выражения своих чувств, было,  в  самом  деле,  противоестественно,  что
женщина из племени, работающего под окном, стоит рядом с ним и является  его
женой. Все время путешествия она ни разу не уступила ему  в  высоте  мыслей,
безошибочности вкуса и изяществе манер, и он почти позабыл, что,  женясь  на
ней, почитал свои жизненные принципы поруганными.
     - Одной крови? Но образование и воспитание  превратили  тебя  в  совсем
иного человека, - сказал он скорее для себя, чем для Грейс.
     - Мне бы не хотелось  так  думать,  -  пробормотала  она  с  тоской.  -
Кажется, ты недооцениваешь Джайлса Уинтерборна.  Не  забывай,  что  мы  были
неразлучны, пока меня не послали учиться, поэтому я не могу так уж сильно от
него отличаться. По крайней мере, я так считаю. Без  сомнения,  это  большой
недостаток. Надеюсь, ты примиришься с этим, Эдрид.
     Фитцпирс обещал,  и  так  как  время  близилось  к  вечеру,  они  стали
собираться в дорогу, чтобы засветло добраться до Хинтока.
     Менее чем через полчаса они тронулись в путь. Меж тем работа  во  дворе
прекратилась, и тишину  нарушало  лишь  шлепанье  капель  из-под  до  отказа
завинченного пресса да гуденье запоздалой осы, которая так охмелела, что  не
заметила наступления сумерек. Грейс радовалась, что скоро окажется  дома,  в
краю лесов; Фитцпирс молча сидел с нею рядом. Его невыразимо угнетала мысль,
что путешествие подошло к концу и теперь вновь  придется  остаться  один  на
один с неприкрытой наготой деревенской жизни.
     - Ты все молчишь, Эдрид, - нарушила молчание Грейс. - Разве ты не  рад,
что мы едем домой? Я так рада!
     - У тебя тут друзья. У меня никого.
     - Но ведь мои друзья - твои друзья.
     - М-да, ты права.
     Разговор оборвался; они уже ехали по  Главной  улице  Хинтока.  Еще  до
отъезда было решено, что они, хотя бы на первых порах, поживут в  просторном
доме Мелбери, пустовавший флигель которого отдавался в их  распоряжение.  За
время отсутствия новобрачных его привели  в  порядок,  побелили,  покрасили,
оклеили  обоями.  Лесоторговец  не  пожалел  сил,   чтобы   по   возвращении
новобрачные устроились как  можно  удобнее  и  уютнее.  В  довершение  всего
Мелбери распорядился, чтобы на первом  этаже  большую  комнату  с  отдельным
выходом превратили в приемную, к дверям которой с улицы привинтили бронзовую
табличку с именем Фитцпирса - единственно ради украшения, ибо  лесному  краю
на много миль в окрестности было отлично известно место  жительства  каждого
его обитателя.
     Мелбери и его супруга приветствовали прибывших с чувством, их домочадцы
- с почтением. Первым делом Грейс  и  Фитцпирс  осмотрели  свои  комнаты,  к
которым вел коридор по левую руку от лестницы. Комнаты эти отделялись от ос-
тального дома дверью, навешенной  по  особому  указанию  Мелбери.  В  камине
весело полыхал огонь, хотя до холодов было еще далеко. Фитцпирс объявил, что
не голоден, ибо они недавно обедали в Шертон-Аббасе, и что он хочет пройтись
до своего прежнего жилища, чтобы узнать, как шли дела у его заместителя.
     Выйдя из дома Мелбери, он оглянулся.  Жить  под  этой  крышей  означало
желанную экономию денег, плохо было то, что все в этом доме будет напоминать
ему, что он  зять  лесоторговца.  Он  направился  к  домику  на  холме.  Его
заместитель был  в  отлучке,  и  Фитцпирс  разговорился  со  своей  недавней
хозяйкой.
     - Что хорошего слышно, миссис Кокс? - спросил он с деланным оживлением.
     Хозяйку немало огорчала потеря выгодного жильца, и у нее не  оставалось
надежды хоть как-то восполнить упущенное, ибо где-где, а в Хинтоке  приезжих
не бывало. Поэтому она недовольно пробормотала:
     - Не хочу я и говорить об этом, особенно вам, сэр.
     - Уж расскажите, миссис Кокс, мне можно.
     - Да люди  все  удивляются  вашей  женитьбе,  доктор  Фитцпирс.  Они-то
считали, что вы столько превзошли в науке, и  вдруг  вы  женитесь  на  дочке
Мелбери, такой же хинтокской, как и я.
     - Пусть говорят что хотят, - сказал Фитцпирс, не подавая виду,  что  ее
слова пронзили его в самое сердце. - Что еще нового?
     - Возвратилась сама.
     - Кто?
     - Миссис Чармонд.
     - Да ну! - Фитцпирс был заинтригован. - Я никогда ее не видел.
     - Зато она вас видала, сэр.
     - Не может быть!
     - Все может. Она вас видела не то в гостинице, не то на улице, когда вы
путешествовали, и что-то про  вас  сказала,  а  ее  горничная,  мисс  Эллис,
объяснила ей, что это ваше свадебное путешествие с дочкой мистера Мелбери, и
тогда она говорит, что вы могли бы жениться поудачнее. "Боюсь,  он  испортит
себе карьеру", - сказала она.
     Фитцпирс не продолжал беседы с приветливой хозяйкой и  быстрыми  шагами
направился домой. Он тихонько поднялся по лестнице в выделенную им гостиную,
где, уходя, оставил жену. Камин еще горел,  но  в  комнате  было  темно.  Он
заглянул в столовую, однако стол для ужина не был накрыт. Он  пошел  дальше,
но тут с первого этажа, из гостиной лесоторговца,  донесся  гул  голосов,  в
котором легко распознавался голос Грейс.
