Киссур выпрямился на стене во весь рост. В этот день на нем был
легкий лаковый панцирь, и сверху, - боевой кафтан, украшенный
переплетенными пастями и хвостами. Вызолоченный заклинаниями лук
вспыхнул в его руке, и рукоять меча за его спиной ощетинилась
драконовой пастью, а по лезвию этого меча пролегла дорога в иной
мир. Киссур упер лук в расщелину меж камнями стены, сдвинул
шлем, чтобы удобней было целиться, достал из колчана стрелу с
длинным наконечником и восемью белыми фазаньими перьями, и
закричал через реку:

- Я, Киссур Белый Кречет, сын своего государя и человека по
имени Марбод Белый Кречет, первый министр страны Великого Света,
потомок ее государей и потомок королей Горного Варнарайна,
клянусь, что не уйду из этого храма ни по земле, ни по воде! Я
клянусь, что для того, кто первый перейдет этот мост, этот мост
станет последним мостом в его жизни, и что вам придется
пережевывать меня медленно, как поминального кабана, а у того,
кто захочет съесть меня быстро, застрянет в горле вот эта кость!



С этими словами Киссур пустил стрелу с длинным наконечником и
восемью белыми фазаньими перьями: та перелетела реку и вошла в
шею одному из сотников покойного Шадамура Росянки. От этой кости
он подавился, слетел с коня и умер, а люди вокруг заплясали в
восторге от такого выстрела, а пасти и морды богов на их
доспехах завыли и завизжали. Потом они схватили луки и стали
пускать стрелы с огненными наконечниками, надеясь поджечь храм,
но куда там! Таких сильных стрелков у них не было, и стрелы их
падали на холм или в реку.

К берегу стекалось все больше и больше войск. Некоторые
командиры вели свои отряды в атаку, и скоро мертвецы свисали с
моста, как лапша с шумовки.

Мятежники остановились и стали поджидать новых войск. Солнце
стало потихоньку опускаться в воду: в этот день мятежникам так и
не удалось взять храм.



* * *



Арфарра открыл глаза и увидел, что лежит в белой квадратной
комнате под белой простыней. Потолок светился, как луна в
тумане, стены были неестественно-белые, как прикопанная спаржа.
На стенах и на столе было много ларцов со стеклянными экранами.
Ларцы пахли довольно неприятно. Арфарра лежал на спине: от рук
его шли разноцветные стебли к стеклянным ларцам. В одной из
реторт, похожей на большие песочные часы, что-то ходило
вверх-вниз, как сердце. Арфарра не был уверен, что его
собственное сердце бьется. "Вот на этот раз я действительно умер
и воскрес," - слабо подумал он.

Стена растворилась, вошел молодой человек в белых ноговицах и
белом же передничке.

- Как вы себя чувствуете, - спросил он на кособоком вейском.

- Я хочу видеть Клайда Ванвейлена, - сказал Арфарра.

Молодой человек растопырил глаза и убрался. Прошла минута,
другая. Арфарра закрыл глаза. Послышались шаги. Арфарра открыл
глаза: над ним действительно стоял Ванвейлен.

- Здравствуйте, советник, - сказал он.

Арфарра хотел ответить, но поперхнулся и закрыл глаза. Он был
готов к чудесам и странным обычаям, но он не был готов к тому,
что человек, стоявший перед ним, выглядел так, как чиновник
империи выглядит в сорок, и как крестьянин выглядит в тридцать.
"Вайвейлен, - подумал Арфарра, - конечно, лет на десять младше
меня. Все равно - ему больше пятидесяти... Великий Вей - это
говорит о них столько..."

- Здравствуйте, Клайд, - овладев собой, ответил Арфарра.

Старик опять прикрыл веки, - ужасно раздражал неживой свет с
потолка. Ванвейлен пододвинул стул и сел рядом. От него пахло,
как от грядки с искусственными нарциссами. Молодой человек, явно
из лекарей, чуть поодаль возился со своими ящичками. Арфарра
подмигнул и сказал ему, кивнув на ящички, по которым бегали
цветные кривые:

- Скучно я выгляжу изнутри, а?

- Я хочу... - начал Ванвейлен.

- Я хочу, - перебил его Арфарра, - спросить - собирается ли ваше
правительство помогать нам или нет?

Ванвейлен поперхнулся.

- Видите ли, - сказал он осторожно, - это не так просто. Это
значит, - вмешаться в дела другого государсва. Это значит...

