ка
все сделалось крохотным, игрушечным, - и гудело  в  ушах  от  стремительного
набора высоты. Еще некоторое время. Нил жил впечатлением  этих  незабываемых
минут, а потом заскучал, неохотно признаваясь себе, что полет  начинает  его
разочаровывать. В обыкновенном автобусе и то интереснее: картинки  за  окном
все время меняются, не успевая надоесть, не то  что  это  бесконечное  небо,
подстеленное облаками, а главное  -  чувствуешь  движение.  То  тряхнет,  то
подбросит, то качнет вперед при торможении.
   А здесь сидишь, как дома на стуле, и только по  гулу  моторов  понимаешь,
что вообще куда-то движешься. Хорошо бы,  конечно,  рассмотреть  самолет  во
всех подробностях, но с места много не насмотришь.
   Нил заерзал  в  кресле,  отстегнул  ремни,  опасливо  покосился  на  свою
белобрысую попутчицу.  Та  сидела,  уткнувшись  в  журнал.  Нил  накренился,
повернул голову и прочитал название. "Мода-64". Оно конечно, чего  же  еще?!
Как это он не подумал, выбирая место у иллюминатора, что каждый раз придется
перебираться через ее длинные ноги? Обратиться  же  к  ней  он  не  решался,
потому что никак не мог определить для себя,  как  же  теперь  называть  ее:
"Света" вроде неудобно, а "тетя Света", тем более  "Светлана  Васильевна"  -
язык не поворачивается. Он откашлялся и, к полному  собственному  изумлению,
произнес:
   - Permetez-moi, Madame, s'il vous plait... .
   -  Ого,  это  ты,  что  ли,  по-французски  шпрехаешь?  -  с  недоуменным
восхищением спросила Света.
   - Не шпрехаю, а парлякаю, - солидно поправил он. - Шпрехают по-немецки.
   - А ты и по-немецки можешь? - восхищенно поинтересовалась она.
   - По-немецки нет, а по инглишу скоро заспикаю. У нас он во втором  классе
начнется.
   - А у нас в школе дойч был. Только училки каждый год  менялись  -  кто  в
декрет уйдет, кто на пенсию. Так что я даже "их бин дубин"  не  помню.  А  в
техникуме только английский.
   - А ты в каком техникуме? - заинтересованно спросил Нил, даже не заметив,
что обратился на "ты". - В авиационном?
   - Не-а, в библиотечном... Петушка будешь?
   - Какого петушка?
   - На палочке, леденцового. У меня  красный,  желтый  и  зеленый.  Выбирай
любого. Нил вздохнул.
   - Мне бабушка не разрешает. Говорит, от леденцов зубы портятся.
   -  А  она  разве  увидит?  Бабушка-то  внизу  осталась,  а  мы  вон  где,
высоко-высоко.
   - Десять тысяч метров над уровнем моря, - соглашаясь, уточнил он и махнул
рукой:
   - Давай зеленого!
   Потом она обыграла его в "города", а он ее - в "морской  бой",  три  раза
подряд. Начал было расчерчивать поле для четвертого, но тут стали  разносить
обед.
   Вместо ожидаемой  жесткой  курицы  с  несъедобным  рисом  были  крошечные
копченые сосиски - таких Нил никогда еще не видел -  и  жареная  картошка  с
помидорами.
   Сосиски ему очень понравились, и Света отдала ему свою порцию, а он отдал
ей булочку с икрой, а за это получил ее земляничный джем. Джем был,  правда,
не в космонавтских тюбиках, а в маленьких круглых  баночках,  но  все  равно
вкусно.
   Потом она задремала, а он смотрел на у ее и думал, что когда вырастет, то
женится только на ней. Правда, у нее уже есть муж, лейтенант Федоровский, но
это ничего, он же летчик, как раз к тому времени разобьется, и  Света  будет
свободна...
