ских  "эскадронов
смерти"... Да, мы немедля начнем свое расследование. Конец связи.
     -  Ты  че?!  -  изумляется  младший.  -  Это  же  просто  бред  досужих
газетчиков!  Уж мы-то  с тобой знаем,  что  никакой  "Белой руки"  нет и  не
было...
     -  Верно,  -  усмехается старший. - Но  почему бы ей не появиться?  Тем
более, что в виде легенды она все равно уже существует.
     -  Понято!  -  обрадовано  кивает  младший,  но тут  в машине  начинает
работать  рация,  настроенная на  милицейскую волну:  "...Вооружены  и очень
опасны... могут иметь безупречные по исполнению удостоверения ФСБ".
     - Как  же это ты  так лажанулся, голубь  ты мой сизокрылый? - вроде  бы
сочувственно вопрошает старший.
     -  И  на старуху бывает  проруха.  Исправлю!  -  на  оцинкованной  роже
младшего особых эмоций не отразилось.
     - Да уж конечно  исправишь,  куда ж ты денешься!  И  причем - мухой! До
того, как тот придет в сознание... Ты что думаешь, я того опасаюсь, что он в
наши фотки ткнет пальцем?
     - Ну?..
     - Хрен гну! Фотки - те еще то ли будут, то ли нет, но вот про контейнер
- что тот  оставался в машине  - он вспомнит  по-любому! И после этого  нами
займется уже не государство российское, где нынче и смертной  казни-то нету,
а  Ибрагим-бек, ты въезжаешь,  нет?!  Давай-ка, голубь, в  темпе  процеживай
радиоперехват: в какую больницу его повезли, что там с охраной... ну, тут не
мне тебя учить.

        "30"
     Среди  прочих  милицейских   постов  сообщение  "...Вооружены  и  очень
опасны... могут иметь безупречные по исполнению удостоверения ФСБ" принимает
и одноместный ГАИшный "стакан" на одном из второстепенных въездов в  Столицу
- у Ясеневского  моста. Пост  располагается уже "внутри  Москвы"  - метрах в
пятидесяти  от   переброшенного  через  Кольцевую  двухполосного  мостика  с
односторонней   развязкой.   На   северной,   московской,   стороне  высятся
бело-зеленые двенадцатиэтажки 10-ого микрорайона Ясенева и сохнут с верхушки
три  десятков  дубов,   теснимые  со  всех  сторон  самочинными  огородиками
(вообще-то   автомобильные  выхлопы  со   МКАД   бесперебойно  удобряют  эти
"сельхозугодья"   таким   количеством  свинца,   что   единственно  разумное
применение  для  выращиваемой  там картошки - это  немедля отправлять  ее  в
переплавку; но ведь халява же!).
     Если же стать спиной к  посту  и обратить взор на юг, за Кольцевую,  то
картина  откроется весьма живописная.  По  левую руку будет  лежать  система
обширных прудов с лодочными станциями и шашлычными всех сортов - зона отдыха
"Битца"  (блин!  отдыхаем -  и то "НА  зоне"). По  правую же руку раскинулся
обширный лесной массив,  надежно укрывший от  взоров тех,  кому  не положено
наше, российское, Лэнгли - загородную штаб-квартиру Службы внешней разведки,
СВР  ("Лес" на  сленге  ее обитателей), циклопическое сооружение,  похожее в
плане  на  трехлучевую   мерседесовскую  звезду.  Лица,  затеявшие  в  91-ом
"демократическое  реформирование  тоталитарного  монстра   КГБ"  посредством
разделения оного монстра на пять независимых служб - СВР, ФСБ,  ФАПСИ, ГУО и
ФПС ("Как в  цивилизованных странах!..")  - явно  имели  в школе  двойку  по
зоологии,  иначе  знали  бы:  если  разрезать  гидру   на  пять  кусков,  то
просто-напросто заимеешь  пять гидр,  неотличимых  от  исходной.  Во  всяком
случае, всемирно-знаменитое здание с  Лубянской площади, будучи перенесено в
тот  ясеневский лесок, смотрелось бы  рядом с  тамошним "трехлучевиком"  как
сарайчик  для  хранения  садового   инвентаря...  Впрочем,   за  созерцанием
пасторальных  прелестей  этой   живописной  окраины  столицы   мы,  кажется,
отвлеклись от развития сюжета.
     ...Получив  радиосообщение, младший лейтенант  ГАИ из  "стакана"  перед
Ясеневским мостом  в полной  мере  проникается  серьезностью  задачи:  шансы
какой-либо  серой  "волги"  проникнуть  по  этому  въезду  в  Москву  теперь
совершенно нулевые. Не оставляет он вниманием и "волги" иных расцветок, зная
по опыту, что свидетели обычно цвет  автомобиля путают так, что потом только
руками разводишь. Словом, забот у младшего лейтенанта выше крыши.
