бя: "вот теперь я его измучаю до смерти, да зато потом ему любовью моею
наверстаю..." Рогожин захохотал, выслушав князя.
     - Да что, князь, ты и сам как-нибудь к этакой не попал  ли?  Я  кое-что
слышал про тебя, если правда?
     - Что, что ты мог слышать? - вздрогнул  вдруг  князь  и  остановился  в
чрезвычайном смущении.
     Рогожин продолжал смеяться. Он не без любопытства и, может быть, не без
удовольствия выслушал князя;  радостное  и  горячее  увлечение  князя  очень
поразило и ободрило его.
     - Да и не то что слышал, а и сам теперь вижу, что  правда,  -  прибавил
он; - ну когда ты так говорил, как теперь? Ведь этакой разговор точно  и  не
от тебя. Не слышал бы я о тебе такого, так и не пришел бы  сюда;  да  еще  в
парк, в полночь.
     - Я тебя совсем не понимаю, Парфен Семеныч.
     - Она-то давно еще мне про тебя разъясняла, а теперь  я  давеча  и  сам
рассмотрел, как ты на музыке с тою сидел.  Божилась  мне,  вчера  и  сегодня
божилась, что ты в Аглаю Епанчину как кошка влюблен.  Мне  это,  князь,  все
равно, да и дело оно не мое: если ты ее разлюбил, так она еще  не  разлюбила
тебя. Ты ведь знаешь, что она тебя с тою непременно повенчать  хочет,  слово
такое дала, хе-хе! Говорит мне: "без евтого за тебя не выйду, они в церковь,
и мы в церковь". Что тут такое, я понять не могу и ни разу не  понимал:  или
любит тебя без предела, или... коли любит, так как же с другою тебя  венчать
хочет? Говорит: "хочу его счастливым видеть", значит, стало быть, любит.
     - Я говорил и писал тебе, что она... не в своем уме, - сказал князь,  с
мучением выслушав Рогожина.
     - Господь знает! Это ты, может, и  ошибся...  она  мне,  впрочем,  день
сегодня назначила, как с музыки привел ее: через  три  недели,  а  может,  и
раньше,  наверно,  говорит,  под  венец  пойдем;  поклялась,  образ   сняла,
поцеловала. За тобой, стало быть, князь, теперь дело, хе-хе!
     - Это все бред! Этому, что ты про меня говоришь,  никогда,  никогда  не
бывать! Завтра я к вам приду...
     - Какая же сумасшедшая? - заметил Рогожин: - как же она для всех прочих
в уме, а только для тебя одного как помешанная? Как же она  письма-то  пишет
туда? Коли сумасшедшая, так и там бы по письмам заметили.
     - Какие письма? - спросил князь в испуге.
     - Туда пишет, к той, а та читает.  Аль  не  знаешь?  Ну,  так  узнаешь;
наверно покажет тебе сама.
     - Этому верить нельзя! - вскричал князь.
     - Эх! Да ты, Лев Николаич, знать,  немного  этой  дорожки  еще  прошел,
сколько вижу, а только еще начинаешь. Пожди мало:  будешь  свою  собственную
полицию содержать, сам день и ночь дежурить, и каждый шаг оттуда знать, коли
только...
     - Оставь и не говори про это  никогда!  -  вскричал  князь.  -  Слушай,
Парфен, я вот сейчас пред тобой здесь ходил и вдруг стал смеяться,  чему  не
знаю, а только причиной было, что я припомнил, что завтрашний  день  -  день
моего рождения как нарочно приходится. Теперь чуть ли не  двенадцать  часов,
Пойдем, встретим день! У меня вино есть, выпьем вина, пожелай мне того, чего
я и сам не знаю теперь пожелать, и  именно  ты  пожелай,  а  я  тебе  твоего
счастья полного пожелаю. Не то подавай назад крест! Ведь не прислал  же  мне
крест на другой-то день! Ведь на тебе? На тебе и теперь?
     - На мне, - проговорил Рогожин.
     - Ну, и пойдем. Я без тебя не хочу мою новую  жизнь  встречать,  потому
что новая моя жизнь началась! Ты не знаешь,  Парфен,  что  моя  новая  жизнь
сегодня началась?
     - Теперь сам вижу и сам знаю, что началась; так и ей донесу. Не в  себе
ты совсем, Лев Николаич!

IV.
