вей  выдавали  его
присутствие.
     Нет, это был  неверный  поступок,  лучше  всего  вести  себя  просто  и
искренне. И Грейс Мелбери в который раз направилась к  вязу;  не  замеченная
Джайлсом, она долго стояла, глядя на него снизу вверх и откладывая тягостную
минуту, когда ей придется положить конец его надеждам.
     - Джайлс... Мистер Уинтерборн, - выговорила она наконец.
     Голос ее потерялся в тумане, и Джайлс ее не услышал.
     - Мистер Уинтерборн! - крикнула она; на этот раз он остановил работу  и
перегнулся вниз.
     - Мое молчание не случайно, - проговорила она дрожащим голосом. -  Отец
сказал,  что  лучше  нам  больше  об  этом  не  думать...  о  том,  что   мы
помолвлены... что он обещал... словом, вы понимаете. Я думаю, что  он  прав.
Но, Джайлс, мы останемся друзьями, вы знаете, мы ведь почти родственники.
     - Ну что же, - ответил он, словно нисколько не  удивившись;  голос  его
звучал слабо и доносился как будто издалека. - Мне нечего вам возразить... Я
бы хотел обдумать то, что вы мне сказали.
     Волнуясь, она продолжала:
     - Если бы дело было во мне одной, я бы за вас  вышла...  наверно...  со
временем. Но, я думаю, отец прав, это было бы неразумно.
     Вместо ответа он откинулся  назад,  прислонившись  спиной  к  стволу  и
опершись локтем на развилину сука, опустил  голову  на  руку.  Грейс  стояла
внизу и смотрела на него до тех пор, пока туман и темнота не скрыли  его  из
виду.
     Грейс вздохнула и, почувствовав, что горло ее сжалось, быстро  зашагала
прочь. Сердце ее разрывалось на части, глаза  застилали  слезы.  Неизвестно,
что сталось бы с дочерним послушанием Грейс, которое она только что выказала
с такой решимостью, если бы Джайлс нагнал ее в эту минуту, вместо того чтобы
хранить трагическую неподвижность.  Если  женщины  говорят  правду,  что  им
никогда так не хочется навеки связать свою судьбу с мужчиной, как через пять
минут после решительного "нет", то не  исключена  возможность,  что,  прояви
Уинтерборн большую настойчивость, все могло  бы  повернуться  иначе.  Но  он
предпочел безмолвно застыть в окутавшей его пелене тумана,  и  Грейс  ничего
другого не оставалось, как повернуться и уйти прочь.
     Местность, казалось, опустела. Свет из  окна  Саутов,  едва  пробиваясь
сквозь  туман,  не  достигал  вяза.  Минуло  еще  четверть  часа,  и  вокруг
воцарилась кромешная тьма. Джайлс не двигался.
     Но вот дерево затрепетало, издав подобие вздоха. Джайлс очнулся и почти
бесшумно соскользнул по стволу вниз. Он уже обдумал, как ему  поступить,  и,
положив на место лестницу и топор, отправился прямо домой. Главное теперь не
подавать вида, что он угнетен происшедшим,  как  он  не  подавал  вида,  что
боится потерять аренду. Он лег спать в обычное  время.  Две  беды  разом  не
всегда оказываются вдвое тяжелее, чем одна. Так и в этом случае -  неурядицы
с арендой, которых в другое время с лихвой хватило бы на  то,  чтобы  лишить
его сна на всю ночь, оттеснились на задний план неудачей в  любовных  делах.
Сегодняшние слова Грейс означали не  временную  беду,  но  прощание  навеки.
Однако это не сразу дошло до его  сознания.  Утром  следующего  дня  он  был
по-прежнему суров и мрачен, светлая  грусть,  приходящая  на  смену  щемящей
скорби об утраченном, еще не родилась в его душе.
     В то утро дожидалась отправки в город за много миль от  Малого  Хинтока
большая партия дубового леса. Гордые стволы срубили в лесу,  где  они  сотни
лет то безмолвно обнажались, то вновь покрывались  листвой,  и,  как  рабов,
цепями  приковали  к  тяжелой  подводе  с   огромными   красными   колесами,
запряженной четверкой самых сильных битюгов в хозяйстве Мелбери.