- Это значит, - перебил Арфарра, - что вы - демократия.
Вмешательство стоит денег, а деньги идут из карманов простых
граждан. Простые граждане хотят, чтобы эти деньги были
употреблены с пользой на их угощение, развлечение и процветание.
Простые граждане не хотят, чтобы их деньги пошли каким-то
варварам в далекой стране. Простые граждане не хотят, чтобы их
дети подвергались опасности, наводя на деньги, отнятые у
родителей, порядок у дикарей. Простые граждане забаллотируют
любое правительство, которое осмелится предложить подобное.
Поэтому правительству выгоднее назвать помощь другой стране
"вмешательством во внутренние дела другого государства" и
намазать побольше варенья на хлеб голосующих граждан. Так?

Ванвейлен откинулся на спинку стула. Молодой человек возившийся
в глубине комнатки, от изумления уронил на пол стеклянную
трубочку, зачарованно потянулся и выкинул ее в корзинку для
мусора.

- Так что же, - спросил Арфарра, - пошлет ваше правительство
сюда войска или нет?

- Нет, - спросил Ванвейлен.

- Тогда, - спокойно сказал Арфарра, - не стоило вам снимать меня
с тех ворот.

Врач, всплеснув руками, с возмущением ткнул в один из ларчиков,
который вдруг заорал, пронзительно и гнусно, и затявкал на
Ванвейлена на птичьем языке.

- Ну разумеется, - ответил Ванвейлен по-вейски. - Если б после
двадцатипятилетней разлуки мы говорили б о достоинствах инисских
вышивок, советник волновался б не в пример меньше.

- Всему виною, - улыбаясь, проговорил Арфарра, - мое собственное
неразумие. Я как старый ребенок, - нет-нет да и размечтаюсь о
рае. Разве трудно мне было сообразить, что господин Ванвейлен
опять, как и четверть века назад - не чиновник, а частное лицо?

- Я не просто частное лицо, - сказал Ванвейлен. - Я владелец
крупной компании, и, поверьте, моя компания имеет годовой доход
больший, нежели страна, в которой она зарегестрирована. Я
занимаюсь космической техникой, приборостроением и оружием.
Нефтью - на новых планетах... Вы правы - ни одна страна не будет
помогать вам по-настоящему. В лучшем случае пришлют любопытных
корреспондентов и тысячу банок тушенки, которые были б
прекрасным поводом для драки, если б кто-нибудь на Вее еще
нуждался в поводе для драки.. Я - готов помочь.

- Почему? - спросил Арфарра.

- Четверть века назад, - сказал Ванвейлен, - я был человеком без
гроша в кармане. Вы научили меня... кое-чему. Долг платежом
красен.

Арффарра молчал. Четверть века назад он бы непременно сказал,
что такие вещи, которым он мог научить Ванвейлена, можно делать
только для выгоды государства; а сделанные для личной выгоды,
они называются преступлениями. Теперь он этого не сказал, а чуть
вздохнул и ответил:

- Вы лжете. Вы не отдаете долг милосердия. Вы вкладываете
капитал.

- Конечно, - сказал Ванвейлен. Милосердные люди огранизовывают
комиссии и комитеты. Милосердные люди суют нищему в руку миску с
супом. Им главное - утвердить собственное благородство с помощью
этого супа, а что будет с нищим через неделю, им все равно. Им
даже хочется, чтобы он остался нищим и чтобы можно было второй
раз самоутвердится за счет нищего, подав ему миску супа. А
немилосердные люди создают компании. Они вкладывают капитал, - и
они расшибутся, чтобы этот нищий встал на ноги и возместил им
затраты.

- Проще говоря, - сказал Арфарра, - вы покупаете империю. С
домами, садами, дворцами и подданными. И на этом условии
согласны оберегать свое имущество.

- Можно сказать и так, - согласился Клайд Ванвейлен.

- Вы очень торопитесь. Стало быть, кроме вас, если и другие
покупатели?

- Кроме вас, - ответил Ванвейлен, - есть и другие продавцы.

Наступило долгое молчание.

- Что же, - сказал Арфарра, - мы можем сделать?

Ванвейлен повернул голову к врачу и сказал:

- Будьте добры, оставьте нас. И позовите Стрейтона.

Врач прикрыл дверь и ушел.

Через два часа он вернулся. Совещание, видимо, было закончено.
Оба землянина сидели подле чиновника и прятали друг от друга
глаза.

