дем, увидишь. Студенческий при себе?
   - Вход по студбилетам?
   - Конечно... - Она увидела его ехидную улыбку, сначала ничего не  поняла,
потом тоже улыбнулась. - Не к Джону, конечно, а в общагу. На вахте сдать.
   Видишь, вон там тетка сидит.
   Сама Линда ничего предъявлять  не  стала,  спокойно  прошла  мимо  полной
пожилой женщины в синем кителе,  слегка  кивнув  ей,  и  остановилась  возле
лифта. На Нила женщина взглянула строго и требовательно.  Он  протянул  свой
студенческий. Она раскрыла его и  принялась  придирчиво  изучать,  сравнивая
лицо на фотографии со стоящим в шаге от нее оригиналом.
   - Фамилия? -  сурово  спросила  женщина,  положив  студенческий  рядом  с
толстым вахтенным журналом.
   - Но там же написано. - Нил показал на билет.
   - Мало ли что там написано! Фамилия?
   - Баренцев.
   - Имя-отчество?
   - Нил Романович.
   - Правильно... Номер?
   - Какой номер? Билета? Я наизусть не помню...
   - Номер комнаты, к кому идете, -  пролаяла  женщина,  теряя  терпение  от
такого непроходимого идиотизма.
   - Триста сорок три, Кизяков Станислав, - громко подсказала Линда.
   Женщина даже не посмотрела в ее сторону, записала  что-то  в  журнале,  а
Нилов студенческий закинула в ящик стола, заложив полоской бумаги  с  числом
"343".
   - Проходите, - неприязненно сказала она. - Как пятница, так все  к  этому
Кизякову и шляются. Медом там, что ли, намазано?.. В двадцать  три  тридцать
общежитие  закрывается.  Если  кто  из  посторонних  не  вышел  -   документ
конфискуется и передается в деканат.
   - Понял, - грустно сказал Нил.
   Женщина, не обращая более на него ни малейшего внимания,  уже  собачилась
со следующим визитером.
   - Давай скорей, я лифт держу! - крикнула Линда, и он нырнул вслед за  ней
в фанерный ящик, рассчитанный, судя по всему, человек на десять.
   Когда Линда, не постучавшись, толкнула  дверь  и  вошла  в  триста  сорок
третью, ведя на буксире Нила, ему показалось, что что-то внезапно  случилось
со зрением - в комнате стоял  такой  густой  дым,  что  ничего  нельзя  было
разглядеть. К тому же у него моментально защипало в глазах.
   Когда он чуть-чуть проморгался, то увидел, что в небольшой комнате стоят,
сидят и  лежат  человек  двадцать-двадцать  пять,  при  этом  еще  умудряясь
кучковаться примерно по  пятеро-шестеро.  Одна  такая  кучка  группировалась
вокруг стола, уставленного пустыми стаканами и тарелками,  полными  окурков.
Еще три группы разместились на каждой из кроватей. Сидели, тесно  прижавшись
друг к другу, смолили. На кровати слева молчали, на кровати  справа  тихо  о
чем-то переговаривались, на дальней, у окошка,  пели  про  желтую  подводную
лодку, очень  недружно,  отвратительными  голосами.  На  подоконнике  весьма
бесстыдно целовалась парочка. Разговаривали тихо, пели тоже не очень громко,
но когда в деле участвует столько  глоток  одновременно,  эффект  получается
основательный. У Нила даже уши заложило. Линда взяла его за руку  и  повела,
лавируя между гостями.
   Некоторые узнавали ее, махали лениво рукой или говорили:
   - Хай, Линда! Пивка не принесла?
   - И тебе хай! В другой раз...
   - Хай, Линда, а я два текста с "Раббер Соул" снял.
   - "Револьвер" тебе в руки...
   - Линда, лапушка, у тебя, говорят, полный "Хайр" есть.
   - Пусть говорят...
