Уж не
обманул ли он вас? Я бы мог поговорить в ним...

Судья Каш запинался. По правде говоря, ему восе не хотелось
говорить с начальником округа. У этого человека была живая
совесть, но ему каждый день приходилось отрезать от нее по
кусочку. Он все время одалживался у негодяев, чтобы творить
добро, и в делании добра и зла еле-еле сводил концы с концами.
Попросив за яшмового аравана, он не выпросил у Сият-Даша ничего,
а задолжал бы ему изрядно.

Яшмовый араван поглядел на старого чиновника, лениво сузил
глаза.

- Благодарю, господин судья, мне не нужна ваша помощь.

Судья Каш съежился, как мышь под дождем, а потом вдруг
промолвил:

- Вы продешевили, яшмовый араван!

- Что?

- Вы продешевили, ибо за сколько бы вы ни продали свою душу
Сият-Дашу, это было все равно слишком дешево.

Яшмовый араван повернулся и вошел в дом.

Тонкие дымки серебряных курильниц таяли в высоких, из Иниссы
привезенных зеркалах, и гости, нарядные и возбужденные,
столпились у маленького алтаря, воздвигнутого в честь именин.
Гостей было еще немного, человек шесть или семь, - остальные
гуляли в саду. Появление Бьернссона вызвало всеобщее оживление.
Один из чиновников, взмахнув рукавами, взял лютню, и склонившись
над ней, как мать над ребенком, стал петь песню об облаке,
зацепившемся за ветку. Это была очень красивая песня. Чиновник
кончил песню и повернулся к охраннику:

- Мы,- сказал чиновник, - сегодня пришли в умиление перед
красотой простой природы. А умеешь ли ты, деревенщина, видеть
красоту облаков и гор?

Охранник озадачился и ответил:

- Как прикажете, господин.

Чиновники засмеялись. Бьернссон молча вертел в руках посох.

- Что с вами, святой отец? Вы побелели, как яичная скорлупа!

Это спрашивал Сият-Даш.

- Пустое, - сказал Бьернссон.- Это пройдет. Такова уж наша
судьба. Ведь духи, которые нам помогают, весьма ненадежны и
только и думают, чтобы погубить нас и наши знания, означающие
для нас рабство. И всегда в конце концов оказывается, что тот,
кто думал, что бесы служат ему, начинает сам служить бесам.

Гости побледнели и переглянулись. "Еще можно признаться" -
подумал Бьернссон."Сейчас в моих силах сделать так, чтобы
разбойники убили чиновников, или чтобы чиновники убили
разбойников. Но не в моих силах сделать так, чтобы никого не
убили..."

- Да, промолвил один из чиновников, - и я слыхал, что бесы
вырываются у колдунов на волю и даже поднимают бунты. При этом
государство может совершенно пропасть, и то же происходит со
знаниями.

- Весьма, - молвил Сият-Даш, - тонкое рассуждение. Ведь,
говорят, государь Иршахчан еще две тысячи лет назад умел ходить
на медных лошадях и летать на деревянных гусях. Нечестиво не
верить свидетельствам историков. Все, однако, сгинуло. Не иначе,
как месть тех же бесов.

."Господи, - сказал себе Бьернссон, Ты знаешь, я хотел быть как
ты, и я поддалcя искушению сотворить чудо. Ты наказал меня за
гордыню, и разжаловал из святых в колдуны, а из колдунов - в
повстанцы".

- Не думаю, чтобы дело тут было в бесах, - сказал чиновник с
лютней, потому что их не существует.

- Нет, - возразил старый чиновник в зеленом платье с чешуйками
накладного серебра и круглыми глазами цвета опавшей листвы, -
бесы существуют, и мне случалось слышать их голоса.

Кто-то усомнился, что голоса бесов можно услышать.

- Я не знаю, были ли это голоса беcов или богов, - отвечал
старик. - Но вот в чем дело. Я, недостойный, был тогда
послушником у отца Лоха, который продвинулся среди шакуников
более других в исследовании электричества. Где-то за год до
кончины храма отец Лох научился разговаривать на расстоянии. Это
было, как всегда, без особого чародейства, но с большим треском.
Разговаривать было, собственно, нельзя, а пришлось изобрести
новый способ записи слов. Это было такое же новое дело, как
изобретение письменности, потому что эфир, новое средство
передачи смысла, отличался от воздуха так же, как бумага.

И вот, представьте себе, я сам слышал несколько раз, - соединишь
медные прутики и слышишь речь, не похожую ни на один из языков
ойкумены.

