ась истерика, и тогда
пришлось вывезти нашего подопечного в укромное место и заняться лечением его
нервишек.
   Строгая диета,  интенсивная  психотерапия,  несколько  сеансов  "лечебной
физкультуры" - и он у нас стал как новенький.  Написал  дорогому  дяде,  что
жив-здоров, отъехал с друзьями в строительный  отряд  и  в  ближайшее  время
рассчитывает наведаться домой.
   Сам Ринго в Сухуми появиться не мог,  его  там  знали  слишком  многие  и
далеко не все вспоминали с любовью. Впрочем, нам в  любом  случае  следовало
разделиться - Миша должен был знать, что, если  он  вздумает  фокусничать  и
сдаст могущественному дяде и его ментовским корешам одного из нас, останется
второй, который его из-под земли достанет. Поэтому в Сухуми поехала я.  Имея
рекомендательные письма от Ринго, я быстро  устроилась,  наладила  кое-какие
контакты, провела разведку на местности. К концу июля  на  Мише  зажили  все
следы нашего лечения, и Ринго доставил его в Феодосию и  передал  с  рук  на
руки мне. Мы должны были отплыть в Сухуми на том же теплоходе, на котором  я
приехала в Крым.
   Тебя я заметила издалека в компании невидной из себя  сопревшей  барышни,
тут же сделала круглые глаза, оттащила Мишу за кустики, велела срочно  взять
еще один билет и ждать нас на пароходе,  но  ни  в  коем  случае  к  нам  не
приближаться и не подавать виду, что он меня знает.  Пришлось  шепнуть  ему,
что ты - "контролер" от Ринго и хладнокровно  пришьешь  обоих,  если  что-то
пойдет не так. Он, бедный, рванул во все лопатки. Поверь,  я  не  стремилась
создать тебе такую рекламу, но очень уж не хотелось, чтобы он болтался у нас
под ногами. Ведь я так истосковалась по тебе, единственному светлому  лучику
в моей непутевой жизни, и как чувствовала, что  больше  нам  не  дано  будет
свидеться...
   Ладно, извини за лирику. Я вовсе не собиралась как-то использовать  тебя,
просто хотела провести с тобой  те  несколько  дней,  которые  были  в  моем
распоряжении. И спасибо тебе - они были незабываемы, жаль только, промчались
слишком  быстро.  Пришлось  срочно  перекраивать   весь   план.   Изначально
предполагалось, что он дождется того дня,  когда  дядя  со  всем  семейством
уедет на свадьбу к  родственникам,  в  последний  момент  скажется  больным,
останется в доме один, спустится в подвал, возьмет чемоданчик с деньгами и в
условленном месте передаст мне. По Мишиным словам,  этих  чемоданчиков  было
так много, что никто и не заметит пропажи. Но  за  неделю  до  свадьбы  отца
жениха,  торгового  начальника  средней  руки,  вызвали  в  Тбилиси  и   там
неожиданно арестовали за какие-то махинации. Свадьбу пришлось отложить. Миша
психовал, в любую минуту мог сорваться и  завалить  операцию,  медлить  было
нельзя. Если бы я только знала, чем все это обернется!
   Через Гиви я достала себе билет на самолет и билет на поезд для  тебя,  а
вечером последнего дня  устроила  отвальную  в  нашем  номере.  Помню,  тебя
удивило, что я позвала гостей, но так было надо. В  купленную  мной  чачу  я
вкачала ударную дозу фе-нобарбитала, а когда вы все вырубились,  вытащила  у
Гиви ключи от его машины, тихо поехала по шоссе, потом  свернула  на  темную
улицу и остановилась, выключив  фары.  В  два  пятнадцать  Миша  должен  был
объявиться здесь, отдать мне деньги  и  быстро  вернуться,  чтобы  никто  из
случайно проснувшихся домашних не хватился его.  Вокруг  было  тихо,  темно,
только трещали цикады и на дальнем краю улицы горели огни, слышались  песни,
крики и пальба, там что-то праздновали. Дом Мишиного  дяди  стоял  ближе.  Я
ждала  долго,  наконец  Миша  вынырнул  из  кустов  возле  самой  машины   -
запыхавшийся, растрепанный, бледный, как смерть, - швырнул на заднее сиденье
чемоданчик и еще что-то. "Увези меня отсюда, - сказал он. - Я дядю убил".
   Он был невменяем. Из его путаного рассказа  я  поняла  только,  что  дядя
выследил его в подвале, начал кричать на него, вырвал из рук чемодан, ударил
по лицу. Я так и не разобрала, откуда у него в этот момент взялся  пистолет,
но он нажал на спуск, и дядя упал, убитый наповал  -  пуля  попала  в  глаз.