     Не будь постовой так поглощен происходящим на непосредственно вверенном
ему участке,  он мог бы в  тот день  заработать орден. Или пулю. Или  - то и
другое  в  комплекте... Потому  что пока он  тщательнейшим образом проверяет
документы у супружеской пары, опрометчиво поддержавшей своим трудовым рублем
нижегородских автомобилестроителей, серая волга с мигалкой на крыше  как раз
и сворачивает с Кольца, но только не внутрь, в Ясенево,  а наружу - прямо на
"подкирпичную" дорогу, ведущую к почти неразличимому отсюда за пеленой дождя
"Лесу". Часовой у шлагбаума, перегораживающего дорогу  в полусотне метров от
МКАД,  с должной придирчивостью изучает  документы цинковомордых, после чего
козыряет и пропускает  "волгу"  во вполне  себе  экстерриториальные владения
СВР.

        "31"
     Робингуд  и  Лемберт  -  за  столиком  знакомого павильончика  у  метро
"Коньково". Опер внимательно изучает толстую пачку врученных ему  фотографий
- раскадровка Миллиджевой видеозаписи:
     -  М-да, классная  работа. За  старую не  скажу,  но  нынешняя  "Альфа"
отдыхает... Можно это забрать?
     - Я бы сказал - нужно.
     - Кстати - а откуда я их взял?
     -  Нашел в  своем почтовом ящике.  Вот  в  этой упаковке, -  и Робингуд
протягивает своему визави желтый кодаковский пакет, украшенный знакомым  нам
стикером: белая пятерня в черном круге.  - Пальчиков  на  пакете и фотках не
найдете - можете зря не напрягать лабораторию.
     - Под "Белую Руку" работаешь? - хмыкает опер, разглядывая наклейку.
     - Разве можно работать  под тех, кого нет? - поднимает  бровь атаман. -
Или все-таки есть? Тогда это и вправду не по понятиям...
     -  Нет,  конечно! Бредни газетчиков... Ладно, давай к делу.  Значит, ты
утверждаешь, что героиновый груз оставался в "тоете"?
     -  Да.  Постой, а  разве  постовые не  сообщили в  рапорте  о  вскрытом
контейнере для диппочты, набитом "пакетами с белым порошком"?
     - В том-то и дело, что нет, - разводит руками Лемберт. - Про пистолет и
рассыпанный по полу "белый порошок" -это да, а про контейнер - ни слова...
     - Вот черт... - закусывает губу Робингуд. - Значит, они просто не сочли
контейнер  чем-то заслуживающим внимания... Но  ведь пистолет-то  из  машины
точно пропал - значит, тем же путем мог пропасть и контейнер?
     - Вполне возможно. Хотелось бы услыхать твою версию событий.
     - Значит, так...  Даю вводную: по причинам, которые тебя не касаются, я
хочу   неопровержимо   доказать,    что   посол    Тюркестана,   прикрываясь
дипломатическим иммунитетом, занимается наркоторговлей. Единственный  способ
поймать  его  за  руку  -  выставить  на  всеобщее  обозрение  контейнер для
диппочты, набитый  героином. И вот теперь, в результате этой операции, что я
имею  на  руках?  Есть  видеофильм,  снятый  иностранным  тележурналистом  с
безупречной репутацией - его завтра покажут по тамошнему телевидению...
     - Ах, вот даже как?!
     - Да. Плюс к фильму, у  меня есть  упаковка одного  из  заснятых в  нем
пакетов - как раз его содержимое и рассыпано  по полу "тоеты", - и подлинная
печать тюркестанского  МИДа с  контейнера. Но  самого-то контейнера у меня в
итоге  не  оказалось! Цепь доказательств распалась:  нет ключевого звена,  и
теперь  цена всем  моим вещдокам  - пятак  в  базарный  день... В общем,  от
исчезновения контейнера я проиграл сильнее всех. Ну, а если б я хотел просто
бомбануть  Ибрагим-бека  на  пол-лимона  - это,  согласись,  можно  было  бы
проделать и попроще, не затевая такой волынки...
     - Логично,  Штирлиц! - хмыкает опер.  -  Если раненый постовой, придя в
сознание, подтвердит, что  контейнер был  в  машине  - будем считать, что ты
чист. Но не раньше. Слушаю тебя дальше.
