человек  на
место, проходной балл - 20. Четыре пятерки. Нереально. Взгляд его  скользнул
вниз, не задерживаясь на нежеланных румынских, финно-угорских, болгарских...
   Спецотделение  (преподавание  русского  языка  как  иностранного)  -  2,7
человек на место, проходной балл - 16,5. Собеседование сегодня  в  аудитории
97...
   Собственно, что такое социальная психология по сравнению  с  возможностью
учиться рядом с такими девчонками?..
   После успешного собеседования окрыленный Нил помчался в табачную лавку  и
приобрел себе за рубль двадцать нечто внешне напоминающее трубку, и  у  него
еще хватило  на  пачку  загадочного  вещества  "Нептун.  Тютюн  за  лулу"  -
продавщица сказала ему, что это болгарский трубочный табак.
   На следующий день он приперся на  консультацию  при  трубке,  в  перерыве
достал ее, зажег с четвертой попытки, неглубоко  затянулся,  скрывая  слезы,
набегающие на глаза от  едкого  соснового  дыма,  напрочь  заглушающего  дым
табачный, поглядывая по сторонам покрасневшим взглядом  -  не  покажется  ли
она. Но  она  не  показалась,  зато  подошел  невероятно  плечистый  молодой
человек, чернокудрый и усатый, ростом  выше  среднего,  хотя  пониже  самого
Нила,  в  двубортном  пиджаке  модного  фасона  "милитэр".  Молодой  человек
некоторое время приглядывался к нему, а потом посоветовал, выпуская при этом
ароматные колечки из собственной трубки:
   - Вы, батенька, это полено на дрова пустили бы, что ли... А если  так  уж
тянет трубочкой побаловаться, то не лучше бы настоящей обзавестись?
   - И рад бы, сударь мой, да где ее взять,  настоящую-то?  -  подстраиваясь
под манерно-ироническую речь симпатичного незнакомца, проговорил Нил.
   - А в Москве, батенька, в одноименной гостинице. Там явовские-то трубочки
по пять целковых всего. Говнецо, конечно, трубочки, не чета моим английским,
но все же трубочки, а не ваша бутафория... Кстати, попробовать не угодно ли?
   Молодой человек достал из портфеля продолговатый кожаный  мешочек,  а  из
него - темную прямую трубку, точное подобие той, которую курил  сам.  Трубка
была уже набита, и, как понял Нил по одуряюще сладкому запаху, набита чем-то
круто фирменным.
   - Какой табак! - восхищенно сказал он.
   - "Клан", сударь мой, -  ласково  щурясь,  проговорил  усатый.  -  "Клан"
домашней выделки. Хотите, научу? Берется стограммовая пачка табака  "Золотое
руно" по два двадцать и высыпается в большую банку. Туда же добавляются  две
пачки  "Трубки  мира"  по  девяносто  коп.  Смесь  тщательно  перемешивается
взбалтыванием, после чего в банку наливается столовая ложка ликера "Южный" и
столовая ложка хорошего коньяку. За неимением французского  подойдет  "Двин"
или "Праздничный". Сверху  кладем  свежесрезанную  яблочную  кожурку,  лучше
зеленую, и герметично закрываем крышкой. Дней через десять  смесь  вызревает
окончательно.
   Готовый продукт можно  отличить  от  классического  голландского  "Клана"
только по консистенции и последующему обилию дегтя.  Некоторые  ингредиенты,
конечно, специфичны, но один раз разориться стоит, уверяю вас...
   Незнакомец  терпеливо  объяснил  Нилу,  как   правильно   прикуривать   и
раскуривать трубку, и со снисходительной  улыбкой  смотрел  на  его  первые,
неумелые затяжки.
   Затем пояснил, что курение трубки требует некоторого  навыка,  и  заявил,
что, пожалуй,  согласился  бы  уступить  Нилу  одну  из  своих  трубочек  за
символическую цену в пятьдесят рублей.
   - Пятьдесят! - изумленно выдохнул Нил.
   -  В  табачной  лавке  на  Бейкер-стрит  самый  дешевый  "данхил"   стоит
двести-триста  фунтов  стерлингов,  -  мягко  заметил  молодой  человек.   -
Признаюсь,  мне  эта  пара  досталась  уже  подержанной,  зато   великолепно
обкуренной, что только увеличивает ценность хорошей трубки. Я же передаю  ее
вам в еще более ценном состоянии - исключительно из уважения  к  собрату  по
благородному увлечению...
   Может, вы сомневаетесь, что это "данхил"?
   - Ну что вы... - начал оправдываться Нил, но собеседник не желал  слушать
его оправданий:
   - Вот смотрите, здесь клеймо, товарный знак, подтверждающий подлинность.
