;  он  чуть  не
плакал, ибо сердце его становилось как воск,  когда  дело  касалось  любимой
дочери.
     Замечательный пример проницательности, рожденной любовью, являл  сейчас
собой Мелбери. Ни самообладание Грейс, ни ее полный достоинства разговор, ни
спокойное лицо не обманывали отца: он видел, что происходит в  душе  дочери,
как бы ни старалась она скрыть свои чувства от постороннего глаза.
     Семейная жизнь Грейс становилась все тягостнее. Фитцпирс последние  дни
был особенно мрачен и раздражителен; раздражение его выливалось  в  коротких
монологах непременно в присутствии Грейс. Как-то утром, когда за окном  было
серо и сумрачно, а ночью дул ветер, Фитцпирс стоял у  окна  и  смотрел,  как
работники Мелбери тащат через двор большой сук, сломанный ветром. Все кругом
было тусклое и озябшее.
     - Боже мой! - воскликнул Фитцпирс, стоя у окна  в  шлафроке.  -  И  это
жизнь!
     Он не знал, проснулась ли Грейс, но  не  пожелал  удостовериться  и  не
повернул головы.
     - Идиот! - продолжал он. - Сам  себе  подрезал  крылья!  А  какая  была
блестящая возможность взлететь! Да, сделанного не воротищь. Но  ведь  я  так
страстно желал этого. Почему я так  глупо  устроен,  что  прозреваю  слишком
поздно? Я полюбил...
     Грейс шевельнулась. Он подумал, что  она  слышала  последние  слова.  И
огорчился, хотя мог бы говорить тише.
     Он ожидал за завтраком неприятного  разговора.  Но  Грейс  была  только
более молчалива, чем  обычно.  И  Фитцпирс  тотчас  стал  раскаиваться,  что
причинил жене боль, ибо приписал ее молчание  своей  несдержанности.  Но  он
ошибался: ни его слова, ни его действия не были причиной ее уныния.  Она  не
слыхала его утренних сетований.
     Над ее домом нависла более серьезная беда,  чем  крушение  честолюбивых
замыслов ее мужа.
     Она  сделала  открытие,  которое  ей  с   ее   прямодушием   показалось
чудовищным.  Она  заглянула  в  свое  сердце  и  увидела,  что  ее   детская
влюбленность в Джайлса ярко разгорелась, ибо у нее было теперь иное  понятие
о великом и ничтожном в жизни.  Простые  манеры  Уинтерборна  не  раздражали
больше ее утонченного вкуса; недостаток так называемой культуры не оскорблял
ее образованности; его деревенское платье стало радовать ее глаз; а  внешняя
грубоватость восхищала. Замужество показало ей, что рафинированный интеллект
легко уживается с  самыми  низменными  свойствами  души.  Она  почувствовала
отвращение к тому, что прежде считала таким важным. Честным, добрым,  верным
и мужественным мог быть теперь в ее глазах только простой человек;  и  такой
человек был с самого детства рядом с ней.
     И еще в сердце Грейс никогда не угасала жалость к Джайлсу;  она  жалела
его, потому что причинила ему  зло,  потому  что  в  мирских  делах  он  был
неудачник, и еще потому, что, подобно другу Гамлета, "который и в страданиях
не страждет", Джайлс испытал такие невзгоды, что стал почти что святым.  Вот
какие  мысли,  а  не  случайно  брошенная  мужем  фраза,  повергли  Грейс  в
молчаливое уныние.
     Оставив Фитцпирса в лесу, Мелбери пошел к дому и увидел в окне гостиной
Грейс; она сидела у окна, точно ей нечего было делать, не о чем  заботиться.
Мелбери остановился.
     - Грейс, - окликнул он дочь, пристально глядя на нее.
     - Что, отец? - ответила Грейс.
     - Ждешь любимого мужа? - спросил он тоном, в котором слышались  жалость
и вместе сарказм.
     - Нет, не жду. У него сегодня много больных.
     Мелбери подошел совсем близко.
     - Грейс, зачем  ты  это  говоришь,  ведь  ты  хорошо  знаешь...  Ладно,
спускайся вниз. Погуляем в саду.
     Он отпер калитку  в  увитой  плющом  изгороди  и  стал  ждать.  Видимое
безразличие Грейс  беспокоило  его.  Уж  лучше  бы  она  в  порыве  ревности
бросилась в Хинток-хаус и, позабыв приличия, устроила сцену  Фелис  Чармонд,
вцепилась бы в нее unguibus et rostro {Когтями и клювом  (лат.).},  обвинив,
пусть даже без достаточных оснований, в том, что  она  украла  у  нее  мужа.