     - Дело  было так. Захват микроавтобуса был проведен четко, но охранники
- тоже  не пальцем деланы. Прежде чем отрубиться, один успел  открыть огонь,
другой - дал по рации сигнал тревоги. Группа прикрытия - с  документами ФСБ,
да?  - подоспела, когда  взломанную "тоету" уже охраняли гаишники. Расклад -
хуже некуда: контейнер  для  диппочты,  оказывается,  не украден (это бы еще
полбеды), а стоит  себе  на месте,  нахально  выставив на всеобщее обозрение
свои  героиновые  потроха. Скандалище!.. - ну, то, на  что я, собственно,  и
рассчитывал. Эвакуировать груз надо любой ценой - и постовых ликвидируют без
раздумья. Вместе  с контейнером группа прикрытия прибрала и пистолет - и  не
исключено, что стреляли как раз из него... Как тебе такой сценарий?
     - Да, мы думаем примерно так же. Кстати, пуля, которой был убит капитан
Аникушкин  и  гильза  из салона  "тоеты"  действительно  соответствуют  друг
дружке...
     - А отсюда следует вот что, Александр Арвидович.  Вы сейчас ищете убийц
милиционера, мы - похитителей  героинового  контейнера;  судя по всему,  это
одни  и  те  же  люди.  Не  объединить  ли  нам  усилия - на  уровне  обмена
информацией? Опять-таки: мы не меньше  вашего заинтересованы,  чтобы раненый
постовой  дал  показания,  а  его ведь сейчас  наверняка  попытаются убрать.
Полагаю, мы сумели бы защитить его лучше...
     - А  вот этого не надо!  - взрывается "честный  мент".  - Чтоб  бандиты
охраняли моих  ключевых  свидетелей  -  не  дождетесь!  И  попробуйте только
подойти к  той  реанимационной палате  -  охрана  имеет  приказ стрелять  на
поражение безо всяких!..
     -  Ну, как  знаете, -  пожав  плечами,  уступает Робингуд. - Наше  дело
предложить, ваше дело отказаться...  Тогда вот еще что, "от нашего  стола  -
вашему  столу".  Контейнер стоял  в  кормовом отсеке микроавтобуса,  и  чтоб
дотащить его до боковой дверцы...
     - Понял!.. -  опер чуть подается вперед: въехал с полуслова.  - Героин,
рассыпанный по полу - у них должны остаться следы на подошвах!
     -  Приятно  иметь  дело  с  профессионалом,  - усмехается  Робингуд.  -
Надеюсь, это  заметно  сузит круг ваших поисков -  у вас ведь наверняка есть
агентурные данные  на тех, кто прикрывает Ибрагим-бека  в  службах... Только
тут вот какое дело: как бы вас опять не тормознули...
     -  Но-но,  полегче! - в  прозрачных  остзейских  глазах майора Лемберта
загорается ледяное бешенство. - Я очень не люблю, когда убивают ментов.  И я
доберусь до тех гадов, кто бы они ни были - вот те как Бог свят!
     - Боюсь, Александр Арвидович,  это легче сказать, чем  сделать. "Волгу"
вы искали  со всем  тщанием, но  - увы ... Думаю, вы и сами уже  догадались,
куда она подевалась: либо на один  из закрытых  объектов ФСБ (их  там вокруг
хватает), либо, что скорее всего, в тот зачарованный лесок за Ясеневым...
     - Я очень не люблю, когда убивают ментов, - раздельно повторяет опер, -
ясно? И уж тем более, если это работа комитетчиков.
     -  И  все-таки  вы  опять  не въезжаете, Александр Арвидович... Если те
работали  от  себя - ну, просто  как  Ибрагим-бекова  крыша,  - тут все  без
вопроса. А  ну  как  они  все-таки работали  от  Конторы,  пусть  даже и без
письменного  приказа?  Так  сказать,  спасали лицо стратегического  союзника
России, Тюркбаши  всех  Тюрок? Сами понимаете -  что значат, по сравнению  с
высшими государственными интересами, жизни каких-то двух гаишников...
     -  Я очень не люблю, когда убивают ментов, - вновь повторяет Лемберт. -
Даже  ради  "высших  государственных  интересов".  Тем  более,  что  "высшие
интересы" эти на моей памяти сплошь и рядом оказывались - известно чем...