- Это, - сказал Арфарра, - будет самой омерзительной проделкой в
моей жизни.

Стрейтон невозмутимо откинулся на спинку стула. Ванвейлен
улыбнулся и сказал:

- Предложите что-нибудь получше.

Они повернулись и вышли. Врач подошел к постели и увидел, что
чиновник плачет. Врач некоторое время смотрел на Арфарру, а
потом сделал старику укол. Тот закрыл глаза и заснул. Врач
тихонько растворил окно и задернул занавески. В комнате пахло
так, как пахнет, когда трое людей задумали в ней какую-то
чрезвычайную гадость.



* * *



Эту ночь Киссур спал глубоко и спокойно. Ханадар Сушеный Финик
разбудил его на рассвете. Они поднялись на стену и увидели, что
на другом берегу реки собралось уже не меньше трех тысяч
человек. На мосту над вчерашними мертвецами старались птички. У
поросшей мхом башни пятеро дружинников Киссура сидели и
смотрели, как товарищ их печет пирожки из монастырской муки.
Рядом лежал целый сноп стрел, -дружинники собрали их ночью у
подножья стен.

Тут в верховьях реки послышались крики. Киссур обернулся: это
лодка с солдатами Ханалая распоролась о бамбуковые колья, вбитые
еще для вчерашних барж, люди посыпались в воду, как горох.
Ханадар Сушеный Финик подождал, пока течение снесет их
начальника в красном кафтане поближе к мосту, натянул лук и
выстрелил. Красный кафтан нырнул и обратно не вынырнул.

Пирожки наконец испеклись: Киссур с дружинниками сели в кружок и
стали есть лепешки, заворачивая в них копченое мясо. Датти
Зеленые Глаза принес из монастырского погреба вяленую дыню.

- Сдается мне, - сказал Датти, - тыча пальцем в сторону дамбы,
что не пройдет и часа, как все эти люди явятся сюда спросить,
отчего мы так долго замешкались на этом свете, и над надо
подкрепиться, чтобы поддержать с ними занимательную беседу.

- Не такая уж это будет занимательная беседа, - возразил Ханадар
Сушеный Финик. - стены у храма деревянные, и после того, как они
сожгут стены, мы не убьем и сорока человек.

- Помолчи, - сказал Киссур, - ты уже убил того, кого хотел.

Час шел за часом: народу на гребешке дамбы становилось все
больше, но беседа не начиналась.

Наконец приехал еще один командир Ханалая. С ним была тысяча
человек, пушечка и колдун. Пушечку установили напротив стен и
начали садить из нее ядрами, полагая, что если разбить стены,
люди Киссура не смогут стрелять по мосту, и дело можно будет
считать законченным, а колдун сделал небольшой стожок для
колдовства и начал на нем плясать. Вскоре послышался треск, как
будто с неба содрали шкурку, вдали показалось какое-то облачко и
стало быстро расти. Сушеный Финик, который был зорче других,
увидел, что это белая птица. У птицы было два крыла сбоку и одно
сверху. Правое крыло у птицы было с красной полосой, а левое - с
синей полосой. На другом берегу обрадовались, а Сушеный Финик
сказал Киссуру:

- Клянусь божьим зобом! Когда твой отец умирал, за его душою
явилось тринадцать огненных колесниц, запряженных восьмикрылыми
конями! Неужели этот колдун думает, что мы испугаемся этакого
щегла?

- Великий Вей, - отвечал, поглядев, Киссур, - я уже видал эту
тварь на картинке, и я не думаю, что это из-за колдуна.

В этот миг ядро из пушечки попало в угловую башню, и осколками
тяжело ранило двоих дружинников. А другое, начиненное фосфором и
серой, влетело в деревянную голубятню, и та загорелась.

- Вниз, - закричал Киссур, - мы подождем их во дворе.

Люди Ханалая побежали к мосту. Птица пролетела над ними, и
мятежники затанцевали от радости. Птица развернулась еще раз и
пролетела над мостом.

- Клянусь божьим зобом, - вскричал Сушеный Финик, - видел ли ты
когда-нибудь, чтобы птицы несли яйца прямо в полете?

Действительно, раздался шум, словно в небе отодра-лась дверца, и
из птицы вывалилось два белых яйца размером с мельничный жернов.
Яйца полетели к мосту: он подломился и рухнул, словно бамбуковая
плетенка. На другому берегу командир Ханалая схватил колдуна за
ворот и вскричал:

- Сдается мне, собака, что ты колдовал не о том, о чем нужно!

