сохранившиеся  здесь  с
досоветских времен, кровать и стулья тоже из эпохи,  не  знавшей  стружечной
плитки и фанеровки. Но при этом стены оклеены газетами месячной давности,  с
потолка на голом витом шнуре  свисает  одинокая  лампочка  под  газетным  же
импровизированным абажуром, на громадном подоконнике  -  безнадежно  увядшая
гвоздика в майонезной банке.
   - Обуютим! - хором заверили Нила Линда  и  Ринго,  который,  оказывается,
снимал в этой квартире вторую комнату.
   Третья и вовсе стояла на запоре, хозяева что-то хранили в  ней,  сами  же
наведывались редко. Нил их ни разу не видел, так  что  квартиру  можно  было
смело считать своей.
   Уют наводили быстро, весело и малой кровью -  сгребли  и  вынесли  мусор,
украсили застекленную полку  шкафа  красивым  сервизом,  позаимствованным  у
хозяев, развесили на стене два вымпела каких-то заграничных университетов  и
большой плакат с Полем Маккартни, на стол за  неимением  скатерти  постелили
отстиранную   темно-зеленую   портьеру.   За   какие-то   полчаса    комната
преобразилась, и едва за улыбающимся Ринго закрылась дверь, Нил  с  рычанием
повалил Линду на кровать, застеленную теперь новеньким клетчатым пледом...
   Теперь он появлялся дома только на час-полтора, забегал после занятий или
репетиции, торопливо выхлебывал бабушкин суп, чмокал ее в морщинистую щеку и
убегал, ловя спиной ее нерадостный взгляд. Она ничем не попрекала внука,  но
и без слов ему было понятно, что она не одобряет ни новой подружки Нила,  ни
его занятий рок-музыкой. Он и сам понимал, что слишком мало времени  уделяет
учебе, что совсем забросил спорт и серьезную музыку, но это  все  никуда  не
денется, а сейчас он живет совсем другими интересами. Все вечера,  свободные
от "Ниеншанца", - а он прилагал немалые усилия, чтобы таких вечеров было как
можно больше, - Нил в эту зиму проводил у Линды  и  Ринго.  Примерно  раз  в
неделю он налаживался оставаться там на ночь и перед  такими  ночами  всякий
раз звонил домой и врал, что задерживается на репетиции или у друзей.
   - Что ж, ты уже взрослый,  поступай,  как  считаешь  нужным,  -  отвечала
обычно бабушка. Нил не сомневался,  что  она  прекрасно  знает,  у  кого  он
проведет эту ночь.
   А с Линдой было хорошо, и не только в постели. Ему нравилось быть  с  ней
рядом, разговаривать. Нравился сам строй  ее  мысли  -  конкретный,  четкий,
иногда парадоксальный в своей категоричности. Он  постоянно  ловил  себя  на
том, что подхватывает ее интонации, ее  словечки.  Бессчетных  ленинградских
бабулек называет "жабульками", маленьких злобных  собачонок  -  "закусками",
одежду, особенно  хорошую,  фирменную  -  "прикидом".  ",  Ее  оценки  людей
отличались однозначностью и нелицеприятностью.  Для  Линды  мир  в  принципе
делился на идиотов и сволочей, причем в каждой сволочи она находила изрядную
долю идиотизма, а в каждом идиоте  -  сволочизма.  Исключения  делались  для
немногих, и Нилу было тепло и уютно от того,  что  в  этом  избранном  кругу
нашлось место и для него. И еще Нил не слышал от нее ни одного худого  слова
в адрес его домашних, хотя и мать, и бабушка принимали ее, мягко говоря, без
восторга. И он был благодарен ей за такую деликатность.
   У него на  Моховой  она  показывалась  нечасто  и  исключительно  по  его
инициативе. Обычно они забегали после университета, перекусывали на кухне  и
скоренько уединялись "позаниматься"  -  подальше  от  бабушкиных  неласковых
глаз.