     К их сбруям в тот день были подвешены колокольчики,  всего  шестнадцать
на упряжку, расположенные по дуге двумя октавами, так что самый высокий  тон
приходился у оглобли справа от коренника, а самый низкий  -  на  две  октавы
ниже, у оглобли слева от пристяжной. Мелбери одним  из  последних  в  лесном
краю держался старого обычая  привешивать  лошадям  колокольчики:  здесь,  в
Малом Хинтоке, где дороги не стали шире со времен застав и поборов, они  еще
могли сослужить возчикам добрую службу. Немало встречных подвод  выручил  за
многие годы их предупреждающий перезвон, тем более что, наперечет  зная  все
колокольчики в округе, возчики за версту могли определить,  свой  или  чужой
едет им навстречу.
     Вчерашний туман еще окутывал  лес  плотной  пеленой,  через  которую  с
трудом пробивались лучи утреннего солнца. Видя, что туман не редеет, а  груз
нешуточный и дорога извилистая, Уинтерборн взялся сам  сопровождать  подводу
до поворота на большой тракт, как не раз поступал в подобных случаях.
     Подвода тяжело прогрохотала  по  дороге,  сотрясая  фундаменты  ближних
домов и оглашая окрестности мелодичным перезвоном колокольчиков, выехала  из
долины и начала спускаться к тракту, скрежеща ободьями о  камень  и  высекая
искры, грозившие поджечь палую листву по обочинам.
     Тут на спуске и приключилось одно из тех дорожных происшествий, которые
призван был предотвратить предупреждающий звон колокольчиков. Внезапно перед
самой упряжкой из тумана вынырнули два бледно светивших фонаря и  показалась
крытая карета, приближения которой никто не расслышал за  грохотом  подводы.
Позади кареты смутно угадывался возок с вещами.
     Пройдя  вперед,  Уинтерборн  услышал,  как  кучер  требует,  чтобы  они
завернули. Возчик отвечал, что это невозможно.
     - Отвяжи пристяжных и заворачивай, - настаивал кучер.
     - Вам проще отъехать назад, чем нам, - вмешался  Уинтерборн.  -  У  нас
как-никак пять тонн леса.
     - А у меня карета и возок с вещами. Уинтерборн  согласился,  что  возок
усложняет дело.
     - И все же вам проще подать назад, чем нам. Что же вы раньше  зевали  -
наши колокольчики гремят на полмили.
     - А вы что, фонарей не видели?
     - Какие фонари в таком тумане!
     - Ладно, хватит, нам время дорого,  -  высокомерно  заключил  кучер.  -
Небось тащитесь в какую-нибудь деревеньку по соседству, а мы едем прямиком в
Италию.
     - Не слезая с козел, - съязвил Уинтерборн.
     Пререкания продолжались до тех пор, пока из кареты не послышался голос,
спросивший, в чем дело. Голос принадлежал даме.
     Кучер поспешно доложил, и Джайлс  услышал,  как  дама  приказала  лакею
потребовать, чтобы ей уступили дорогу.
     Лакей  явился,  но  Уинтерборн  отослал  его  назад,   присовокупив   к
извинениям отказ выполнить требование и мотивируя отказ  тем,  что  в  таких
обстоятельствах легкому экипажу отъехать куда проще,  чем  тяжело  груженной
подводе. Не будь вчерашнего объяснения с Грейс  Мелбери,  поколебавшего  его
веру в слабый пол, он бы, вероятно, вел себя с большей любезностью,  но  его
словно преследовал злой рок.
     Ничто не могло сдвинуть его с места, и карете пришлось вместе с  возком
ехать вспять до разъезда, нарочно устроенного на случай подобных встреч. Там
мимо посрамленных экипажей, как назло скосившихся к обочине, с торжествующим
грохотом  проехала  подвода,  опережаемая  триумфальным  звоном  шестнадцати
колокольчиков, кстати сказать, мало согласовавшимся  с  настроением  Джайлса
Уинтерборна.
     Поравнявшись с неподвижной каретой, Джайлс услышал, как внутри ее тихий
голос спросил:
     - Кто этот грубиян? Не Мелбери?
     Голос был такой беззащитно-женский, что Джайлс  почувствовал  угрызения
совести.
     - Нет, мэм, ему  до  Мелбери  далеко.  Это  молодой  парень  из  Малого
Хинтока, Джайлс Уинтерборн.
     Карета тронулась.
     - Ну, мистер Уинтерборн, - сказал возчик, покачав  головой,  -  это  же
была она сама... миссис Чармонд! Кто бы мог подумать! Какое у нее может быть
тут дело, что она разъезжает спозаранку? В Италию, дескать, едем... Может, и
впрямь в Италию. Я слыхал, она собиралась за границу, - видать,  не  по  ней
наши зимы.