Подобная буря только бы разрядила атмосферу надвигавшейся грозы.
     Минуты через две появилась Грейс, и отец с дочерью вышли в сад.
     - Тебе, как и мне, хорошо известно,  что  твоему  супружескому  счастью
грозит беда, а ты делаешь вид, что все прекрасно.  Ты  думаешь,  я  не  вижу
постоянной тревоги в твоих глазах? По-моему,  ты  ведешь  себя  неправильно.
Нельзя оставаться безучастной. Надо что-то делать.
     - Я ничего не делаю, потому что моей беде нечем помочь.  Мелбери  готов
был забросать ее вопросами: ревнует ли она,  испытывает  ли  возмущение?  Но
природная деликатность удержала его.
     - Ты какая-то вялая, должен тебе сказать. Замкнулась в себе, -  заметил
Мелбери укоризненно.
     - Я такая, какая есть, отец, - ответила Грейс.
     Мелбери посмотрел на дочь и вдруг вспомнил, как за  несколько  дней  до
свадьбы она спросила его, не лучше  ли  будет,  если  она  выйдет  замуж  за
Уинтерборна; и он подумал, уж не полюбила ли Грейс Уинтерборна теперь, когда
он потерян для нее навсегда.
     - Что ты хочешь, чтобы я сделала? - спросила Грейс тихо.
     Мелбери очнулся от горьких воспоминаний.
     - Я бы хотел, чтобы ты пошла к миссис Чармонд.
     - Пойти к миссис Чармонд? Зачем? - спросила она.
     - Затем, - прости меня за мою прямоту, - чтобы просить, умолять  ее  во
имя вашей женской солидарности вернуть  тебе  мужа.  Твое  семейное  счастье
зависит от нее. Это я знаю наверняка.
     Грейс вспыхнула  при  этих  словах  отца,  юбки  ее  громко  зашуршали,
коснувшись цветочного ящика, точно и они выражали негодование.
     - И не подумаю к ней идти! Я не могу этого сделать,  отец,  -  ответила
Грейс.
     - Разве ты не хочешь снова стать счастливой? -  спросил  Мелбери,  явно
озабоченный происходящим больше, чем его дочь.
     - Я не хочу еще больших унижений. Раз уж мне суждено страдать,  я  буду
страдать молча.
     - Но, Грейс, ты еще очень молода и не понимаешь, как далеко может зайти
дело. Посмотри, что уже произошло. Из-за миссис Чармонд твой  муж  отказался
от практики в Бедмуте. И хотя это еще не бог весть какая беда, но лучше бы и
ее не  было.  Миссис  Чармонд  поступает  так  не  из  злого  умысла,  а  по
легкомыслию, и одно только слово, сказанное вовремя, может избавить тебя  от
больших неприятностей.
     - Когда-то я любила ее, - дрогнувшим голосом проговорила Грейс, - а она
и не подумала обо мне. Я не люблю ее больше. И пусть она делает  что  хочет,
мне все равно.
     - Нельзя  так  говорить,  Грейс.  Тебе  было  многое  дано.  Ты  хорошо
воспитана и образованна, стала женой  ученого  человека,  из  очень  хорошей
семьи. И ты должна быть счастлива.
     - Нет, я не могу быть счастлива. Как бы я хотела, чтобы ничего этого не
было! Зачем только меня учили в закрытой школе? Как бы я хотела быть  такой,
как Марти Саут! Я ненавижу господскую жизнь. Если бы  я  могла,  как  Марти,
резать в лесу ветки для плетней!
     - Кто тебе внушил эти мысли?! - спросил потрясенный отец.
     - Образование принесло мне только страдания и невзгоды. Зачем, ну зачем
ты послал меня учиться в эту школу? Отсюда все зло. Если бы я жила  дома,  я
бы вышла замуж...
     Грейс оборвала себя на полуслове и замолчала, и Мелбери увидел, что она
едва сдерживает слезы.
     Мелбери совсем расстроился.
     - Что ты говоришь?  Ты  хотела  бы  жить  здесь,  в  Хинтоке?  Остаться
деревенской девчонкой и ничему не учиться?
     - Да, я никогда не была счастлива вдали от дома. У меня  всегда  болело
сердце, когда ты отвозил меня в город после каникул. Какие это были  горькие
дни, когда я в январе возвращалась в школу.  А  вы  оставались  дома,  среди
лесов, - такие счастливые! Я часто спрашивала себя, почему я должна все  это
терпеть. В школе девочки относились ко мне презрительно, они знали, что  мои
родители небогатые и незнатные.
