Пахомыч,
подразумевая свое, рассуждал об идущей на нерест рыбе, когда она  прыгает  в
воздух, где ей дышать нельзя. Нарисовал картину  и  безукоризненно-ладненько
связал нерест с  непокорством.  "Дышать,  не  дышать,  а  бьются...  Было  и
будет".


77


      К этим мыслям, к этим сопоставлениям Юрию суждено было вернуться  -  и
не где-нибудь, а все в том же Оренбургском крае, - когда  запад  обозначался
словом "Война". Но поначалу Вакер побывал на ней.
      В  конце   июня   сорок   первого   газета   направила   его   военным
корреспондентом в Псков. По правому берегу реки Великой  спешно  создавалась
полоса обороны. Отступавшие советские части должны  были  удержаться  здесь.
Ночью, когда они отходили к линии укреплений, поступил новый приказ:  начать
наступление и немедленно... Все захлебнулось сумятицей.  Одни  подразделения
продолжали   отход,   другие   затоптались   на   месте,   третьи   пытались
перегруппироваться, чтобы атаковать противника... Он не упустил  подаренного
момента - ударил и вышел  к  реке  Великой,  где  остановить  его  оказалось
некому. Форсировав реку, части 1-й  танковой  дивизии  вермахта  вступили  в
город Остров.
      Вакер несколько суток назад приехал сюда из Пскова и  успел  отправить
в Москву две корреспонденции. Написал о том,  как  дружно  и  самоотверженно
население роет  противотанковые  рвы,  валит  лес,  возводит  оборонительные
сооружения, "охваченное решимостью, которая читается в глазах  этих  женщин,
этих пожилых мужчин: "Врага не пропустим!" Было оно  так  или  нет  -  Вакер
знал о другом: люди едва пробавлялись  взятыми  из  дома  сухарями.  Местные
советы, начальство торговых и пищевых предприятий уже дернули  в  эвакуацию:
не осталось никого, кто порадел бы о доставке хлеба согнанным на работы.
      В  другой  корреспонденции  рассказывалось  о   зенитно-артиллерийском
дивизионе,  сбившем  за  день  шесть  германских  самолетов.  Нет,  Юрий  не
приврал. Но он не сказал и не  мог  сказать,  что  столь  успешное  действие
орудий  более  невозможно  за  неимением  боеприпасов.  Из  тыловой   службы
сообщили: снарядов нужного калибра нет.
      У каждого свои заботы, и Вакера  всецело  поглощала  собственная:  как
предельно  отличиться  яркими  материалами  с   фронта,   извлечь   максимум
полезного из того, что  совсем  рядом  разрываются  бомбы  и  свистят  пули.
Погожим июльским утром он стоял во дворе здания, где недавно  функционировал
исполком города Острова, и ждал машину со штабным работником. Тот  собирался
поехать  в  расположение  гаубичного   полка   и   обещал   взять   военного
корреспондента с собой.
      Юрий посматривал на  улицу,  по  которой  тяжело  и  мрачно  проходили
беженцы, гоня исхудавших коров,  взглядывал  на  небо  в  мохнатых  облачных
полосах: с запада могли показаться убийственно-нежеланные железные  птицы...
И они показались.  Он  поспешил  в  дом,  располагавший  глубоким  подвалом.
Работники политотдела пехотной  части,  что  заняли  здание  горсовета,  уже
спускались в укрытие.
      Самолеты промчались  низко  над  городом,  садя  длинными  пулеметными
очередями. Потом сделалось сравнительно  тихо.  Вакер,  проверив,  что  небо
излило свой  гнев  до  следующего  раза,  вышел  на  опустевшую  улицу.  Она
протянулась на юг, полого сбегая  к  реке.  В  том  конце  быстро  вырастала
клубящаяся дымная громада, наваливалась на крыши.  В  набиравшем  силу  шуме
Юрий различил звук двигателя и успел подумать,  что  это  не  автомобиль,  -
прежде  чем  увидел  на  дороге  танк.  Пушечный  ствол  казался  непривычно
коротким, таких Вакер не видел у советских танков. Тот, что,  вздымая  пыль,
приближался сейчас, был германским.
      Завораживающее любопытство  не  дало  моментально  броситься  с  улицы
прочь. Юрий, подавленно съеживаясь, впивался взглядом в  четко  нарисованный
крест на башне, чуть сбоку от пушки. Но вот ужас тела, которое  пронзительно
ощущало открытость удару, толкнул в бег. Вакер понесся через двор  горсовета
и оказался  среди  других  бегущих,  ухо  ловило  матерную  ругань  на  фоне
хлынувшей позади и где-то в  стороне  трескотни  выстрелов.  Кто-то  крикнул
протяжно, начальственным сорванным голосом:
      - Вон туда-ааа!!!
