стилась по крутым  ступенькам  вниз,
нашла фонарь, зажгла его и прикрыла полой; взяла губку, смочила ее, выжала и
вышла из дому в сад. Белая ограда ясно выделялась  в  темноте;  луч  фонаря,
блеснувший из-под полы, упал на пятна крови - они были как раз там,  где  он
сказал. Миссис Чармонд содрогнулась. Слишком много испытаний  выпало  на  ее
долю в тот день; нетвердой рукой стерла она кровь и вернулась в дом.
     Все случившееся заняло около двух часов.  Поправив  постель  Фитцпирса,
поцеловав его и положив под руку все,  что  ему  могло  понадобиться,  Фелис
ушла, плотно затворив за собой дверь.

ГЛАВА XXXVII

     Письмо, которое Грейс  получила  от  мужа,  было  отправлено,  судя  по
штемпелю на конверте, из весьма отдаленного места, и ей в голову не  пришло,
что Фитцпирс, больной и беспомощный, находится всего в одной  миле  от  нее.
Грейс почувствовала облегчение оттого, что муж ее довольно спокойно писал  о
ссоре с отцом, каковы  бы  ни  были  причины,  вызвавшие  ее;  однако  общая
холодность тона погасила ту искорку,  которая  последнее  время  затеплилась
было в ее сердце.
     В Хинтоке очень скоро стало известно об отъезде Фитцпирса,  а  так  как
никто, кроме домашних Грейс, не знал, что в ночь  падения  с  лошади  он  не
возвращался домой, то его отъезд не вызвал никаких пересудов в деревне.
     Наступил май. Однажды поздно вечером, в конце первой  половины  месяца,
плотно закутанная фигура с костылем в одной руке и палкой в другой  выползла
из Хинток-хауса, пересекла лужайку перед домом  и  исчезла  среди  деревьев.
Никто, кроме ночных птиц и лесных тварей, не видел, как таинственный  путник
медленно и с трудом пробирался по лесу и как вышел наконец на  шоссе,  держа
путь к ближайшему перекрестку.
     Внешность его была так преображена, что и собственная жена не могла  бы
его узнать. Фелис  Чармонд  была  большая  искусница  по  этой  части  (что,
впрочем, неудивительно), но на сей раз она превзошла себя,  использовав  для
маскарада залежавшиеся на чердаке атрибуты своей прежней профессии.
     На  шоссе  Фитцпирса  подобрал  крытый  экипаж,   доставивший   его   в
Шертон-Аббас, откуда он отправился в ближайший порт на южном побережье и, не
задерживаясь ни на один день, пересек Ла-Манш.
     А спустя три дня после того, как Фитцпирс  покинул  Хинток-хаус,  стало
известно, что миссис Чармонд отправилась наконец в столь долго откладываемое
путешествие, чтобы поселиться на неопределенный срок где-нибудь за границей.
Она покинула Хинток ранним утром, стараясь не привлекать ничьего внимания  и
не взяв с собой горничной. Тетке она объяснила, что  в  одном  из  городков,
лежащих на ее пути, ее будет ждать  новая  горничная,  только  что  нанятая.
Хинток-хаус, так часто пустовавший, опять остался без хозяина, и в одном  из
его окон появилось объявление о сдаче внаем.  Лето  еще  не  успело  сменить
весну, а до Хинтока дошли вполне достоверные слухи,  что  миссис  Чармонд  и
Фитцпирс вместе живут в Бадене и отношения между ними ни у кого не  вызывают
сомнений. Таким образом, любопытство, мучившее честных хинтокцев  всю  зиму,
было сразу и полностью удовлетворено.
     Отец и дочь вступили в Долину Унижения. Отец страдал сильнее.  Дух  его
был сломлен.
     Но раз в неделю, согласно заведенному порядку, он продолжал  ездить  на
ярмарку; и однажды, проходя мимо кабачка, -  походка  его  выдавала  убитого
горем человека, - он услыхал, как кто-то окликнул его по  имени.  Голос  был
знакомый. Мелбери обернулся и увидел некоего Фреда Бокока, бывшего  когда-то
местным щеголем и подававшим надежды стряпчим. Его считали в Шертоне большим
докой по части законов; говорили, что адвокатская  контора,  где  он  служил
клерком, процветает только благодаря  его  неоспоримым  талантам.  Но  потом
Бокок вдруг покатился по наклонной плоскости. Имея приятный  голос,  он  был
завсегдатаем на званых обедах горожан и  сельских  праздниках  и  постепенно
стал прикладываться к рюмке чаще, чем того требует  здоровье  души  и  тела.