   Благо было куда - после смерти  бабуленьки  бабушкин  рояль  благополучно
перекочевал обратно в ее комнату, туда же переместились и ученики,  так  что
теперь бывшая гостиная оказалась целиком в распоряжении Нила.  Их  с  Линдой
занятия сводились  преимущественно  к  курению,  слушанию  музыки,  невинным
ласкам: присутствие  бабушки  за  стенкой  отбивало  охоту  к  ласкам  более
капитальным, тем более  что  всего  в  четырех  остановках  отсюда  было  их
укромное гнездышко, где можно предаваться всему  без  каких-либо  неудобств.
Нил с гордостью демонстрировал Линде свою коллекцию пластинок, которые  мать
во время  зарубежных  поездок  неизменно  приобретала  для  него.  Некоторые
пластинки, изрядно заезженные и не особенно для  него  ценные,  они  слушали
прямо на его старенькой "Ригонде",  другими  же  они  только  любовались,  а
музыку с них слушали в магнитофонной записи на приставке "Нота".
   - Маг - это не то, - заявила Линда во время очередного визита. - Надо  бы
тебе аппаратуру поприличней завести, чтобы пласты не пилила и давала  полный
"хай-фай".
   - Надо, - согласился Нил. - Да где ж ее взять?
   - Где взять, где взять - купить! - шутливо проворчала  Линда  и  проворно
соскочила с его колен; - Славке, это приятель Ринго, он в комиссе на Апрашке
работает, вчера сдали новенькую филипсовскую плату с усилителем.
   Электромагнитная головка, две щетки для  снятия  статика.  Всего  пятьсот
пятьдесят.
   Славка, конечно, придержит, но недолго, дня два. А хорошие колонки  можно
потом за сотню прикупить.
   - Но у меня нет таких денег, - растерянно сказал Нил. - На книжке  четыре
сотни, стипендию только со второго семестра дать обещают, а  у  тебя  я  все
равно не возьму.
   - А я тебе и не предлагаю.  У  умных  людей  не  должно  быть  финансовых
проблем... Слушай, ты мне доверяешь?
   - Конечно.
   Нил даже покраснел от мысли,  что  она  могла  усомниться  в  его  полном
доверии.
   - Тогда так.
   Она решительно подошла к полке с  пластинками,  принялась  снимать  их  и
раскладывать на две кучки на столе.
   - Ты что делаешь? - озадаченно спросил Нил.
   - Помолчи! - неожиданно резко  отозвалась  Линда.  -  Я  же  говорю,  все
классно будет. Через два дня  получишь  свои  диски  и  кое-что  в  придачу.
Мешочек есть?
   Нил принес с кухни плотный полиэтиленовый пакет и с  тоской  глядел,  как
она запихивает в него самые лучшие его пластинки. "Битлз", Сантану, "Роллинг
Стоунз", Эмерсона, Эрика Бердена...
   Он молча проводил ее до дома  на  Четвертой  Советской,  у  дверей  молча
достал из спортивной сумки драгоценный пакет и вручил  ей,  молча  кивнул  и
отвернулся.
   Подниматься к ней он не стал, ушел не попрощавшись и всю  ночь  ворочался
без сна, предаваясь тяжелым, нехорошим мыслям. На другой день он искал ее на
факультете, но она не появилась. И через день тоже...
   Он пришел домой чернее тучи и, не разуваясь,  бухнулся  на  диван.  Потом
встал,  остервенело  зарылся  в  жалкие  остатки  своей  коллекции,   извлек
почему-то забракованный Линдой "Soft Parade", самый  мрачный  альбом  группы
"Дорз", и без того не отличающейся веселостью,  небрежно  вытащил,  хватаясь
пальцами прямо за черную блестящую поверхность диска,  с  маху  водрузил  на
"Ригонду" и, не глядя, припечатал  пластинку  гнилым  советским  тонармом  с
видавшей виды корундовой иглой.