        "32"
     За  окном  реанимационной  палаты  уже  сгустилась  непроглядная  темь,
укрывшая от глаз обширную (девятый этаж, как-никак), но безотрадную панораму
спального  района хрущевской застройки:  фонари  на больничной территории  в
принципе есть,  но  зажигали  их  последний раз...  дай Бог  памяти, когда ж
мэра-то   перевыбирали?   Медсестра  -  худенькая  темноволосая  женщина   с
печальными  глазами  -  заканчивает  проверять  системы  жизнеобеспечения  у
раненого  гаишника,  опутанного  всяческими шлангами-капельницами  на  манер
плененного Гулливера;  убедившись, что все в порядке, она выходит из палаты,
освещенной теперь лишь синеватым настенным ночничком.
     В застекленном  боксе, отделяющем реанимационное отделение от основного
больничного  коридора, скучают  двое  охранников; чтоб особо не  нервировать
больных  и  медперсонал,  они наряжены  в белые халаты,  из  выреза которых,
правда,   вполне  откровенно  выглядывают   титановые  бронежилеты.   Сказав
"скучают",  автор несколько погрешил против истины, ибо в описываемый момент
они как раз  деятельно разбираются с  дежурным  ординатором -  тот,  хотя  и
внесен в список лиц, допущенных в "охраняемую зону", но паспорта при себе не
имеет, больничное же  удостоверение  не  устраивает  титановогрудых аргусов:
приходится связываться с  дежурным  врачом,  etc - "Порядок  есть порядок, и
давайте, знаете ли, тут не будем..."
     Медсестра тем временем подходит к телефону на столике дежурного:
     - Светик? Ну как  ты там?.. Как?.. Нет, это Past Perfect... Да... А это
вообще пассивный залог...  Слушай,  ложилась бы ты спать,  а?  Ну что ж, что
контрольная! Лучше уж выспаться нормально... Давай-давай! Чао-какао!
     Вздохнув,  кладет трубку.  Старший из  охранников понимающе  кивает  на
телефон:
     - Одна там?
     - Нет, - слабо улыбается медсестра. - С кошкой...
     - Сколько ей?
     -  Да  большая уж  -  скоро  десять...  А может вам,  ребята,  почитать
принести?  У  нас  там,  в  ординаторской,  целая  полка:  Маринина  всякая,
Дашкова... Акунин есть новый - "Пелагия и зеленые чертики".
     - Не положено, - неприступно хмурится охранник. - Мы ж типа на посту...
     - Понятно. А как насчет кофе?
     - Это - с удовольствием. Если за компанию...
     - Ладно, ждите. Ночь длинная...
     Медсестра  выходит  в коридор сквозь стеклянные врата; походка  у  нее,
надобно заметить, совершенно бесподобная,  и глядящий ей  вслед охранник это
дело оценил в должной мере:
     - Эх, блин! Какая женщина!
     Младший  фокусирует  свои  оптические  системы на том же объекте, но  к
выводам приходит совершенно иным:
     - Да ну... Ни жопы, ни титек - взгляду упереться не во что!
     -  Дурак ты, Колян, - со  снисходительной укоризной роняет старший, - и
уши у тебя холодные...

        "33"
     По крыше больничного корпуса бесшумно движется совершенно  неразличимая
в  ночном мраке  фигура  в  черном комбинезоне  и  черной  же шапочке-маске;
собственно, присутствие ее  можно обнаружить лишь  после того, как вам прямо
ткнут  пальцем:  "Ну  вот  же,  вот!  Теперь  видишь?"  Произведя  некоторые
топографические  расчеты  (в качестве  реперов  идут вентиляционные  трубы),
ниндзя  парой   хороших  ударов  вбивает   в  трещиноватый   бетон   бордюра
альпинистский титановый  крюк,  закрепляет на нем  темный  шнур  основнухи и
соскальзывает  на дюльфере на два  этажа вниз, оказавшись точнехонько  перед
окном реанимационной  палаты  гаишника. Там он зависает над тридцатиметровой
пропастью,  упершись  носками  в узенький,  в  пару  ладоней,  подоконник  и
принимается  одной  правой рукой (левая занята - стопорит дюльфер) колдовать
над оконным стеклом...
     ...Оказавшись  в  палате,  ниндзя  извлекает  пистолет с  глушителем  и
внимательно  осматривает раненого, лицо которого в  свете  ночника приобрело
совершенно  неживой  оттенок,  не  обойдя  вниманием  и   прочие  больничные
интерьеры: теперь уже спешить некуда...

        "34"
     Войдя  в ординаторскую, медсестра застает за  столом незнакомого врача,
заполняющего  журнал наблюдений. Он медленно поднимает голову от записей,  и
мы  узнаем в нем  цинковомордого киллера  -  в  отутюженном белом  халате  и
врачебной шапочке:
     - Здравствуйте, Татьяна Ильинична!
     - Здравствуйте... Простите, но что-то я вас...