      Вбежали в другой двор, потом в переулок, и вдруг  воздух  сотрясся  от
певуче-тугого гудения, раскололся  недалеко  слева  чередой  взрывов.  Юрий,
сигнув вбок, упал ничком под  изгородь.  Мимо  по  дороге  мчался  армейский
обоз - с криками людей, со жгуче-громкими щелчками  кнутов,  с  громыханием,
лязгом железа. Прильнувший к земле возле Вакера политрук кричал: немцы  бьют
из минометов... А обозные лошади неслись и неслись, вытягивая шеи,  в  ужасе
прижимая уши, раздувая кровавые ноздри. Пуля сочно  шлепнула  кол  изгороди.
Политрук, вскочив, низко сгибаясь, побежал, Юрий и другие бросились за  ним.
Над   головами   с   влажно-фырчащим   звуком:   флы-флы-флы...    пролетела
стремительная тяжесть и впереди за домами саданула так,  что  под  ногами  у
Вакера дрогнула  земля  -  дрожь  мучительно-страшно  отдалась  в  груди,  в
голове.
      Опять льнули к сухой, заклеклой земле, опять кидались в бег,  миновали
северо-восточную окраину, и Юрий -  как  вожделенно-спасительную  надежду  -
увидел лес. На дороге к нему грудились друг на друга  армейские  фуры,  возы
беженцев, обезумевшие лошади  бились  в  дышлах,  вставали  на  дыбы.  Вдоль
запруженной  дороги,  переваливаясь,  двигались  к  лесу  грузовые   машины,
броневик пер полем, по лоснящейся ржи. Группа,  в  которой  держался  Вакер,
припустила через поле, а позади в городе упруго-кругло  бултыхали  орудийные
удары, хлопали мины, стервозно-спешно частило: та-та-та-та...
      В лесу  дорога  была  закупорена  так,  что  не  объехать.  Меж  сосен
осталась брошенной противотанковая пушка с обрубленными на  вальках  передка
постромками, валялись зарядные ящики. Тут  же  рядом  солдаты,  с  деловитой
торопливостью орудуя ножами, сдирали шкуру с убитой  коровы.  Масса  военных
суетилась  вокруг  застрявшей  техники:  что-то   спрашивали,   приказывали,
ругались... от  живой  запруды  напирал  напряженно-мятущийся  гвалт.  Вакер
заметил знакомого штабного работника - подошел, окликнул,  и  тот,  повернув
распаренно-блестевшее  потное  лицо,  сказал  так,  будто   встречу   вполне
предвидел и подготовился:
      - Вот и вы... В гаубичный полк ходу нет!
      Юрий, забывший и думать  про  полк,  произнес,  однако,  словно  нечто
немаловажное:
      - Я ждал вас у горисполкома.
      - Напрасно не учли  обстановку!  -  сказал  штабист,  как  одернул.  -
Должны быть  приняты  меры...  -  продолжил  он  поучающе,  как  бы  помогая
разобраться в обстановке, и указал  на  легковую  машину:  она  уткнулась  в
упавшее дерево и была покорежена буфером бронеавтомобиля, что стоял за нею.
      Вакер тут же отвлекся от нее. Внимание его  обратилось  на  нескольких
красноармейцев из  тех,  вместе  с  кем  он  бежал  из  города.  Сейчас  они
направились куда-то лесом. Решив, что лучше  удаляться  от  опасного  места,
нежели на  нем  задерживаться,  он  последовал  за  ними.  Лес  оказался  не
безлюдным, к группе присоединялись  солдаты,  и  в  ней  стало  уже  человек
сорок, когда на  просеке  их  остановил  старший  лейтенант  с  расстегнутой
кобурой нагана, нервный, в очках.
      - Куда торопитесь? - крикнул он с усталой злостью. Сразу  было  видно:
эти слова он сегодня произносит не во второй и не в третий раз.
      Солдаты стали отвечать, что разыскивают свои  подразделения,  а  Вакер
предъявил документы и спросил, где находится "ближайший командный пункт".
      - Танковая бригада - отсюда в  двух  километрах,  -  лейтенант  кивком
указал к  востоку  и  заговорил  с  ожесточенным  упрямством:  -  Необходимо
расчистить дорогу для танков! Они выбьют немцев из города. Помогите  собрать
людей на расчистку!
      Вакер заявил, что у него собственное задание.