Бьернссон от изумления чуть не упал со стула. "Боже мой! Так вот
почему все мастерские храма взлетели на воздух в один и тот же
день! Они изобрели радио!".

- Вот за преступные знания, - вскричал Сият-Даш, - государыня
Касия и наказала храм!

- Да, - сказал бывший шакуник, - я и сам так полагал все эти
годы. Однако теперь я думаю, что это бесы разгневались на людей
за то, что те стали подслушивать их разговоры. Наверное, даже не
в первый раз разгневались. Умел же, как вы сами заметили,
государь Иршахчан летать на деревянных гусях и ездить на медных
конях.

От внезапного порыва вечернего ветра заколебался и закоптил
светильник. Один из собеседников взял щипцы и стал поправлять
фитиль. "Это что же - сообразил Бьернссон, - он считает, что
кто-то намеренно две тысячи лет мешает ученым ойкумены... Да
откуда здесь монах-шакуник?" Волоски на теле Бьернссона стали
оттопыриваться от ужаса. За спиной распахнулась дверь. У
яшмового аравана не хватало духа обернуться.

- Привели, - гаркнул стражник.

Бьернссон скосил граза. Двое стражников волокли в комнату
человека в шапке, похожей на лист подорожника, и в кафтане
казенного рассыльного. Человек молча и сосредоточенно лягался
связанными ногами. Бьернссон помертвел: это был атаман Ниш.

Бьерссон схватился за посох и один из стражников схватился за
посох. Бьернссон потянул посох к себе, выворачивая его вправо, и
стражник потянул посох к себе, выворачивая его вправо. Верхняя
секция посоха с легким щелкчом провернулась на оси, Бьернссон
отчаянно вскрикнул и выпустил палку, - тишина.

Стена за раскрытым окном стояла, как прежде, и по широкому
навершию, скучая, расхаживал облитый лунным светом часовой.
Яшмовый араван сунул руку за пазуху: двое человек за спиной
вцепились в запястье мертвой хваткой.

- Что там у вас, святой отец, - раздался насмешливый голос. Из
темноты выступил и встал напротив Бьернссона молодой чиновник с
завитыми каштановыми волосами. Черт побери! Это был маленький
Шаваш, секретарь Стрейтона!

Один из охранников пошарил у Бьернссона за пазухой и,
почтительно склонившись, подал Шавашу самодельный револьвер. В
этот миг другой человек, размахнувшись, ударил атамана Ниша
тяжелым мешочком с песком по голове. Тот повалился наземь, не
имея более возможности наблюдать происходящее; он не видел ни
Шаваша, ни револьвера; он видел, несомненно, только предавшего
его проповедника, покойно кушающего чай. Шаваш отбросил
револьвер и взялся за посох. Он схватил его в обе руки и
повернул верхнюю секцию, один раз и другой, а потом стал вертеть
быстро-быстро, и ухмылка его делалась все более жуткой.

- Голоса бесов, a? - пропел чиновник и вдруг, со всей силы,
крепко и страшно ударил проповедника по губам.

Бьернссон даже не попытался уклониться. Немного погодя он вытер
кровь, показавшуюся в уголке рта, и хрипло сказал:

- Наместник Ханалай...

- Наместник Ханалай тут ни при чем, - сощурился Шаваш. С начала
и до конца. Впредь советую вам быть умнее и не очень-то
полагаться на удачно подслушанные разговоры.





ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Свен Бьернссон пытается объяснить
разницу между правым и левым, а араван Фрасак арестовывает
очередного покойника.



- Кто вы такой, отец Сетакет, - спросил Шаваш.

Яшмовый араван свесил голову.

- Надеюсь, вы-то в бесов не верите, - спросил он.

- Не верю, ответил Шаваш, - если бы у вас в подручных были бесы,
вам бы не понадобились для взрыва эти...э... конденсаторы и
катушки.

Бьернссон был слишком потрясен, чтобы думать по-порядку.

- Не волнуйтесь так, отец Сетакет, - насмешливо сказал Шаваш.

- А я не волнуюсь, - вдруг хрипло засмеялся Бьернссон. - Я
давеча волновался, когда выбирал, кому пропадать. И молился, -
Господи, сделай так, чтобы пропал один я. А, - махнул рукою
яшмовый араван, - вам этого не понять.

- Рад слышать, - отозвался с насмешкой Шаваш, - что боги
исполнили вашу молитву.

