отважны  и,  похоже,
действительно не преследуют корыстных целей -  вполне себе рыцари без страха
и  упрека, готовые персонажи для  боевиков  и кумиры  для подростков. Только
вот,  к  сожалению, законы Паркинсона  действуют  столь  же неумолимо, как и
Второе начало  термодинамики.  "Власть  разлагает,  а  абсолютная  власть  -
разлагает абсолютно", так  что личная  честность отцов-основателей ничуть не
поможет   "Белой  руке"  избегнуть  судьбы   своих   бразильских  предтеч  -
превратиться в гибрид коррумпированного гестапо и "Полиции мысли".
     ...Русские  очень любят  повторять, что "у  России свой,  особый путь";
только вот отчего-то путь этот пролегает исключительно по тем самым граблям,
на которые уже наступали иные страны... Говорят,  что умный  учится на чужих
ошибках,  средний человек - на своих,  а дурак не учится  вообще  ни на чем.
Прошу моих русских  знакомых не считать последний пассаж проявлением повсюду
мерещащейся им "русофобии".
     С вами был Элтон Миллидж. До встречи!"
     Подполковник оборачивается к Робингуду:
     - Ядовито, но по сути верно. Это то, о чем я тебя упреждал: как  бы нам
не доиграться с этой самой "Белой рукой"...

        "42"
     Сергуня и  Олежек - на кухне сергуниной холостяцкой квартиры  (впрочем,
вы когда-нибудь видали детектив, чтоб сыщик был не в разводе, или хотя бы на
грани оного?). Второй уже за сегодня водочный пузырь  опустошен  наполовину,
шмат   обвалянного  в   перчике   сала  по-венгерски  успел   утратить  свою
холодильничную выправку и обмяк в кухонном тепле до полной неприглядности, а
банка,  где в желтоватом,  цвета кровяной  плазмы, маринаде  плавает  эдаким
полувыпотрошенным абортным эмбрионом  последний томат, явственно опровергает
расхожий  анекдот:  "Почему милиционеры не едят  маринованных  помидоров?" -
"Потому что голова в банку не пролазит"...
     - Странно все ж таки,  - задумчиво наполняет стаканы Сергуня.  - Вроде,
все зашибись:  и дело раскрыли почти  что по горячим  следам, и комитетчикам
перо воткнули, а удовлетворения никакого: все сделано не поймешь  кем, а  мы
типа как только свечку им держали... Ну, будем!
     Пока  Олежек гулко  запивает  водку  рассолом прямо  из  банки,  хозяин
принимается щелкать  телевизорным пультом; внезапно  он возвращает назад уже
пролистанный было канал и хватается за телефонную трубку:
     - Алло! Александр Арвидович? Телевизор врубайте, скорей! По ВНТ... да я
их тоже никогда  в жизни не гляжу, но тут особо... Про 4-й километр, как там
в натуре все было...
     По  негосударственному  (как уточняют  иные  -  "антигосударственному")
телеканалу   ВНТ   повторяют   английскую   передачу    про   нападение   на
наркодипкурьеров. Вдоволь оттоптавшись на "стратегическом союзнике  России",
комментатор  переключается  на  возможных  исполнителей  акции.  Увеличенное
изображение наклейки с белой рукой сменяется извлеченным, похоже, из первого
попавшегося   архива  изображением  изрешеченного   пулями  мерса  какого-то
криминального   авторитета,  за  чем   следует  стандартный  набор   баек  о
"существующей   в  недрах  силовых   ведомств   тайной   организации,   типа
латиноамериканских "Эскадронов смерти" ".
     Удостоверившись, что все государственные телеканалы про события на 4-ом
километре вообще молчат, как рыба об лед ("Народ этого нэ поймет..."), опера
переглядываются и наливают всклень:
     - Ё-мое, неужто  начали наконец наводить в стране порядок? Кто как, а я
хоть сейчас в эту  самую "Белую руку"! Ну, давай: чтоб вам, ребята, фартило!
ПрищемИте всей этой погани яйца дверью!