   Возле самого трапа их встречал зеленый армейский "газик".  Что  встречают
именно их, Нил понял сразу , - едва выйдя из двери самолета,  Света  тут  же
закричала: "Артемка!" - и отчаянно замахала  руками.  А  в  ответ  ей  начал
махать огромным букетом роз стоящий возле машины высокий  и  худой  военный.
Света рванулась, увлекая за собой Нила,  он  ткнулся  лбом  в  чью-то  тугую
ляжку, потом  мимо  лица  снизу  вверх  пронесся  резиновый  каблук,  и  все
завертелось...
   Он сидел на нижней ступеньке трапа, растерянно потирая ушибленное колено.
   Перед ним на светлом бетоне поля  корчилась  и  тихо  повизгивала  Света.
Кто-то громко, надсадно кричал:
   - Врача!
   - Товарищ лейтенант, разрешите обратиться,  -  нарушил  Нил  затянувшееся
молчание в узком больничном коридоре. - А вы чему командир?
   -  Я?  -  Лейтенант  Федоровский  глубоко  вздохнул.  -  Я,  брат,  всему
командир... в каком-то смысле. Диспетчер, король эфира. Без моей команды  ни
одна машина ни взлететь, ни сесть не может.
   - А сами на самолетах не летаете?
   - Нет...
   - Это хорошо! - убежденно сказал Нил. Лейтенант посмотрел с удивлением.
   Глаза у него были большие, зеленые, а брови - густые, белые и изогнутые.
   - Чего ж хорошего?
   - Если не летаете  -  значит,  не  разобьетесь.  Теперь  Нилу  совсем  не
хотелось, чтобы лейтенант разбился, даже через много лет. И Светка тоже  зря
ногу сломала...
   - Федоровский! - кликнула строгая медсестра, и лейтенант помчался  на  ее
зов. Вернулся он не скоро.
   - На рентген повезли. Сказали, до завтра забирать нельзя. Будем ждать.  В
часть надо бы позвонить...
   - Мама говорила - туда рейсовый автобус ходит... - несмело начал Нил.
   - А справишься? Один-то?..
   Автобус ехал по красивой неширокой дороге,  мощенной  булыжником.  Дорога
резко петляла, огибая горы и  ущелья,  то  взмывала  к  самым  вершинам,  то
уходила вниз. По склонам лепились чистенькие беленькие деревеньки, утопающие
в зелени.
   Проехали и  несколько  городков  с  красивыми  домами  в  два-три  этажа,
сложенными из ровного розово-коричневого камня. Кое-где  Нил,  усаженный  на
откидное кресло рядом с водителем,  успевал  разглядеть  надписи,  не  очень
понятные и поэтому вызывающие любопытство. На  одном  домике  было  написано
"Перукарня", на другом "Готель Траянда", на третьем "Взуття", на четвертом -
"Геть кацашв з Украши!".
   Нилу очень хотелось спросить, что все эти надписи значат, но шофер крутил
баранку с таким сосредоточенным видом, что отвлекать его было страшновато.
   Часика через два лихой и немного тряской езды скатились с очередной горки
и поехали  по  внезапно  начавшемуся  асфальту  вдоль  длиннющего  бетонного
забора. По зеленым воротам с красной звездой Нил догадался, что это  и  есть
воинская часть, но  автобус  к  воротам  не  свернул,  а  покатил  дальше  и
остановился  только  на  перекрестке  около  зеленой   будки   с   полосатым
шлагбаумом.
   - Тебе сюда, хлопец, -  сказал  шофер,  и  двери  с  механическим  стоном
распахнулись.
   Нил вышел, поправил рюкзачок. Из будки показался  солдат  в  расстегнутой
гимнастерке. "Младший сержант", - по полоскам на погонах определил Нил.
   - Тебе чего? - зевнув, спросил младший сержант.
   - Не чего, а кого, - строго поправил Нил, глядя на открытую загорелую шею
постового. - Начальника полетов майора Баренцева.
   - А-а. - Младший  сержант  машинально  застегнул  пуговицу.  -  Это,  как
войдешь, третье строение слева. Второй этаж, левая квартира...