     Происшествие огорчило Уинтерборна, тем более что мистер Мелбери, всегда
преклонявшийся перед Хинток-хаусом, первым осудит его поведение, если узнает
о случившемся. Ничего не ответив возчику, он проводил подводу  до  тракта  и
зашагал назад, намереваясь по дороге домой заглянуть к Саутам  -  проведать,
не полегчало ли старику со вчерашнего дня.
     Как раз в это время, несмотря на  ранний  час,  Мелбери  послал  Грейс,
давно уже не  опаздывавшую  к  семейному  завтраку,  справиться  о  здоровье
старого Саута. Марти встретила ее в дверях. Не успели они поздороваться, как
на дороге показалась разделавшаяся с препятствиями  карета  миссис  Чармонд.
Девушки проводили ее глазами.  Профиль  миссис  Чармонд  ясно  различался  в
занимавшемся свете дня; она смотрела прямо перед  собой,  откинув  голову  с
пышно рассыпавшимися по плечам локонами.
     - Какая она сегодня  красивая!  -  проговорила  Грейс,  в  великодушном
восторге позабыв о нанесенной ей обиде.  -  Как  к  лицу  ей  эта  прическа.
Никогда не видела прически красивее!
     - Я тоже, мисс, - сухо отозвалась Марти,  рассеянно  проводя  рукой  по
голове.
     Грейс с сожалением провожала глазами удалявшуюся карету с возком,  пока
оба экипажа не скрылись из виду. Узнав от Марти, что старому Сауту не  стало
лучше, она уже собралась идти назад, когда  к  калитке  подошел  Уинтерборн.
Однако, завидев в дверях Грейс, он повернулся и пошел к себе переждать, пока
она уйдет.

ГЛАВА XIV

     Встреча с каретами не выходила у Уинтерборна из головы и заставляла его
призадуматься над тем, что после смерти Саута к помещице немедленно перейдут
числившиеся за стариком дома и службы в обоих Хинтоках. О  чем  думали  люди
былых времен, изобретая такие немыслимые условия аренды? Что  заставило  его
хинтокских предков обменять свою собственность  на  пожизненное  пользование
чужой? Джайлс не покладая рук трудился в унаследованном им хозяйстве  и  мог
теперь  только  дивиться  беспечности  отца,  не  застраховавшего  себя   от
последствий кончины Саута.
     С этими мыслями Уинтерборн  после  завтрака  поднялся  наверх,  свернул
постель и извлек из-под матраца плоский полотняный мешочек. В таких мешочках
под матрацами фермеры обычно хранят бумаги. Джайлс сел  на  край  кровати  и
просмотрел арендные права, в которые не заглядывал со смерти отца. Это  были
обычные договоры на аренду в течение  трех  жизней,  по  которым  кто-то  из
Саутов лет пятьдесят назад уступил свои права владельцу поместья в обмен  на
ремонт обветшавших строений. Большинство этих бумаг отец Уинтерборна получил
от своей матери, урожденной Саут.
     К пергаменту  одного  из  договоров  было  подшито  письмо,  прежде  не
попадавшееся Джайлсу на глаза. На нем стояла давняя дата, почерк принадлежал
какому-нибудь  стряпчему   или   посреднику,   внизу   красовалась   подпись
арендатора. Письмо гласило, что в любое  время  до  истечения  последней  из
упомянутых жизней мистер  Джайлс  Уинтерборн-старший  имеет  право,  уплатив
ничтожную сумму, приписать свою жизнь, равно как  и  жизнь  своего  сына,  к
условиям аренды. Уступка эта делалась в силу  согласия  Уинтерборна-старшего
снести дом, который стоял у крутого поворота узкой дороги и мешал движению.
     Дом этот  сломали  давным-давно.  Непонятно,  отчего  отец  Джайлса  не
воспользовался своим правом и не вписал в бумаги себя и сына.  Скорее  всего
причиной была его смерть, ибо Уинтерборн-старший не принадлежал к тем людям,
которые легко расстаются с собственностью.
     Пока последний из Саутов был еще жив, Джайлс, вероятно, мог утвердиться
в правах, упущенных его отцом. Эта возможность немало его обрадовала, ибо от
домовладения зависело слишком многое. Разве не сомнительность  его  арендных
прав в Большом и  Малом  Хинтоках  мешала  Мелбери  отдать  за  него  Грейс?
Уинтерборн решил не откладывать дела  в  долгий  ящик,  тем  более  что  для
продления аренды требовалось внести небольшую сумму, которую он мог  собрать
без труда. Однако замысел этот нельзя было осуществить в один день,  поэтому
он во второй раз отправился к Саутам  узнать,  помогла  ли  вчерашняя  рубка
сучьев.