   "А она знает себе цену, - с удовлетворением думал Нил.  -  Жалко,  что  я
тогда, в колхозе, так облажался. Может, что-нибудь получится  здесь,  может,
поезд еще не ушел..."
   Нил никого из этих людей не знал, хотя  двоих-троих  вроде  бы  видел  на
факультете. А вот его кое-кто определенно знал:
   - Хай, Баренцев!
   Ему  улыбалась  сидящая   у   стенки   девчонка,   маленькая,   курносая,
раскрашенная не хуже ирокеза.
   - Приве-ет, - растерянно протянул он.  Это  создание  в  узких  "вареных"
джинсах, чрезмерно  обтягивающих  толстенькие  ножки,  было  ему  совершенно
незнакомо.
   - Не узнал? Я же Линда. Он изумленно моргнул, придержал за руку настоящую
Линду.
   - Так вот же Линда...
   Девушки оглядели друг друга без особого тепла  и  одновременно  процедили
сквозь зубы:
   - Хай, Линда.
   - Пойдем, - шепнула Линда-первая и потащила его дальше.
   - Слушай, а эта самозванка тоже Линда. Почему? - тихо спросил  он,  когда
они удалились на два шага.
   - А потому что у нас в "Пенни-Лейн" нет  никакого  порядка.  Два  Поля  -
Князев и Рейман, два Джорджа, целых три Йоки. Один чувак вздумал даже Джоном
заявиться, только уж этого наш Джон не стерпел и объявил его  Питом  Бестом.
Бардак! Хоть бы по старшинству определяли, что ли. Я вот уже  четвертый  год
Линда, а эта писюшка только весной себе такое  имя  взяла,  потому  что  ей,
видите ли, Поль Маккартни пласт подарил, с автографом...
   - Который Поль Маккартни? Князев или Рейман?
   - Нет, ты не понял. Настоящий Поль Маккартни, битловский.
   - Ничего себе! А как так получилось?
   - А папаша у нее дипломат  или  что-то  в  этом  роде.  Она  пять  лет  в
Югославии жила, сюда только поступать  приехала,  на  сербохорватское.  Там,
значит, и адрес его раздобыла, и письмо написала, как она, простая советская
девочка, аж с самого детства в него влюбленная, в  кумира  своего.  А  через
месяц из Лондона бандероль...
   - Неужели в самом деле Маккартни?..
   - Очень сомневаюсь. Она, конечно, этот диск всем показывала,  хвасталась.
Но я так думаю, подпись подделала... Йоко, эй, Йоко!
   Линда  бесцеремонно  принялась  расцеплять  целующуюся   на   подоконнике
парочку.
   - Лариска, да оторвись ты, завязывай  лизаться!  Девушка  на  подоконнике
отстранила пылкого партнера и выпрямилась во  весь  свой  немаленький  рост.
Лицо ее пылало праведным гневом.
   - Какого члена!.. - начала она, но, увидев, кто стоит  перед  ней,  резко
сменила тон:
   - Ой, Линдоч-ка, хай! Тебя Джонни спрашивал.
   Быстренько  оглядевшись,  Линда   наклонилась   и   прошептала   на   ухо
Йоко-Лариске:
   - Он у нас?
   - Да, и Ринго с ним. Постучи три-два-три, он откроет.
   - Ясно, - Линда переключилась на нормальную громкость. - Вот,  знакомься,
это Нил Баренцев.
   - Йоко! - Лариска выставила руку с опущенной ладошкой. - Я  слышала  тебя
на дискотеке. Су-пер! У тебя непременно должно быть клубное  имя,  только  я
все забываю, кто битлам на фоно подыгрывал - Джордж Мартин,  Фил  Спектор...
Джордж у нас уже есть... Вот, будешь Филом, годится? Фил - Нил, почти то  же
самое.
   - У нас кота Филом звали, - сказал Нил. - Можно я лучше  Нилом  останусь?
Как Кэссиди.
   - А это еще кто?