Должно быть, в тесном, захламленном помещении выстрел  получился  негромкий,
или же все здешние жители привыкли к ночным канонадам, только никто  в  доме
не проснулся, и Миша выбежал, никем не замеченный. Долго плутал по полям, не
разбирая дороги, пока не вышел к назначенному месту... Мы тронулись,  ехали,
непонятно , куда, лишь бы подальше. Он то причитал, то кричал  на  меня,  то
плакал, требовал везти его в Ростов или к морю, чтобы  вплавь  добраться  до
Турции, или в ближайшее отделение милиции. Зигги, это было  ужасно!  Наконец
мне удалось уболтать его, внушить, что самое лучшее будет найти где-нибудь в
горах укромное место, где он мог бы пересидеть несколько  дней,  пока  я  не
изыщу надежный способ вытащить его. А уж там куплю ему дворец хрустальный  и
буду по гроб жизни купать  в  шампанском  и  кормить  королевской  кашкой  с
золотой ложечки. Он разнежился, разулыбался и заявил мне, что  есть  у  него
такое местечко, возле реки, и от дороги совсем недалеко, мол, в детстве  там
с мальчишками лазал и открыл потаенную пещерку, про которую  никто  во  всем
свете не знает. Доехали до реки, остановились. Он, как архар, сразу  в  гору
рванул, тут же оступился, упал - хоть и луна светит,  а  все  равно  темень,
южная ночь. Хорошо, у Гиви в багажнике фонарик отыскался, а еще я из  салона
незаметно пистолет прихватила, который он на заднее сиденье бросил, заткнула
за пояс.
   Пойми, Зигги, ничего другого не  оставалось,  что  же  мне,  из-за  этого
слабонервного козла до старости в пропотевшем ватнике  на  лесоповал  шагать
под песни строевые, в одной шеренге с прочифиренными воровками? За  что?  За
то, что долг мне вернули с довесочком в виде сиятельного трупа? А  Миша  так
на так был уже не жилец. Уж не знаю, та это была пещерка или другая,  только
не дрогнула у меня рука... Потом я его, как  могла,  камешками  присыпала  и
вход в пещеру завалила. Помнишь, ты еще утром спросил,  где  это  я  коленку
расшибла, а я сказала, что в ванной поскользнулась. Так вот, это было там, у
речки...
   Обратно ехала в  бодрости  необыкновенной,  такая  вся  из  себя  крутая,
человека замочить -  что  муху  прихлопнуть.  Чуть  с  шоссе  съехала  -  не
удержалась, остановилась, свет включила, чемоданчик взяла. Открываю. Битком,
и все четвертные! Неудивительно, что у них там частные домики и по  миллиону
стоят, и по два, а все равно нарасхват. Капусты  у  них  у  всех,  будто  на
Кавказе свой печатный  двор,  честное  слово!  Я  несколько  пачек  в  пакет
переложила, - и про  запас,  и  место  освободилось,  чтобы  револьвер  туда
поместился, - замочки защелкнула и  поехала  дальше,  чтоб  затемно  успеть.
Успела. Машину на то же место поставила, забор перемахнула,  в  номер  через
балкон забралась, чтобы вахтера не беспокоить, на вас на  спящих  поглядела,
вышла в коридор, в шкафу у уборщицы нашла мешок, предназначенный, видимо, на
тряпки, чемоданчик им обшила, в сумку запаковала,  душ  приняла,  а  вы  все
дрыхнете, будто стадо сурков. Уже будить пора, в аэропорт  ехать.  И  тут  я
соображаю, что лететь с таким  грузом  не  могу  -  там  ведь  и  на  металл
проверяют, и рентгеном просвечивают. Решила отправить с тобой,  поездом.  До
меня ведь только потом дошло, во что я могла тебя впутать. Ну да слава Богу,
обошлось!
   А потом лихая Бонни воссоединилась со своим Клайдом, и  жили  они  совсем
недолго и не очень счастливо, зато умерли  в  один  день.  Уж  с  этим-то  я
постараюсь! Буду бить в голову, чтобы наверняка...
   Ринго проявил сочувствие и понимание, вместо оговоренной половины оставил
мне три четверти добычи, обеспечил чистыми документами, устроил на работу  в
суд, надоумил поступить на заочный юридический. И все было бы  славно,  если
бы через некоторое время мне не начал являться Миша. Он преследовал  меня  и
во сне, и когда я бодрствовала. Избавиться от него не  помогло  ничто  -  ни
водка, ни косяк, ни "винт". Это было невыносимо.  Когда  я  сидела  в  своей
конуре в задрипанной общаге, пьяная в дымину, и глядела в дуло револьвера со
взведенным курком, вновь явился Ринго. Услышала его шаги, его  бодрый  голос
за дверью, еле успела спрятать пушку. И тут же окончательно поняла,  что  не
могу уйти, не прихватив с собою и его. Но уйти красиво...