     Марти встретила его в дверях.
     - Ну как, Марти... - начал он, но по ее лицу понял,  что  дела  не  так
хороши, как он надеялся.
     - Увы, ваши труды пропали зря, - сказала Марти.  -  Отец  говорит,  что
дерево стало еще выше.
     Уинтерборн оглянулся. Обнажившийся ствол и  впрямь  подчеркивал  высоту
дерева.
     - Когда он утром увидел, что вы сделали, он совсем обезумел от  страха,
- продолжала Марти. - Он твердит, что дерево теперь падет на нас,  как  "меч
господень и Гидеонов".
     - М-да. Могу я чем-нибудь помочь? - спросил Джайлс.
     - Доктор сказал, что дерево надо срубить.
     - Так к вам приходил доктор?
     - Я его не звала. Это миссис Чармонд перед отъездом  узнала,  что  отец
болен, и распорядилась, чтобы доктор посещал нас за ее счет.
     - Это очень любезно с ее стороны. Значит, доктор  считает,  что  дерево
надо срубить. Но мы же не можем срубить его без ведома миссис Чармонд.
     Джайлс поднялся наверх. Старый Саут сидел в кресле,  не  сводя  глаз  с
удлинившегося  ствола.  К  несчастью,  ветер,  разогнавший  туман,  принялся
раскачивать дерево, и  взгляд  старика  неотступно  следовал  за  мятущимися
ветвями.
     Послышались шаги - мужские, но необычно легкие.
     - Это опять доктор Фитцпирс, - сказала Марти  и  вышла  ему  навстречу.
Вскоре заскрипели ступеньки.
     Мистер Фитцпирс вошел к больному именно так,  как  в  подобных  случаях
входят доктора, особенно, когда им случается входить в  убогое  крестьянское
жилище, то есть глядя на пациента с той преувеличенной деловитостью, которая
ясно говорит, что врач со времени своего последнего посещения  почти  совсем
забыл о больном и его болезни. Он кивнул Уинтерборну, с которым был  шапочно
знаком, и, припоминая, чем болен Саут, направился к его креслу.
     Фитцпирс был строен и, пожалуй, даже красив. Его  темные  выразительные
глаза  излучали  свет,  свидетельствовавший  не  то  об  энергии,  не  то  о
восприимчивости, а может, о том и другом сразу. Взгляд их  не  был  быстрым,
легким и  трезвым  взглядом,  который  бодро  скользит  по  поверхности,  не
проникая вглубь. Однако только  в  поступках  выявилось  бы,  чем  была  эта
глубина, свойством натуры  или  случайной  художественной  особенностью  его
облика.
     Лицо его было скорее мягко,  чем  сурово,  скорее  привлекательно,  чем
надменно, скорее бледно, нежели румяно. Не слишком  взыскательный  скульптор
мог бы увековечить в мраморе его  нос.  Это  был  обыкновенный  прямой  нос,
лишенный признаков властолюбия.  Классическим  линиям  его  губ  недоставало
определенности. Тем не менее то ли по понимающему и сочувственному выражению
лица его,  то  ли  по  неторопливости  манер,  то  ли  по  приверженности  к
глубокомысленным фразам можно было заключить, что это скорее философ, нежели
денди или праздный гуляка. Такому впечатлению  способствовало  и  отсутствие
брелоков и других побрякушек на  его  костюме,  более  элегантном,  чем  это
обычно бывает у сельских врачей.
     Придирчивые великосветские судьи, узнав о докторе, пожалуй, обвинили бы
его в том, что у него скорее чересчур много идей, нежели чересчур  мало,  и,
пожалуй, сочли бы  его  бесплодным  мечтателем  или  страстным  приверженцем
какого-нибудь лжеучения. Что бы  там  ни  было,  мы  еще  убедимся,  что  он
представлял  собою  редкостное  для  Малого  Хинтока   сочетание   врача   и
джентльмена, невесть откуда свалившееся в эту деревню.
     - Это необыкновенный случай, - обратился  он  к  Уинтерборну,  осмотрев
больного и по его речам, виду и пульсу удостоверившись, что навязчивая  идея
только окрепла. - Сойдемте вниз, я хочу вам кое-что сказать.
     Они спустились по лестнице, и доктор продолжил:
     - Дерево надо срубить - иначе я не отвечаю за жизнь больного.
     -  Дерево  принадлежит  миссис  Чармонд,  и  для  рубки  необходимо  ее
разрешение, - сказал Джайлс. - Миссис Чармонд уехала - придется поговорить с
управляющим.