   - Это... - Нил многое мог бы порассказать о Кэссиди, про  которого  узнал
из книги, подаренной ему одним американцем, приезжавшим к  матери  в  театр.
Книга была о самых знаменитых американских  битниках  -  Керуаке,  Бэрроузе,
Гинзберге, Кене Кизи. Всю книгу  Нил,  понятно,  не  прочитал,  но  главу  о
Кэссиди кое-как  осилил.  Потому  что  непутевого  доктора  всяческих  наук,
признанного последним истинным героем Америки и выведенного  в  "Полете  над
гнездом кукушки" под именем Мак-Мэрфи, звали так же, как  Баренцева,  Нилом.
Тезка красиво жил и  красиво  умер  -  у  полотна  железной  дороги  посреди
мексиканской  пустыни,  в  наркотической  горячке  пересчитывая   шпалы   до
Мексико-сити...  Нил  поглядел  в   не   обремененное   интеллектом   и   не
обезображенное красотой лицо Йоко и сказал:
   - Ударник у Джимми Хендрикса. Сейчас с Джорджем Харрисоном играет.
   - Ой, погоди, я тогда имя запишу... Как ты сказал - Нил Кессоги?
   Она принялась чирикать обгорелой спичкой на пачке  из-под  "Беломора",  а
Нил завертел головой, ища глазами Линду. Но ее не было, зато к нему  тут  же
подскочила Линда-два.
   - Так и не узнал меня? - игриво спросила она.
   - Не-а... Хотя погоди, ты в  сто  восемьдесят  третьей  школе  до  пятого
класса не училась? Или до шестого...
   - Не училась, - капризно сказала Линда-два. - Я сейчас с тобой учусь.
   - Но у нас в группе всего две девчонки, и они...
   - А я не в твоей группе. У нас общие семинары по языкознанию.
   - Ну-ка, ну-ка... - Он вгляделся в ее  раскрашенное,  кукольное  лицо.  -
Неужели Заволжская?!
   - Задонская, - сердито поправила она. Вот это да! Серая мышка  Задонская,
которую он с первого взгляда зачислил в разряд тихонь-отличниц... То есть не
сказать, чтобы в нынешнем своем виде она стала ему более симпатична,  скорее
наоборот. Но какая разительная перемена!
   - Слушай, Марина...
   - Линда! - Она топнула ножкой. - Марина я на факультете, и то для чужих!
   - Но та, другая Линда...
   - А она вообще не Линда! -  Пухлые  губы  Марины  Задонской  предательски
задрожали. - Она Олька, Олька Ильинская с албанского!
   Задонская резко отвернулась и убежала в угол, а Линда-первая не заставила
себя ждать. Подошла сзади, тронула за рукав, прошептала в ухо:
   - Через пять минут жду тебя у  лифта.  Выходи  незаметно...  А  то  толпа
рванет следом...
   Нил ничего не понял, хотел переспросить, но ее уже не было.
   Ему моментально сделалось до тошноты скучно среди незнакомых  людей.  Все
они казались ему какими-то серыми, пыльными и удивительно вторичными, как бы
пародирующими стиль и манеры хиппующей западной молодежи. Да и  пародирующей
весьма уныло и по-советски благопристойно:
   Где наркотики, где секс если не групповой, то хотя бы индивидуальный?
   Некстати вспомнился анекдот про групповой секс в трех странах  -  Швеции,
Польше и СССР.  В  Швеции  -  это  когда  десять  человек  совокупляются,  а
одиннадцатый записывает на кинопленку. В Польше - десять человек эту  пленку
смотрят, а  одиннадцатый  крутит.  В  СССР  же  десять  человек  слушают,  а
одиннадцатый рассказывает, как он в Польше видел фильм про то, как в  Швеции
десять  человек   занимаются   групповым   сексом.   Такая   вот   асимптота
получается...
   Пока он предавался этим размышлениям, у него трижды стрельнули  покурить,
дважды наступили на ногу и раз предложили задешево  купить  совсем  капельку
попиленный двойной альбом "Битлз" в венгерской перепечатке.  Тут  он  решил,
что пять минут, назначенные Линдой, истекли и пора  идти  на  конспиративное
рандеву.