        "43"
     За шервудским столом - Робингуд с Подполковником.
     - Ну  что,  Боря? "Давайте итожить" - как выражался незабвенный Мишель.
Мы  у  разбитого  корыта. Полный  провал;  из  семи дней четыре с  половиной
потеряны впустую. Надо начинать с нуля.
     -  Не с нуля, -  откликается атаман. - Хуже чем с  нуля:  единственное,
чего мы  реально добились - что  Ибрагим-бек теперь предельно насторожен,  и
выманить его с Казачьего будет еще труднее... если такое вообще возможно.
     -  Ты знаешь, - задумчиво щурится начштаба, - не сочти то, что я сейчас
скажу за не относящуюся к делу лирику и досужие умствования... Так вот, меня
с самого начала этой операции не оставляло ощущение, что мы что-то делаем не
так,  рулим не туда... это как соринка в глазу, как сбившаяся портянка - ну,
ты  меня  понял...  Всему, что мы  делали,  недостает элемента безумия;  все
слишком уж  аналитично, чтоб  не сказать -  плоско. Мы отказались от  своего
фирменного  стиля  - импровизации, променяли  никогда еще нас не подводившие
"авось &  небось"  на  "ди  эрсте  колонне  марширт"... Понимаешь, Боря,
сложносочиненный детектив - просто  не  наша стихия,  нас вынудили играть на
чужом поле. Мы должны действовать проще - и вместе с тем фантастичнее. Нужны
не хитроумные Маклин и Форсайт, а - "Бонд, Джеймс Бонд".
     - Да, согласен... И есть что-нибудь на примете - достаточно безумное?
     - Кое-что есть. Но все упирается в наживку: на голый крючок Ибрагим-бек
все  же  не клюнет. У  нас должна  быть  информация,  которой тот непременно
пожелал бы завладеть, причем  завладеть ЛИЧНО, никого к ней не  подпуская...
Допрос Парина что-нибудь дал?
     - Увы. То есть информации  масса, есть и  весьма любопытная, но  сАмого
главного  -  личных  заграничных счетов  Ибрагим-бека, припрятанных  тем  от
дядюшки - он не знает.
     - Но что они в принципе есть - он не сомневается?
     - Так же как и мы.
     - Ну, тогда нам остался примитивный - и оттого безотказный - блеф. Если
мы  обнародуем  стопроцентно  правдивый  компромат  на  господина  посла,  и
анонсируем "краткое содержание следующей серии": его загрансчета  - поверит,
никуда не денется!

        "44"
     Странное  помещение без окон, не вызывающее никаких связных ассоциаций:
оно достаточно  обширно,  и  стены его,  спрятанные за ширмами-драпировками,
едва различимы в  свете скрытых светильников;  в углу виднеется  нечто вроде
напольной  жаровни, над  которой  вьется  дымок  -  черт  его  знает,  каких
достоинств, лучше  уж держаться  подальше...  В  центре  помещения  застыли,
держась  спина к  спине, Подполковник с Ванюшей, напряженно вглядывающиеся в
полумрак.
     ...Ниндзя - невысокий азиат  в черном приталенном  балахоне - возникает
перед  Ванюшей будто  бы  прямо из стены: компьютерная графика, да и только!
Однако персонаж сей отнюдь не виртуален, и каскад ударов, что он  обрушивает
на  чужака  - вовсе не отстраненное мигание  голограммы; Ванюша обороняется,
мобилизовав все свое боевое мастерство, но противник  слишком быстр даже для
"лучшего рукопашника  спецназа": ванюшины блоки и уходы запаздывают, и удары
ниндзя  раз  за  разом достигают  цели... Подполковник  же  помочь напарнику
бессилен, ибо перед ним тем же манером появляется другой ниндзя,  совершенно
неотличимый   от  первого,  и  принимается  со  сноровкой  фокусника  метать
звездочки-сюрикэны  -  те проходят настолько впритирку, что  иной  раз  даже
рассекают одежду начштаба.
     Ванюшины  дела  уже  совсем  плохи,  когда  в  полутемном  зале  звучит
спасительная   команда:  "МатЭ!",   и  ниндзя   мгновенно   застывает,   как
обесточенный  робот, переломившись  в  ритуальном поклоне.  Ванюша зеркально
повторяет  поклон  соперника,  и лишь  после  этого замечает невесть  откуда
материализовавшегося  в середке зала сенсэя -  лысая,  в  пятнах  старческой
пигментации,  голова  трехсотлетней  черепахи,   осторожно  высунувшаяся  из
панциря   тяжелой   темной   хламиды.  Сенсэй-черепаха  адресует   Ванюше  с
Подполковником  жест,  приглашающий  следовать   за  собою,  и  исчезает  за
раздвижными ширмами у стены.
     ...Помещение,  где  проходит  чайная  церемония,  производит  не  менее
странное  впечатление; впрочем, компьютер со  всеми мыслимыми  наворотами  и
система  спутниковой  связи встроились  в  средневековый  японский  интерьер
вполне органично, а украшающее стену изображение родового герба-мона - шесть
расположенных в два ряда колес с квадратными отверстиями для оси - смотрится
рядом с  приобретшей  последние годы широкую популярность  сюрреалистической
гравюрой  Акэти  Мицухидэ "Он и  Гири" ну  просто-таки  как  поп-арт двойной
очистки... Степенная  беседа сенсэя и Подполковника  идет на  английском, но
поскольку Ванюша языком  Леннона  и Мадонны  владеет лишь в объеме советской
школьной программы, нить  разговора он утерял  почти сразу - тем  более, что
нить эта по-восточному прихотливо  вьется вокруг персон и событий неведомого
ему  прошлого, сплетаясь в плотное макрамэ  притч и аллегорий, понятных лишь
собеседникам. Так что  когда  церемония завершается, Ванюша вынужден открыто
адресовать  командиру вопрошающий взгляд: "Ну?  Что?" "Все путем!" - ответно
смежает веки Подполковник.