   Зигги, я ненавижу его! Он мнит себя благородным жуликом,  этакой  помесью
Робин Гуда и Остапа Бендера, а на самом деле - обыкновенный сутенер,  только
очень изобретательный, коварный, с  богатым  воображением.  Он  столько  лет
манипулировал мной, всегда перекладывал на меня самую грязную часть  работы,
подкладывал под тех, на кого строил планы!
   Вот и в тот раз его идея была в том же роде.  Я  уволилась,  вернулась  в
Ленинград, сняла квартирку в отдаленном районе, и вскоре он свел меня с Яшей
Бриллиантом. Я всякого навидалась, но такой грязной, вонючей свиньи!.. Не  в
буквальном, конечно, смысле - Яша холит себя и  лелеет,  часами  отмокает  в
душистой ванне, а его коллекции духов и лосьонов  позавидует  самая  дорогая
проститутка. Но когда он... Нет, я не могу заставить себя написать об  этом,
даже зная, что, когда ты будешь читать мое письмо, все здешние мерзости  уже
не будут иметь ровно никакого значения. Знал бы ты, как трудно  подавлять  в
себе желание раздавить этого жирного клопа,  особенно  имея  для  этого  все
возможности. Но я терпела, улыбалась ему, шептала нежные  слова,  ласкала...
Представь себе, что ласкаешь гигантского опарыша, только волосатого, потного
и слюнявого. Нет, это существо недостойно смерти. Я отберу у  него  то,  что
составляет  смысл   его   существования,   заменяет   честь,   порядочность,
самоуважение - его паршивые деньги.
   Я долго ломала голову, как бы это дело провернуть половчей, и знаешь, кто
меня, в конце концов, надоумил? Сдаешься?
   Танька Захаржевская, та самая рыжая очаровашка, по которой ты так сох  на
первом курсе! Зимой я совершенно случайно столкнулась с ней  в  Москве,  она
теперь птица высокого полета, но котелок у нее варит  -  будьте  любезны.  С
ней-то мы и обмозговали, как нам прокинуть Яшеньку, и я даже не постеснялась
взять с нее задаточек... Да только я поступлю хитрее и прокину всех, включая
и ее, родненькую!
   Раз ты читаешь эти строки, значит, уже знаешь, что  мне  это  удалось.  И
другое тоже. Надеюсь, компетентные органы посвятили тебя в детали. Жаль, что
я так и не узнала результатов следствия. А  может  быть,  и  узнала.  Не  та
ситуация, где можно что-то сказать наверняка.
   А больше я не жалею ни о чем.
   Все, пора собираться в предпоследний путь. Через  недельку-другую,  когда
сыр-бор уляжется, верный человек бросит это письмо в твой ящик.
   Люблю тебя.
   Линда.
   Р. S. Помнишь, где мы  собирали  солнечную  малину?  Когда  стают  снега,
наведайся  туда.  Прихвати  лопатку.  Под   каменной   розой   найдешь   мое
наследство".

   Нил сложил листки на  тумбочку,  аккуратно  разгладил,  придавил  гипсом,
здоровой рукой кое-как сложил и засунул в нагрудный карман пижамы.
   Это длинное письмо она писала в несколько приемов. Разные  ручки,  разный
почерк - местами разлетающийся и  торопливый,  местами  старательный,  почти
каллиграфический. Оформленные, видимо, не раз обдуманные фразы  чередовались
с  поспешными,  то  набегающими  одна  на  другую,  то  почти   бессвязными.
Настроение  тоже  менялось.  Чувствовалось,  что  временами   ее   одолевали
сомнения, о том ли следует говорить в последнем послании.
   - О том, о том, - шепотом заверил Нил. - Ты ? умница, девочка...
   - Плохие новости? - тихо, чтобы не будить остальных, спросил Кузя.
   - С чего ты взял, что плохие?
   - Просто лицо у тебя... Нил улыбнулся.
   - Заштопанное у меня лицо, дорогой товарищ. А ты что не спишь?
   - Болит, стерва... Слушай,  если  выйти  курить  надумаешь,  попроси  там
сестричку, чтобы пришла, еще разок уколола.
   - Годится. А ты мне трубочку набей, а то мне не с руки.
