по   вызовам   в   лакированном   кабриолете   со   слугой;   он
довольствовался обычной двуколкой и сам управлялся с лошадью - то привязывал
ее у жилища больного к столбу,  штакетине  или  крюку,  то  давал  мальчишке
пенни, чтобы  тот  подержал  ее  под  уздцы  на  время  визита.  Иногда  ему
приходилось подолгу утешать пациента, и  тогда  мальчишке  медяк  доставался
недешево.
     Унылые ночные поездки в одиночестве случались довольно часто, ибо  роды
в отдаленных и  труднодоступных  местах  происходили,  как  правило,  именно
ночью. Будучи человеком городским, доктор боялся одиночества в темном ночном
лесу. Править лошадью он толком не умел, и нередко ему приходило  в  голову,
что, случись с ним в лесной чащобе несчастье, он погибнет от одного сознания
своего одиночества. Поэтому он обычно предлагал подвезти любого  крестьянина
или даже мальчишку, лишь бы приобрести  чье-то  общество  и  воспользоваться
затем мелкой услугой, вроде открывания ворот.
     Когда этой ночью доктор выезжал из деревни, свет  его  фонаря  упал  на
Уинтерборна, праздно разгуливавшего у дороги, словно у него не было  никакой
цели в жизни. О лучшем попутчике  не  приходилось  мечтать,  и  Фитцпирс  не
раздумывая спросил, не хочет ли тот прокатиться  по  лесу  в  такую  славную
ночь.
     Джайлса несколько удивила эта  любезность,  однако  он  не  возразил  и
уселся в двуколке рядом с Фитцпирсом.
     Над ними раскинулась черная сеть ветвей, наброшенная на звездное  небо;
все деревья походили друг на друга, и ни одно не походило на соседнее. Почти
касаясь головой  низких  ветвей,  они  время  от  времени  замечали  на  них
причудливые тени, похожие на головастиков; Джайлс объяснил, что это  фазаны,
устроившиеся на ночлег; порой до них доносился  раскат  ружейного  выстрела,
подтверждавший, что не одному Джайлсу ведомо, что представляют собой тени на
сучьях.
     Наконец доктор решился задать Джайлсу занимавший его вопрос:
     - Что это за юная дама живет  в  наших  краях?..  Она  очаровательна...
знаете, в белом боа, в перчатках с белой выпушкой...
     Уинтерборн уже раз видел, как доктор тайно наблюдал за Грейс, да  и  по
описанию сразу понял, о ком  идет  речь.  Но,  мрачный  и  настороженный  от
природы и к тому же подавленный своей бедой, Уинтерборн  предпочел  ответить
уклончиво:
     - На днях я видел юную даму, она беседовала с  миссис  Чармонд.  Должно
быть, это та самая.
     Фитцпирс сделал из  этого  вывод,  что  Уинтерборн  не  видел,  как  он
рассматривал Грейс из-за кустов.
     - Эта девушка, должно быть, настоящая дама, - сказал он. - Едва ли  она
живет в Хинтоке постоянно, иначе я бы ее заприметил. Да она и не  похожа  на
деревенскую.
     - Она не живет в Хинток-хаусе?
     - Нет, там никто не живет.
     - Может, она гостит в деревне или у кого-нибудь из фермеров?
     - Маловероятно. Она совсем не такого рода. -  И  Фитцпирс  начал  вслух
декламировать, полагая, видимо, что с Джайлсом можно не считаться:

                    Она своим сияньем залила
                    Дотоле бездыханный и пустой
                    Простор земли - сама легка, светла,
                    Как облачко с рассветною росой,
                    Спешащее дорогой голубой
                    Пустыню влагой одарить. Она
                    Взрастала тут, в стране моей родной,
                    И для меня была подобьем сна,
                    Который после бурь дарует тишина.

     Уинтерборн догадывался, что эти стихи сочинил не Фитцпирс, но  и  чужие
строки ясно говорили о том, что доктор очарован его бывшей невестой.  Сердце
у Джайлса заныло.
     - Вы, кажется, здорово влюбились в нее, сэр, -  проговорил  он,  упрямо
избегая называть Грейс по имени.
     - Нет, нет... Дело не в этом. Когда человек живет в одиночестве, как  я
здесь, чувства копятся в нем, как электричество в лейденской банке. Любовь -
понятие субъективное, это - сама сущность человека, ipsa hominis essentia, -
как говорил великий философ Спиноза; это радость, которой мы  озаряем  любой
подходящий объект в поле нашего зрения, - точно так  же  многоцветие  радуги
одинаково озаряет дуб, ясень или вяз. Поэтому, если бы вместо этой юной дамы
передо мной  появилась  другая,  я  испытал  бы  к  ней  тот  же  интерес  и
процитировал  бы  ту  же  строфу  из  Шелли.  Все   мы   несчастные   жертвы
обстоятельств!