        "45"
     Небольшой аэродром у Кольцевой дороги. Двое работяг из наземной обслуги
наблюдают, заслоняясь от  солнца, завораживающую  картину: под  зависшим  на
малой высоте, на манер стрекозы, оранжевым вертолетом на неразличимых отсюда
выкидных тросах  выделывают  черт его  знает какие  пируэты  шесть или  семь
фигурок в ярких комбинезонах.
     - Во дают, а?! - восхищенно резюмирует один.
     - Спецы, - степенно соглашается второй.
     - А чего они снимают?
     - В каком смысле - чего?
     - Ну - кино, или клип?
     -  А  хрен  их  поймет. Я  так думаю, что  клип:  это  у  рекламщиков и
попсовиков  бабок немерено,  а  киношники сейчас лапу сосут.  А эти вертушку
вчера  арендовали  на  две недели  вперед,  типа -  "Заверните  в бумажку  и
перевяжите ленточкой!"
     Вертолет меж тем не торопясь  опускается  на край летного поля, рядом с
ангарами. Операторы выгружают в подруливший автобус  свою технику, каскадеры
в  ярких  комбезах  столпились  чуть  поодаль,  получая  какой-то  финальный
инструктаж  у  режиссера.  Свои  шлемы  с  пластиковыми забралами  каскадеры
держат, прижав к груди, на манер средневековых рыцарей, и  теперь вполне уже
можно  разглядеть  их лица: это  - ни  кто иные,  как бойцы из  Робингудовой
группы захвата...

        "46"
     Один  из Робингудовых  бойцов сосредоточенно  шагает с Нового Арбата  в
сторону метро  -  похоже,  считая при этом шаги. Оставив за  спиною ресторан
"Прага", а по левую руку - кинотеатр "Художественный", он достигает входа на
станцию  "Арбатская" "голубой", Филевской,  ветки - забавного мини-мавзолея,
испеченного по форме незабвенного школьного  кекса по 16 копеек  - и бросает
взгляд  на часы. Вторично он  сверяется  с часами  уже  спустившись в метро,
когда к перрону подходит поезд - похоже на хронометраж...
     Станция  "Арбатская-голубая" - одна  из  самых  пустынных в  московском
метро: несмотря на  теснейшую  близость  к центру,  народу на  ней почти  не
бывает, поскольку весь, как  нынче  выражаются,  "пассажиропоток" идет через
соседнюю  "Арбатскую-синюю",  Измайловской  ветки.  Собственно говоря, зачем
вообще понадобилось  строить этот "внутриколечный"  довесок "голубой"  ветки
(от  "Киевской"  до  "Александровского  сада"),  полностью  дублирующий  уже
существовавшие  на  тогда  "синие"  станции  "Арбатская"  и  "Смоленская"  -
совершеннейшая загадка; тут  уж, как говорится, "что выросло -  то выросло".
Были  смутные  слухи,  будто  подо  всем  этим расточительством  есть  некие
глубокие   резоны,   якобы  это   имеет   отношению  к  системе  секретного,
"правительственного",  метро -  но уж  чего  не знаем,  того не знаем (когда
заходит  речь  об  этом  самом  "параллельном  метро",  у меня  лично  сразу
возникает  в  голове что-нибудь вроде:  "Станция  "Ходынское поле";  выход к
вокзалу  "Аэродром   правительственной  эвакуации".   Следующая   станция  -
"Библиотека имени Ивана Грозного".  Отойдите от края платформы! и не держите
двери!").
     Может,  в час пик тут и повеселее, но сейчас, в три  часа дня  -  почти
полное  безлюдье; создается впечатление, что единственные  обитатели станции
это  машинисты: именно  здесь, на  "Арбатской",  происходит  смена  поездных
бригад  Филевской  линии. Пока Робингудов боец стоит на  перроне  (а  теперь
вполне  уже  очевидно, что он засекает интервалы  между поездами), он видит,
как  из  служебного  помещения  под декоративной лестницей,  напротив  двери
которого как раз и  тормозит первый вагон, появляются машинист с помощником;
поездная бригада  подъехавшего  поезда,  обменявшись  с ними  приветствиями,
уступает свое место в кабине, а сама отправляется передохнУть в комнатки под
лестницей, и перрон вновь пустеет. Пронаблюдав эту процедуру четырежды, боец
устанавливает,  что в этот час  интервал движения  составляет  четыре минуты
плюс-минус  секунды; что  и  требовалось.  Дождавшись  следующего  поезда  в
сторону Филей, он заходит в вагон, вновь сверившись с часами.
     "Осторожно, двери закрываются! Следующая станция - Смоленская".