Потеряв довольно скоро место, он уехал попытать счастья на стороне, но скоро
вернулся домой (как раз во время вышеописанных событий  в  Хинтоке)  и  стал
промышлять тем, что  за  смехотворно  низкую  плату  толковал  законы  своим
согражданам. Обычно он занимался этим, сидя за столиком в  недрах  питейного
заведения; профессиональным голосом он требовал перо, чернила и полупенсовый
листок бумаги, освобождал на столе местечко среди батареи кружек и  стаканов
и, придерживая лист одной рукой, другой  писал  за  полкроны  завещание  для
какого-нибудь поселянина. Известно, что идеи, воспринятые в  юности,  трудно
поддаются искоренению, и многие солидные горожане считали, что Фред Бокок  и
по сей день непревзойденный знаток законов.
     Вот этот-то Фред Бокок и окликнул сейчас проходящего мимо Мелбери.
     - У вас совсем убитый вид, мистер Мелбери,  -  начал  он,  увидев,  что
лесоторговец обернулся. - Знаю, все знаю. Очень прискорбный случай. Я изучал
законы, как вам известно. И кое-что смыслю в подобных делах. И я говорю вам,
что миссис Фитцпирс можно помочь.
     - Как... чем помочь? - воскликнул Мелбери.
     - Вышел новый закон. И согласно этому  закону,  -  статья  двадцатая  и
двадцать первая, параграф восемьдесят  пятый,  -  развестись  стало  так  же
просто, как, и выйти замуж. Не нужен теперь никакой парламентский акт. Новый
закон имеет одну силу для всех: для богатых и бедных. Давайте зайдем сюда на
минутку. Я как раз иду  погреть  душу  глотком  горячего  рому.  И  все  вам
разъясню.
     Это известие как громом поразило Мелбери, который за делами и  заботами
почти не читал газет. И хотя он был человеком строгих правил и  ему  претило
идти с Фредом Бококом в кабачок (в любом другом случае он ни за что не  стал
бы слушать советов этой отпетой личности), но  такой  заманчивой  показалась
ему перспектива освободить бедняжку Грейс от тяжкого бремени, что он потерял
способность здраво судить, и  не  будучи  в  состоянии  противиться  бывшему
стряпчему, пошел, куда тот пригласил его.
     Они сели за стол и заказали рому, -  платил,  конечно,  Мелбери;  Бокок
откинулся на высокую спинку скамьи и принял глубокомысленный вид, подобающий
в таких случаях юридическому лицу. Он, казалось, не замечал стоявшего  перед
ним рома, который исчезал, однако, с непостижимой быстротой.
     В какой степени новый  бракоразводный  закон  в  изложении  Бокока  был
плодом невежества, а в какой - сознательного мошенничества, так никогда и не
было впоследствии установлено. Но он так убежденно говорил о  том,  с  какой
легкостью Грейс может стать свободной, что отец ее прямо-таки загорелся этой
идеей; хотя сам он едва пригубил свой стакан, он не  помнил,  как  вышел  из
кабачка, как добрался до своей двуколки и поехал домой.
     Опамятовался он, только подъезжая к дому;  голова  у  него  всю  дорогу
гудела, как колокол. По дороге он встретил Уинтерборна, который с удивлением
заметил, что лицо лесоторговца напоминает лик ангела: таким  предстал  перед
синедрионом святой мученик Стефан.
     Мелбери соскочил с двуколки и,  взяв  Уинтерборна  под  руку,  повел  к
сложенным у живой изгороди очищенным от коры дубовым бревнам.
     - Джайлс, -  начал  он,  когда  оба  сели  на  бревна,  -  оказывается,
существует новый закон. Теперь Грейс очень легко может  стать  свободной.  Я
узнал об этом законе случайно. А мог бы еще  лет  десять  ничего  о  нем  не
слыхать. Грейс, стало быть, совсем просто  избавить  от  него,  ты  слышишь,
совсем просто. Подумай только, Джайлс.
     И он рассказал Уинтерборну все, что узнал  о  новом  законе.  Джайлс  в
ответ только пробормотал что-то.
     - Теперь, мой мальчик, - прибавил Мелбери, - она будет твоя,  если  ты,
конечно, этого хочешь.
     Голос Мелбери дрожал от волнения, глаза увлажнились, когда  он  выразил
словами давнюю свою мечту.