   Линда перехватила его на площадке и тут же увлекла за лифты, на лестницу.
   - Слушай, что все это значит? - спросил Нил, спускаясь вслед за ней.
   - Ринго приехал! - возбужденным полушепотом проговорила  Линда.  -  Хотел
спокойно с Джоном, Иоко и со мной посидеть, а сегодня пятница, клуб, к Джону
пиплов набилось немерено...
   - И что?
   - Не всю же ораву поить-кормить? А  потом  Ринго  всей  этой  колготы  не
любит...
   - Чего не любит?
   - Колготы, - повторила Линда. - Ну, суеты, толчеи. Вот  они  с  Джоном  и
заперлись у Йоко в комнате. И она туда подойдет, как только с этим придурком
Миком развяжется...
   Нил остановился.
   - Ты чего? - удивленно спросила Линда.
   - Знаешь, я, наверное, домой пойду. А то неудобно получается. Я  же  буду
лишний, меня никто не приглашал.
   - Как никто? А я?
   - Но ты...
   - Для них мое слово - закон! - Она рассмеялась. - Ладно, не  парься.  Они
сами просили тебя привести. Очень хотят  познакомиться  с  крутым  рок-мэном
Нилом Баренцевым.
   - Откуда они знают?
   - Слухами земля полнится. В общем, он позволил Линде уговорить  себя.  На
этаже, куда они спустились, было тихо, только  в  кухонном  отсеке  визгливо
переговаривались вьетнамки, и оттуда тошнотворно несло жареной селедкой.
   Дверь  им  открыли  после  условного  стука,  и  взгляду  Нила  предстала
необычная картина. Вместо лампочки горели свечи в стаканах. Свечей  было  не
менее десятка, и нетрудно было разглядеть  лежащие  на  полу  и  висящие  на
стенах коврики, кокетливое фигурное зеркало над  маленьким  рабочим  столом,
две  аккуратно  заправленные  и  прикрытые  цветными  пледами  кровати,   на
подоконнике - ваза со свежими гвоздиками, на полках  -  расставленные  между
книг  шкатулки,  куколки,  ракушки.  Уютная  девичья  светелка,  обжитая   и
ухоженная.
   Все это Нил разглядел в те две секунды, пока маячил на пороге за спиной у
Линды. Она втянула его за собой, и  он  оказался  лицом  к  лицу  с  молодым
человеком весьма своеобразной наружности. Прямые черные волосы,  остриженные
под горшок, и  реденькие  усы  и  бородка  придавали  его  внешности  что-то
китайское, хотя круглые светлые глаза за столь же  круглыми  "ленноновскими"
очками были однозначно европейскими. Одет он  был  в  просторный  и  длинный
черный  балахон,  из-под  края  которого   вылезали   неимоверных   размеров
ярко-желтые ботинки. Вместо рукопожатия молодой человек церемонно поклонился
и показал рукой в глубь комнаты.
   - Милости прошу, - проговорил он неожиданно скрипучим и пожилым голосом.
   - Джон, это и есть тот самый Нил Баренцев, - прощебетала Линда.
   - Спасибо, я уже догадался, -  проскрипел  странный  молодой  человек  и,
виляя бедрами, как заправская манекенщица,  направился  к  расположенному  в
центре комнаты продолговатому столу. Линда вновь взяла Нила за руку и  пошла
вслед за Джоном.
   Стол  был  великолепен.  Посередине  царственно   возвышалась   громадная
плетеная бутыль, рядом с ней - половина бежевой продолговатой дыни в плоском
блюде, с другого бока  -  большая  салатница,  доверху  наполненная  сушеной
хурмой, чурчхелой  и  чищеным  миндалем,  и  тарелка  с  нарезанным  тонкими
ломтиками сушеным мясом с белым соляным ореолом по  краям,  Джон  уселся  за
стол, длинными пальцами вытащил из салатницы хурму  и  принялся  жевать,  не
обращая  на  Линду  с  Нилом  никакого  внимания.  Нил   пожал   плечами   и
вопросительно посмотрел на Линду.