     - Так или иначе, в наших краях это  называется  влюбиться,  -  повторил
Уинтерборн.
     - Вы отчасти правы,  только  заметьте,  что  влюблен  я  в  собственный
вымысел, на самом деле я никого не люблю.
     - Скажите, сэр, а что, такое отношение к  людям  входит  в  обязанности
сельского врача? - спросил Уинтерборн, прибегая к  Сократовой  иронии;  лицо
его было так простодушно, что Фитцпирс с готовностью ответил:
     - Нет, нисколько. Сказать по правде, сельским врачом  быть  не  так  уж
трудно; пропишешь старушке горькую микстуру - чем горше, тем лучше; вскроешь
череп; побудешь при родах для порядка - люди тут такие здоровые, что  и  без
врача обойдутся. А ставить опыты, заниматься исследованиями в этих  условиях
невозможно, - хотя, впрочем, я кое-что пробовал сделать.
     Джайлс не стал  оспаривать  взглядов  доктора;  его  поразило  странное
сходство между Фитцпирсом и Грейс, -  оба,  разговорившись,  так  увлекались
своими суждениями, что забывали, насколько эти суждения  должны  быть  чужды
ему, Джайлсу.
     Лишь на  обратном  пути  доктор  вернулся  к  разговору  о  Грейс.  Они
остановились у придорожного трактира, выпили бренди и сидру, а  когда  снопа
тронулись в путь, приободренный выпивкой Фитцпирс проговорил:
     - Да, хотел бы я знать, кто эта юная дама.
     - А не все ли равно? Она же  только  дерево,  на  которое  падает  ваша
радуга.
     - Ха-ха-ха! Верно.
     - Вы не женаты, сэр?
     - Нет, и не собираюсь. Надеюсь, меня хватит на большее, чем женитьба  и
жизнь до гроба в Хинтоке. Вообще-то врачу жениться неплохо, и иногда об этом
даже приятно подумать, особенно когда за окном  завывает  ветер  и  дождь  и
ветви стучат по крыше. Верно ли говорят, что после смерти Саута вы  потеряли
все?
     - Да. Больше, чем все.
     Они выехали на Главную улицу Хинтока, если Главной улицей можно назвать
участок дороги, на три четверти окаймленный рощами и садами. Одним из первых
на их пути был дом Мелбери. Из окна спальни на улицу падал свет. Сейчас  все
раскроется, подумал Уинтерборн. Зачем он пытался скрыть  от  Фитцпирса,  что
знает Грейс? "Кто удержит ветер рукой? кто принесет воду в подоле?" Лучше бы
он откровенно ответил на расспросы доктора -  все  равно  шила  в  мешке  не
утаишь. Двуколка поравнялась с домом, в окне  вырисовывалась  фигура  Грейс,
задергивавшей занавески.
     - Так вот она! - воскликнул Фитцпирс. - Как она туда попала?
     - Нет ничего проще. Это ее дом. Она дочь мистера Мелбери.
     - Не может быть! Откуда у него такая дочь? Уинтерборн сухо рассмеялся.
     - Деньги сделают все, было бы из чего делать, - сказал  он.  -  Отдайте
неглупую и смазливую хинтокскую девушку в хорошую школу,  и  она  сойдет  за
настоящую даму.
     - Это верно, - пробормотал разочарованный доктор. - Мне и в  голову  не
приходило, что она дочь Мелбери.
     - И это ее принижает в ваших глазах. - Голос Уинтерборна дрогнул.
     - Ну нет, - сказал доктор с  чувством.  -  Нисколько  не  принижает.  Я
потрясен. Черт возьми! Я за ней приударю. Она ведь очаровательна!
     - Не для меня, - сказал Уинтерборн.
     По  уклончивым  репликам  молчаливого   Уинтерборна   доктор   Фитцпирс
заключил, что тот недолюбливает мисс Мелбери за высокомерие. Не потому ли он
не хотел сказать ее имени? Этот вывод, впрочем, не помешал  ему  восхищаться
Грейс Мелбери.