   В сгущающихся сумерках Нил прошел по асфальтовой дорожке и сквозь  редкие
деревья увидел одинаковые  трехэтажные  серые  домики  и  на  одном  из  них
разобрал вывеску "Военторг". Ощущение иноземности кончилось.
   У третьего дома слева он остановился. Двери раскрылись, и  навстречу  ему
вышла красивая полная женщина, черноволосая и белолицая.
   - Никак Нил? - певучим, ниже, чем у мамы, голосом  произнесла  она.  -  А
остальные где же?
   - Света с трапа упала, ногу сломала, - бодро сообщил Нил.  -  Федоровский
при ней остался, в больнице, а я своим ходом. А где... майор Баренцев?
   Он хотел сказать "папа", но вовремя сообразил, что  это  прозвучит  вовсе
несолидно.
   - У Романа Ниловича большой день сегодня, - ответила женщина.  -  Генерал
из Москвы прилетел, приказ привез. Об очередном звании...
   - Подполковника дали? - по-взрослому отреагировал Нил.
   Женщина усмехнулась.
   - Вы в дом-то проходите. И чемоданчик давайте донесу, нетяжелый...
   Нил не успел выхватить чемодан  из  ее  крепких  рук  и  только  потрусил
следом.
   - Роман Нилович предупредил, что сегодня сыночек  приезжает,  -  говорила
женщина, плавно ступая по бетонной лестнице. - Сейчас  помоетесь  с  дороги,
поужинаем и ляжете отдыхать...
   - Не, я папу дождусь, - пробубнил он, поднимаясь следом.
   - Он поздно будет. Увидит, что вы не спите, и рассердится. Вы лучше утром
с ним поздороваетесь, только не сразу. Он сначала сердитый будет.
   Последние слова женщина произнесла так грустно, что Нилу стало жалко  ее,
он безропотно вошел за ней в небольшую прихожую, из которой  вело  несколько
дверей.
   - Вам сюда, - сказала она. - Я вас в кабинете Романа  Ниловича  устроила.
Вы чемодан распакуйте, достаньте чистое, а я пока ванну налажу.
   Ванная отличалась от той, что у них дома,  только  отсутствием  титана  -
горячая вода попадала в кран прямо из трубы, все  равно  что  холодная.  Нил
слышал, что в новых домах теперь так делают, но сам видел впервые,  это  ему
понравилось, и он принялся с увлечением баловаться с кранами, фыркая  то  от
слишком горячей, то от слишком холодной воды. Новизна  впечатлений  набрала,
видимо, критическую массу и  вытеснила  обиду.  Он  не  удержался  от  вопля
восторга, когда вышел из ванной и увидел на кухне, в самом центре  накрытого
стола, громадный арбуз, поблескивающий спелой, темно-красной  внутренностью.
Красивая женщина с улыбкой отрезала здоровенный ломоть и положила перед ним,
ни слова не сказав о том, что сначала надо бы отведать более серьезных блюд,
- и сразу же стала ближе и роднее.
   - А вас как зовут? - спросил он с набитым ртом.
   - Мария Станиславовна.
   - А папе вы кто?
   - Я?.. Да пожалуй  что  и  экономка,  -  ответила  она  после  некоторого
раздумья.
   - А экономка - это кто?
   - Вроде домработницы, только главнее.
   - А что вот это белое, в желе?
   - Это заливной амур. Рыбка такая. Доешьте свой арбуз и отведайте. И салат
из красненьких.
   - Красненькие? Это помидоры?
   - Они. А потом горячее будет и чай с пирогами.
   - А арбуза еще дадут?
   - Обязательно. Если поместится. Но уже и горячее - запеченные  в  сметане
колбаски со смешным названием "купаты", - несмотря на всю вкусность, в живот
залезало с большим трудом, так что  пришлось  отказаться  и  от  чаю,  и  от
арбуза.
