х были копья,
украшенные зелеными лентами и желтыми шипами, секиры с белыми
рукоятями и маленькие кожаные щиты. По знаку Радуна несколько
человек незаметно окружило его спутника, и Радун, чтобы отвлечь
его внимание, полюбопытствовал, что за суета была утром в
деревне. Спутник ответил, что в деревне неурожай, и что
крестьяне подали в управу доклад о ссуде, но им, как нынче
водится, отказали, а предложили взамен продавать землю и
переселятьcя в новые места.

- Теперь идут подавать доклад небу, в храм яшмового аравана, -
это, кстати, почти по пути. Кто-то распустил слух, что сегодня
яшмовый араван выдаст зерно.

Радун вспомнил, что по провинции опять бродит воскресший Арфарра
и сказал:

- Вряд ли народ будет сыт, если вместо того, чтобы трудиться в
поле, начнет подавать доклады побирушкам.

Покачался в седле и прибавил:

- Стыдно просвещенному чиновнику верить в воскресшего мертвеца.
Я лично поверю в это не раньше, чем когда живой

человек покажет мне свидетельство о погребении, выданное по всей
форме.

Радун был человек смирный и верный долгу, и всегда верил
бумагам. Спутник возразил:

- Я родом из Горного Варнарайна. У нас считается, что у человека
пять возрастов: ребенок, юноша, взрослый, старик и мертвец, и я
не вижу, чем пятый возраст хуже прочих.

Тут на собеседников пахнуло холодом - караван проезжал мимо
старого храма. Полуразрушенная стена его заросла по самые брови
павиликой и горным виноградом, а поверх свисали сучья вишен и
тополей, и сквозь всю эту мокрую зелень на живых карванщиков
глядели статуи сотрудников подземного царства, с лицами, черными
вверху и зелеными внизу. Волосы у них были жесткие, как иглы
дикообраза, а глаза горели, как масляные плошки. У старших
служителей было по четыре руки, и в двух руках у них были
серебряные крючья, которыми тащат грешников ад, а в других -
дубины с медными шипами и плетки с волчьими мордами, о девяти
хвостах и сорока когтях. В точно такое платье Радун и сам
наряжался на новогодний праздник, но сейчас ему было как-то не
до смеха.

Солнце забежало за тучу, налетел порыв ветра, листва
заволновалась, и статуи со скрипом стали поворачиваться на своих
деревянных шарнирах. Радун сразу представил, как его тащат в ад
серебряными крючьями, за травку "волчью метелку", и ему стало
совсем не по себе. Он взмолился: "Великий Бужва, что же мне
делать! Если я донесу, ты осудишь меня за жалобы на начальство,
а если не донесу, ты осудишь меня за торговлю наркотиками".

И вдруг в лесу раздался вой. Один из стражников побледнел и
воскликнул:

- Клянусь божьим зобом, это выли не в лесу, а вон та морда,
зеленая, вверху справа!

Радуну стало совсем не по себе. Весь ужас его положения
относительно загробного мира живо представился ему. А его
спутник, несмотря на свои заверения, видимо побледнел и внезапно
вынул из-за пояса большой нож с костяной ручкой и лезвием в
форме широкого акульего плавника. Тут один из служителей
подземного царства вытянул крюк и схватил Радуна за плащ. Радун
вскрикнул и полоснул по крюку мечом, - но как только он по нему
ударил, крюк превратился в простую обрубленную ветку.

Спутник Радуна засмеялся и сказал:

- Осторожней, почтеннейший! Этак вы заденете моего дядюшку!

Радун взглянул в лицо незнакомцу, и ему показалось, что у него
зеленое лицо, а от коня пахнет старым трупом. Нервы у Радуна не
выдержали. Он схватил с седла веревочную петлю и метнул ее в
незнакомца. Тот захрипел и повалился с коня, и в ту же минуту
двое ярыжек навалились на него и разложили на земле.

- Эй, - закричал спутник, - что это значит?

- Сударь, - сказал Радун,кланяясь, - извините за беспокойство,
но нельзя ли посмотреть на ваши документы?

Незнакомец лежал на спине и отчаянно брыкался.

- Что за недоверие? , - возразил он обиженно.

- Я видел, - ответил Радун, - как вы вчера крались к мешкам. И
если вы разбойник, мне придется забрать у вас ваш нож и повесить
вас на этом вот ясене. А если вы лазутчик наместника, я почту за
честь подарить вам один из этих мешков, но попрошу расписаться в
его получении.