ГЛАВА XVII

     Грейс стояла в окне, задергивая занавески, потому что в доме  случилась
беда - слегла никогда доселе не хворавшая бабушка Оливер. Как и  всем  очень
здоровым людям, мысль о болезни была ей почти так же непереносима, как мысль
о самой смерти. Она хлопотала по дому, пока не свалилась;  один-единственный
день болезни сделал ее другим человеком, ничто в ней  не  напоминало  бойкую
бабушку Оливер, командовавшую на дворе и в мастерской. Ей было худо,  и  все
же она упрямо не соглашалась видеть врача, Фитцпирса.
     Джайлс и доктор заметили Грейс  в  окне  комнаты,  где  лежала  бабушка
Оливер. Грейс укладывалась спать, когда ей сказали, что  бабушка  просит  ее
зайти.
     Грейс поставила свечу на стул возле постели больной, и профиль  бабушки
Оливер четкой тенью обозначился на беленой стене; ее большая голова казалась
еще больше из-за юбки, тюрбаном обкрученной  вокруг  головы.  Грейс  немного
прибрала в комнате и подошла к бабушке.
     - Вот и я. Давайте, пока не очень поздно, пошлем за доктором.
     - Я не хочу, - объявила бабушка Оливер.
     - Тогда кто-то должен посидеть с вами.
     - Я этого не вынесу. Нет! Я вас позвала, мисс Грейс, чтобы сказать  вам
об одном деле. Милая мисс Грейс, я ведь взяла у доктора деньги!
     - Какие деньги?
     - Да те десять фунтов.
     Грейс ничего не понимала.
     - Он же дал мне десять фунтов за голову,  потому  что  у  меня  большой
мозг. Я взяла деньги и, не подумав, подписала бумагу. Я вам не сказала,  что
все решено, - вы тогда так испугались. Так вот, я  хорошенько  размыслила  и
поняла, что не надо мне было с ним соглашаться. Теперь все время  только  об
этом и думаю. Джон Саут помер, потому что боялся дерева, а я  помру,  потому
что боюсь доктора... Я уж хотела просить  его  смилостивиться,  да  духу  не
хватило.
     - Почему же?
     - Да я потратила... больше двух фунтов. Я места себе не нахожу, я дрожу
от страха, что поставила на бумаге святой крест. Помру, как Саут.
     - Попросите его, и он сожжет эту бумагу, я  уверена.  Не  стоит  о  ней
думать.
     - Сказать по правде, я уже просила, мисс.  Он  только  рассмеялся,  как
бес, и сказал: "У вас, бабушка, такой отличный мозг, что науке без  него  не
обойтись. К тому же вы  и  денежки  получили".  Только  ничего  не  говорите
мистеру Мелбери!
     - Хорошо. Я дам вам деньги, и вы их вернете.
     Бабушка Оливер покачала головой.
     - Даже если мне хватит сил дойти до него, он не согласится. И  что  ему
далась голова несчастной старухи, когда вокруг ходит столько  народу!  Я  же
знаю, он скажет: "Вы одна, ни родных, ни близких, не все ли вам равно, что с
вами будет, когда душа расстанется с телом?" Прямо  покоя  лишилась!  Вы  бы
ахнули, кабы знали, как он за мной во сне гоняется. И  как  я  тогда  с  ним
сговорилась - ума не приложу! Я всегда была такая отчаянная...  Вот  если  б
кто попросил за меня!
     - Миссис Мелбери с радостью вам поможет.
     - М-да. Он и слушать ее не станет. Тут надо кого-нибудь помоложе.
     Грейс испугалась.
     - Вы думаете, что он это сделает для меня?
     - Еще как сделает!
     - Як нему ни за что не пойду. Да я с ним и не знакома.
     - Будь я  молоденькой  и  хорошенькой,  -  продолжала  лукавая  бабушка
Оливер, - я бы радовалась, что могу  помочь  старым  косточкам  спастись  от
язычника и успокоиться в христианской могилке. Всю жизнь себя не  жалела,  а
чуть захворала, так от меня норовят избавиться.
     - Как вам не стыдно,  бабушка  Оливер!  Вы  говорите  так  потому,  что
больны. Я знаю. Поверьте, вам рано думать о смерти. Вы же сами мне говорили,
что заставите его подождать еще много лет.
     - Так ведь шутишь, пока есть силы, и на  старости  лет  шутишь,  а  как
сляжешь - тут не до шуток; когда смерть рядом, всякая мелочь гробит.
     На глазах у Грейс были слезы.
     - Мне очень не хочется ходить к нему,  бабушка  Оливер,  -  проговорила
она, сдаваясь. - Но так и быть, я схожу - пусть вам полегчает.