   Он ткнул пальцем в желтое металлическое кольцо на разъеме. Нил  посмотрел
туда и действительно увидел чуть затертое клеймо "DANHIL".
   - Убедились? Ну что, берете?
   Нил замялся. С одной стороны, такая колоссальная сумма,  которой  у  него
попросту нет и не было никогда. С другой стороны... Он живо представил себе,
как   через   какую-нибудь   пару   недель,   уже   студентом   (собственная
небезмозглость, плюс труды  репетиторов,  плюс  невероятно  благожелательное
отношение, проявленное к  нему  во  время  вчерашнего  собеседования,  самим
Александром Федоровичем,  говорят,  самым  главным  на  спецотделении,  плюс
звоночек из дирекции театра в  ректорат  -  все  это  не  оставляло  у  него
сомнений в благоприятном исходе), выйдет на площадку перед большим коридором
и гордо продемонстрирует всяким  там  "беломорщикам"  и  "столичницам"  свою
великолепную трубку в деле. "Явовская?" -  обязательно  спросит  кто-нибудь,
мнящий себя знатоком. "Не совсем, - снисходительно-небрежно ответит  Нил.  -
"Данхил". Вот, извольте убедиться, клеймо..."
   А во-вторых,  сделав  покупку,  он  сохранит  доброе  расположение  этого
симпатичнейшего парня. Возможно, даже подружится...
   - Я сейчас не при деньгах... -  глядя  на  собеседника  жалкими  глазами,
начал он.
   - Это не беда, - с мужественной улыбкой ответил тот. - Я готов  подождать
до послезавтра. В десять ноль-ноль у нас  консультация  по  истории.  Там  и
встретимся.
   Я принесу трубку, а вы - деньги. Договорились?
   - Договорились, - пролепетал Нил.
   - Замечательно. - Взрослый молодой человек протянул руку. - Васютинский.
   Виктор Васютинский. Будущий юрист.
   - Нил Баренцев, будущий филолог, - доложил Нил и заметил,  что  в  глазах
собеседника промелькнул какой-то дополнительный интерес.
   Рукопожатие Васютинского было крепким, мужским. После такого  рукопожатия
нарушить договоренность мог бы, наверное, только самый последний подлец...
   Домой  он  возвращался  пешком  и  все  думал,  как  бы  раздобыть  денег
по-быстрому. И, кажется, придумал. Попробовать, во всяком случае, можно...
   Бабушки дома не было,  и  это  вполне  отвечало  его  планам.  Не  снимая
ботинок, он быстро прошел  в  самую  дальнюю  комнату.  У  окна,  в  кресле,
развернутом в глубь комнаты, неподвижно сидела укутанная пледом бабуленька и
остановившимися тусклыми глазами смотрела на него.
   - Привет, мумия, - бросил он, направляясь к книжному стеллажу.
   У него и в мыслях не было обидеть старуху, она  давно  уже  ни  черта  не
слышит, и как ни назови, ей все едино.
   Постояв немного у полок, он пробормотал: "Нет, так не пойдет!" -  подошел
к бабуленьке и развернул кресло к стене. Лучше пусть не видит.
   В их семействе читателем был он один. Эта страсть, ослабшая  было  в  год
между отъездом отца на Украину и его собственным  роковым  путешествием,  по
возвращении вспыхнула с новой силой и уже не  ослабевала.  Ни  моделизм,  ни
спорт ей более не мешали - Нил забросил  их  и  скоро  вновь  стал  толстым,
бледным, апатичным и болезненным, каковым и  оставался  все  школьные  годы,
кроме последнего, когда вдруг со страшной силой прорезались новые интересы -
рок-музыка, танцы, курево, и немного - девочки, карты, вино... Но читать  он
любил по-прежнему. Он единолично пользовался неплохой домашней  библиотекой,
собранной за многие десятилетия и постоянно пополняемой  за  счет  подписных
изданий и разных книжных дефицитов, с доставанием  которых  у  матери  -  не
последнего человека в отечественной культуре - проблем не возникало.

***

   Мать не читала ничего, кроме партитур и хвалебных статей о самой себе.
   Бабушку изредка можно  было  видеть  с  одним  и  тем  же  толстым  томом
зануднейших музыкально-театральных мемуаров. Про бабуленьку  нечего  было  и
говорить.
   Однако именно в комнате  у  старушек  хранилась  самая  загадочная  часть
семейной библиотеки - несколько десятков древних,  никогда  не  раскрываемых
книжек, по большей части на немецком языке. Немецкие книги  были  почти  все
напечатаны готическим шрифтом, так что названия и содержание  их  было  Нилу
неведомо, за исключением одной, самой толстой и  богато  иллюстрированной  в
цвете.
