куртке
и штанах. Все это, - и чужеземная одежда, и странный свет с
потолка, было уже Шавашу отчего-то знакомо. Шавашу казалось, что
все это много раз показывали ему во сне.

- Я думал, что ты умер, - отчего-то вспомнил Шаваш.

- Я и сам так думал, - ответил Киссур. Они помолчали.

- Эти люди так умеют лечить, даже покойников лечат, - сказал
Киссур. А ты молодец. Знаешь, как ты себя вел?

Шаваш не помнил, как он себя вел. Он смутно помнил, как молодой
помошник Арфарры в его комнате с ужасом шептал, что Арфарра
мертв, а лагерь Ханалая почему-то горит зеленым и красным
пламенем..."Вы правы, они убийцы и нелюди" - шептал чиновник.
Потом - жар и бред, потом - вокруг него, люди в незнакомых
одеждах, и вдруг, поверх них, лицо Нана...

- Как я себя вел? - спросил Шаваш.

- Ты кусался, - сказал Киссур.

Шаваш молча глядел в потолок.

- Знаешь, - вдруг сказал он, - как я верил Нану? Как ты
государю.

- Не трожь государя, - сказал Киссур.

И опять молчание.

- Что же, - спросил Шаваш, - они так хороши, как сами о себе
говорят?

- Еще лучше, - ответил, криво усмехнувшись, Киссур. Тут Шаваш
подумал, что за ними обоими, наверно, подсмативают.Он
внимательно поглядел Киссуру в глаза и спросил:

- И какое это имеет значение?

- Никакого, - ответил Киссур. Шаваш протянул ему свою руку
ладонью кверху, а Киссур положил на нее свою руку ладонью книзу,
и так они сидели, пока Шаваш не заснул.

Где-то двумя этажами выше ухоженный седой человек оторвался от
экрана и с тоской сказал:

- Я вам говорил, что все бесполезно! Такие - как эти двое, они
не успокоются, пока не выживут нас из своей страны!

И его собеседники попрятали глаза, потому что возразить им было
нечего.