     На следующее утро Грейс против воли  направилась  к  доктору.  Ей  было
особенно не по  себе  от  слов  бабушки  Оливер,  что  ее  хорошенькое  лицо
произведет  на  Фитцпирса  нужное  впечатление.  Поэтому,  вопреки  здравому
смыслу, она надела густую вуаль, которая скрывала ее черты и могла свести на
нет все благие намерения.
     Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о странном и зловещем  поручении
бабушки Оливер, и она приняла все меры предосторожности. Она вышла из дому в
сад, зная, что не встретит  там  никого  из  домочадцев.  Тихонько  открывая
калитку, Грейс подумала,  что  погода  не  благоприятствует  ей.  В  воздухе
оттепель брала верх над  ночными  заморозками;  крупные  капли  срывались  с
ветвей, затопляя грядки, на которых из-за избытка влаги ничего не  росло;  и
все же из года в год с упорством обреченных на грядках сажали и сеяли овощи.
Мох,  покрывавший  широкую  гравиевую  террасу,  был  залит   водой.   Грейс
остановилась в нерешительности, но, вспомнив, как за бабушкой Оливер во  сне
гоняется доктор с ланцетом, она подумала, что бабушке грозит участь Саута, и
напрямик зашагала по слякоти.
     Необычность поручения и рассказ  бабушки  Оливер  о  страшном  договоре
превращали Фитцпирса  в  человека  таинственного  и  притягательного.  Грейс
слыхала, что доктор молод, но самая цель ее посещения изгоняла  из  сознания
мысли о его возрасте и положении. Глядя  на  него  глазами  бабушки  Оливер,
Грейс видела в нем безжалостного Юпитера, требующего человеческих  жертв.  В
иных обстоятельствах она избегала  бы  с  ним  знакомства,  но  в  маленькой
деревушке это знакомство было неотвратимым, поэтому в их сегодняшней встрече
едва ли было что-нибудь предосудительное.
     Вряд ли следует говорить, что представление мисс  Мелбери  о  Фитцпирсе
как   о   бессердечном,   прямолинейном,   неумолимом   ученом   не   вполне
соответствовало действительности. У реального доктора Фитцпирса было слишком
много увлечений, чтобы  добиться  славы  в  науке  или  хотя  бы  приобрести
изрядную  практику  в  сельском  краю,  который   теперь   был   полем   его
деятельности.   За   год   он   ухитрялся   побывать   под   всеми   знаками
интеллектуального Зодиака. То под Овном он месяц увлекался алхимией, то  под
Тельцом упивался поэзией; месяц он  проводил  под  Близнецами  астрологии  и
астрономии, потом его  знаком  был  Рак  немецкой  романтики  и  метафизики.
Справедливости ради заметим, что он, между  прочим,  занимался  и  тем,  что
непосредственно относилось к его профессии; именно  в  месяц  пристрастия  к
анатомии он заключил с бабушкой Оливер договор, о котором та поведала  своей
молодой хозяйке.
     Как можно понять из разговора с Уинтерборном, доктор в последнее  время
с жаром углубился в философию. Быть может, его аналитический и  непрактичный
современный  ум  чувствовал  себя  особенно  легко  и  уверенно  в   области
отвлеченных понятий. Хотя у Фитцпирса не было определенных целей, склад  его
ума все же заслуживал похвалы: он был пытливым  исследователем  несмотря  на
то, что видный издалека  свет  его  полночной  лампы  чаще  озарял  книги  о
чувствах и страстях, чем научные сочинения и препараты.
     Как  бы  ни  увлекался  доктор  музами  или  мыслителями,   одиночество
хинтокской жизни уже начало накладывать  отпечаток  на  его  впечатлительную
натуру. Зима в деревне, в уединенном  доме,  без  общества  бывает  терпима,
приятна и даже восхитительна при определенных  условиях,  которых  не  может
быть у врача, ибо  он  попадает  в  деревню  по  воле  случая.  Эти  условия
заключаются в старых воспоминаниях, которыми человек  биографически  -  если
угодно,  исторически  -  связан  с  каждым  одушевленным  и   неодушевленным
предметом в поле его зрения. Так жили Уинтерборн, Мелбери, Грейс; они  знали
все о тех, кто в минувшие дни ступал по унылым  полям,  кто  плугом  взрывал
пласты весенней земли и взрастил деревья на соседнем холме; о тех, чьи  кони
и охотничьи  собаки  выскочили  однажды  из  подлеска  напротив;  о  птицах,
гнездящихся в придорожном кустарнике; о  драмах  любви,  ревности,  мести  и
разочарования, разыгравшихся в деревенских домах, в помещичьей  усадьбе,  на
улице, в лесах и  лугах.  Местность  может  быть  красивой,  величественной,
полезной  для  здоровья,  удобной  для  жизни,  но  если  она  не   населена
воспоминаниями,  она  неизбежно  становится  в  тягость  тому,  кто  в   ней
поселился, лишившись общения с подобными себе.