   Сразу потянуло в сон...
   Проснулся он на расстеленном диванчике в отцовском  кабинете  -  в  одних
трусиках, укутанный легким летним  одеялом.  За  окнами  было  совсем-совсем
темно, только из прихожей сквозь стеклянную дверь лился электрический свет.
   "Как же я оказался здесь? Хорошо бы, если сам пришел. А если заснул прямо
за столом и Мария Станиславовна принесла меня сюда на руках, как маленького,
раздела  и  баиньки  уложила?  Неудобно...  Хорошая  она   все-таки,   Мария
Станиславовна, папина экономичка. И на  маму  похожа,  такая  же  большая  и
сильная..."
   Низкий женский голос тихо и протяжно пел за стеной:
   Той да та на гори та жнецы жнуть. Гой да та на гори та жнецы жнуть...
   "И поет красиво..." - успел подумать  Нил,  и  тут,  совсем  некрасиво  и
немузыкально, зато громко, грянули мужские голоса:
   А по-пид горою Ге-эй, долиною Казаки идуть, Казаки идуть...
   "Это ж папа... Папа!" Но тут снова  запела  Мария  Станиславовна,  и  Нил
замер, прислушиваясь:
   Гой да по-переду Сагайдачный А по-заду Дорошенько Ведуть  вийско,  вийско
запорижско Хорошенько...
   "Какой  странный  язык,  но  все  понятно.  Только  вот   "запарижско"...
Наверное, из-за Парижа. Забрались туда, за Наполеоном гоняясь, а теперь  вот
возвращаются".
   Когда эти же слова подхватили, безбожно  фальшивя,  мужские  голоса,  Нил
стряхнул с себя оцепенение, нащупал в темноте  рубашку  и  штаны,  оделся  и
вышел из комнаты.
   Голоса доносились с кухни. Нил  зашел  туда  и  тихонько  встал  у  самых
дверей.
   Его не заметили:
   Мария Станиславовна сидела к нему спиной, а двое мужчин -  один  толстый,
лысый, с красным круглым лицом, а другой, наоборот,  худой,  чернокудрый,  с
лицом желтым и длинным, как лошадиная морда -  самозабвенно  орали,  закатив
глаза. До Нила не сразу дошло, что тот первый, толстый и красный -  это  его
отец. Он подождал, пока допоют куплет, и тихим, дрожащим голосом сказал:
   - Здравствуй, папа.
   - О-о-о, сынуля! - загрохотал толстый и тяжко встал,  едва  не  опрокинув
стул.  Огляделся  тяжелым  взглядом,  сообразил,  что  к   сыну   никак   не
протиснуться, и снова сел. - А ну-ка, через под стол проюркни,  шагом  марш!
Мариечка, еще прибор и стаканчик для дорогого гостя. Это  же  сынок  ко  мне
приехал, знаешь?
   - Догадалась уже, Роман  Нилович,  -  без  тени  насмешки  сказала  Мария
Станиславовна и встала подать прибор для Нила.
   Тем временем сам Нил прополз под столом и взобрался уже на папино колено.
   - Вот, Петр Николаевич, рекомендую, мой пузан, - сказал отец длиннолицему
военному (проползая под столом, Нил разглядел у того на брюках  генеральский
лампас) и обратился к сыну:
   - Ну что, чудо, много двоек-то в году нахватал?
   Нил, чьи губы уже  тянулись  к  багровой  складчатой  щеке  отца,  замер.
Пузан?
   Ведь писал же он отцу, что за  год  шесть  килограммов  согнал  и  теперь
единственный в классе  подтягивается  на  турнике,  забирается  без  ног  по
канату, на силомере выжимает больше любого третьеклассника, бегал за младшие
классы в районной эстафете,  прыгает  через  коня  с  кувырком,  садится  на
продольный и поперечный шпагат. И про отметки тоже писал - что год  закончил
без троек, с твердой пятеркой по чтению (во второй четверти разрешили читать
бегло, и тут уж Нил своего не упустил). Пять с плюсом по физкультуре,  а  по
пению экзальтированная  (мамино  слово!)  музычка  прямо  в  табель  вкатила
шестерку. Даже по чистописанию Лариса Степановна четверку за год нарисовала,
сказав при этом: "Вот видишь, Баренцев, можешь, когда захочешь".  А  большей
похвалы от нее ни один мальчишка не слыхал!