   В динамике раздался омерзительный скрежет. Ни один уважающий себя меломан
не поступает так даже с дубовыми  дисками  фирмы  "Мелодия",  но  Нилу  было
плевать.  Все  равно,  коллекции  конец.  По  Линдиной   классификации   он,
разумеется, идиот, окончательный и  бесповоротный.  Да  и  по  любой  другой
тоже... То есть он, конечно же, любит Линду, без  колебаний  отдаст  за  нее
жизнь... Но пластинки...
   Инфернальный смех Джима Моррисона стучал в голове издевательским эхом...
   Прохладная рука легла  ему  на  лоб,  и  звонкий,  веселый  голос  ехидно
осведомился:
   - Лежишь?
   Он встрепенулся, протер глаза, не вполне им веря.
   - Поднимайся быстренько! - скомандовала Линда. - Поехали!
   - Куда?
   - Хорошенький вопрос! Сначала в твою сберкассу, потом на Апрашку.  Славка
ждать не будет.
   - То есть ты?..
   Она победно вытянула вперед обе руки. В одной он увидел пакет  со  своими
пластинками, в другой - несколько крупных купюр.
   - Наше государство - полные идиоты! - убежденно заявила  Линда,  поставив
на стол пустую, рюмку. - Платят пенсии всяким ископаемым, рептилиям, которые
не живут уже, а только небо коптят. Вот я бы давала пенсию как раз  молодым,
нам же еще жить  охота,  того  охота,  сего  охота...  Но  от  них,  козлов,
дождешься, как же, они дадут!
   - Потом догонят и еще дадут! - подхватила Катя, подружка  Ринго,  крупная
немногословная брюнетка, и заржала своим неподражаемым "ослиным" смехом,  от
которого Нила в очередной раз передернуло.
   - Но если платить пенсию молодым, на стариков не останется, -  попробовал
возразить он.
   - Ну и пусть, кому оно нужно, это старичье?! - хмыкнула Линда.
   - Сама ведь когда-нибудь состаришься.
   - Во-первых, это будет еще не скоро, если вообще будет, а во-вторых, я уж
как-нибудь сумею подкопить на безбедную старость - и твою, кстати, тоже.
   - Мерси. Однако не все же такие умные.
   - Неумных пусть дети содержат, в наказание.  А  государство,  чем  пенсии
платить, лучше бы открыло в каждом городе центры эвтанасии.
   - Какие центры? - не понял Нил.
   - Эвтанасии.  Безболезненного  умерщвления.  Ну,  как  больных  и  старых
животных усыпляют.
   - Током, что ли?
   - Не обязательно. Лучше химию  какую-нибудь.  Наркотик  с  ядом.  Глотнет
старичок - и отчалит под ласковым кайфом, тихий и счастливый. А  если  перед
этим еще организовать бедолагам недельку-другую райской жизни, уверяю  тебя,
отбоя бы от желающих не было.
   -  Ага,  а  жилплощадь  и  сбережения  отдать  молодым,   -   мечтательно
проговорила Катя.
   Нил рассмеялся, похоже, он принял эти слова за шутку.
   - А вы, тетки, не только жестокие садистки, но и халявщицы бессовестные!
   - Зато нежные и обаятельные! - улыбнулась в ответ Катя.
   Они сидели в Линдиной комнате,  обмывая  удачную  покупку.  Сам  агрегат,
опробованный и всецело одобренный, стоял в углу - Нил  не  решился  привезти
его домой, а то пришлось бы объяснять бабушке, на какие шиши куплено.  Ринго
с девушками угощались армянским коньяком и сухим  винишком,  для  Нила  были
закуплены  роскошные  фрукты:  персики,  прозрачные  сочные  груши,  гроздья
крупного, янтарного винограда.