     С чрезвычайным  удивлением  заметил  князь,  подходя  к  своей  даче  с
Рогожиным,  что  на  его  террасе,  ярко  освещенной,  собралось  шумное   и
многочисленное общество. Веселая компания хохотала, голосила; кажется,  даже
спорила  до  крику;  подозревалось  с  первого   взгляда   самое   радостное
препровождение времени. И действительно, поднявшись на террасу,  он  увидел,
что все пили, и пили шампанское, и, кажется, уже  довольно  давно,  так  что
многие из  пирующих  успели  весьма  приятно  одушевиться.  Гости  были  все
знакомые князя, но странно было, что они собрались разом все, точно по зову,
хотя князь никого не звал, а про день своего рождения он  и  сам  только-что
вспомнил нечаянно.
     - Объявил, знать, кому, что шампанского выставишь, вот они и сбежались,
- пробормотал Рогожин, всходя вслед за князем на террасу, - мы  эвтот  пункт
знаем; им  только  "свистни...  -  прибавил  он  почти  со  злобой,  конечно
припоминая свое недавнее прошлое.
     Все встретили князя криками и  пожеланиями,  окружили  его.  Иные  были
очень  шумны,  другие  гораздо  спокойнее,  но  все  торопились  поздравить,
прослышав о дне рождения, и всякий ждал своей очереди. Присутствие некоторых
лиц заинтересовало князя, например, Бурдовского; но всего удивительнее было,
что среди этой компании очутился  вдруг  и  Евгений  Павлович;  князь  почти
верить себе не хотел и чуть не испугался, увидев его.
     Тем временем Лебедев, раскрасневшийся и почти восторженный, подбежал  с
объяснениями; он был довольно сильно готов. Из болтовни его  оказалось,  что
все собрались совершенно натурально и  даже  нечаянно.  Прежде  всех,  перед
вечером, приехал Ипполит, и, чувствуя себя гораздо лучше, пожелал  подождать
князя на террасе. Он расположился на диване; потом  к  нему  сошел  Лебедев,
затем все его  семейство,  то-есть  генерал  Иволгин  и  дочери.  Бурдовский
приехал с Ипполитом, сопровождая его. Ганя и Птицын зашли, кажется, недавно,
проходя мимо (их появление  совпадало  с  происшествием  в  воксале);  затем
явился Келлер, объявил о дне  рождения  и  потребовал  шампанского.  Евгений
Павлович зашел всего с полчаса назад. На шампанском и чтоб устроить праздник
настаивал изо всех сил и Коля. Лебедев с готовностью подал вина.
     - Но своего, своего! - лепетал он князю: -  на  собственное  иждивение,
чтобы прославить и поздравить, и угощение будет, закуска,  и  об  этом  дочь
хлопочет; но, князь, если бы вы знали, какая тема в ходу. Помните у Гамлета:
"быть или не быть?" Современная тема-с, современная! Вопросы и  ответы...  И
господин Терентьев в высшей степени... спать  не  хочет!  А  шампанского  он
только глотнул, глотнул, не повредит... Приближьтесь, князь, и  решите!  Все
вас ждали, все только и ждали вашего счастливого ума...
     Князь заметил милый, ласковый взгляд Веры Лебедевой, тоже  торопившейся
пробраться к нему сквозь толпу. Мимо всех, он протянул руку ей  первой;  она
вспыхнула от удовольствия и пожелала ему "счастливой жизни  с  этого  самого
дня". Затем стремглав побежала на кухню; там она готовила закуску; но  и  до
прихода князя, - только что на минуту могла оторваться от дела,  -  являлась
на террасу и изо всех сил  слушала  горячие  споры  о  самых  отвлеченных  и
странных для нее вещах, не  умолкавших  между  подпившими  гостями.  Младшая
сестра ее, разевавшая рот, заснула  в  следующей  комнате,  на  сундуке,  но
мальчик, сын  Лебедева,  стоял  подле  Коли  и  Ипполита,  и  один  вид  его
одушевленного лица показывал, что он готов простоять здесь на  одном  месте,
наслаждаясь и слушая, хоть еще часов десять сряду.
     - Я вас особенно ждал и ужасно рад, что вы пришли такой  счастливый,  -
проговорил Ипполит, когда князь, тотчас после Веры, подошел пожать ему руку.
     - А почему вы знаете, что я "такой счастливый"?
     - По лицу видно. Поздоровайтесь с господами  и  присядьте  к  нам  сюда
поскорее. Я особенно вас ждал, - прибавил он, значительно напирая на то, что
он ждал. На замечание князя: "не повредило бы ему так поздно сидеть?"  -  он
отвечал, что сам себе удивляется, как это он три дня назад умереть хотел,  и
что никогда он не чувствовал  себя  лучше,  как  в  этот  вечер.  Бурдовский
вскочил и пробормотал, что он "так...", что он с Ипполитом "сопровождал",  и
что тоже рад; что в письме он "написал вздор", а теперь "рад просто...".  Не
договорив, он крепко сжал руку князя и сел на стул.