     - Неважно. Зато я вас  хорошо знаю. Вот, вам просили передать привет, -
и  с выражением, которое при  известной доле воображения  можно  принять  за
улыбку, протягивает ей включенный мобильник. Та поднимает трубку к уху, и до
нее доносится захлебывающийся от ужаса голосок дочки:
     - Мама, мамочка!!! Кто этот дядя?! Зачем он у нас?!
     Колени у женщины подламываются разом - не будь позади кушетки, осела бы
прямо  на  пол. Цинковомордый тут же  подносит  к  ее губам флакон с  темной
жидкостью, который та чисто механически выпивает.
     - Вы меня слушаете, Татьяна Ильинична?
     Кивок.
     - Пока вы меня слушаетесь, девочке ничего не грозит.
     Кивок.
     - Вы будете мне помогать?
     Кивок. Ни истерики, ни слез - качественное снадобье...

        "35"
     В  пустом и гулком  подъезде дома  сталинской  постройки (по советскому
стандарту - жилье для элиты, хотя и не сАмой) - пара оперативников Лемберта,
те, что  работали  с  ним на  4-ом  километре,  Сергуня  и Олежек,  а  также
очаровательнейшая  спаниелька, состоящая на добрую половину из  вислых ушей.
Спаниелька,  поскуливая от  волнения,  бегает челноком по лестничной клетке,
постоянно  возвращаясь к коврику  перед дверьми квартиры No 227.  Сергуня  -
тот, который ссудил шефа  стольником на осуществление агентурного контакта -
вполголоса докладывает по мобильнику, прикрывая трубку ладонью:
     - Есть! Все точно, сенсэй!  Да, Осипенко, 7... Вента  как  с ума сошла,
чуть не  по стенкам бегает: коврик  в порошке,  голову на  отруб!  Да, ясно:
уходим,  не  светясь,  и ставим  наружное  наблюдение...  Кстати,  Александр
Арвидович, нам бы Венту до утра в Шереметьево вернуть, как условились... Ну,
я  не  знаю  - попробуйте найти там хоть кого... Да все я  понимаю:  ночь на
дворе, рабочий день окончен, а над ними всеми не каплет... Конец связи.
     Сует  мобильник  в  карман  и,  сделав  знак   напарнику,   принимается
спускаться по лестнице, кипя от праведного негодования:
     - Вот блин-компот! Машин нет, бензина нет, такси до Шереметьева  - хрен
кто  оплатит...  Поглядеть бы,  как  тут  все  ихние  Уокеры  крутизну  свою
показывали...

        "36"
     Охранники  перед палатой  вскинулись  было, но тут  же  расслабились по
новой: ничего интересного - из общего коридора появляется хорошо знакомая им
медсестра,  толкающая  перед собой  каталку  с  больным.  Больной  абсолютно
неподвижен  и сплошь замотан бинтами - совершеннейшая  мумия; впрочем, он-то
сейчас охранников не интересует вовсе.
     - Что  с  вами, Таня? - участливо подается навстречу каталке старший. -
На вас лица нет!
     ...Старший умер  мгновенно, не успев  даже сообразить,  что происходит;
младший же -  не  будучи, понятно, ни Кевином Костнером,  ни Тосиро Мифунэ -
некоторые зачатки профессионализма все же продемонстрировал, а именно: успел
схватиться за оружие, и тем самым вынудил цинковомордого потратить две пули.
Спрыгнувшая  с каталки мумия оборачивается,  наводя  бесшумный  пистолет  на
вжавшуюся  в стену ("Не-е-ет!!! Не надо!!")  женщину, когда  дверь палаты за
спиною киллера распахивается, и на арене появляется  давешний ниндзя, весь в
белом... ну, в смысле - в черном: "Стоять!!! Бросай оружие!"
     Ни стоять, ни бросать оружие цинковомордый, разумеется, и не думает: он
немыслимо быстрым  вольтом уходит с линии прицеливания, так что будь человек
в дверях палаты профессионалом тех же достоинств, что внешние охранники - не
миновать бы  ему тем же манером  явить свету люминисцентных больничных  ламп
рисунок на своих подошвах. Однако ниндзя в  шапочке-маске - соперник равного
класса с киллером-мумией, и  при этом имеет крупную фору в виде позиционного
преимущества. Фора, заметим, хоть и крупная - но все же,  увы, не настолько,
чтобы брать цинковомордого живым...
     - ...Он тебя заставил?.. - мгновенно оценивает обстановку ниндзя, кивая
на мумию, только что откомандированную им в распоряжение Анубиса.
     Женщина пару раз быстро кивает; или это у нее трясется гол