   - А что делать? - Линда развела руками. - Если уж государству плевать  на
наши потребности, приходится самим заниматься их удовлетворением. И главное,
многого-то не надо. Зима вот надвигается... Мне Славка  сапожки  австрийские
отложил - закачаешься! А на Горьковской шубка висит как раз под эти сапожки.
- Она посмотрела на Нила, Нил тоже посмотрел на нее, но ничего не сказал.  -
Ладно, лично я хочу кофе. Кать, пойдем заварим...
   Девушки вышли, а Нил потянулся за очередным персиком.
   - Ты извини, старик, только не очень  красиво  получается,  -  неожиданно
сказал доселе молчавший Ринго. Нил удивленно  и  обиженно  поднял  брови.  -
Девочка помогла тебе, теперь ты ей помоги.
   - Да я бы с радостью, только что я могу? У меня денег вообще не осталось.
   - У тебя пластинки остались.
   - Ну, остались...
   - Так ссуди ей опять на пару дней, повторим операцию - и всего делов.
   - Конечно. Только, слушай, я ведь так и не понял, как это она...
   - А тебе ничего понимать не надо. Ты дай, а мы вернем с процентом.
   - Может, все-таки объяснишь?
   - Объяснять ничего не буду. Если хочешь, можешь все сам увидеть.

V

   - Ну, выбрали что-нибудь? -  нелюбезно  спросила  продавщица  сувенирного
отдела.
   Ее раздражение было нетрудно понять: посетители Гостиного Двора проходили
мимо этого хилого отдельчика, немногие останавливались на  несколько  секунд
и,  окинув  беглым  взглядом  выставленный  товар   -   топорных   мишек   с
перекошенными физиономиями,  горбатые  шкатулки,  вырубленные  из  полена  в
артели безруких инвалидов, красные флажки с  бахромой  и  великое  множество
изображений одного и того же  плешивого  раскосого  гражданина  с  жиденькой
бородкой, исполненных на бумаге, ткани,  металле,  пластмассе  и  стекле,  -
отворачивались и шли дальше.
   Иногда безмятежный покой продавщицы нарушали  растрепанные,  запыхавшиеся
тетки с длинными списками в руках. Сверяясь со списками, тетки  брали  сразу
по несколько десятков вымпелов, жестяных значков, медалек, а иногда и  мишек
со шкатулками, тщательно отсчитывали мятые  купюры  и  непременно  требовали
товарные чеки. Это было продавщице близко и понятно: профсоюзные активистки,
готовятся к какому-нибудь торжественному мероприятию или же спешно расходуют
подотчетные средства в последние дни отчетного периода. Люди при деле, да  и
покупатели основательные. Эта  же  парочка  юных  оболтусов  крутится  возле
прилавка уже минут десять, глазеет непонятно на что, покупать ничего явно не
собирается, только держит несчастную женщину в напряжении...
   Парень мотнул головой, положил на место бронзовую медаль  с  изображением
ракеты и словами "Ленин жив вечно!" и начал отходить. Но девка,  оказавшаяся
намного наглее, удержала спутника и заявила продавщице:
   - Еще нет. Покажите вон ту ложку.
   Продавщица в сердцах хлопнула  о  прилавок  длинную  деревянную  ложку  с
облупившейся  краской,  а  парень  неожиданно  схватил  девку  за  рукав  и,
показывая за окно, взволнованно зашептал:
   - Ой, Линда, смотри, это же Стефанюк!
   - Тиш-ше, - зашипела она и оттащила его в сторонку. - Стой  так!  -  тихо
сказала она, встав между Нилом и застекленным выходом на галерею.  -  Обними
меня и смотри поверх моей головы. Ты будешь его видеть, а он тебя нет... Ну,
что там?
   - Стоит, мается. В ногах сумка... Какой-то типчик  рядом  крутится.  Так,
подошел. Стефанюк достает диски... Слушай, это ж не мои диски!
   - Естественно, не твои. Что я, по-твоему, полная дура?