        "47"
     Робингуд выключает видеомагнитофон и  извлекает кассету. Его собеседник
-  рыжебородый  крепыш,  сидящий  в  кресле  перед  телевизором  -  выглядит
несколько ошарашенным.
     - М-да... Это что - оперативная съемка?
     - Это  - хроника, которую снимал в Чечне Элтон Миллидж.  Точнее, та  ее
часть, что не может быть показана в Европе.
     - Да уж, в  Европе  это вряд  ли  покажут. Хорошенькое  впечатление это
произвело бы на избирателей-мусульман, а  их  там нынче уже  за  четверть...
Ладно, господин... Борисов, да? - давайте к делу. Чего вы хотите взамен?
     - Чтоб ваше издание опубликовало некий материал, естественно...
     - Джинса? компромат? - деловито интересуется крепыш.
     - Если  в  таких  терминах, то  скорее  компромат. Некий  комментарий о
подоплеке позавчерашних событий на 4-ом километре Южного шоссе.
     Крепыш некоторое время разглядывает носки своих башмаков.
     - В России нет цензуры, господин Борисов,  -  осторожно подбирая слова,
сообщает он. - Но у этой страны есть определенные национальные  интересы,  и
нам намекнули  - вы даже  представить себе  не можете, с каких высот,  - что
муссировать инцидент на 4-ом  километре - сейчас не в интересах Державы. Мне
очень жаль...
     - Впервые слышу, господин Максимов, что развитие наркобизнеса входит  в
число  наших национальных приоритетов, -  хмыкает Робингуд. -  Позиция высот
мне понятна, но ваша-то, как редактора?..
     - Сложный вопрос...
     -     Господин     Максимов!      У      вашего     издания     твердая
"просвещенно-патриотическая" репутация;  вы нынче "в струе",  и вам сойдет с
рук многое  из того,  за  что  других  сотрут в порошок,  -  с этими словами
Робингуд как бы взвешивает на ладони Миллиджеву видеокассету. - Решайте...
     -  Материал,  который  вы хотите опубликовать...  -  редактор  внезапно
подымает на собеседника глаза. - Там - правда?
     - До последней запятой, - твердо отвечает Робингуд. - Слово офицера.
     - Ладно. Так тому и быть...