     - О,  так  ли  важно,  чье  это  дерево:  что  значит  дерево  рядом  с
человеческой жизнью! Срубите его! Я пока не имею чести знать миссис Чармонд,
но все же готов взять риск на себя.
     - Это же строевой лес, - возразил Джайлс, который, разумеется,  был  бы
менее щепетилен, если бы дело не затрагивало его  собственных  интересов.  -
Прежде чем срубить дерево, на нем ставят отметку или  сама  миссис  Чармонд,
или управляющий. -
     - Так давайте учредим новые порядки! Как давно он страдает?  -  спросил
доктор у Марти.
     - Много недель, сэр. Ему кажется, что это дерево - злой  дух,  что  оно
околдовало его. Он говорит, что они ровесники, что оно все  понимает  -  как
человек, что, когда он родился, дерево проросло,  чтобы  сделать  его  своим
рабом. Такое в Хинтоке уже бывало.
     Сверху послышался голос Саута:
     - Ах, как оно клонится! Оно упадет на нас! Упадет! Прикончит мою бедную
жизнь - а от нее зависит столько домов. Ох! Ох!
     - И так все время, - сказала Марти.  -  Он  смотрит  только  в  окно  и
ворчит, когда я задергиваю занавески.
     - Так срубите дерево и  не  думайте  о  миссис  Чармонд!  -  воскликнул
Фитцпирс. - Только сделать это надо вечером,  в  темноте,  или  рано  утром,
когда он спит. Иначе, когда  дерево  будет  падать,  он  может  перепугаться
насмерть. Не раздергивайте занавески, пока я не приду. А я объясню ему,  что
все беды позади, и покажу, что дерева больше нет.
     Сказав это, доктор  ушел,  и  Марти  с  Уинтерборном  решили  дождаться
вечера. Когда смерклось и окно  было  занавешено,  Уинтерборн  послал  двоих
лесорубов  за  поперечной  пилой,  и  угрожавшее  человеку  высокое   дерево
подрезали у основания. Джайлс не стал его валить, опасаясь,  что  оно  может
задеть дом. Лишь  на  следующее  утро,  когда  старик  еще  спал,  Джайлс  с
работниками осторожно пригнули дерево макушкой прочь от дома  Саутов.  Такую
работу нелегко выполнить без шума, но все закончилось благополучно, и вяз  -
ровесник старого Саута  вытянулся  во  всю  длину  по  земле.  Теперь  самый
неловкий или ленивый прохожий мог поставить ногу на верхние развилки ствола,
куда прежде забирались лишь отчаянные смельчаки; теперь  можно  было  вблизи
рассмотреть недоступные некогда гнезда; а на ветвях, где раньше сидели  лишь
птицы, теперь мог отдохнуть всякий, кому не лень.
     Когда совсем рассвело, явился доктор, и Уинтерборн последовал за ним  к
больному. Марти сообщила, что отец уже одет  и  готов  занять  свое  обычное
место в кресле. Войдя, они  помогли  усадить  его,  и  старик  тотчас  начал
жаловаться  на  дерево,  которое  угрожает  его  жизни   и,   следовательно,
домовладению Уинтерборна.
     Доктор  сделал  знак  Джайлсу,  и  тот  раздернул  пестрые   полотняные
занавески.
     - Дерева больше нет, сэр, - сказал мистер Фитцпирс. Как  только  старик
увидел на месте знакомого  ветвистого  великана  квадрат  чистого  неба,  он
вскочил на ноги, глаза его закатились и он  рухнул  навзничь.  На  лице  его
проступила голубоватая белизна.
     Перепуганные, они перенесли его на кровать. Едва он пришел в  сознание,
как с губ его сорвался шепот:
     - Где оно? Где оно? Где?
     Казалось, весь он оцепенел.  Ошеломленные  доктор  и  Джайлс  старались
помочь ему, как могли, но безуспешно. До вечера они хлопотали  вокруг  него,
но спасти его не сумели. Старик промучился  целый  день  и  умер  на  заходе
солнца.
     - Черт возьми, ведь это я его угробил! - пробормотал Фитцпирс.

ГЛАВА XV

     Мелбери сильно растревожила весть о  смерти  старика;  не  находя  себе
места, он все утро бродил по комнатам, раздумывая  о  случившемся.  Искренне
опечаленный, он испытывал беспокойство при  мысли,  что  беда  свалилась  на
Уинтерборна сразу после того, как его помолвка с Грейс была расторгнута  так
решительно.
     Мелбери негодовал на обстоятельства, наславшие на  Джайлса  эту  вторую
беду; он до