Птица погналась за людьми Ханалая, и они бросились врассыпную,
как цыплята от коршуна.

Деревянные стены храма меж тем пылали вовсю. Люди Киссура
побежали в храмовый дворик и потащили с собой раненых. Птица
развернулась, выпустила три когтя и села посередине дворика. Из
птицы высунулся человек и заорал на корявом вейском:

- Эй, Киссур! Тебе что, особое приглашение нужно?



Страна Великого Света осталась далеко внизу, а через полчаса
Киссур выглянул в круглое окошко и увидел неровные и остренькие,
как акульи зубья, Чахарские горы. Они уже доехали до неба, но
солнце и звезды еще были вверху. Над горами самолет начало
трясти, - Киссур и не знал, что в небе столько ухабов.

Киссур устроился в кресле рядом с пилотом поудобнее, поигрывая
кинжалом и улыбаясь наглыми голубыми глазами. Если эти люди
думают, что он испугается только оттого, что в первый раз
катается на птице с крыльями в красную и синюю полоску, то, -
право же, он рассчитывал сегодня на путешествие куда более
далекое.

Киссур оглянуся на своих людей: те вели себя как нельзя
достойнее, а Сушеный Финик о чем-то беседовал с третьим пилотом.
Пилот сказал:

- Хорошо, что вы не испугались шума двигателей.

- Какого шума? - сказал Сушеный Финик.

- Ну, - удивился пилот, - снаружи это ужасный рев. Вы никогда
такого не слышали.

Сушеный Финик вдруг перекосил лицо и заорал страшным боевым
криком, из тех, что, говорят, могут превращать воина в медведя
или волка.

Пилот взвизгнул и чуть не прошиб от испуга приборную доску лбом.



- Немедленно прекратите, - закричал он.

Сушеный Финик схватился за живот и начал хохотать.

Другой пилот передернулся и побледнел. Ему впервые пришло в
голову, что эти десять дикарей, потных и грязных, которые с
невозмутимым видом сидят в салоне, воспринимают мир совершенно
по-другому, чем он. Черт их знает, что они могут сделать! Может,
они даже не так уж благодарны за свое спасение? Может, они
совсем по-другому относятся к своей смерти, чем нормальные люди?
У них двое раненых: Киссур даже не спросил, что с ними!

Редс взглянул на приборы. До пустынного острова в северном
океане, где лет двадцать назад выстроили базу со взлетными
шахтами, оставался еще час лету.

- Почему вы уничтожили мост, а не мятежников? - спросил Киссур.

Редс оторвался от экранов.

- Может быть, вы об этом не знаете, господин первый министр, но
убивать людей, - нехорошо.

- Может быть, вы об этом не знаете, - осклабился Киссур, - но
мост этот строили при государе Инане сорок тысяч человек, и на
строительстве погибло, я думаю, не менее шести тысяч, когда при
недостроенном мосте случился паводок. И судя по тому, что от
него осталось, его придется строить опять, новым сорока тысячам.
И вы сохранили жизнь двум сотням мятежников, а отняли ее у шести
тысяч крестьян, которые опять погибнут, если случится паводок.

- Во всяком случае, - сказал пилот, - я ни к чьей смерти не
причастен. И если бы я стрелял по людям, я бы потерял и эту
работу, и право летать. И вообще мне строго-настрого запрещено
применять боевое оружие.

- Да? - сказал Киссур, - а отчего взорвался мост? Это что, вроде
церемониального меча?

- Это, - сказал пилот, - оборонительное оружие.

- Хорошая у вас оборона, - одобрил Киссур. - Сойдет и за кольцо
в ухо и за серьгу в нос.

Прошло еще немного времени, и пилот снял откуда-то толстую
трубку, нажал на клавишу, - экран перед ним нарисовал
человеческое лицо. Человек на экране походил на портрет
советника Ванвейлена, только выглядит моложе, чем надо, -
видать, время на небесах тянется медленнее.

- Ну как, - спрашивал меж тем Ванвейлен пилота.

- У меня такое чувство, - сказал Редс, - что меня сейчас съедят.
От них просто воняет кровью.

В эту минуту Киссур оттолкнул пилота и взял трубку.