   История военного костюма германских княжеств  семнадцатого-девятнадцатого
веков.
   Когда он был маленький, он даже  не  знал,  что  в  их  доме  есть  такая
интересная книга, обнаружил ее  только  классе  в  седьмом,  снимал  иногда,
рассматривал, показывал приятелям. Потом надоело, и  этот  фолиант  вернулся
сюда, в компанию земляков. Некоторые книги были на русском, с ятями,  ерами,
фетами, и-десятеричными,  толстые  и  патологически  скучные.  Их-то  Нил  и
перебирал  задумчиво,  вдыхая  многолетнюю  пыль.  Наконец  отобрал  одну  -
большую, в красном кожаном переплете с золотыми буквами: "ЭДУАРДЪ  ГАРТМАНЪ.
ФИЛОСОФЫ  БЕЗСОЗНАТЕЛЬНАГО"  -  перелистал.  Страницы  разрезаны  только  до
шестнадцатой.
   Спустил на пол, начал попросторней расставлять  соседние,  чтобы  не  так
зияло отсутствие, потом подумал и на всякий случай присовокупил к отобранной
еще  одну  -  небольшую,   невзрачную,   серенькую,   с   большими,   бледно
пропечатанными немецкими буковками на толстых желтых страницах.
   Нил поставил на место последний фолиант, подровнял ряд, отошел,  поглядел
- вроде все в точности  как  было.  Сунул  обе  книги  под  мышку,  понес  к
дверям... И обжегся об отраженный в зеркале  взгляд  бабуленьки,  в  котором
блеснули ему  несказанная  боль,  недоумение,  обида.  Вот  черт,  развернул
старуху к стене, а ведь не сообразил, что во всю ту стену - зеркало,  и  она
все видела...
   Уже на  лестнице  он  столкнулся  с  бабушкой,  тяжело  поднимавшейся  по
ступенькам.
   - Привет, ба!
   Она только кивнула и обозначила улыбку. Говорить было трудно.
   - Ну, я побежал...
   - Куда? - чуть слышно прошелестела бабушка.
   - Лекция...
   Он показал на портфель, как бы в подтверждение. Бабушка еще раз кивнула.
   В букинистическом на Литейном бородатый и  очкастый  продавец  подтолкнул
красную книгу обратно к Нилу, даже не заглянув в нее.
   - Идеалистов не берем, - отрезал он. - Следующий!
   - Погодите, у  меня  еще  есть,  посмотрите,  пожалуйста...  -  в  полном
отчаянии взмолился Нил.
   Продавец брезгливо раскрыл серенькую книжонку, протянутую Нилом, взглянул
на титульный лист, перевернул страницу, вторую...
   - Сейчас, я сейчас, извините... - проговорил он изменившимся голосом.
   Вырулил из-за прилавка, пронесся мимо кассы, расталкивая народ,  и  исчез
вместе с Ниловой книжкой за дверью с надписью "Посторонним вход воспрещен".
   Вышел он оттуда вдвоем с другим дядькой, лысым и плотным, одетым в черный
рабочий халат.
   - Эй вы!  -  рявкнул  лысый,  показывая  на  Нила  волосатым  пальцем.  -
Подойдите-ка сюда!
   "Бежать!" - вспыхнуло в мозгу, но ноги сами понесли его к пугающей двери,
перетащили через порог. Он очутился  в  тесном,  обшарпанном  помещении,  до
потолка заставленном книгами.
   - Паспорт! - пролаял человек в халате, и Нил покорно протянул ему свою не
успевшую затрепаться книжицу в коричневом чехле.
   Сердце совсем ушло в пятки. Вот  сейчас  лысый  дядька  посмотрит  адрес,
позвонит в справочное, установит по адресу номер телефона и сообщит бабушке,
что ее внучок разворовывает семейную библиотеку...
   - Больше каталоговой цены не поставлю,  -  сердито  пробурчал  человек  в
халате. - Здесь вам не частная лавочка!
   Нил обреченно кивнул.
   - В кассу! -  рявкнул  лысый,  протягивая  ему  паспорт  и  еще  какую-то
торопливо и  неразборчиво  заполненную  бумажку.  Нил  поспешно  отвернулся,
запихивая паспорт в сумку. - Если есть еще эльзевиры - приносите!