- Я не вор и не лазутчик, - сказал лазутчик, - и мне не надо
твоего золота.

- Сударь, - усмехнулся Радун, - в наше время золота не надо
только служителям подземного Бужвы, а всем живым без золота
никак нельзя.

Тут один из чиновников, без церемонии, сунулся Киссуру в
нагрудный карман, вытащил оттуда бумагу, развернул...

- Чур меня! - завопил он, - это свидетельство о погребении!

- Догадался, урод! - завопил незнакомец. Тут же он схватил
одного из повисших на нем стражников, споро, как волк - болонку,
покрутил им в воздухе и с необыкновенной легкостью швырнул на
дорогу, а другому стражнику поддал ногой в живот, так что тот
шваркнулся прямо о храмовую стену. Стена затрещала и пошла
ломаться. Караванщики дико вскрикнули. Статуи служителей
соскакивали со своих шарников. Самые рассохшиеся покатились
вниз, под колеса возов, а иные тронули расписных лошадей и
выехали на дорогу. У них были лица, черные вверху и зеленые
внизу. Волосы на их голове были жесткие, как иглы дикообраза, а
глаза горели, как масляные плошки. В руках у них были
серебрянные крючья, которым таскают души в ад, а плетки с
волчьими мордами о девяти хвостах и сорока когтях. Дикий вой
подняли волчьи морды на плетках, и от этого воя позади и впереди
каравана стали падать деревья.

- Эй, - сказал один из подземных стражников, тыча пальцем в
Радунова спутника, - опять этот мерзавец спихнул с гроба крышку!
А ну - марш на место! Тоже мне, шастает среди людей!

- Господин Десятый, - бойко возразил незнакомец, - я шастаю
среди людей, так как их вопли разрывают мне сердце! Крестьяне
голодают, а эти люди везут зерно в столицу, потому что в столице
оно дороже! А ведь сегодня к нам из деревне придут с докладом о
вспомоществовании! А мы? Вы посмотрите на себя, господин
Десятый, какой у вас вид! Ваша левая нога совсем подгнила, и
никто не срубит для вас новой! Разве народ срубит вам новую
ногу, если вы будете холодны к его молитвам? Если мы не дадим
крестья-нам зерна, то совсем захиреем без жертв! Народ
перестанет почитать великого Бужву, падут устои, вспыхнут бунты!
Надо отобрать ворованное зерно и удовлетворить им народ!

Можете себе представить, какой ужас овладел от этих речей
караванщиками! Они хоть и обожали слушать рассказы о подобных
встречах, но, по правде говоря, происшествия такого рода приятно
описывать и неприятно переживать!

Что касается Радуна, то он вовсе был не уверен, что жив. Он не
очень хорошо знал здешние дороги, и ему показалось, что караван
незаметно свернул не на том месте, и давно уже в царстве Бужвы.
Но Радун был чиновник, верный своему долгу. Он ткнул пальцем в
старшего покойника, с головой пса, и заорал:

- Ах ты собачья рожа! До чего дошло: прислуга Бужвы грабит
казенные караваны и таскает честных людей в ад! Вот и
получается, что вы никакие не подземные судьи, а самые настоящие
разбойники!

Песья голова рассвирепел.

- Это вы - разбойники и воры! Потакаете богачам, силой гоните
народ строить канал! Хорошо еще, что время от времени выходит
повеление тащить вас в ад, а то бы народу совсем житья не стало!



Тут раздвинулись кусты, и на дорогу вышел человек в синих
шелковых одеждах, с красным лицом и серебряной таблицей в руке.
Двое маленьких бесов несли за ним большое зеленое опахало.

- Это что за свара? - спросил он. - Что за времена! Чиновники
надземные и подземные препираются, кто из них настоящие
разбойники! Тьфу на вас! Пусть эти люди свяжут себя веревками и
садятся под стену, а зерно свезите к главному алтарю!

Охранники задрожали, как перо на ветру, а Радун покачался
взад-вперед на своей лошади и сказал:

- Эй, синяя морковка! Ты служишь своему Бужве, а я служу аравану
Фрасаку, и давай-ка выясним на мечах, кто сильней - бесы или
чиновники!