   Воистину, не с руки, это он правильно сформулировал,  поскольку  с  такой
руки, как сейчас его левая, все будет только "не". В гипсе по  самое  плечо,
зафиксирована в позе "а воды здесь повыше пояса". В целом же, можно считать,
отделался легко...
   Не в том  он  был  состоянии,  возвращаясь  с  генеральской  дачи,  чтобы
обращать внимание на проезжающий транспорт, однако же успел в последнюю долю
секунды отпрыгнуть от бампера легковушки, вынесенной юзом на тротуар.  Но  к
борту приложился основательно - синяки, ссадины, сильно содрал кожу на щеке.
Больше всего пострадала рука, угодившая под заднее  колесо.  Помятая  машина
попала на аварийную стоянку, а Нил и  водитель,  порезавший  лицо  осколками
лобового стекла - в Институт  скорой  помощи.  Водителя,  обработав  порезы,
отпустили, а Нила отправили наверх, в  хирургическое  отделение,  где  он  и
валялся вот уже десятый день.
   Больничную  тоску  разнообразили  визиты.  Приперлась  незнакомая  тетка,
назвавшаяся страхделегатом - и  впрямь  была  страшна,  как  Хиросима  после
атомной бомбы! - притащила кулек  конфет,  черствый  пряник  в  коробочке  и
извещение об удержании профсоюзных взносов из текущей зарплаты. Зато  каждый
день приходила Хопа, то одна, то в обществе  Гоши,  кормила  его  вкуснейшей
домашней едой, забирала прочитанные книги и  приносила  новые,  рассказывала
последние новости. То обстоятельство, что дом находился в четырех остановках
от хирургического, нисколько не умаляло его благодарности за заботы. Попутно
она по мере  надобности  ухаживала  за  другими  больными  -  переворачивала
лежачих, выносила судно, меняла флаконы на капельницах. Потом  Нил  провожал
ее до площадки, и они там курили.
   - Только Эду не рассказывай, что я все еще дымлю, - говорила она.
   - Запрещает?
   - Еще как! Обнюхивает, говорит, что целоваться  с  курящей  женщиной  все
равно что целоваться с пепельницей.
   Именно она принесла письмо с того света, и  Нил  сразу  узнал  почерк  на
конверте, но сразу читать не стал, выждал, когда соседи по  палате,  получив
на ночь предписанные уколы и таблетки, вырубили  радио  и  затихли  в  своих
кроватях, и только тогда включил  ночник  и  вскрыл  конверт,  помогая  себе
зубами...
   Он вышел из палаты и осторожно прикрыл за собой дверь.
   - Не спишь,  Баренцев?  -  Постовая  сестричка  смачно  зевнула,  показав
розовое небо. - Зря от папаверина отказался.
   - Ты лучше мою порцию Кузе вколи. Который без ноги. Мается, бедный.
   - Фантомная боль - самая паскудная, - кивнула  сестричка.  -  Не  повезло
парню. А ты курить?
   - Да, посижу на площадке немного.
   Он раскурил трубку и сомкнул веки... "Я закрываю глаза и вижу пальму... Я
закрываю глаза и вижу пальму... Я закрываю глаза и вижу Линду..."
   Скала, закрывающая вход, с грохотом раздвинулась,  и  он,  приложив,  как
того требовал ритуал, обе руки к сердцу, шагнул под каменные своды.
   Над неровными красными  огнями  факелов,  освещающих  ноздреватые,  грубо
отесанные стены, подрагивал траурный ореол копоти, но весь  чад,  вся  едкая
вонь минерального масла уносились куда-то вверх, а здесь, в коридоре, воздух
был холоден и девственно чист.
   За поворотом он остановился, медленно прочитал заклинание и  лишь  затем,
склонив голову, откинул полог из медвежьих шкур  и  ступил  в  сталактитовый
зал.
   За серебристой полоской воды, посреди  прозрачных  колонн,  восседала  на
своем хрустальном  троне  Подземная  Жрица.  Ее  волосы  густым  белоснежным
водопадом ниспадали по обе стороны юного,  восхитительно  прекрасного  лица.
Смуглая, унизанная  костяными  перстнями  шуйца  лениво  перебирала  длинную
шерстку черного кота, различимого на  фоне  ее  мантии  лишь  по  светящимся
зеленым  глазам.  На  резной  спинке  трона,  возле  правого  плеча   Жрицы,
нахохлившись, восседал маленький белый сокол.
   Приблизившись к воде, он замер в низком поклоне.
   - Здравствуй, Пестрый Колдун. Что привело тебя ко мне? - низким, чарующим
голосом проговорила Жрица.