     - Это правда... про  новый  закон?  -  спросил  Уинтерборн,  пораженный
известием, предаваясь поочередно то черному сомнению, то бурной радости и не
уловив поэтому смысла последних слов Мелбери.
     Мелбери ответил, что у  него  нет  ни  малейшего  сомнения,  ибо  после
разговора с Бококом вспомнил, что не так давно  в  одной  газете  сам  видел
сообщение о новом  бракоразводном  законе,  но  в  то  время  это  отчаянное
средство не интересовало его, и он не придал прочитанному внимания.
     - Я не буду тратить ни одного дня, - продолжал он. - И завтра же еду  в
Лондон, чтобы выяснить все подробности. Бокок едет  со  мной,  мы  пойдем  к
самому лучшему адвокату. В чем, в  чем,  а  в  знакомых  Бокок  разбирается.
Единственная его беда - неутолимая жажда. А я помню, когда во всей округе не
было лучшего стряпчего, чем он.
     Уинтерборн на все речи Мелбери отвечал  что-то  невнятное.  Он  не  мог
вдруг осмыслить возможность такой перемены. В Хинтоке его считали  человеком
основательным; он продолжал сомневаться не из упрямства, а потому что  жизнь
научила его не поступать опрометчиво.
     - Только вот что, - продолжал лесоторговец; волнения прорезали  на  его
лбу две новые морщины в дополнение к тем, что оставило на его лице время.  -
Грейс сейчас нездорова. Ничего страшного, как ты знаешь;  с  той  несчастной
ночи она все время сама не своя. Но я не сомневаюсь,  что  она  очень  скоро
поправится... Как-то она там сейчас?
     С этими словами Мелбери поспешно  вскочил  на  ноги,  точно  его  взяло
раскаяние, что, увлекшись мечтами о будущем дочери, он про нее-то и забыл.
     В садах уже протянулись вечерние тени. Старые друзья двинулись  к  дому
лесоторговца;  Джайлс  несколько  поотстал:  Мелбери,  окрыленный  возможной
переменой в судьбе дочери, ног под собой не чуял.  Уинтерборн  же  испытывал
смущение от предстоящей встречи с Грейс, - отец ее, несомненно, будет теперь
обращаться  с  ним,  как  с  женихом,  хотя,  в  сущности,  ничего  пока  не
изменилось. Мелбери очертя  голову  бросился  туда,  где  и  ангелам  боязно
ступить.
     Очень скоро, однако,  их  радужное  настроение  омрачилось.  Поднявшись
вслед за Мелбери на крыльцо, Уинтерборн услыхал встревоженный голос  бабушки
Оливер;  она  сообщила  Мелбери,  что  состояние  миссис  Фитцпирс  с   утра
ухудшилось. Старый доктор Джонс оказался поблизости, его тотчас  позвали,  и
он велел немедленно уложить Грейс в постель. Болезнь ее, по  общему  мнению,
не представляла опасности; это был приступ  нервной  лихорадки,  последствие
недавних событий; и, без сомнения, через  несколько  дней  все  должно  было
пройти без следа.
     Уинтерборн поэтому не вошел в дом, и его надежда повидать  в  тот  день
Грейс не сбылась.
     Даже болезнь Грейс не  сильно  огорчила  Мелбери.  Здоровье  у  дочери,
говорил он всем, крепкое, единственная причина недуга - несчастная  семейная
жизнь. Став свободной, она  расцветет,  как  прежде.  Мелбери  не  ошибся  в
диагнозе, родители, впрочем, редко ошибаются в подобных случаях.
     На следующий день Мелбери отправился в Лондон; доктор Джонс заходил еще
раз и уверил его, что он может ехать со спокойным  сердцем;  тем  более  что
цель его поездки - самое целительное для нее лекарство.
     Через день-другой после отъезда Мелбери по Хинтоку поползли слухи,  что
в лесу кто-то нашел шляпу мистера  Фитцпирса.  Слухи  оказались  верными,  и
вечером шляпу принесли в дом лесоторговца. Шляпа эта, к несчастью,  попалась
на глаза Грейс. Она пролежала в лесу с того дня, как Фитцпирс упал с лошади,
но вид у нее был столь аккуратный,  -  летняя  погода  и  лиственный  покров
отлично сохранили ее, - что Грейс не могла в это  поверить.  Такого  пустяка
было достаточно, чтобы возбудить больное воображение: она стала  со  страхом
думать, что Фитцпирс, наверное, вернулся, что он вот-вот появится в доме,  и
нервная  лихорадка  вспыхнула  с  такой  силой,  что  доктор   Джонс   сразу
посерьезнел, а весь дом впал в беспокойство.