Двое охранников в парчовых куртках привели Бьернссона в кабинет
Сият-Даша, страшный кабинет, где в цветных витражах плавились и
сверкали высокие золотые светильники, и усыпанный камнями и
оттого равнодушный бог с рыбьей головой взирал на две
выщерблинки, оставленные в паркете коленями неутешных
просителей. "Умница Шаваш," - с тоской думал землянин, пока
охранники устраивали его в кресле, -"Экспериментатор. Ведь,
скажем, арестуй он меня просто так, - чтобы он мог доказать?
Ничего. Радиовзрывателя я ему, во всяком случае, не собрал бы. А
если бы он каким-то образом заполучил в свои руки современный
передатчик, что бы случилось? Тоже ничего! Он бы ничего не
понял. Бусинка - а разговаривает... Действительно - магия."

Охранники вышли. Монах сел под равнодушным богом, а Шаваш
придвинул свое кресло к Бьернссону и спросил:

- Так кто же вы такие, желтые монахи?

Бьернссон взглянул на него и похолодел. Тот улыбался так же
вежливо и предупредительно, как полтора года назад, в тот день,
когда Бьернссон явился в управу.

- И когда же вы стали меня подозревать, господин Шаваш?

- С тех пор, как вы пришли в мой кабинет в столице.

"Бог ты мой! Я ведь тогда хотел, клянусь, хотел все сказать. А
теперь? А теперь он мне не поверит. Если я скажу ему, что мы
здесь не тысячу лет, а четверть века, что все басни о злых
оборотнях - это не про нас... Господи, он мне никогда не
поверит! Он повесит меня вверх ногами и будет бить до тех пор,
пока не до-бьется тех ответов, которые ему покажутся
правильными."

И Бьернссон потерянным голосом сказал:

- Ох, господин Шаваш! Поверьте, я вам все объясню. Честное
слово, к гибели храма мы не имеем никакого отношения...

Старый монах полез из кресла. Кажется, он хотел вцепиться
подлому бесу в горло. Шаваш вдруг мягко, но протестующе вскинул
вверх руки.

- Помилуйте, - сказал чиновник, - что за объяснения между
уважающими друг друга людьми. Я прекрасно понимаю, что желтые
монахи никогда ни во что не вмешивались. Я прекрасно понимаю,
что даже если вы, кто бы вы ни были, во что-то вмешивались, то
все равно намерены это отрицать. Я также полагаю, что, каковы бы
ни была ваша политика, вы не хотели бы изменять ее.

Шаваш оглянулся на монаха-шакуника, и тот тяжело сел на
место."Господи!" - понял Бьернссон, - он не доверяет этому
монаху, помимо всего прочего!

- Чего ж вы от меня хотите? - тупо спросил Бьернссон.

- Как чего? Чего все хотят - золота! - брякнул Шаваш.

Бьернссон вытаращил глаза.

- Золота, - нагло сказал чиновник. Уж кто-то, а вы-то
философский камень изготовить можете! Это мне и отец Адуш
сказал.

- Поверьте, - поддакнул сбоку отец Адуш, - мы бы никогда не
осмелились так пугать вас, если бы вы сделали Сият-Дашу золото.
А вы взамен затеяли эти фокусы со взрывчаткой!

Глаза Бьернссона стали от удивления как две репы. Ай да
чиновник! Пусть миру будет карачун, а мне - скатерть-самобранка!
На физика словно дерьмом пахнуло.

- Я бы, - сказал он нахально, - на вашем месте просил бы о
счастии для народа.

Шаваш прищурился. Маска старательного чиновника словно слетела с
него.

- Я, - ухмыльнулся Шаваш, - всегда обожал сказки. В сказках
часто рассказывается о том, как крестьянин выпросил у духа
неразменный кошелек, и никогда - о том, как крестьянин выпросил
у духа счастья для народа. Это уже совсем другой жанр. Это уже
не сказка, а хроника - восшествие на престол государя Иршахчана.



Даже Бьернссона покоробило от такого отзыва о государе. В этот
миг запела у двери медная тарелочка. Вошел стражник, зашептал, -
посыльный от аравана Фрасака, с важнейшими вестями. Шаваш
подумал, извинился и вышел.



Над усадьбой лежала вышивка созвездий, пахло свежим сеном и
струганым деревом. Шаваш узнал в посыльном самого племянника
аравана.

- Араван Фрасак арестовал Арфарру, - сказал посыльный, - что
прикажете делать?