   Нил удивленно посмотрел на лысого. Тот вдруг вжал голову в плечи,  бочком
протиснулся к нему и совсем другим голосом, тихим и вкрадчивым, произнес:
   - Гартмана покажите... У меня жена, знаете ли... интересуется... -  Он  с
минуту разглядывал красную книгу, потом сдавленно прошептал:
   - Сто рублей.
   - Сколько? - спросил Нил, не веря своим ушам.
   - Ах, тише, тише, - зашипел  лысый,  делая  страшные  глаза.  -  Ну,  сто
двадцать, но это крайняя цена...
   И торопливо отслюнил двенадцать красненьких червонцев.
   - Спрячьте, спрячьте... - торопливо  прошептал  он  и  неожиданно  громко
крикнул:
   - А с эльзевиром в кассу! В кассу!
   Нил, пожимая плечами, вернулся в зал, подошел к кассе и  положил  бумажку
на блюдечко перед кассиршей.
   - Вот... - Он вздохнул. Кассирша ему эту бумажку вернула.
   - Сумма прописью, число и подпись! - отрезала она.
   - Что?
   - Здесь, здесь и здесь! - Она быстро поставила галочки в трех местах.
   Нил  отошел  к  подоконнику,  достал  из  портфеля  ручку,  посмотрел   в
отмеченное галочкой место - и  не  поверил  своим  глазам.  Ему  причиталось
триста шестьдесят рублей...
   "Спокойно, спокойно! - внушал он себе, идя по Литейному.  -  Я  взрослый,
разумный человек, и никакое богатство не вскружит мне  голову...  Еще  через
квартал - сберкасса. Восемьдесят рублей я оставлю себе, а  четыреста  положу
на книжку. Бабушка говорила, есть такой срочный вклад,  по  нему  через  год
выдают три процента годовых. Это будет... это будет двенадцать рублей! Ни за
что ни про что - целых двенадцать рублей!.."
   Но он струхнул идти в сберкассу - а вдруг  еще  спросят,  откуда  у  него
такие деньги, заставят  принести  справку  от  родителей?  Вместо  этого  он
отправился в кафе-мороженое, лихо заказал двести граммов ассорти  с  двойным
сиропом и сто пятьдесят граммов сладкого шампанского -  не  столько  потому,
что так уж хотелось вина, сколько из желания  этим  отважным  жестом  как-то
компенсировать  в  собственных  глазах  трусость,   проявленную   у   дверей
сберкассы. Толстая буфетчица в кокошнике окинула Нила оценивающим  взглядом,
неодобрительно хмыкнула, но заказанное налила. От сладкого и  шипучего  вина
немного закружилась голова, стало легко, и сегодняшний  проступок  показался
Нилу совершенно пустячным.
   "Безсознательнаго" все равно никто не  осилил  и  не  осилит  никогда,  а
вторая книжонка и вовсе такая серенькая,  невзрачная,  никому  не  нужная...
Если подумать, то вообще чудо, что ее до сих пор не выкинули на помойку,  не
сдали в макулатуру.
   Зато теперь сослужила добрую службу. Теперь у него есть огромные  деньги,
которые надо как можно скорее спрятать как можно глубже в письменный стол. А
завтра... завтра он станет владельцем роскошной трубочки фирмы "Данхил"...
   Бабушка стояла на кухне и молча смотрела в  окно.  Нил  подошел  сзади  и
слегка приобнял ее.
   - Ба, как у нас насчет-покушать, а?
   - Тише...
   Она повернула к нему лицо. Он удивленно заморгал, впервые увидев слезы на
этом морщинистом лице.
   - Ты что, бабушка?
   - Бабуленька умерла...
   В придачу к трубке он получил от Васютинского  кожаный  мешочек  для  нее
и-за отдельную плату - набор ершиков для чистки.  Эту  трубку  он  носил  на
каждую консультацию, на каждый экзамен. Обратил на себя внимание многих,  но
рыжая красавица, ради которой, собственно, все и затевалось, так  ему  и  не
встретилась.
   Может быть, передумала поступать или - что казалось совсем невероятным  -
завалила экзамены...
   - Вот ведь как бывает, -  задумчиво  проговорил  профессор.  -  Ведь  эта
мимолетная девушка практически  сотворила  из  вас  филолога  и  трубочника,
предопределила,  можно  сказать,   все   последующие   переплетения   судеб,
приведшие, в числе прочего, и к нынешнему нашему разговору, а мы даже  имени
ее не знаем...
   - Отчего же? - Нил улыбнулся. - Она, конечно, тоже поступила, и потом  мы
несколько лет встречались чуть не каждый день.
   - Вот как? - ответно улыбнулся Евгений Николаевич.