     Было начало июня; кукушки умолкали об эту пору  только  на  два  ночных
часа. Крик этой птицы, знакомый с детства, теперь был  для  Грейс  настоящей
пыткой. В пятницу, через день после отъезда Мелбери и на другой  день  после
того, как нашли злополучную шляпу, кукушка закуковала в два часа  утра  чуть
не под самым окном Грейс.
     - Это он, он приехал, - вскричала, не  помня  себя,  бедняжка  Грейс  и
соскочила с постели на пол.
     Эти приступы страха  продолжались  до  полудня.  Пришел  доктор  Джонс,
осмотрел  больную,  поговорил  с  миссис  Мелбери,  сел  и  задумался.  Было
совершенно необходимо снять это состояние страха у  Грейс.  И  доктор  Джонс
размышлял, как это лучше сделать.
     Не сказав ни слова никому из домашних Мелбери, даже  потерявшему  покой
Уинтерборну, ожидавшему за воротами усадьбы, доктор  Джонс  поехал  домой  и
написал Мелбери в Лондон по адресу, взятому у  его  жены.  В  письме  доктор
писал, что надо немедленно сообщить миссис Фитцпирс  о  шагах,  предпринятых
для ее освобождения от пут, ставших для нее пыткой; надо внушить ей, что она
скоро будет свободна и что уже сейчас  может  считаться  таковой.  "Если  вы
немедля все это напишете ей, вы отвратите тем самым большое несчастье".
     В субботу доктор опять  наведался  в  Хинток  и  с  таинственным  видом
заверил Грейс, что через день-другой она получит хорошее известие.
     Так и случилось. В воскресенье  утром  Грейс  пришло  от  отца  письмо.
Почтальон принес его в семь часов утра, с утренней почтой. Грейс  проснулась
в восемь, на удивление проспав часом дольше, чем спала последние дни. Миссис
Мелбери тотчас подала ей письмо.
     - Ты сама его распечатаешь?
     - Да, да, - воскликнула слабым голосом Грейс, проявляя,  однако,  явное
нетерпение.
     Она разорвала конверт, развернула листок и стала читать; по ее  бледным
щекам и шее пополз румянец.
     Ее отец решился на смелый шаг. Он написал Грейс, что ей  нечего  больше
бояться возвращения Фитцпирса, что очень скоро она будет свободна и что если
она хочет стать женой другого человека, который с детства был ее другом, - а
Мелбери считал, что Грейс хочет этого, поскольку сам теперь только об этом и
думал, - то никаких препятствий больше нет. Мелбери верил в то,  что  писал.
Единственным  отступлением  от  истины  было  сообщение,   что   юридические
формальности, необходимые для расторжения брака, уже почти все соблюдены.
     Получив письмо доктора, бедный Мелбери встревожился до  такой  степени,
что готов был немедленно ехать домой. Немалого труда стоило Бококу уговорить
его остаться. Какой смысл мчаться сломя голову обратно в Хинток? - сказал он
лесоторговцу. Единственное, что может исцелить Грейс, это  известие  о  том,
что она свободна. Хотя они еще не говорили со знаменитым  адвокатом,  но  не
сегодня завтра попадут к нему, а случай их, можно сказать,  бесспорный.  Вот
каким образом простак Мелбери, побуждаемый родительской заботой  о  здоровье
дочери, уверениями Бокока, а также отчаянным  письмом  доктора,  решился  до
окончательного выяснения всех обстоятельств написать дочери, что она  больше
не связана узами брака.
     - Напишите также мистеру Уинтерборну, - посоветовал  ему  Бокок.  Видя,
что дело может вернуть ему былую славу, а  вместе  с  тем  и  многочисленных
клиентов, он хотел самых верных гарантий,  что  Мелбери  не  остановится  на
полдороге,  если  возникнут  препятствия.  А  какая  гарантия  вернее,   чем
сердечная склонность Грейс к Уинтерборну? Мелбери сделает все, чтобы  любовь
его дочери приобрела законное право на существование.