     Бедного Мелбери очень обидела строптивость и неблагодарность дочери. Он
уже давно с горечью понял, что нельзя  было  мешать  юным  сердцам;  что  он
должен был помочь Грейс понять, кого она любит в действительности, и  выдать
ее замуж за Уинтерборна, как он раньше  и  хотел;  но  менее  всего  Мелбери
ожидал, что Грейс страдает из-за того,  что  ее  воспитали  как  благородную
даму, - скольких денег и какого труда стоило ему это воспитание!
     - Ну что же, - уныло проговорил он. - Не хочешь идти к миссис Чармонд -
не ходи. Я не собираюсь принуждать тебя.
     Мелбери не мог ума приложить, как  отвратить  беду  от  дочери.  Целыми
днями сидел он у очага, погруженный в невеселые думы, рядом с ним на  камине
стоял кувшин сидра с рогом, надетым  на  горлышко.  Всю  неделю  сочинял  он
послание главному обидчику, несколько раз переделывал, а потом вдруг скомкал
его и бросил.

ГЛАВА XXXI

     Февраль сменился мартом, и дровосеки стали возвращаться домой засветло.
Весной по Большому и Малому Хинтоку  поползли  слухи  о  неурядицах  в  доме
Мелбери.
     Слухи основывались на догадках, ибо никто не знал  истинного  положения
дел.  Факты  не  утоляли  любопытства;   они   намекали   на   существование
определенных отношений между местным доктором и его высокородной  пациенткой
и одновременно затемняли их, и это вызывало всеобщие толки и пересуды.  Вряд
ли кто ожидал, что хинтокцы поведут себя, как добрые горожане из Ковентри, и
будут  мирно  заниматься  своими  садами  и  рубкой  леса  в  разгар   столь
захватывающих событий.
     Как ни странно, слухи  почти  ничего  не  преувеличивали.  Семье  Грейс
действительно угрожала беда, древняя, как мир,  поразившая  не  одну  семью;
беда, которая исторгла плач Ариадны,  явилась  причиной  ослушания  Васти  и
гибели Эми Дадли.  Действительно,  были  встречи,  случайные  и  умышленные,
тайная переписка,  внезапные  угрызения  совести  с  одной  стороны,  дурные
предчувствия с другой. Таким бурным было душевное состояние  этой  заблудшей
пары, что оно заглушало доводы здравого смысла. Решив следовать одним путем,
они тут же  сбивались  на  другой;  гордая  неприступность  вдруг  сменялась
постыдным падением; ни один отчаянный  шаг  не  был  сделан  намеренно  и  с
расчетом; все совершалось вопреки рассудку.
     Этого Мелбери ожидал и боялся, не ожидал он другого: что дело так скоро
получит огласку. Что теперь предпринять? Самому идти к миссис  Чармонд,  раз
уж Грейс так непреклонна? Он вспомнил про Уинтерборна и решил  поговорить  с
ним, чувствуя настоятельную потребность посоветоваться с другом.  Он  совсем
утратил веру в собственную рассудительность, на которую столько  лет  твердо
полагался; теперь же его способность здраво рассуждать, как  неверный  друг,
сбросивший маску, предстала перед ним  ханжой  и  лгуньей.  Он  боялся  даже
высказать предположение о погоде, о том, какой теперь час, или  о  видах  на
урожай - так сильно он не доверял себе.
     Одним промозглым весенним днем отправился он  на  поиски  Джайлса.  Лес
точно покрылся холодной испариной, на каждом голом сучке  и  веточке  висела
прозрачная  капля;  низко  стелилось  тусклое,  бесцветное   небо;   деревья
расступались перед Мелбери, как серые бесплотные призраки, чья земная  жизнь
давно окончена. Мелбери последнее  время  редко  видел  Уинтерборна,  однако
знал, что тот живет в одинокой хижине за границей именья миссис Чармонд,  но
в пределах лесного края. Тощие ноги лесоторговца меряли сырую блеклую землю;
взгляд скользил по мертвым прошлогодним листьям; и с уст  время  от  времени
срывалось односложное: "Да!" - в ответ на горькие размышления.
     Вдруг внимание его привлек  тонкий  сизый  дымок,  вьющийся  в  кустах,
вскоре стали слышны голоса и стук топоров; повернув на дымок,  Мелбери  чуть
не столкнулся с Уинтерборном.
     Мало кто знал, что Джайлс был сильно болен этой зимой; сейчас же  после
долгих месяцев недомогания и вынужденного  досуга  он,  волей  случая,  стал
одним из самых занятых людей в округе. Часто бывает, что,  потеряв  из  виду
друга, с которым стряслась беда, мы думаем найти его несчастным и чуть ли не
голодающим, а находим вполне преуспевающего человека. Уинтерборн менее всего
помышлял о выгодном деле,  когда  ему  вдруг  предложили  большой  заказ  на
поделку плетней. Он купил участок орешника и  теперь  трудился  не  покладая
рук.