      - Ну  хоть  побудьте  с  ними,  чтобы  не  разбежались!  -  нервничая,
потребовал лейтенант. - У меня тут недалеко ополченцы собраны. Я - за  ними!
Через  пятнадцать  минут   буду!   -   поправив   очки,   он,   словно   для
убедительности, показал Юрию циферблат наручных часов.
      Вакер выдвинул условие:
      - Провожатого в штаб танкистов дадите?
      Лейтенант пообещал. Едва он пропал  за  деревьями,  группа  стеснилась
вокруг  двоих   энергично,   но   тихо   говоривших   красноармейцев.   Юрий
почувствовал - его сторонятся - и, сочтя за  лучшее  подождать,  что  будет,
сел на пень. Ноги отяжелели, ощущая, будто разбухшую,  кожу  сапог,  желудок
напоминал о желательности плотного обеда. Представлялась походная  кухня,  в
чьем котле заманчиво побулькивает каша для танкистов,  заправленная  мясными
консервами. "Не к питательному ли  пункту  подались?"  -  было  первым,  что
пришло в голову, когда толпившиеся красноармейцы вдруг пошли вглубь леса.
      - Командир  приказал  ждать  его!   -   крикнул   Вакер   без   особой
настойчивости.
      Один из солдат обернулся и,  глядя  молча,  с  недвижным  напряжением,
поправил на плече ремень карабина. Кто-то в середине группы  опасливо-дерзко
выкрикнул:
      - Приказал - и что?
      Неподалеку от Вакера остался красноармеец,  расставивший,  словно  для
устойчивости,  ноги  в  ботинках  с  обмотками.  Поплевывая  на  пальцы,  он
раскуривал самокрутку.
      - Эти  двое  их  увели?  Куда?  -  требовательно  спросил   Юрий,   не
поднимаясь с пня.
      Солдат посмотрел вслед ушедшим и промолчал.  Вскоре  вернулся  старший
лейтенант, за которым тянулись вереницей ополченцы в гражданской  одежде,  в
кепках.  Вакер  шагнул  навстречу,  выражая  видом  сдержанность  и  как  бы
сожаление.
      - Вы их отпустили? - с отчаянием вознегодовал лейтенант.
      - Они не пожелали выполнить ваш приказ. Я им повторил его!
      - Повторили?! А почему не задержали  их?..  -  у  лейтенанта  пресекся
голос: оттого что гнев был силен, однако власти не прибавлял.
      Вакер невозмутимо и сухо заметил, что  он  военный  журналист,  но  не
командир.
      - У вас - воинское звание! Вы должны были действовать...
      - Вооруженная группа, - прервал Вакер, - приняла  свое  решение  и  не
подчинилась. Есть свидетель, - он подозвал жестом красноармейца.
      Лейтенанту было недосуг задавать вопросы,  которые  мало  что  обещали
дать, он произнес  угрожающе:  "Разберемся!"  -  и  добавил:  далеко  в  тыл
дезертирам  не  уйти,  их  перехватит  заградительный  отряд.   Красноармеец
попросил разрешения "доложить".
      - Они не в тыл... - он  встал  перед  командиром  навытяжку  и  как-то
сдавленно сообщил: - К немцам они пошли сдаваться.
      "Однако...  рисковали  те  двое,  -  подумал  Юрий,  -  но,   кажется,
выиграли. То, что целую группу приведут, -  им  наверняка  зачтется".  Среди
остро волнующего, что закипело в нем, проглянуло  неистребимое  любопытство:
насколько натурально возмутится лейтенант? Но того заботило  уже  лишь,  как
бы не подтаяло  число  ополченцев,  и,  пока  он  приказывал  им  "держаться
кучнее", Вакер выяснил у красноармейца весьма интересовавшее.
      - Вы показали себя достойно, что  не  поддались  на  агитацию,  -  для
начала похвалил он дружественно и значительно, а затем  спросил  в  упор:  -
Почему вы с ними не пошли?
      Солдат отвел глаза.
      - Мы должны за родину жизнь отдать... вот что.
      - Должны! Но они-то пошли. Все - кроме вас.
      Красноармеец, было заметно, несказанно боялся попасться на ответе.
      - Многодетный? - спросил Вакер.
      - Трое детей.
      - А те, какие ушли, - молодежь, кажется?
      - Молодняк! -  солдат  от  чего-то  внутреннего  и  сильного  невольно
махнул рукой.  В  этом  жесте,  во  всей  фигуре  Юрий  прочитал  безнадежно
тоскливое: "Мне бы их заботы..."