С этими словами Радун взмахнул мечом, но Киссур (ибо незнакомец,
встреченный им в харчевне, был не кто иной, как Киссур) метнул
свой акулий клевец и перерубил руку чиновника, словно сухую
ветку. Кольцо, вместе с мечом, слетело с запястья, Киссур
подхватил меч и всадил его Радуну прямо в грудь, так что конец
вышел из спины на два пальца. Радун упал с коня и умер.

Тут разбойники, или мертвецы, кинулись на караван. и началась
страшная драка. Киссур так разъярился, что сорвал с себя пояс и
куртку, взял меч обеими руками и рубил во все стороны. Через
полчаса все было кончено.

Кон-коноплянка подъехал к Киссуру, и Киссур сказал ему, что не
все так получилось, как следовало, и что они убили многовато
людей. Атаман промолвил, чтобы тот не тревожился, потому что эти
люди вряд ли погибли, не будь они грешниками.

После этого Киссур срубил и обтесал молодую сосенку. На обрубки
сучьев он повесил разное оружие, а на верхушку посадил голову
начальника каравана. Он воткнул сосенку на пригорке позади храма
яшмового аравана и произнес заклятье. Вообще-то Киссур не умел
колдовать, но по обычаям горного Варнарайна после битвы вокруг
победителя бродит столько душ, что он на время становится
колдуном.

Зерно по приказу Киссура снесли в храм яшмового аравана и
насыпали под навес: крестьяне как раз должны были скоро прийти с
молебном. Отдельно зарыли мешочки с "волчьей метелкой". Киссур
пересчитал их и составил опись. Потом снял с пояса Радуна
печать, надрезал себе запястье, смочил печать кровью и оттиснул
ее на описи. После этого грамотные разбойники расписались внизу,
а неграмотные поставили отпечатки пальцев.

Вечером разбойники вернулись в свой стан, чтобы поделить золото
и яшму. Они вошли в довольно большую хижину. Посереди хижины был
земляной очаг прямо в полу, немного слева от очага висело на
цепи молитвенное бревно, и к нему была привязана колотушка.
Киссур и Нахира с поклоном сняли мечи, и один из разбойников
положил мечи на подставку у западной стены. А разбойник Кон
Коноплянка усмехнулся на недостойное ученого человека суеверие,
и оставил меч на себе.

Киссура стали упрашивать сесть на почетное место, посередине
лавки, прямо перед бревном с колотушкой, и, как он ни
отказывался, главари настояли на своем. После этого оба главаря
расположились справа и слева, а прочие разбойники сели на
циновки вдоль стен. Принесли вина и лепешек, в земляном очаге
стали жарить барана. Нахира посовещался с товарищами, поднес
Киссуру тройную долю и сказал, кланяясь:

- Поистине у гор опять появился хозяин! Я тебя прошу от нашего
общего имени возглавить наш стан.

Киссур погладил мешок с золотом и яшмой у себя под ногами и
сказал:

- Это большая честь, но я не могу быть вашим товарищем. Я думаю,
что я сегодня сделал хорошее дело, но я хочу сделать еще лучше.
Я хочу пойти вот с этим золотом и этими документами в столицу к
государю и показать ему, как его обманывают. Ханалай и за
меньшие заслуги из разбойника стал наместником.

Нахира просил его побыть с ними еще неделю, потому что Киссур
очень удачливый человек, но Киссур отказался. Что ж! Нахира
раскатал по лавке большую штуку бархата, и они опять сели
втроем, тесно прижавшиcь, Киссур посередине, а по бокам Нахира и
Кон-коноплянка. Они налили вина на прощанье, и Нахира промолвил:



- Теперь послушай, Киссур, что я тебе о всей нашей затее скажу.
Караван этот принадлежит не господину Айцару и наместнику, а
аравану. А ты знаешь, что араван и наместник всегда дерутся, как
два кота из-за одной кошки. Но непосредственно я действовал в
этом деле не от себя, а от господина Мелии и госпожи Архизы,
они, знаешь ли, вновь сошлись. Но я думаю, что за ними и за
наместником стоит еще кое-кто повыше, из самой столицы. Ведь
чиновники не поверят этой загробной штуке. Госпожа Архиза велела
все свалить на тебя и тебя убить: за что-то она страшно на тебя
сердита.Но вот мы поглядели, как ты дерешься, и заметили этот
осиновый кол, и решили тебя не убивать, а выбрать предводителем,
потому что удачи у тебя больше, чем у Мелии.