   - Но я думал... Ой, смотри, никак Катя?!
   - Правильно. Явление второе. Все идет по плану. Рассказывай, что она?
   - Подходит к Стефанюку, осматривается. В руках пакет. Что-то говорит,  он
кивает. Она раскрывает пакет... Ага, вот и мои пластинки!
   - Дальше!
   - Стефанюк рассматривает... Трясет их, гад, нюхает даже. Слушай, зачем он
их нюхает?
   - Потом расскажу. Что сейчас?
   -  Два  отложил,  взял  третий.  Что-то  спрашивает,  она,   похоже,   не
соглашается.
   - Торгуются. Все верно. Теперь?
   - Кладет в сумку. Деньги достал, пересчитывает. Озирается... Ох, атас!
   - Что такое?
   - Дружинники. Или менты переодетые. Здоровые,  гады.  Хватают  его,  руки
выворачивают. В сумку лезут! Господи!..
   - Спокойней, Баренцев!
   - Но они же... Это же мое!..
   - Да успокойся ты, дурила! Сколько прихватчиков?
   - Д-двое... Один - совсем шкаф. Второй тоже не слабый!
   - Этот второй - он в серой кепке с завязками на макушке?
   - Да. Лица не вижу, спиной повернут... А что?
   - А то, что все хорошо! Идем отсюда.
   - Как это - идем?
   - Ногами. Потом на троллейбусе.
   - И куда?
   - К нам, естественно. Бабки подбивать. Если точнее -  делить...  Ну,  что
дрожишь, маленький мой?
   Она поцеловала Нила в щеку и потащила к лестнице.
   Дверь им открыл Ринго, чем, похоже, очень удивил Линду.
   - Ты уже здесь?! Как успел?
   - Элементарно. "Волга", она побыстрей троллейбуса будет. И  на  остановке
загорать не требуется. Теперь черед удивляться настал Нилу.
   - Так и ты там был?
   - А как же! Кто, по-твоему, задерживал  злостных  спекулянтов  импортными
товарами?
   - Но один-то мент был здоровый, как слон, а второй - в кепке и вроде  без
усов.
   Ринго самодовольно  усмехнулся  и  потянул  за  черный  висячий  ус.  Усы
отклеились.
   - Сбрил! - ахнул Нил.
   - Искусство требует жертв. А уж если искусство еще и навар дает...
   Нил кивнул, а Линда сразу посерьезнела и спросила:
   - Сколько взяли?
   - Триста наличными и кое-что натурой, - столь же серьезно ответил Ринго.
   Деловитая обыденность этого  диалога  подействовала  на  Нила,  как  ушат
ледяной воды. Истерическая эйфория, в которой он пребывал  в  течение  всего
дня, моментально улеглась, и ему  вдруг  открылась  неприглядная  реальность
сегодняшнего приключения. Мошенничество! Он стал соучастником мошенничества!
Они обманом отняли у  Стефанюка  деньги  и  вещи,  а  теперь  пришли  делить
награбленное.
   "Но ты здесь ни при чем. Ты же ничего не делал... А вдруг он тебя узнал?
   Или Линду?.. Но какова Линда! Во что меня втянула!"
   Нестройный хор внутренних голосов заглушил  один  -  взрослый,  холодный,
словно бы чужой: "Хорош прикидываться! Последний кретин бы  понял,  что  эти
денежки не с неба свалились. И ты прекрасно это понял, только не  захотел  в
этом признаться. А теперь, когда деньги достанутся не тебе, ни с того  ни  с
сего и ум пробудился, и совесть заработала. Большая ты скотина, Баренцев..."
   - Эй, да что с тобой? - Линда подергала его за рукав.  -  Очнись,  спящий
красавец! Он дал увести себя в комнату.  На  тахте  лежала  Катя  и  листала
иллюстрированный модный журнал, а за столом, держа в  руке  литровую  пивную
кружку, восседал монументальный  парень  с  открытым,  несколько  грубоватым
лицом, будто срисованным с плаката " Если тебе комсомолец имя...". Нил  даже
не удивился, узнав в нем сегодняшнего напарника Ринго.