Шаваш молчал мгновение, ошеломленный. "Ах да, - вспомнил он
глупейший приказ аравана, который, нивесть откуда прослышав о
желании Шаваша, решил ему угодить. - Мне же еще целый выводок
Арфарр навезут".

Шаваш пробежал глазами описание примет.

- Очень благодарен аравану за извещение, - сказал Шаваш
торопливо, - но это не тот Арфарра, который мне нужен.
Отшельники вечно пробавляются этим именем.

Племянник заговорщически растопырил глаза и зашептал:

- Господин инспектор, - это тот Арфарра, настоящий!

И ткнул в руки ошеломленному Шавашу целую укладку с бумагами
отшельника, захваченную в горной избушке.

- Араван Фрасак и думать не мог, - продолжал племянник, - что
нам на долю выпадет такая удача. Понимаете, эти негодяи, госпожа
Архиза и Ханда, так его и прятали. Если бы не господин араван,
все бы и осталось под крышкой... Надо этого человека отправить в
столицу, поскольку это все равно беглый ссыльный, да еще
попустительство властей...

Шаваш чуть не выронил ларец.

Великий Вей! Отправить в столицу! Тут же Нан спросит с Шаваша,
зачем это он его именем разыскивает Арфарру!

- Да, - усмехнулся Шаваш, - Беглый ссыльный - стало быть, надо
повесить. Если Нан повесит его, станут говорить, что первый
министр использует свою власть, чтобы свести счеты с забытыми
отшельниками из-за того только, что те держатся противоположных
убеждений. Если Нан оставит его в живых, все противники Нана
уцепятся за эту ожившую печать и станут говорить, что, вот, у
первого министра не хватает сил расправиться с праведным
человеком даже тогда, когда он не облечен чином и властью. Вы
действительно оказали большую услугу министру. Министр ее не
забудет...

Даже в свете факелов стало видно, как посерело глупое лицо
племянника. Только сейчас он сообразил, что они сделали глупость
величиной с Араханскую гору.

- Так что, - наивно сказал племянник, - сделать так, чтоб он до
столицы не доехал?

"Великий Вей, да в каком садке таких разводят!" - подумал Шаваш.
Посмотрел на племянника и медленно, тихо сказал:

- Я, почтеннейший, вам никогда указаний убить без суда и
следствия человека не давал. Я вообще вас сегодня не видел, и вы
вообще здесь не были. Я просто предупредил вас о том, насколько
вам будет благодарен министр Нан за услугу.

Шаваш укладку незадачливому племяннику. Тот принял ее мертвой
рукой. Шаваш поклонился, повернулся и побежал обратно, к
пленнику.



Едва Шаваш вышел, монах подскочил к Бьернссону:

- Не верьте этому чиновнику, - зашептал он. - Вы видите, - он
даже над государем смеется! Кто смеется над государем, - убийца
в душе! Он обманывает и меня, и вас! Он хочет списать на вас все
грехи нечестивых правителей. Он уверяет - это вы, а не Касия -
убийцы храма. Я сделал вид, что ему поверил.

Шакуник наклонилcя над землянином. Глаза его горели суетливым
безумием. В речи его, по крайней мере с точки зрения Бьернссона,
явно недоставало логики.

- Я сделал ему чертежи, - но я кое-где наплутал в деталях... -
Монах засмеялся. - Шаваш не соберет радиопередатчика. А я - могу
собрать и переслать весть туда, куда скажете.

Мысли Бьернссон окончательно спутались, как корни на грядке.

- Вы ведь не далеко ушли от нас, - сказал монах. - Нам,
шакуникам, осталось решить не так много вещей. Я все понимаю.
Вы, желтые монахи, - это то же самое, что и храм Шакуника,
только вы решили эти вещи две тысячи лет назад. Но с тех пор вы
не продвинулись ни на шаг. Я, например, не сообщил Шавашу, как
устроена та штука, которую вы выставляете под именем Великого
Ира, но мне это известно.

- И как же она устроена? - оcведомился физик.

- Если, - сказал монах, - выкачать из стеклянного шара воздух и
пропустить через него электрический разряд, начнется суета лучей
и блеск сообразно качествам газа.

"Гм, - подумал Бьернссон, - твой стеклянный шар годится для
того, чтобы написать неоновыми буквами: "Кофейня Нефритовых
Ворот: лучшие пампушки ойкумены!", но для великого Ира он
жидковат."