     После всех князь подошел и к Евгению Павловичу. Тот тотчас же взял  его
под руку.
     - Мне вам только два слова сказать, - прошептал он вполголоса, -  и  по
чрезвычайно важному обстоятельству; отойдемте на минуту.
     - Два слова, - прошептал другой голос в другое ухо князя, и другая рука
взяла его с другой стороны под руку.  Князь  с  удивлением  заметил  страшно
взъерошенную, раскрасневшуюся, подмигивающую и смеющуюся фигуру, в которой в
ту же минуту узнал Фердыщенка, бог знает откуда взявшегося.
     - Фердыщенка помните? - спросил тот.
     - Откуда вы взялись? - вскричал князь.
     - Он раскаивается! - вскричал подбежавший Келлер: - он спрятался, он не
хотел к вам выходить, он там в углу спрятался, он  раскаивается,  князь,  он
чувствует себя виноватым.
     - Да в чем же, в чем же?
     - Это я его встретил, князь, я его сейчас встретил и привел; это редкий
из моих друзей; но он раскаивается.
     - Очень рад, господа; ступайте, садитесь туда ко всем, я сейчас  приду,
- отделался наконец князь, торопясь к Евгению Павловичу.
     - Здесь у вас занимательно, -  заметил  тот,  -  и  я  с  удовольствием
прождал вас с полчаса. Вот что, любезнейший Лев Николаевич, я все устроил  с
Курмышевым, и зашел вас успокоить; вам нечего беспокоиться, он очень,  очень
рассудительно принял дело, тем более, что, по-моему, скорее сам виноват.
     - С каким Курмышевым?
     - Да вот, которого вы за руки давеча схватили... Он  был  так  взбешен,
что хотел уже к вам завтра прислать за объяснениями.
     - Полноте, какой вздор!
     - Разумеется, вздор, и вздором наверно  бы  кончилось;  но  у  нас  эти
люди...
     - Вы, может быть, и еще за чем-нибудь пришли, Евгений Павлыч?
     - О, разумеется, еще за чем-нибудь, - рассмеялся тот. - Я, милый князь,
завтра чем свет еду  по  этому  несчастному  делу  (ну  вот,  о  дяде-то)  в
Петербург; представьте себе: все это верно, и все  уже  знают,  кроме  меня.
Меня так это все поразило, что я туда  и  не  поспел  зайти  (к  Епанчиным);
завтра тоже не буду, потому что буду в Петербурге, понимаете? Может, дня три
здесь не буду, - одним словом, дела мои захромали. Хоть дело и не бесконечно
важное, но я рассудил, что  мне  нужно  кое  в  чем  откровеннейшим  образом
объясниться с вами, и не пропуская времени, то-есть  до  отъезда.  Я  теперь
посижу и подожду, если велите, пока разойдется  компания;  при  том  же  мне
некуда более деваться: я так взволнован, что и спать не лягу. Наконец,  хотя
бессовестно и непорядочно так прямо преследовать человека, но  я  вам  прямо
скажу:  я  пришел  искать  вашей  дружбы,  милый  мой  князь;   вы   человек
бесподобнейший, то-есть не лгущий на каждом шагу, а может быть, и совсем,  а
мне в одном деле нужен друг и советник, потому что я  решительно  теперь  из
числа несчастных...
     Он опять засмеялся.
     - Вот в чем беда, - задумался на минуту князь, -  вы  хотите  подождать
пока они разойдутся, а ведь бог знает, когда это  будет.  Не  лучше  ли  нам
теперь сойти в парк; они, право, подождут; я извинюсь.
     - Ни-ни, я имею свои причины, чтобы нас  не  заподозрили  в  экстренном
разговоре  с  целью;  тут  есть  люди,  которые  очень  интересуются  нашими
отношениями, - вы не знаете  этого,  князь?  И  гораздо  лучше  будет,  если
увидят, что и без того в самых дружелюбнейших,  а  не  в  экстренных  только
отношениях, - понимаете? Они часа через два разойдутся; я у вас возьму минут
двадцать, ну - полчаса...
     - Да милости просим, пожалуйте; я слишком рад и без  объяснений;  а  за
ваше доброе слово о дружеских отношениях очень вас благодарю.  Вы  извините,
что я сегодня рассеян; знаете, я как-то никак не  могу  быть  в  эту  минуту
внимательным.