   - Здравствуй, Жрица. Я пришел поблагодарить тебя  и  твоего  соправителя,
Майского Короля, за то,  что  помогли  Охотнице  перейти,  не  обагрив  Мост
Вечности ни своей, ни чужой кровью.
   Внезапно сокол забил крыльями и заклекотал. Жрица медленно улыбнулась.
   - Моя сестра  Охотница  благодарит  тебя,  Пестрый  Колдун,  за  то,  что
освободил ее плоть и даровал возможность счастливого воплощения.  Теперь  мы
вместе, как видишь.
   Он пристально  вгляделся  в  сокола,  и  птица  трижды  кивнула  пушистой
головой.
   - Она еще очень юна, Пестрый Колдун, - заметила Жрица.
   - Какое имя носит она теперь?
   - Белая Охотница.
   - Еще раз благодарю тебя, Жрица. -  Он  вновь  поклонился.  -  И  передай
своему соправителю, что у него появились недруги.
   Жрица улыбнулась.
   - Ты же знаешь  волшебство  Майского  Короля,  Пестрый  Колдун.  Все  его
недруги либо становятся друзьями, либо превращаются в пыль.
   - Но Двуликий Знахарь...
   Улыбка Жрицы обернулась презрительной усмешкой.
   - Двуликий Знахарь - наш тайный соглядатай. Он не страшен.
   - Но при нем Серый Асур. Они готовят  донос  Начальнику  Верхней  Стражи.
Чтобы уклониться от участия в их кознях, мне  пришлось  отдать  часть  своей
силы...
   Жрица склонилась к коту и что-то прошептала в черное ухо. Кот  мурлыкнул,
и гладкая вода на мгновение подернулась рябью.
   - Дело сделано. Теперь и Серый Асур служит Майскому Королю.  Мы  довольны
тобой, Пестрый Колдун. Ступай. Скоро твоя сила вернется к тебе  и  возрастет
многократно...
   - Но почему Пестрый Колдун?
   - Шел бы ты в кроватку, Баренцев. И так спишь уже.
   Нил встрепенулся, протер глаза, виновато улыбнулся сестричке и поплелся в
палату.
   Из больничных ворот он вышел романтическим героем  -  рука  на  перевязи,
щеку пересекает свежий шрам (врачи заверили, что скоро  сойдет).  Продираясь
сквозь  толпы  очередей,  выплеснувшихся  из  магазинов  на   тротуары,   он
поравнялся с троллейбусной остановкой. Но и тут было изрядное многолюдье, во
всяком случае в первый  подкативший  троллейбус  он  войти  не  сумел.  Небо
затянуло  тучами,  закапал  мерзкий  косой   дождик,   и   настроение   Нила
стремительно опускалось к отметке "мерзопакостно".
   Без толку помокнув еще минут десять, он плюнул  и  затопал  по  покрытому
лужами асфальту в направлении дома. И тут же возле него бесшумно остановился
серый "Москвич".
   - Подвезти?
   - Спасибо, мне недалеко.
   - Садись быстро. Нас могут увидеть. Нил вздохнул  и  влез  в  распахнутую
дверцу.
   - Как рука?
   - А  что,  хотите  привлечь  за  умышленное  членовредительство  в  целях
уклонения от службы? Или как это там у вас называется, гражданин майор?
   - Нил, да кончай ты, честное слово!
   - Но к исполнению ответственного задания я  теперь  смогу  приступить  не
скоро. Функциональность утрачена, товарный вид потерян.
   - Я не понимаю, о каком задании  ты  говоришь,  -  со  всей  искренностью
заявил Асуров.
   - Вот как? А наша задушевная беседа у камелька? А  фотографии?  Помнится,
вы с геноссе генералом крайне убедительно склоняли меня к сожительству...
   - Оставь, пожалуйста, этот тон. Русским языком  говорю  тебе  -  не  было
никаких бесед, никаких фотографий, никаких заданий.
   - А генерала Евгения Николаевича тоже не было?
   - В нашем заведении генералов с таким именем-отчеством не числится.
   - Ловко... А как, в таком  случае,  продвигается  расследование  убийства
моей жены? Или убийства тоже не было, и я был прав,  когда  говорил,  что  в
морге мне показали муляж? Надеюсь, я как муж имею право знать...
   - Ладно, Нил, не кипятись, - примирительно сказал  Асуров.  -  Мы  сильно
погорячились с выводами.  Ну,  и  получили  по  шапке.  Евгения  Николаевича
перевели в провинцию, меня - в другой отдел...  А  в  деле  появились  новые
данные, существенно меняющие всю картину.
   - И что за дан