     Не зря, видно, в этих краях орешник называют "коричником" - в  разрывах
тумана проглядывал чистейший светло-коричневый тон. Уинтерборн,  нагнувшись,
переплетал длинными прутьями вбитые в землю колья. Рядом, как алтарь  Каина,
возвышалась  кладь  уже  готовых  плетней,  ощерившаяся   во   все   стороны
остроконечными кольями. Неподалеку работали нанятые Уинтерборном  поденщики.
Срубленный кустарник правильными рядами лежал на  земле;  в  двух  шагах  от
вырубки виднелся навес; под навесом неярко  горел  костер,  дым  которого  и
привлек Мелбери. Воздух был такой влажный, что дым стелился  понизу,  тяжело
уползая в кусты.
     Понаблюдав немного за работой, Мелбери подошел ближе и коротко  спросил
Уинтерборна, чем он занят; в голосе его  прозвучало  откровенное  изумление,
как это Джайлс так быстро оправился после разрыва  с  Грейс  и  даже  затеял
такое большое дело. Мелбери был видимо  взволнован:  он  давно  не  встречал
Уинтерборна. Замужество Грейс положило конец их старой дружбе.
     Уинтерборн так же коротко ответил, продолжая работу и не поднимая  глаз
на Мелбери.
     - Ты, наверное, к апрелю уже все кончишь? - спросил Мелбери.
     - Да, пожалуй, - ответил Уинтерборн, ударом топорика расколов последнее
слово надвое.
     Опять помолчали. Мелбери невесело смотрел за тем, как ловко ходит топор
в руках Уинтерборна; отлетавшие щепки то и дело ударяли гостя то  по  ногам,
то по жилету, но он, казалось, ничего не замечал.
     - Да, Джайлс, ты должен был быть  мои  зятем  и  компаньоном,  -  начал
наконец старик. - Куда как было бы лучше и для нее, и для меня.
     Уинтерборн понял, что его старого друга что-то гнетет, и,  отшвырнув  в
сторону прут, который уже начал вплетать, с поспешностью спросил, здорова ли
Грейс.
     - Здорова-то здорова, - ответил Мелбери и опять замолчал. А потом вдруг
повернулся и зашагал прочь, не имея сил продолжить разговор.
     Уинтерборн велел одному из дровосеков прибрать на  ночь  инструменты  и
пошел вслед за Мелбери.
     - Мне не позволительно быть слишком любопытным, - сказал он, - особенно
с тех пор, как наши отношения изменились. - Но, надеюсь, в  вашем  семействе
все обстоит благополучно?
     - Нет, - ответил Мелбери. - Нет!
     Он остановился и ударил ладонью гладкий ствол молоденького ясеня.
     - Если бы вместо этого ясеня была его щека!  -  воскликнул  Мелбери.  -
Слишком уж я был добр к нему!
     - Вот оно что, - сказал Уинтерборн. - Подождите, Мелбери. У меня в золе
греется эль. Посидим, попьем эля и поговорим обо всем.
     С этими словами  Уинтерборн  взял  старика  за  руку,  -  тот  послушно
остановился, - и повел его к огню под навес.
     Дровосеки ушли. Джайлс вынул из золы  кружку  эля,  и  оба  по  очереди
отпили.
     - Джайлс, она должна была быть твоя, - повторил  Мелбери.  -  Я  сейчас
объясню тебе почему. Объясню впервые.
     И Мелбери, точно исповедь приносила ему облегчение,  стал  рассказывать
Уинтерборну о том, как он отбил  у  его  отца  невесту,  совершив  поступок,
который в любом другом случае  считался  бы  жестоким  и  бесчестным,  -  он
солгал. Всю жизнь мучался Мелбери сознанием вины перед Уинтерборном-отцом  и
решил искупить ее, отдав свою  дочь  Грейс  замуж  за  Уинтерборна-сына.  Но
дьявол в образе Фитцпирса попутал его, и он нарушил данную себе клятву.
     - Я был высокого мнения об этом человеке! Кто бы мог подумать,  что  он
окажется таким ничтожным и слабым. Она должна была принадлежать тебе. И  вот
наказание.
     Мелбери, поглощенный собственной  кровной  заботой,  с  бессознательной
жестокостью терзал едва зажившую рану Уинтерборна, который  сохранял  полное
самообладание, слушая старого друга, и даже попытался  было  успокоить  его,
заметив, что все в конце концов сделалось, как лучше для Грейс.