- Я знаю, - продолжал шепотом монах, - что не вы сгубили храм,
потому что желтых монахов очень мало, и вы ничего не можете. Вы
решили, что вас никто не тронет, если вы будете
бессеребренниками. Из-за этого две тысячи лет вы и стоите на
месте. Чтобы править миром, нужны заводы и мастерские.
Пересмотрите свои правила! Я пошлю весточку госпоже Архизе: мы
восстановим старую мощь храма. Через полгода реформы министра
зайдут в тупик. Он будет смещен. Разразятся восстания. Через год
мы будем владыками Харайна, через два года - владыками ойкумены.



Послышались шаги. Монах отскочил от Бьернссона. Шаваш,
подергивая губой, вернулся в кабинет. Он медленно, испытующе
оглядел монаха. Тот вдруг съежился.

- Я, пожалуй, пойду посмотрю на праздник.

- Идите, отец Адуш.



Шаваш и Бьернссон остались одни. За окном уже совсем стемнело.
Шаваш задернул шторы, принес поднос с чаем и аккуратно разлил
чай в белые с красными ручками чашки.

- Так насчет золота... - сказал Шаваш.

Бьернссон внимательно посмотрел на чиновника. Больше всего
Бьернссону сейчас хотелось, чтобы его оставили в покое и дали
опомниться. Но Шавашу именно этого не хотелось. И, поразмыслив
над причиной этого, Бьернссон все понял.

- Бросьте, - сказал Бьернссон, - вам не золото нужно.

Шаваш досадливо сморщился и сказал:

- Какая жалость! Неужели это так заметно?

Бьернссон улыбнулся. Он хотел сказать. "Вы очень похожи на
образцового чиновника, Шаваш. Но будь вы просто образцовым
чиновником и идеальным взяточником, Нан не сделал бы вас своим
секретарем." Но Бьернссон этого не сказал, ибо имени Нана в этом
разговоре не следовало упоминать не в коем случае. Потому что -
либо Шаваш не поверит, что его хозяин - оборотень и лазутчик,
либо, если поверит... Страшно даже представить себе, что тогда
может натворить Шаваш. И Бьернссон сказал:

- Мне тут этот монах наговорил всяких глупостей. Он ведь
наговорил их по вашему приказу?

Шаваш еще раз сморгнул.

- Это мой тесть, - сказал он.

- То есть он просто черт знает что говорил! Надеюсь, он не то
говорил, что вы думаете?

Шаваш помолчал, потом сказал:

- Видите ли, мой тесть разобрался почти во всем, что вы сделали.
А вы, между тем, даже и не пытались собрать световой луч,
которым вы тогда разрубили каменную стену в усадьбе. Какая тут
причина? Та же, что мешает зодчему, попавшему к дикарям,
выстроить купол на тысячу человек. Зодчий, может, и знает, как
его построить, однако одного ума тут мало: нужны резчики,
столяры, каменотесы... Наука, в отличие от магии, нуждается в
сотнях ремесел и тысячах материалов: шакуники этим располагали в
свое время. Ваш же монастырь - вроде провинциального отделения,
да и то нынче закрыто за ненадобностью. Чай, одна фабрика, на
которой делают такое оружие, которое тогда разворотило стенку,
больше всего вашего монастыря... Куда вы, кстати, его дели?

- Выкинул, - сказал Бьернссон.

"Врет, - подумал Шаваш. - врет."

- А признайтесь, - перегнулся вдруг через стол Шаваш, - весело
вам было думать, как с Сият-Даша будут сдирать шкурку? Вы прямо
весь белый сидели от нетерпения.

- Негодяй, - сказал с тоской Бьернссон, - у меня не было выбора.



- Как так не было выбора? - спокойно сказал чиновник, - а
покончить с собой?

Бьернссон обомлел. Шаваш только усмехнулся.

- Это не мы, - сказал Бьернссон, - уничтожили храм Шакуника.
Всеми богами клянусь...

Шаваш покрутил чашечкой на блюдце.

- Видите ли, - сказал Шаваш, - я ведь тщательно изучил записи о
судебном процессе. И в этих записях есть несколько деталей,
которые нельзя объяснить, не предположив, что к этому делу
приложил руку кто-то посторонний. И заметьте, что государь
убежден в виновности храма. Он помиловал всех, казненных при
матери, - а шакуников - нет.

Вдруг Бьернссон почувствовал странное спокойнствие. Если у
Шаваша хватило ума выследить его, у Шаваша хватит ума его
понять. Как только Шаваш его поймет, он поймет и то, что к
гибели храма земляне не могут иметь никакого отношения. А дальше
что?. "Господи, подумал Бьернссон, что