     Мелбери,  охваченный  лихорадочным   нетерпением,   охотно   согласился
"подтолкнуть и того и другого", как он сам выразился. Привести в  исполнение
замысел, который искупил бы его вину,  стало  у  него  навязчивой  идеей.  В
письме  к  дочери  он  сделал  приписку,  намекая,  что  она   должна   быть
внимательнее к Уинтерборну, если не хочет совсем его  потерять;  Уинтерборну
же написал, что  счастье  его  теперь  уже  совсем  близко.  Жизнь  коротка,
философствовал сам с собой Мелбери, старость не  за  горами;  чашу  остается
только поднести к губам. Надо заново пробудить в сердце Грейс интерес  к  ее
прежнему возлюбленному, чтобы ничто не помешало соединению этих двух сердец,
когда все препятствия останутся позади.

ГЛАВА XXXVIII

     Письмо  Мелбери  пробудило  в  душе  Уинтерборна  самые  противоречивые
чувства. Он вдруг осознал, как  все  разительно  переменилось  за  последнее
время. Всего несколько месяцев назад он был чужим для этой  семьи;  издалека
смотрел он на Грейс, высокомерную, нарядно одетую, которая была теперь женой
молодого, всеми уважаемого доктора и стояла недосягаемо высоко  на  ступенях
социальной лестницы. Это было совсем недавно. Цветы,  распустившиеся  тогда,
еще не отцвели, а горячо любящий отец уже советует  ему  быть  смелее  и  не
мешкая готовиться к тому дню, когда можно будет просить руки его дочери.
     Точно в тумане проплывали перед ним картины прошлого. Как они презирали
его  тогда,  с  каким  пренебрежением  отнесся  Мелбери  к   рождественскому
празднику, который он устроил для них.  Даже  кроткая,  нежная  Грейс  и  та
свысока  смотрела  на  него,  на  его  скромное  хозяйство  и  на   нехитрые
приготовления бедного Кридла!
     Нет, в это нельзя поверить. Нерушимые оковы брака не  могут  так  легко
пасть. Это будет крушение устоев. А новый закон - ведь он что-то значит?  Но
мыслимое ли дело, чтобы воспитанная, образованная женщина, бывшая замужем за
ученым доктором, могла снизойти до простого крестьянина? Мог ли он,  Джайлс,
сделать счастливым такое утонченное создание,  каким  была  Грейс,  особенно
теперь, когда до нее рукой не достанешь?.. Уинтерборна раздирали сомнения.
     Он не был человеком отсталых взглядов, но поспешность - чего так  хотел
Мелбери - казалась ему неуместной ввиду неопределенности положения Грейс. Он
не знал всех тонкостей закона, но  понимал,  что  назваться  женихом  Грейс,
когда она еще не свободна, - чистое безумие и что подобная дикая мысль могла
родиться только в воспаленном мозгу Мелбери. Ему было больно видеть, с каким
почти мальчишеским энтузиазмом взялся Мелбери за  исполнение  своего  плана.
Какими тяжкими должны быть страдания этого старика, что он до такой  степени
утратил способность трезво мыслить.
     Благородство души не позволяло Уинтерборну подумать,  что  старый  друг
заискивает в нем,  боясь,  что  развод  поставит  Грейс  в  очень  странное,
двусмысленное положение, а тогда самый плохой муж будет лучше,  чем  ничего.
Он видел, что Мелбери себя не помнит, стараясь поправить почти  непоправимое
зло, которое сам же причинил, - соединить два сердца,  предназначенных  друг
для друга самой природой. Растаяла холодная отчужденность последних лет. И в
ослеплении он забыл о формальной стороне дела. Вот почему Уинтерборн  решил,
что его долг - не делать  поспешных  шагов,  чтобы  не  повредить  репутации
Грейс. Такого явления, как равномерная  любовь,  не  существует  в  природе:
человек любит то сильнее, то  меньше;  Джайлс,  однако,  не  замечал,  чтобы
любовь его к Грейс становилась слабее. После замужества Грейс, когда  больше
не на что было надеяться,  он  сделал  над  собой  отчаянное  усилие,  чтобы
страсть его сменилась дружеским расположением, но напрасно: Грейс оставалась
возлюбленной его сердца.
     Прошло больше недели, а от Мелбери не было никаких вестей. Но действие,
произведенное его письмом на впечатлительную душу дочери лесов, было  таким,
как и ожидал старый Джонс. Оно успокоило ее лучше всякого  лекарства.  Целые
сутки проспала она глубоким, спокойным сном. "Новый закон" представлялся  ей
таинственным, добрым, всесильным существом, наподобие господа бога, которому
ничего  не  стоит  вернуть  ей  счастливую,  беззаботную  пору   девичества.
Теперешнее ее положение приводило ее в отчаяние; она ненавидела  не  столько
человека, причинившего ей  зло,  сколько  самую  ситуацию.  Какой  она