   - Что ж, господа, все в сборе, прошу к  столу,  -  провозгласил  Ринго  и
обратился к сидящему за столом гиганту:
   - Леша, знакомься, это Нил, хозяин дисков.
   -  Образцов,  -  пробасил  плакатный  комсомолец  и  придвинул   к   Нилу
полиэтиленовый пакет с пластинками. - Получите.
   - Убедительно у вас получилось сегодня, - робко заметил Нил.
   -  Леша  профессионал,  социальный  герой  из  областного  драмтеатра,  -
пояснила  Линда,  а  на  выразительном  лице  Ринго  появилась  скептическая
гримаса. - Ценнейший кадр... Но пластинки на всякий случай проверь.
   Леша хмыкнул.
   - Не доверяешь?.. И правильно делаешь. - Он достал  из  стоящей  на  полу
черной сумки еще один яркий плоский квадрат и метнул его  поверх  пакета.  -
Очинно я Фрэнка Заппу люблю, дорогой товарищ. Презентовали бы.
   - Не вздумай, - строго сказала Линда. - А тебе, Образцов,  стыдно.  Своих
не  динамят.  А  Нил  -  свой  в  доску.  Между  прочим,  мы  с  ним  весной
расписываемся.
   - Поздравляю! - Социальный герой обаятельно улыбнулся, нисколько, похоже,
не смущенный тем, что его только что поймали на мелком крысят-ничестве. - За
это надо выпить.
   - Сначала с делами закончим. - Ринго достал из кармана мятую стопку купюр
и занялся отсчетом. - Значит,  тебе  полтинник  обломился,  держи...  Нам  с
Катюшей - стольник на двоих,  остальное,  как  договорились,  Линде...  Нил,
тебе, дружок, не обессудь, в прошлый раз перепало.
   - Да я и не претендую...
   - А что натурой взяли? - осведомилась Линда, пересчитав свою долю.
   Ринго кивнул Образцову, и тот водрузил черную сумку на стол.
   - Боевой трофей, - сказал Ринго и похлопал сумку по кожаному боку.
   - Премия! - радостно добавил Образцов.
   - Которой тебе-то как раз и не полагается.
   - Это еще почему?
   Гигант набычился и грозно нахмурил брови. Он был здесь самый  старший  по
возрасту и, вероятнее всего,  самый  сильный  физически,  но  Нил  с  полной
определенностью почувствовал, что никакой разборки не будет,  а  будет  так,
как скажет Ринго. И только так.
   - А потому, что ты своими творческими находками чуть не запорол операцию.
   Ну, сунул ты этому марамою под нос красную  книжечку,  -  Ринго  постучал
пальцем по лежащему на  столе  удостоверению  с  золотым  гербом  СССР,  под
которым Нил разглядел маленькие буквы "ДСО "Спартак"". - Но зачем  при  этом
было вопить ему в ухо "КГБ!"?
   Зачем было меня  называть  "товарищ  майор"?  Тебе  что,  ставили  задачу
довести клиента до инфаркта? А  черную  "Волгу"  зачем  пригнал?  "Москвича"
достать не мог?
   - Ну, для солидности... - пробубнил Образцов.
   - Нам твоя солидность едва боком не вышла.  КГБ,  майоры,  начальственная
тачка. Еще  бы  пистолетом  махать  начал.  Ты  не  в  Голливуде,  придурок!
Катеньке, умнице, спасибо скажи, что смекнула бучу поднять, когда  мы  ее  в
машину запихивали,  нас  как  бы  отвлекла  и  успела  крикнуть  ему,  чтобы
сматывался по-быстрому. Если бы не она, куда  бы  нам  его  девать  было?  В