78


      Старший лейтенант не дал провожатого, и Юрий самостоятельно выходил  в
расположение  танковой  бригады.  Он   успел   представиться   командиру   и
поговорить с ним, перед тем как танки двинулись в бой.
      - Свою задачу я выполню! - сказал  командир  с  поразившей  журналиста
странно горькой легкостью. - Разведка меня обеспечила данными: у немцев  сил
здесь пока мало. А наших - довольно! достаточно наших, чтобы  закрепиться  и
держать оборону! - повысил он голос. - Но это уже не моя задача...  -  вдруг
оборвал разговор так, будто спохватился: зачем он его ведет?
      Вакер, получив место в  автомашине  ремонтной  мастерской,  отправился
следом за боевой  колонной  и  с  опушки  леса  наблюдал,  как  танки,  кроя
ожесточенным огнем город, действительно вошли в него. Юрий замечал  движение
пехотных частей близ Острова, видел, что за боем следят из  леса  командиры.
Однако стрелки в город так и не вступили, артиллерия тоже не подтянулась,  и
немцы  беспрепятственно  свозили  под  Остров  огнеметы  и  пушки,  а  также
зенитные орудия, которые  умело  приспособили  для  стрельбы  по  танкам.  К
исходу дня бригада, потеряв почти треть машин, город покинула.
      Отступление стремительно набрало темпы, и на  другой  день  Вакер  уже
прощался  с  Псковом,  где  бушевали  пожары,  шайки   разношерстного   люда
разгульно грабили  квартиры  руководства,  а  начальник  бензосклада  поджег
столь нужное для эвакуации горючее и  скрылся  -  тогда  как  артиллерийский
склад с массой снарядов и патронов, склады с  обмундированием  и  провиантом
остались ждать новых распорядителей.
      Человек, пустивший Юрия в  автомобиль,  говорил  с  терпеливо-покорной
измученностью:
      - Плана эвакуации  нет.  Представителей  тыла  в  городе  нет.  Я  вам
расскажу, а вы, по вашей журналистской линии, доведите до сведения тех,  кто
повыше... Почему оказалось так, что связь  с  госпиталями  возможна  лишь  с
помощью посыльных? Мы отправляли  их  от  военного  коменданта,  но  они  не
вернулись. Нельзя даже приблизительно сказать - сколько раненых поступило  в
госпитали за последние десять суток.
      Машина  объезжала  заторы,  Юрий  торопил   ее   с   немо-испепеляющей
страстью, а человек, сидевший рядом с ним на заднем сиденье, продолжал:
      - В  дивизии,  где  я  был  с  проверкой,  у  медсанбата   отсутствует
медицинское и хозяйственное имущество. Заметьте: оно не потеряно в бою.  Его
просто не было! Перевязочные средства - индивидуальные пакеты - выданы  лишь
двум процентам бойцов. И что  это  за  пакеты?  Достались  нам  в  двадцатом
году - с имуществом разбитой Белой армии.  Американцы  ими  белых  снабдили.
Бинты в этих пакетах уже не могут быть стерильны!
      Автомобиль,  заехав  на  деревянный  тротуар,  обошел   артиллерийскую
запряжку, оставил слева  участок  мостовой  в  воронках  от  бомб  и,  после
нескольких подобных маневров, вырулил  на  полевую  дорогу.  Шофер  увеличил
скорость, машина катила в тыл, и Вакер теперь уже с  неподдельным  вниманием
слушал  говорившего:  смугловатого  мужчину,  интеллигента,   которому   шла
военная форма. Он был военврачом первого  ранга,  уполномоченным  санитарной
службы Северо-Западного фронта. Рассказы яснее и яснее напоминали  Юрию  как
будто бы нечто знакомое...
      Стемнело; на  горизонте  горел,  видимо,  после  авианалета,  какой-то
населенный пункт. В небе громоздились  тучи,  их  края  багровели  и  словно
шевелились от пожара.
      - Заночуем в поле, - сказал военврач.
      Шофер свернул с дороги, движение по которой  не  затихало,  на  луг  и
подъехал к скирде. Он и  ординарец  уполномоченного  навытаскали  из  скирды
сена, устроили  для  всех  постели  и  после  походного,  всухомятку,  ужина
уснули. Но военврача не отпускала потрясенность от  увиденного  в  последние
дни. Он, укрывшись шинелью, лежал боком на подстилке из сена и с  изнуренной
горячностью обращался к Юрию:
      - Вы, по журналистской линии, просигнальте - кому только можно...