     - Вижу, вижу, - пробормотал Евгений Павлович с легкою усмешкой. Он  был
очень смешлив в этот вечер.
     - Что вы видите? - встрепенулся князь.
     - А вы и не подозреваете, милый князь, - продолжал  усмехаться  Евгений
Павлович, не отвечая на прямой вопрос, - вы не подозреваете,  что  я  просто
пришел вас надуть и мимоходом от вас что-нибудь выпытать, а?
     - Что вы пришли выпытать, в этом и сомнения нет, - засмеялся наконец  и
князь, - и даже, может быть, вы решили меня немножко и обмануть. Но ведь что
ж, я вас не боюсь; при том же мне теперь как-то все равно, поверите ли? И...
и... и так как я прежде всего убежден, что вы человек все-таки превосходный,
то ведь мы, пожалуй, и в самом деле кончим тем, что  дружески  сойдемся.  Вы
мне очень  понравились,  Евгений  Павлыч,  вы...  очень,  очень  порядочный,
по-моему, человек!
     - Ну, с вами во всяком случае премило дело  иметь,  даже  какое  бы  ни
было, - заключил Евгений Павлович; - пойдемте,  я  за  ваше  здоровье  бокал
выпью; я ужасно доволен, что к вам пристал. А! -  остановился  он  вдруг:  -
этот господин Ипполит к вам жить переехал?
     - Да.
     - Он ведь не сейчас умрет, я думаю?
     - А что?
     - Так, ничего; я полчаса здесь с ним пробыл...
     Ипполит все это время ждал князя и беспрерывно поглядывал на него и  на
Евгения  Павловича,  когда  они  разговаривали  в  стороне.  Он  лихорадочно
оживился, когда они подошли к столу.  Он  был  беспокоен  и  возбужден;  пот
выступал на его лбу. В сверкавших глазах его высказывалось, кроме  какого-то
блуждающего, постоянного беспокойства, и какое-то неопределенное нетерпение;
взгляд его переходил без цели с  предмета  на  предмет,  с  одного  лица  на
другое. Хотя во всеобщем шумном разговоре он принимал  до  сих  пор  большое
участие, но одушевление его было только лихорадочное; собственно к разговору
он  был  невнимателен;  спор  его  был  бессвязен,  насмешлив   и   небрежно
парадоксален; он не договаривал и бросал то, о чем  за  минуту  сам  начинал
говорить с горячечным жаром. Князь с удивлением и сожалением узнал, что  ему
позволили  в  этот  вечер  беспрепятственно   выпить   полные   два   бокала
шампанского, и что початый стоявший перед ним бокал был уже  третий.  Но  он
узнал это только потом; в настоящую же минуту был не очень заметлив.
     - А знаете, что я ужасно рад  тому,  что  именно  сегодня  день  вашего
рождения, - прокричал Ипполит.
     - Почему?
     - Увидите; скорее усаживайтесь; во-первых, уж потому, что собрался весь
этот ваш... народ. Я так и рассчитывал, что народ  будет;  в  первый  раз  в
жизни мне расчет удается! А жаль, что не знал о  вашем  рождении,  а  то  бы
приехал с подарком... Ха-ха! Да, может, я и с подарком приехал! Много ли  до
света?
     - До рассвета и двух часов не осталось, - заметил Птицын, посмотрев  на
часы.
     - Да зачем теперь рассвет, когда на дворе и без него  читать  можно?  -
заметил кто-то.
     - Затем, что мне надо краюшек солнца увидеть. Можно  пить  за  здоровье
солнца, князь, как вы думаете?
     Ипполит  спрашивал  резко,  обращаясь  ко  всем  без  церемонии,  точно
командовал, но, кажется, сам не замечал того.
     - Выпьем, пожалуй; только вам бы успокоиться, Ипполит, а?
     - Вы все про спанье; вы, князь, моя нянька! Как только солнце покажется
и "зазвучит" на небе (кто это сказал в стихах: "на небе  солнце  зазвучало"?
бессмысленно, но хорошо!) - так мы и спать. Лебедев!  Солнце  ведь  источник
жизни? Что значат "источники жизни" в Апокалипсисе?  Вы  слыхали  о  "звезде
Полынь", князь?
     - Я слышал, что Лебедев признает эту  "звезду  Полынь"  сетью  железных
дорог, распространившихся по Европе.
     - Нет-с, позвольте-с, так нельзя-с! -  закричал  Лебедев,  вскакивая  и
махая руками, как будто  желая  остановить  начинавшийся  всеобщий  смех:  -
позвольте-с! С этими господами... эти все господа, - обернулся  он  вдруг  к
князю, - ведь это, в известных пунктах, вот что-с... - и  он  без  церемонии
постукал два раза по столу, отчего смех еще более усилился.