   - Будь проще, - весело сказала она и села на единственный свободный стул.
- А Ринго где?
   - А Ринго вот он!
   Из-под стола вынырнула кудрявая взлохмаченная голова,  появились  широкие
плечи, обтянутые серым свитером грубой вязки, атлетическое туловище и  рука,
легко  держащая  за  ножку  толстую  деревянную  табуретку.  Табуретка  была
протянута Нилу, и он едва удержал ее двумя руками.
   - Седалище для  гостя!  -  провозгласил  Виктор  Васютинский.  -  Садись,
дорогой, не стесняйся.
   Нил вздрогнул.
   - Ты?! Но ведь ты же... Сбежал?!
   - Зачем сбежал? Сами отпустили. Разобрались и отпустили. С университетом,
правда, расстаться пришлось. Ну да какие наши годы!.. Линда, стаканчики!
   - Мне не надо, - поспешно сказал Нил.
   - Что так? - с  искренним,  похоже,  огорчением  спросил  Васютинский.  -
Винишко отличное, домашнее, совсем легонькое.
   - У Нила желтуха была  недавно,  -  пояснила  Линда.  -  Ему  теперь  год
спиртного нельзя.
   - Бедный! Ну тогда, дыньки. Или чурчхелы. Он ловко отхватил длинным ножом
увесистый кусок дыни и плюхнул перед Нилом на  неизвестно  откуда  взявшееся
блюдце. Себе же, Линде и Джону  плеснул  из  бутыли  темного  вина,  красиво
переливающегося в пламени свечей.
   - Чтоб все так жили! - провозгласил Васютинский. -  И  за  возобновленное
знакомство. - Он повернулся к Нилу. - Зови меня Ринго. Говорят, похож.
   За полтора месяца Васютинский  изрядно  оброс  и  действительно  сделался
похож на Ринго Старра - крупный нос, усы, челка.  Разве  что  мускулистостью
заметно превосходил барабанщика легендарной ливерпульской четверки.
   - А про твои таланты, Нил, мне все уши прожужжали. Жаль, гитары нет, а то
показал бы класс. - Ринго выразительно посмотрел на Джона.
   - Я в "Пенни-Лейн" не пойду, -  капризно  проговорил  Джон.  -  Засвечусь
только, вся шарага на хвост сядет.
   - Тогда в другой раз. Мы ж не последний раз встречаемся, верно, Нил? - Он
налил еще по стакану', а Нилу протянул  тарелку  с  бастурмой.  -  Попробуй,
такой нигде не найдешь. Ее в горах знаешь как делают? Нарежут мясо на  плети
- и на неделю коню под седло. Оттого и вкус, и запах такой особенный.
   Нил взял кусочек, с опаской поднес  ко  рту.  Видя  его  нерешительность,
Ринго-Васютинский расхохотался,  закинул  себе  в  рот  сразу  три  куска  и
принялся усердно работать челюстями, запивая понемногу вином. Нилу ничего не
оставалось, как последовать его примеру. В первый момент показалось, что  он
жует тонкую, круто посоленную подметку, но когда разжевал до сока, оказалось
необыкновенно вкусно.
   - А я анекдотец привез. Женщина звонит в Армянское радио и спрашивает:
   "Почему у меня из горжетки лезет мех?" Армянское радио отвечает:
   "Мы не  знаем,  что  такое  горжетка,  но  советуем  поменьше  ездить  на
велосипеде".
   Нил хихикнул, Линда улыбнулась, до  Джона,  видимо,  не  дошло  -  так  и
остался сидеть с томной рожей, глядя в пространство.