   - Ни одной... - чуть слышно пробормотал он.
   - Слышишь, Петр Николаевич, ни одной! И по поведению небось пятерка?  Нил
кивнул.
   - И не дерешься, стекол не бьешь, уроков  не  прогуливаешь,  взрослым  не
грубишь, рогатку в кармане не носишь?
   Нил помотал головой.
   - Вот оно, бабское воспитание! - с неожиданной  злостью  сказал  отец.  -
Прям не мужика растят, а барышню  кисельную!  Музыка  трень-брень,  пинанины
всякие, парле-франсе,  ах  будьте  любезны,  только  после  вас...  А  потом
удивляемся, откуда в армии такой солдат пошел -  либо  чурки  "моя  твоя  не
понимай", либо такие вот маменькины сыночки... А ну, ешь давай!
   Отец  плюхнул  перед  ним  глубокую   тарелку,   с   горкой   наполненную
всевозможной снедью - салат,  грибы,  сыр,  мясо,  колбаса,  заливной  амур,
соленый огурец, а сверху длинный шматок сала.
   - Не хочу...
   Нил еле сдерживал слезы. Бабское  воспитание!  А  вертолет  на  резиновом
ходу, который выставлялся во Дворце пионеров и получил диплом? Неужели  отец
вообще ничего не помнит?!
   - А ты через не хочу! Разговорчики, понимаешь! Зажрались на  тортиках  да
на конфеточках, понимаешь! Мне в твои годы принесет мать с фермы требухи или
простокваши горшок - уже праздник!  Хлебушку  простому  радовались,  бывало.
Верно, Петр Николаевич?
   Длиннолицый генерал молча кивнул. Нил подцепил вилкой  лоскут  колбасы  и
положил в рот.
   - Во-во, давай, понимаешь, наворачивай... Попей вот...
   Он налил в стакан из длинной темной бутылки что-то густое, красное.
   - Ой, не надо бы, Роман Нилович, - подала голос Мария Станиславовна.
   Отец злобно посмотрел на нее, а генерал  откашлялся  и  мягко,  вкрадчиво
произнес:
   - А вот  тут,  милая  и  уважаемая  Мария  Станиславовна,  позвольте  вам
возразить. Лучше в порядочной взрослой компании, за семейным,  так  сказать,
столом, чем со всякой шпаной под забором... Вот, помнится, у бати моего... -
он выразительно посмотрел наверх. Отец немедленно сделал значительное лицо и
посмотрел туда же, - на даче в зимнем саду бильярд стоял, так, бывало,  весь
наш генералитет соберется и давай катать.  Первый  приз  -  бутылка  коньяку
марочного, второй -  бутылка  столичной,  третий  -  маленькая,  причем  все
полагалось выпивать, не  сходя  с  места.  Не  выпил  -  не  мужик!  Я  тоже
участвовал, бывало, так наберусь, что прямо под стол и свалюсь, и меня прямо
на руках в спальню относили. А ведь еще в школу не ходил, да-с... И что же -
вырос, и оснований в чем-либо собой стыдиться  не  нахожу  никаких.  Никаких
решительно!
   Отец энергично закивал, а Нил тем временем  глотнул  из  стакана,  и  ему
понравилось. Сладенько, пахнет виноградным соком и немного щиплет на  языке.
Он залпом допил стакан и потянулся за вторым.
   - Это по-нашему! - расхохотался отец. - Только закусывать не забывай.
   Нилу стало тепло и весело. Обида вновь  отступила,  откуда-то  прорезался
аппетит, и он принялся поглощать пищу, причавкивая от удовольствия.