     Старик в одиночестве, вероятно, начнет мечтать  об  идеальном  друге  и
попадет в объятия мошенника, прикинувшегося другом. Об идеальном друге будет
мечтать и молодой человек, но волнение в крови заставит  его  возмечтать  об
идеальной  подруге,  и,  в  конце  концов,  шелест  женского  платья,  звуки
девичьего голоса, появление стройной  фигуры  зажгут  в  нем  то  пламя,  от
которого слепнут глаза.
     Узнав, кто такая Грейс Мелбери, доктор в  иных  обстоятельствах  тотчас
позабыл бы о ней, а если не позабыл, то отнесся бы к ней  совершенно  иначе.
Он бы не лелеял в  душе  ее  неземной  образ,  но  мысленно  играл  им,  как
игрушкой. Это было в его натуре. Но в  деревне  он  не  мог  позволить  себе
подобную бесцеремонность. Он перестал почтительно боготворить Грейс,  но  не
мог не думать о ней всерьез.
     Он продолжал грезить о невозможном и в мечтах заходил так  далеко,  что
рисовал себе беседы и  целые  сцены  с  Грейс,  в  которых  она  оказывалась
таинственной миссис  Чармонд,  владелицей  Хинток-хауса,  и,  отвергая  всех
кавалеров, благожелательно принимала его ухаживания.  Намечтавшись  вдоволь,
Фитцпирс говорил себе:
     -  Что  ж,  Грейс  -  не  миссис  Чармонд,  но   она   милая,   чудная,
исключительная девушка.
     Тем утром он, по обыкновению, завтракал в одиночестве. Снежинки  нехотя
и без цели плавали в воздухе, отчего темный лес, высветляясь, казался серым.
В  почте  не  оказалось  ни  одного  письма,  лишь  медицинский  вестник   и
еженедельная газета.
     В такую погоду он целые дни проводил у  камина  с  книгой,  а  вечером,
ощущая прилив энергии, зажигал лампу и, подыскав себе увлекательное занятие,
просиживал далеко за полночь. Но  сегодня  все  было  иначе.  Развившаяся  в
деревенской глуши поглощенность собой впервые сменилась в  нем  интересом  к
чему-то, находившемуся за  пределами  дома.  Вынашивая  коварные  планы,  он
бродил от окна к  окну  и  чувствовал,  что  самое  невыносимое  одиночество
наступает, когда предмет мечтаний не где-то вдали, а рядом.
     Время тянулось медленно, за окном шел  полудождь-полуснег,  предвестник
ярких не по сезону дней, вроде тех, что стояли  в  середине  зимы.  Местному
уроженцу капризы природы дали бы обильную пищу для размышлений.  Он  заметил
бы, что некстати проклюнувшиеся почки на деревьях залепил мокрый  снег,  что
гнезда, до срока свитые нетерпеливыми птицами, затоплены талой водой. Но все
это были приметы  чуждого  доктору  мира,  и,  внезапно  утратив  интерес  к
привычным грезам, он ощутил невыразимую скуку.
     Надолго ли мисс Мелбери в Хинтоке? Погода не  располагает  к  случайной
встрече на улице; чтобы познакомиться с ней, нужно  исключительное  стечение
обстоятельств. Ясно одно: знакомство должно произойти  как  бы  невзначай  и
ограничиться легким ухаживанием, ибо высокое  призвание  в  один  прекрасный
день, несомненно, уведет его к иным сферам бытия.
     С  такими  беспорядочными  мыслями  он  прилег  на  кушетку,  изголовье
которой, как во многих старых домах, защищал от сквозняка полог. Он  пытался
читать, но, так как ночью бодрствовал до трех часов,  книга  выскользнула  у
него из рук, и он задремал.

ГЛАВА XVIII

     В это время к дому, где жил доктор, подошла Грейс, робевшая при мысли о
странной цели своего визита. По врожденной деликатности она никогда не умела
громко оповещать о своем приходе, но  сегодня  ее  стук  в  дверь  прозвучал
как-то особенно тихо. Однако его расслышала хлопотавшая  по  хозяйству  жена
фермера. Заглянув в комнату доктора и никого не обнаружив, она предположила,
что доктор где-то поблизости, и вызвалась его поискать.  По  ее  приглашению
Грейс вош