   - Отвечу историей с пашей знаменитой военной кафедры, - дожевав бастурму,
сказал Нил. - Есть там, как многие знают,  полковник  Бондаренко,  личность,
можно  сказать,  историческая.  Так  вот,  в  прошлом  году  его   назначили
ответственным за лагерные сборы. А один наглый студент поспорил  с  друзьями
на пять бутылок коньяку, что от сборов  отмажется.  Короче,  приходит  он  к
полковнику Бондаренко и заявляет: "Товарищ полковник, я,  студент  такой-то,
на сборы ехать  не  могу".  -  "Что  так,  товарищ  студент?"  -  спрашивает
полковник-"А я убежденный пацифист".
   Бондаренко глаза вылупил, подумал немного  и  говорит:  "Хорошо,  товарищ
студент, идите, мы ваш вопрос на командовании обсудим". Через  два  дня  тот
нахал снова приперся, докладывает:
   "Студент такой-то, по поводу сборов". Полковник на него смотрит,  грустно
так, и с сочувствием говорит: "Что  ж,  товарищ  студент,  обсудили  мы  ваш
вопрос.
   Я-то лично вас понимаю и поддерживаю, но командование решило, что хоть вы
и убежденный педераст, но на сборы вам ехать необходимо".
   Все прямо-таки зашлись в пароксизмах  смеха.  Сильнее  всех  история  про
пацифиста-педераста впечатлила Джона. Тот  в  буквальном  смысле  рухнул  со
стула и принялся кататься по полу.
   - Надо бы что-то делать с парнем, - сказал Ринго. - Водички дать, что ли.
   - Не надо, - лениво отозвалась Линда.  -  С  ним  такие  припадки  часто.
Полежит немного, отойдет.
   Джон действительно перестал кашлять и сипло  задышал.  Ринго  успокоился,
налил себе и Линде еще по стакану. Нил в  знак  солидарности  поднял  сжатый
кулак.
   - Нехорошо как-то, - нахмурился  Ринго.  -  Мы  тут  себе  балдеем,  а  у
человека ни в одном глазу.
   - Но ему ж нельзя, - вмешалась Линда.
   - Спиртного нельзя, согласен. А вот кой-чего другого...
   - А у тебя есть?! - с волнением спросила Линда, а Джон тут же  забыл  про
недавний свой приступ и, сидя на полу, сверлил Ринго глазами.
   - Я ж с Кавказа приехал.
   Ринго встал, отошел к окну, покопался в сумке,  возвратился  с  массивным
металлическим портсигаром. Достал оттуда длинные толстые  папиросы,  похожие
на "Казбек" или "Герцеговину-Флор", выдал каждому по штуке.
   - Мне не надо, - сказал Нил. - У меня "Феникс".
   Линда расхохоталась.
   - Эх, певец, певец, что ж ты? Вспомни-ка лучше песенку:  мой  чемоданчик,
набитый...
   - Планом, - вспомнил Нил и тут же догадался:
   - Так это он и есть?
   Он ощутил сладкий трепет где-то под грудиной, почувствовал, как задрожали
руки. О "плане", анаше, опиуме, героине, "кислоте" имел он  сведения  сугубо
теоретические и приблизительные и знал только, что все это - штуки запретные
и опасные,  к  что  раз  вкусивший  этих  зелий  испытывает  такое  неземное
блаженство, что готов жизнь отдать за повторение этого блаженства. К тому же
Нил читал и слышал, что  наркотики  расширяют  сознание  и  открывают  перед
людьми творческими небывалые новые горизонты. Даже сам Маккартни -  никакой,
попятное дело, не наркоман! - четыре раза в год отправляется  в  "магическое
мистическое путешествие" . И такое  же  путешествие  предстоит  сейчас  ему,
первокурснику Нилу Баренцеву...
   Ринго тем временем услужливо подпалил четыре папиросы, передал каждому по
очереди, последнюю оставил себе. Нил благоговейно принял свою,  втянул  дым,
ожидая чуда...
   Как-то в пионерлагере он  с  другими  десяти-двенадцати