- Я очень признателен вам, - господин Ванвейлен, - сказал он. -
Это вы господин этих людей?

- Господин Киссур, - сказал озадаченно Ванвейлен, - не лучше ли
нам будет поговорить через час, лицом к лицу?

- Отчего же? Разве это непривычный для вас способ разговора?

Редс расхохотался.

- Когда-то, - сказал Ванвейлен, - вы рассуждали о том, что
справедливая война, - это когда империя покоряет варваров,
строит дороги и учреждает законы. А несправедливая - когда
варвары и повстанцы завоевывают империю и превращают людей в
зверей, а поля - в пустыри. Что вы скажете о справедливой войне
теперь?

Киссур внимательно глядел на Ванвейлена.

- Если государь, которому вы служите, - сказал он, - восстановит
порядок в стране Великого Света и если государь Варназд от
чистого сердца признает себя вассалом вашего государя, то я
сделаю все, что вы мне прикажете, если я, конечно, вам
понадоблюсь.

Редс крякнул. Ванвейлен поднял брови: он, пожалуй, не ожидал,
что этот человек так легко скажет "Да".

- Я не служу никакому государю, - прикусив губу, ответил
Ванвейлен.

"Арфарра был прав насчет ихней республики," - подумал Киссур.

- В таком случае я буду служить вам, если государь Варназд вновь
получит власть надо всей ойкуменой. Можете ли вы это сделать?

Пилот вытаращил глаза. "Раб, - сказал себе Редс, - раб, который
лижет сапог. Его господин подписал ему смертный приговор, рубил
головы, как капусту, а раб умоляет нас позволить господину
действовать в том же духе и дальше".

- Господин Киссур, - с насмешкой сказал Ванвейлен, я бы мог
обсудить с вами этот вопрос прямо сейчас, но я хочу сообщить
вам, что наш разговор может слышать и записать любой, кто имеет
соответствующее оборудование. Не стоит ли вам все-таки подождать
часок?



Киссур подождал часок, и вскоре самолет с шумом и ревом сел на
бетонную полосу на пустынном острове у края земли, таком
холодном и далеком, что, наверное, при восходе солнца здесь был
слышен скрип подземных ворот и фырканье огненного коня. Киссур
выпрыгнул из стального брюха, и увидел, что Ванвейлен стоит
прямо на границе между бетоном и травой, а ветер яростно трепет
его серый плащ.

Они неторопливо пошли по дорожке к круглому куполу, вырастающему
из земли на расстоянии в три полета стрелы. Ванвейлен говорил, а
Киссур молчал и слушал. У дверей купола их ждал еще один человек
в сером. Киссур остановился, оглядел его с головы до ног и
произнес:

- Здравствуйте, господин Нан.

Ванвейлен тут же просунулся между двумя первыми министрами и
произнес:

- Господин Нан приложил большие старания, чтобы втянуть меня в
это дело. Без него бы меня здесь не было.

Нан поклонился Киссуру и сказал:

- Вас не шокирует мое появление в качестве... чужеземца?

- Я тоже варвар по происхождению, - ответил Киссур.- Что же
удивительного в том, что чужеземцы верно служат империи? Разве в
ойкумене когда-либо обращали внимание, откуда чиновник родом?

Ванвейлен, за спиной Киссура, нервно усмехнулся. Он подошел к
дверям, и они разъехались сами собой. В то мгновение, когда Нан
и Киссур, один за другим, вошли в холл, Киссур быстро наклонился
к уху Нана и прошептал:

- Между нами есть еще одно сходство.

- Какое?

- Когда мне показалось, что империя погибает, я позвал на помощь
моих соплеменников. И вы сделали то же самое. И вы знаете, -
прошел целый год, прежде чем я понял, что нет более верного
способа погубить империю, нежели позвать на помощь варваров.

Нан дико глянул на Киссура.



Через несколько минут они оказались в комнате с белыми стенами и
черными столами. Там стояло несколько людей, и в кресле на
больших колесиках сидел Арфарра, а бок-о-бок с ним, -
самозваннный Арфарра, Ханалаев проповедник. Они довольно мирно
беседовали.

Все расселись. Киссуру представили остальных землян, и тут
окончательно стало ясно, что Ванвейлен - господин всех этих
людей. Только один, по фамилии Хаммерс, отрекомендовался как
глава правительственной комиссии и человек независимый, но по
его поведению это было незаметно.

Первым говорил этот Хаммерс.