     - Она не была бы со мной  счастлива,  -  глухим,  бесстрастным  голосом
проговорил молодой  человек,  глубоко  пряча  свои  истинные  чувства.  -  Я
недостаточно образован. Во мне нет того лоску. И я не мог бы ей дать тонкого
обхождения, умного разговора, словом, всего, что ей нужно.
     - Ах, какая чепуха! - воскликнул в простоте душевной старик. - Это  все
не так, Джайлс. Она на днях сказала мне, что ненавидит светское обращение  и
все такое. Так что, оказывается, все мои заботы  были  напрасны,  а  деньги,
потраченные на школу, просто, можно сказать, выброшены на ветер.  Она  хочет
быть такой, как Марти Саут. Нет, ты только подумай, о чем она мечтает! Хотя,
может быть, она и права. Она любит тебя, Джайлс, в  глубине  своего  сердца.
Она и сейчас, бедняжка, любит тебя.
     Если бы Мелбери знал, в какой огонь он так  опрометчиво  подлил  масла,
он, наверное, не прибавил бы последних слов. Уинтерборн долго  молчал.  Тьма
сгустилась вокруг них. Однообразный стук капель  стал  чаще,  и  туман  стал
сеяться мелким дождем.
     - Она никогда не думала  обо  мне,  -  медленно  выговорил  Уинтерборн,
помешивая палкой тлеющие угли.
     - Думала и сейчас думает, говорю тебе, - упрямо стоял на своем Мелбери.
- Однако что теперь толковать об этом!  Я  пришел,  чтобы  посоветоваться  с
тобой, как лучше поправить беду. Я тут задумал один смелый ход: пойти  прямо
к миссис Чармонд. Грейс не хочет с ней говорить, так уж, видно, придется мне
самому. Ведь все от нее зависит. Он не отстанет от нее, пока ей  не  надоест
морочить его глупую, бедную голову, набитую всякими романтическими бреднями.
А надоест ей, когда пройдет каприз. Не слыхал ли  ты  чего  о  ее  жизни  до
поселения в Хинтоке?
     - Она была, надо думать, в свое время покорительницей сердец, - отвечал
Джайлс все с той же бесстрастностью и не отрывая глаз от раскаленных  углей.
- Она из тех женщин, что играют с огнем, не любя, и любят не только мужа. До
того, как стать миссис Чармонд,  она  была,  правда  недолго,  драматической
актрисой.
     - Вот что! Но как ты хорошо осведомлен о  ней.  А  еще  что  ты  о  ней
знаешь?
     - Мистер Чармонд был очень богат. Торговал в Шотландии железом. Он  был
лет на двадцать или тридцать старше своей жены. Женившись, он отошел от дел,
приехал сюда и купил Хинток-хаус.
     - Да, да. Все это я знаю, а вот остального не знал. Нет, видно,  ничего
из моей затеи не выйдет. Можно ли  требовать  добродетельного  поведения  от
женщины, привыкшей к свободной любви и погрязшей в страстях.  Спасибо  тебе,
Джайлс, за твой рассказ. Но моя задача кажется мне теперь еще  труднее,  раз
миссис Чармонд принадлежит к ненадежному племени лицедеев.
     Последовало долгое молчание, оба мрачно смотрели на дым,  поднимавшийся
к навесу, сквозь щели которого время от времени падали тяжелые капли, громко
шипя на горячих углях. Уинтерборн не был другом миссис Чармонд,  но  он  был
справедливый  человек,  и  не  в  его  характере  было  выносить   приговор,
основываясь только на слухах.
     - У нее, говорят, доброе сердце, - прибавил он. - Так что, возможно, вы
и не зря к ней пойдете.
     - Да, я пойду к ней, - сказал, поднимаясь, Мелбери. - К добру или худу,
но я повидаю миссис Чармонд.

ГЛАВА XXXII

     На другое утро  в  девять  часов  Мелбери,  облачившись  в  лоснящийся,
тонкого черного сукна костюм со складками от  долгого  хранения  и  пахнущий
камфорой, отправился, не мешкая, в  Хинток-хаус.  Исполнению  его  намерения
способствовало отсутствие зятя,  который  на  несколько  дней  отправился  в
Лондон для встречи с коллегами, - так, по крайней мере, он сам объяснил цель
своей поездки.
     Мелбери не сказал ни жене, ни дочери, куда идет, из опасения,  что  они
могут отговорить его от столь рискованного  предприятия,  и  вышел  из  дому
незамеченный. Он выбрал именно этот час, полагая