   - О да! Ее звали Таня Захаржевская... В руках  профессора  что-то  громко
хрустнуло, он с отвращением отбросил от себя переломанную пополам  шариковую
ручку.
   - Сплошной брак производят! - сердито сказал он.
   Нил смотрел на него молча и внимательно.
   - Вот что, Нил Романович, - прежним благодушным тоном сказал профессор. -
Давайте-ка мы закажем нашей любезной Тамаре Анатольевне по чашечке кофейку и
поговорим, для разнообразия, о вашей нынешней работе. А  то  что  мы  все  о
прошлом да о  прошлом...  Вы  ведь,  если  не  ошибаюсь,  в  Политехническом
служите?

VIII

   - Впечатления?
   - Непростой парнишка. Старается внушить себе и  другим,  что  он  гораздо
слабее и уязвимее, чем есть на  самом  деле.  Ложная  самооценка  на  основе
рационализации детских комплексов... Извините, вошел в образ. Они знакомы.
   Учились на одном курсе.
   - Вот как? И что из этого следует?
   - Из этого может следовать все что  угодно.  Выясним.  Он  мне  верит  и,
похоже, ничего не утаивает. У нас есть еще три дня...
   - У нас их  нет.  -Я  получил  информацию,  что  его  разрабатывают  ваши
коллеги.
   Чужие.
   - В связи с нашим делом?
   - Пока не могу сказать.  Помешать  им  мы  не  можем,  остается  временно
уступить инициативу, отойти в тень и пронаблюдать за их  действиями.  А  там
посмотрим... Во всяком случае, в Ленинград вам пока возвращаться не стоит...
   Нил лежал поверх покрывала и разглядывал трещины на потолке. До ужина еще
полчаса, а потом, глядишь,  можно  и  на  боковую.  Если  получится.  Можно,
конечно, попросить укольчик на ночь, но лучше не  стоит.  От  бессонницы  не
умирают...
   Он поднял голову на скрип открываемой двери и увидел Тамару Анатольевну и
незнакомого врача в белом халате.
   - Ну, как вы? - спросил, улыбаясь, врач.
   - Ничего, спасибо. Скучновато, а так - ничего.
   - Это хорошо, что ничего. Анализы у вас в норме. Выглядите  молодцом.  Не
вижу оснований, не вижу... Давайте-ка завтра на выписку.
   - Но профессор сказал - еще три дня.
   -  Профессор?  -  переспросил  врач.  -  Ах  да,  профессор...  Профессор
неожиданно уехал в командировку, просил передать, что  по  возращении  будет
консультировать вас амбулаторно.  Так  что  сразу  после  завтрака  прошу  в
канцелярию... Недельку еще дома на больничном посидите, отдохнете.  Месячный
курс тазепама, режим, питание - я  все  напишу...  Не  беспокойтесь,  ничего
страшного в бюллетень ваш не нарисуем.
   Посттравматический шок, а хотите - вегетативный невроз. Что хотите.
   - Спасибо.
   - Ну, отдыхайте.

Глава вторая

Ночь без милосердия

I

   Маховик  памяти,  запущенный  умелой  рукой  профессора,  выписывал  свои
скрипучие траектории уже помимо воли, сам по себе, тяжело бухал в висках.
   - Как мешок с награбленным добром... - пробормотал Нил.
   Лежать сил не было. Он встал,  набил  трубку,  распахнул  окно  в  теплую
светлую ночь...
   Таню он вновь увидел  только  первого  сентября,  после  организационного
собрания, где, как и ожидалось, новоиспеченным студентам было объявлено, что
этот этап своей жизни они начнут с месячной трудовой повинности  в  совхозах
Ленинградской области. Было упомянуто три названия, ни одно из которых  Нилу
ничего не говорило.
   - Привет, - сказал он, вырастая на ее пути в коридоре. - Тоже поступила?
   Поздравляю. А я теперь трубку...
   Он принялся лихорадочно рыться в портфеле, намереваясь продемонстрировать
приобретенный с ее подачи джентльменский атрибут.
   - Рада за тебя.
   Она не остановилась, но чуть замедлила шаг, и ему ничего  не  оставалось,
как двинуться следом.
   - А ты в какой колхоз записываться будешь? - спросил  он,  заглядывая  ей
через плечо.
   Она повернулась и посмотрела на него с искренним недоумением.
   - Я - в колхоз? Зачем?
   - Но ведь надо...
   - Мне не надо! - отрезала она и свернула  направо,  оставив  его  посреди
узкого коридора.
   Он вздохнул, поглядел ей вслед  и  поплелся  в  сторону  партбюро,  возле
которого толпился народ - там записывали в сельхозотряды.
   Наверное, Нил