        "48"
     Робингуд  -  в  жилище  среднеазиатских гастарбайтеров,  в  сравнении с
которым  советская  заводская общага  семейного типа  показалось бы скромным
коттеджем представителя  американского мидл-класса.  Хозяин  -  средних  лет
кореец с  печатью смертельной  усталости на лице  - отослал куда-то  жену  с
детьми теперь  угощает гостя зеленым  чаем  с лепешкой, похоже, последней  в
доме.
     - Профессор  Ким, вы  - один  из авторитетнейших лидеров  тюркестанской
демократической оппозиции, крупный ученый...
     - Был, - горько улыбается  кореец. - И оппозиционером, и  ученым... Это
все в прошлой жизни. А  в этой я - землекоп, укладчик асфальта, носильщик на
вещевой ярмарке...  весьма  полезно  в  плане жизненного  опыта,  но в  моем
возрасте уже несколько утомительно.
     - Скажите,  господин  Ким, в  плане последних событий - и в Москве, и в
Тюркбашиабаде - не хотели бы вы разок выступить в прежнем качестве?
     - Я не совсем  вас понимаю,  господин  Борисов... От чьего имени вы это
говорите?
     - Ну, допустим, я  представляю некий мало кому известный  правозащитный
фонд с весьма серьезными финансовыми возможностями...
     -  Господин Борисов, -  покачивает головой кореец, - я, конечно, лопух,
но не  настолько же, право...  Из вас, извините, такой же правозащитник, как
из меня - министр  госбезопасности Тюркестана! И потом - я, в  любом случае,
отошел от правозащитной деятельности. Окончательно и бесповоротно.
     - Что так?..
     - Меня просто сломали, господин Борисов. Как там,  в классике - "Что вы
знаете о  страхе, благородный дон?" Мы начинали еще в  Хельсинской группе, с
Акиевым и Лебедевым: сперва там, а с 92-го, когда Тюркбаши закрутил гайки до
полного упора - здесь, в Москве. Потом Лебедев пропал - его так  и не нашли,
а Акиева наши эмгэбэшники демонстративно, в открытою, вывезли в Тюркбашиабад
- поручкавшись в  Домодедове с  вашими  чекистами. А мне  вежливо предложили
заткнуться, или... И Лебедев, и Акиев были одиночками, а у меня девочки -  и
ТЕ завели речь как раз о них. Вот с  той поры я и заткнулся... Послушайте, а
почему бы вам не обратиться к другим - к Эргашеву, или к Муртазаеву?
     - А вы не догадываетесь - почему? - усмехается Робингуд.
     - Потому что те могли бы ходить за жалованьем прямо в Казачий, да?
     -  Именно!  Так вот,  профессор, я сейчас  сделаю вам  "предложение, от
которого нельзя  отказаться"...  Нам,  собственно, нужно  лишь ваше имя -  в
качестве, если  так можно  сказать,  торговой марки. Мы хотим, чтобы вы, как
нынче выражаются, озвучили  некоторую  информацию о наркобизнесе под  крышей
Тюркестанского посольства; информацию, заметьте, абсолютно правдивую...
     - Это имеет отношение к происшествию на Южном шоссе?
     - Непосредственное. Завтра  утром в газетах будет опубликован материал,
подписанный вашим именем. Затем, в 15-00, вам предстоит  выступить  на радио
"Эхо Москвы"  в  их традиционной программе "Интерактивный рикошет" на  тему:
"Нужны  ли России такие союзники, как  Тюркбаши?"  На этом -  все; дальше мы
переправим вас вместе  с семьей в любую  страну  по вашему выбору и  поможем
получите  статус политического  беженца. Аванс в двадцать  тысяч, -  с этими
словами  Робингуд  щелкает  замками  кейса,  демонстрируя  рядок  аккуратных
долларовых пачек, - вы получите прямо сейчас, и  еще тридцать - по выходе из
студии  "Эха". И,  пока  вы  не  окажитесь  за границей,  ваша  семья  будет
находиться под нашей защитой.
     - А если я все же откажусь играть в эти ваши игры?
     -  Не  советую.  Газетные  статьи  за  вашим  именем  все  равно  будут
опубликованы,  вне  зависимости от  вашего  согласия. Может, вам  и  удастся
убедить нукеров Ибрагим-бека, что вы тут  ни сном, ни духом - а может и нет.
Но в любом случае, вы  не получите ни денег, ни грин-карты, ни нашей защиты.
Глупо...
     - Хорошо, - после минутного размышления решается кореец. - Но есть  два
условия. Во-первых, я хочу, чтобы моя семья была в безопасности уже сегодня.
За границей.
     - Принято, - кивает Робингуд. - Нам же легче.
     - Второе.  Пятьдесят тысяч - это  если  я останусь жив. Если же меня по
ходу вашей операции убьют  или похитят (а  это  одно  и то же), семья должна
получить еще столько же.
     -  Вы  не слишком  дорого цените свою жизнь, профессор... Ваши  условия
приняты.

        "49"
     За  Шервудским  столом  -  расширенный  состав.  Посидевши  в  молчании
традиционную  минуту, бойцы  подымаются с мест после Робингудового: "Ну что,
орлы? - по коням!" и, предводительствуемые атаманом, неспешно направляются к
дверям.  В опустевшем помещении, "на хозяйстве", остается один Подполковник:
в   начавшейся   операции  начальнику  штаба   предстоит  выполнять  функции
диспетчера.

        "50"
     Из  окна,  сквозь  толстое зеленоватое  бронестекло, видна бело-голубая
церковка  на  противоположной  от Посольства стороне  Первого  Казачьего. На
полированном  офисном столе -  телефон и рос