Нахира замолк и выпил вина. Киссур сидел не шевелясь. Было
слышно, как в земляной печи жарится баран. Нахира хлопнул кружку
о стол и продолжил:

- А господин Мелия сказал нам так: "Это скверный человек. Он
получит свою долю, но c вами не останется, а пойдет в столицу. В
столице у него есть покровители, и он купит себе прощение." И
мы, признаться, очень огорчились, когда ты сделал то, что и
предсказывал Мелия. И все-таки я еще раз рассказываю тебе, как
обстоит дело; и предлагаю тебе заключить союз, а Мелие вышибить
мозги, когда он сюда явится.

Нахира кончил. Киссур поглядел и увидел, что оба разбойника
сидят, тесно прижавшись к нему, и старший разбойник держит руку
на своем мече, а меч Киссура стоит в углу на подставке.

- В этом деле, - сказал Киссур, - есть одна загвоздка, а именно
та, что тот, кто предал первого господина за мешок, второго
предаст за полмешка.

С этими словами Киссур обнял обоих главрей за плечи и пихнул их
на землю. А сам перекинулся через лавку, схватил ее поперек и
всей этой лавкой приложил старшего разбойника по голове. Лавка и
голова сломались. Киссур отбросил обломки лавки, сдернул с цепи
молитвенное бревно и так ударил им Нахиру, что тот полетел прямо
в земляную яму, где жарился баран, и больше из этой ямы не
высовывался. А Киссур схватил свой меч и мешочек с золотом и
выпрыгнул в окошко. Тут разбойники опомнились, выбежали во двор,
воткнули луки в землю и стали пускать стрелы. Однако, ночная
темь - разве тут попадешь?

- Ушел, - сказал кто-то. - Бес, а не человек!



Киссур, меж тем, не совсем ушел. Одна из стрел попала пониже
правой лопатки и, наверное, задела легкое. Он хотел ее вытащить,
чтоб не цеплялась за кончики ветвей, но не сумел и обломил. Так
и пошел дальше. Он спустился к императорскому тракту, но вскоре
услышал голоса людей и собак, и понял, что это едет Мелия с
людьми и что скоро они пойдут по его следу. Следы он оставлял за
собой глубокие и с кровью. Киссур понял, что ему надо где-нибудь
укрыться. Перед рассветом он пришел к храму Серого Дракона. В
храме осыпалась крыша, и перед алтарем была куча сухих венков,
заметенная снегом. Киссур лег на эту кучу. Прошло некоторое
время - Киссур почувствовал, как что-то в него тычется, скосил
глаза и увидел огромного белого волка. Киссур закрыл глаза и
вытянул горло. Через некоторое время Киссур открыл глаза: волка
не было, а рядом стоял старый колдун. Уже светало. Где-то внизу
слышались голоса и собачий лай.

- Пойдем, - сказал отшельник.

Киссур не шевелился. Снег на венках под ним наполовину растаял и
был красный.

- Тогда лезь в рукав, - сказал колдун.

Киссур послушался и полез. Изнутри рукав отшельника был расписан
тысячами павлиньих очей, как платье госпожи Архизы. Госпожа
Архиза сидела на диванчике и хихикала, а господин Айцар, первый
богач Харайна, глядел на нее и на пышный диванчик и говорил: "Я,
человек неученый, и то нарисовал вам подпись под картинкой". Тут
задернули шторы и стало темно.



В полдень Мелия и еще человек десять явились к избушке Серого
Дракона на вершине горы. Надо cказать, что вокруг избушки
никаких следов на снегу не было. А в храме они нашли только
затекшую кровью кучу листьев, и волчьи следы кругом.

Отшельник мирно жарил на решетке зайца. Зайца стражники отобрали
и съели. Отшельник молчал, пока длился обыск, и только спросил
Мелию, не хочет ли Мелия поискать у него в рукаве. Мелия
вцепился в отшельника и закричал:

- Ты! Мне госпожа Архиза сказала, кто ты такой! Гляди - повесят,
как пособника в разбоях. Отшельник - а мясо ест!

- Ба! - вдруг заорал отшельник, тыча Мелие в рот. Тот схватился
за горло и поперхнулся, а куски зайца уже ползли из него наружу.
Остальных стражников тоже начало рвать. Куски с пола потянулись
друг к другу, из них соткался заяц и начал расти: глаза как
плошки, лапы как сосны! Стражники, визжа, кинулись наутек, а
заяц за ними. Люди опомнились лишь у подножья горы, и, так как
им показалось, что бежали они целую вечность, одежда их
расползлась от ветхости. Одного стражника заяц, однако, догнал и
заглотил. Несчастного потом нашли головой вниз в сосновом дупле,
совершенно мертвого. Я в это, впрочем, не верю, а передаю, как
рассказывают.