     Лебедев был хотя и в обыкновенном "вечернем"  состоянии  своем,  но  на
этот раз он был слишком уж возбужден  и  раздражен  предшествовавшим  долгим
"ученым" спором, а в  таких  случаях  к  оппонентам  своим  он  относился  с
бесконечным и в высшей степени откровенным презрением.
     - Это не так-с! У нас, князь, полчаса тому составился уговор, чтобы  не
прерывать; чтобы не хохотать, покамест один говорит; чтоб ему свободно  дали
все выразить, а потом уж пусть и атеисты, если хотят, возражают; мы генерала
председателем посадили, вот-с! А то что же-с? Этак всякого можно  сбить,  на
высокой идее-с, на глубокой идее-с...
     - Да говорите, говорите: никто не сбивает! - раздались голоса.
     - Говорите, да не заговаривайтесь.
     - Что за "звезда Полынь" такая? - осведомился кто-то.
     - Понятия не имею! - ответил генерал Иволгин, с  важным  видом  занимая
свое недавнее место председателя.
     - Я удивительно люблю все  эти  споры  и  раздражения,  князь,  ученые,
разумеется,  -  пробормотал  между  тем  Келлер  в  решительном  упоении   и
нетерпении ворочаясь на стуле, - ученые и политические, - обратился он вдруг
и неожиданно к Евгению Павловичу, сидевшему почти рядом с ним. -  Знаете,  я
ужасно люблю в газетах читать про английские парламенты, то-есть  не  в  том
смысле, про что они там рассуждают (я, знаете, не политик), а в том, как они
между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: "благородный
виконт,  сидящий  напротив",  "благородный  граф,  разделяющий  мысль  мою",
"благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением", то-есть все
вот эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного народа  -  вот  что
для нашего брата заманчиво! Я пленяюсь, князь. Я всегда был артист в глубине
души, клянусь вам, Евгений Павлыч.
     - Так что же после этого, - горячился в другом углу  Ганя,  -  выходит,
по-вашему, что железные дороги прокляты, что они  гибель  человечеству,  что
они язва, упавшая на землю, чтобы замутить "источники жизни"?
     Гаврила Ардалионович был в  особенно  возбужденном  настроении  в  этот
вечер, и в настроении веселом, чуть не торжествующем, как показалось  князю.
С Лебедевым он, конечно, шутил, поджигая его, но скоро и сам разгорячился.
     - Не железные дороги, нет-с! - возражал Лебедев, в одно и то же время и
выходивший из себя, и ощущавший непомерное наслаждение:  -  собственно  одни
железные дороги не замутят источников жизни, а все это в  целом-с  проклято,
все это настроение наших последних веков,  в  его  общем  целом,  научном  и
практическом, может быть, и действительно проклято-с.
     - Наверно проклято или только может быть? Это ведь важно в этом случае,
- справился Евгений Павлович.
     - Проклято, проклято, наверно проклято! - с азартом подтвердил Лебедев.
     - Не торопитесь, Лебедев,  вы  по  утрам  гораздо  добрее,  -  заметил,
улыбаясь, Птицын.
     - А по вечерам зато откровеннее! По вечерам задушевнее и откровеннее! -
с жаром обернулся к нему Лебедев: - простодушнее и определительнее,  честнее
и почтеннее, и хоть этим я вам и бок подставляю, но наплевать-с; я вас  всех
вызываю теперь, всех атеистов: чем вы спасете мир и нормальную дорогу ему  в
чем отыскали, - вы, люди науки, промышленности, ассоциаций, платы заработной
и прочего? Чем? Кредитом? Что такое кредит? К чему приведет вас кредит?
     - Эк ведь у вас любопытство-то! - заметил Евгений Павлович.
     - А мое мнение то,  что  кто  такими  вопросами  не  интересуется,  тот
великосветский шенапан-с!
     - Да хоть ко всеобщей солидарности и равновесию интересов  приведет,  -
заметил Птицын.
     - И только, только! Не принимая никакого нравственного основания, кроме
удовлетворения личного эгоизма и материальной необходимости?  Всеобщий  мир,
всеобщее счастье - из необходимости! Так ли-с, если смею спросить, понимаю я
вас, милостивый мой государь?
     - Да ведь всеобщая  необходимость  жить,  пить  и  есть,  а  полнейшее,
научное,  наконец,  убеждение  в  том,  что   вы   не   удовлетворите   этой
необходимости  без  всеобщей  ассоц