   - Мы еще тут из  тебя  мужика  сделаем!  -  провозгласил  отец.  -  Домой
приедешь - мама с тещей обалдеют! В смысле, с бабушкой... Бывай здоров!
   Он налил всем чего-то прозрачного, чокнулся только с генералом, выпил  до
дна и крякнул. Нил попробовал, тут же закашлялся, выплюнул.
   - Горькая горячая гадость!
   - Ой, да это ж я тебе водки по ошибке плеснул.  Ну  извини  старика,  вот
тебе, на, запей.
   Он придвинул Нилов стакан себе, а Нилу налил вина в свой, пустой.
   - Ну-с, за присутствующих здесь дам!
   - Роман Нилыч, горячишься, дорогой, - скривив рот, проговорил генерал.  -
Мы еще предыдущий тост не допили, а ты уже новый гонишь. Да  еще  какой!  За
дам надлежит полную, стоя и до дна.
   Он долил вина в стакан Марии Станиславовны и в свой, а отцу наплескал  до
краев водки. Потом легко встал,  держа  стакан  на  отлете.  Следом  за  ним
поспешно и неуклюже вскочил отец. Поднялся и Нил. Его слегка  кружило,  ноги
держали не очень хорошо, и это было смешно.
   - Вот теперь -  пожалуйста.  Итак,  пьем  здоровье  присутствующих  здесь
прекрасных дам!
   Генерал лихо осушил стакан,  ловким,  кошачьим  движением  приблизился  к
Марии Станиславовне, взяв за пальцы, чуть приподнял ее  белую  полную  Руку,
поднес к губам и поцеловал.
   - Волшебница! - с чувством прошептал он. Мария Станиславовна зарумянилась
- то ли от смущения, то ли от удовольствия. Отец шумно хрустнул огурцом.
   -  А  теперь  предлагаю  небольшой  антракт,  -   провозгласил   генерал,
усаживаясь.
   - Желающие могут перекурить и оправиться.
   Отец громко, натужно захохотал - чему, Нил  так  и  не  понял,  -  извлек
серебряный портсигар, протянул генералу.
   - Нет-нет, благодарю, дорогой, "Казбек" не курю, у меня свои...
   Петр  Николаевич  принялся  несколько  картинно,  как  показалось   Нилу,
охлопывать себя по карманам, глядя при этом на Марию Станиславовну.
   - Надо же, вот незадача... -  бормотал  он.  -  Не  иначе  как  в  номере
оставил... Ну да, точно, на кровати... Представляете,  Мария  Станиславовна,
оставил у себя в номере блок хороших сигарет... Я, разумеется, сходил бы, но
там, знаете ли, товарищи офицеры, вопросы всякие, задержаться опасаюсь...  А
мне бы еще с Роман Нилычем парой слов перекинуться... по службе...
   - Так вам принести, что ли? Давайте  я  схожу.  Тут  и  недалеко  совсем.
Заодно проветрюсь. А вы пока поговорите... по службе.
   -  Да  что  вы,  дорогая  Мария  Станиславовна,  да  зачем  же,  это  так
обременительно... Вот ключик. Прямо на кровати лежит, вы увидите.  И  заодно
там  в  холодильничке  шампанского  бутылочка...  "Новый  Свет"...   Вы   уж
прихватите.
   - Уж прихвачу...
   Мария Станиславовна поднялась.
   - Мож-жно я с вами... - заплетающимся  языком  произнес  Нил,  попробовал
встать со стула, упал,  глупо  захихикал  и,  встав  на  четвереньки,  вновь
взобрался на стул.
   - Молодому больше не наливаем, - с отеческой улыбкой проговорил  генерал.
- Так мы ждем, милая Мария Станиславовна. Ждем-с.
   Когда стукнула  входная  дверь,  генерал  по-хозяйски  раскрыл  отцовский
портсигар, достал папиросу, закурил, шумно потянулся. Отец смотре