Киссур очнулся не очень скоро, дня через два, на лежанке в
хижине отшельника. Окошко с промасленной бумагой было открыто,
прямо в солнечном пятне грелся старый белый волк. Отшельник
сидел рядом с волком и улыбался. Теперь, на свету, Киссур
заметил у него на лбу старое полустертое клеймо каторжника.
Отшельник сказал, что рана заживет через две недели, и стал
поить Киссура рисовым отваром с ложечки. Потом спросил, что он
не поделил с товарищами. Киссур рассказал.

Отшельник помолчал, потом проговорил:

- Да, я уже слышал такие истории. Сначала грабят казенный
караван. Налоги не приходят в столицу, казна терпит ущерб. Потом
подают министру Нану доклад: есть, мол, компания людей, которые
так любят государство, что готовы загодя выплатить налоги, а
потом уж собирать их сами. Господин министр эти доклады пока
копит.

Киссур, в постели, вдруг скрипнул зубами:

- Вы говорите об откупах! Так было при прежней династии:
откупщики платили казне один миллион, а потом выбивали палками
из крестьян три миллиона. Налоги, отданные в частную
собственность! И к этому-то такими методами стремится господин
министр?

Старик помолчал, потом сухо сказал:

- Не все, что делается от имени государя, известно государю. Не
все, что делается от имени министра, известно министру.

- Нет, - сказал Киссур, - об этом деле, я думаю, ему было
известно.



Киссур поправлялся довольно быстро, и уже вставал и помогал
старику и волку по хозяйcтву. Старик его даже как будто избегал.
Как-то вечером разыгралась снежная буря: рана у Киссура заныла,
старик уложил его в постель и напоил травяной настойкой.

- Вы меня ни о чем не спрашиваете, - сказал Киссур.

- Захочешь, - сам расскажешь.

Тогда Киссур стал говорить о том, о чем до конца никому не
говорил: и об отце, и о матери, и о Западных Островах, и о том,
как помер Кобчик, и о том, что случилось с сыном первого
министра; об Арфарре-советнике и о советнике Ванвейлене, убивших
отца, - обо всем.

Киссур кончил. Старик помолчал, потом спросил:

- А о чем ты больше всего жалеешь?

Киссур хотел сказать, что больше всего жалеет о своей слепоте
касательно госпожи Архизы, но передумал и ответил:

- Когда меня первый раз арестовали, я успел спрятать кинжал. А
второй раз - не успел. У этого кинжала золотая голова кобчика и
два яхонтовых глаза. Это очень ценная вещь, и этим кинжалом
дружок Арфарры убил моего отца. Теперь этот кинжал, конечно,
пропал, и его-то мне больше всего и жалко.

Отшельник помолчал, потом встал и вышел в соседний чулан. Там он
копался довольно долго и вернулся с чем-то, завернутым в
рогожку.

- Ладно, мальчик, - сказал он. - Я хочу подарить тебе другой
кинжал, тоже из Верхнего Варнарайна.

Отшельник развернул тряпочку и протянул Киссуру кинжал. Рукоять
у него была в форме белой треугольной шишки, чешуйки шишки
оторочены серебром. Серебро немного почернело, в желобке на
лезвии застыли кровяные скорлупки.

- Этим кинжалом, - сказал старик, - твой отец, за несколько
часов до смерти, убил моего послушника Неревена. Мальчишке тогда
было семнадцать лет.

С этими словами отшельник повернулся и вышел. Часа через три,
когда совсем стемнело, Киссур прокрался с кинжалом в руках в
соседнюю комнату. Арфарра-советник безмятежно спал, свернувшись
клубочком. Киссур постоял-постоял и вернулся обратно.



В хижине был подпол, а из подпола подземный ход вел в
заброшенные штольни. У штолен было довольно много выходов, один
из них - в храм Серого Дракона. На следующее утро, когда
выяснилось, что хижину засыпало почти доверху, а еды почти что
нет, Киссур не стал чистить снег, а вылез через подпол и пошел
добывать еду.

Он подстрелил зайца и еще рысенка с пестрой мордочкой, вернулся
и стал разделывать тушки. Арфарра подошел, встал рядом.