      В  небе  не  замечалось  звезд,  но  глухой  тьмы  не   было,   бледно
поблескивал корпус  автомобиля;  ветер  порывами  нагонял  отсыревший  запах
дыма. Пространство к западу раздражающе-тревожно роптало.  Вакер  беспокойно
размышлял о своем, о неотвязном, и слушал военврача:
      - Откуда  у  нас  такое  невнимание  к   самым   простым   требованиям
человечности? Я столкнулся с фактом...  госпиталь,  для  перевозки  раненых,
для доставки питания  и  остального  необходимого,  пользовался  автомашиной
транспортной конторы. И вдруг машину отобрали. Оказалось, госпиталь не  внес
оплату. Но нет у него на это средств!
      - Что творится... - дипломатично высказался Юрий.
      - И ведь советская транспортная  контора,  а  не  частная  лавочка!  -
вырвалось  у  военврача  с  угрюмой  растерянностью.  -  А  возьмите  вопрос
похорон. Никто, кроме руководства госпиталей, им  не  занимается.  Комендант
города  обязан  выделять  транспорт,   похоронные   команды,   средства   на
похороны - но он совершенно от этого  отказался!  А  горсовет  -  вы  только
представьте! - требовал от госпиталей плату за места на кладбище.
      Широкие полузасыпанные  ямы  когда-то  виденного  кладбища,  старец  с
седыми  в  зеленый  отлив  усами,  одетый  в  изношенную  порыжелую  шинель,
тетрадки на дне чемодана в  уютной  комнате  Галины  Платоновны  -  все  это
мелькнуло в сознании смертельно уставшего Вакера, перед тем  как  его  глаза
слиплись.


79


      В редакции Вакера ждала благодарность за "боевитость, оперативность  и
живой показ ратного труда защитников Родины". Ради подобных  плюсов  он  был
готов и далее пересиливать страх ранения и смерти, продвигаясь  по  изрытому
воронками  дымному  полю  войны  к  венцу  личной  удачи:   к   руководящему
положению,  к  известности,  к  славе.  Его  командировали  под  Ельню,  где
советские войска наносили противнику контрудар, и, хотя наступление в  конце
концов  захлебнулось,  он  успел  дать  в  газету  несколько  репортажей   о
первоначальных успехах. В августе выехал в Одессу  -  написать  о  том,  как
Красная Армия срывает попытки германо-румынских захватчиков подойти  к  этой
военно-морской базе. Маршрут  корреспондента  пролегал  через  Саратов,  чем
Юрий и воспользовался, чтобы, сделав здесь остановку, навестить отца и  мать
в  недальнем  городе  Энгельсе  -  столице  Автономной   республики   Немцев
Поволжья.
      К особнячку родителей подходил вечером,  когда  садящееся  солнце  еще
продолжало жечь лицо каким-то  пыльным,  утомительным  светом.  За  калиткой
рванулась, лязгнув  цепью,  собака,  разразилась  басовитым  яростным  лаем.
Заглянув за ограду, Юрий увидел, что это не овчарка, которая  знала  его,  а
другой крупный, но  беспородный  пес.  По  цементированной  дорожке  спешила
мать. Она загнала  кобеля  в  конуру,  воскликнула  по-немецки:  "Боже,  мой
сын!" - обняла и поцеловала Юрия в обе щеки, после чего  он  тоже  поцеловал
ее в щеку и полюбопытствовал, а  что  с  прежней  собакой?  Мать  объяснила:
отец, дабы "показать пример", отдал овчарку военным. "В караульный полк",  -
догадался Вакер. Он посмотрел по сторонам, стараясь  подметить  связанные  с
войной изменения...  Как  и  в  прошлое  лето,  из  поливального  устройства
побрызгивала веером вода, орошая розарий  под  окнами;  поодаль  от  боковой
стены дома тянулись рядки вьющейся спиралями  фасоли;  на  ступенях  крыльца
лежали резиновые коврики, а на самом крыльце занимал свое  всегдашнее  место
половик.
     В доме, предварительно  осведомившись  у  матери,  одни  ли  они,  Юрий
спросил многозначительно: какой стала теперь жизнь?
      - Все хуже и хуже.  Русские  нас  ненавидят.  Так  было  и  в  прежнюю
войну, - отвечала мать с безотрадной интонацией. - И что толку,  что  у  нас
своя республика? Слышно много нехорошего. Говорят -  если  германская  армия
подойдет близко, русские нам отомстят... - на  ее  замкнутом  лице  появился
странный румянец.
      - Не надо так беспокоиться, - утешающе сказал Юрий, - оте