     Не заходя туда, он с порога взглянул  в  комнату  и  обнаружил  веселое
общество соседей и знакомых, среди которых узнал молочника, фермера  Баутри,
кузнеца из Большого Хинтока, бочара, столяра, акцизного чиновника и их  жен.
Все они  наперебой  расточали  комплименты  миссис  Фитцпирс  и  поздравляли
новобрачных с возвращением. Забыв о том, что она теперь дома и  что  муж  ее
важный человек,  разрумянившаяся  от  удовольствия  Грейс  охотно  принимала
изъявления их дружбы.
     Фитцпирсу эта сцена показалась отвратительной. Мелбери отсутствовал, но
его жена, заметив доктора, поспешила ему навстречу.
     - Тут разнесся слух о вашем приезде, и вот все пожаловали к нам.  Мы  с
Грейс подумали, что неловко не пригласить гостей к ужину,  и  Грейс  решила,
что по случаю возвращения вы отужинаете вместе с нами.
     Грейс тоже его заметила.
     - Правда мило, что они меня так поздравляют, - растроганно сказала она,
подходя к мужу. - Нехорошо было бы не ответить на их любезность и запереться
у себя.
     - О, разумеется... разумеется, - пробормотал Фитцпирс и  с  героической
улыбкой мученика присоединился к обществу.
     Как  только  гости  уселись  за  стол,  появился  хозяин  дома,   сразу
приметивший, что Фитцпирс охотно уклонился бы от участия в столь многолюдном
собрании. Отозвав жену в сторону, он выговорил ей за поспешное  приглашение.
Миссис Мелбери ответила ему в оправдание, что Грейс сама одобрила эту затею,
и любящий отец не нашелся что возразить. Фитцпирс к этому времени успел  уже
совершенно освоиться со своими добродушными сотрапезниками, которые,  широко
расставив локти, пили, ели, шутили и хохотали. Поддавшись общему веселью, он
вынужден был под конец признаться себе, что этот  ужин  -  отнюдь  не  самый
тягостный в его жизни.
     И все же мгновениями, точно таинственные письмена на стене,  перед  ним
возникали будто бы сказанные миссис Чармонд слова о том, что он погубил свою
будущность. Мысли тотчас уносили его прочь от веселой трапезы, в негодовании
он задавал себе вопрос, вправе ли миссис Чармонд или  любая  другая  женщина
совать нос в его дела. Но, поразмыслив, приходил к заключению, что владелица
Хинток-хауса проявляет вполне  естественный  интерес  к  судьбе  приходского
врача. Стакан грога избавлял его от неприятных раздумий. Находившая на  него
временами мрачность не укрылась, однако, от взгляда Грейс и старого Мелбери,
поэтому оба они облегченно вздохнули, когда один из гостей заявил, что время
позднее и пора расходиться  по  домам.  При  этих  словах  Мелбери  проворно
поднялся с места, словно его подбросило пружиной, и  через  десять  минут  в
доме не осталось никого, кроме хозяев.
     - Послушай, Грейс, - обратился  к  жене  Фитцпирс,  едва  они  остались
вдвоем в своей комнате, - мы провели приятный вечер, все было очень мило. Но
давай  все  же  договоримся,  какого  образа   жизни   нам   следует   здесь
придерживаться. Пусть нам предстоит жить в этом доме, но это не значит,  что
мы должны общаться со всеми, кто посещает твоих родителей. Говоря по правде,
мне это непереносимо.
     Поначалу Грейс неприятно поразило его отвращение к тому самому  доброму
старому укладу деревенской жизни, к которому он выказывал столько интереса в
пору ухаживания, но спустя мгновение она согласилась.
     - Мы должны вести себя так, словно мы квартиранты, то  есть  совершенно
независимо, как если бы мы жили в наемном доме, - продолжал Фитцпирс.
     - Да, да, Эдрид, я понимаю, мы должны вести себя именно так.
     - Но ты в мое отсутствие собрала этих людей и даже не подумала  о  том,
каково это мне.
     - Ты прав. Мне следовало дождаться тебя. -  Она  вздохнула.  -  Но  они
явились так неожиданно, я думала, что поступаю, как лучше.
     На этом их разговор оборвался.  Назавтра  Фитцпирс  отправился  в  свой
первый по приезде обход больных. Со свойственной ему приметливостью, а может
быть, мнительностью, он  тотчас  почувствовал,  что  односельчане  перестали
видеть в нем таинственного,  непостижимого  джентльмена,  которому  дарованы
безграничные возможности. Теперь он был для  них  просто  партнером  мистера
Мелбери, в известной мере таким же деревенским  жителем,  как  они  сами.  В
обитателях Хинтока крепко держалось врожденное почтение  к  аристократам,  и
едва они узнали, что Фитцпирс родом из бакберийских Фитцпирсов,  как  тотчас
стали при встрече с ним касаться  шляпы  и  оказывать  ему  всяческие  знаки
уважения и услуги - все то,  чего  Мелбери  не  удавалось  добиться  никакой
ценой. Теперь, предав древность рода женитьбой, Фитцпирс утратил в их глазах
былой ореол, он стал для них деревенским  врачом,  не  более,  заслуживающим
того же обращения, что и старый Джонс, на которого они  посматривали  сверху
вниз.
     Он и раньше не мог похвастаться обширной практикой, теперь же число его
пациентов сильно поубавилось. В довершение всего, из Попечительского  совета
пришла бумага с  жалобой  на  его  заместителя,  который  отказал  в  помощи
бедняку. Уязвленный, Фитцпирс заявил о своей отставке.
     Недели через две после приезда он вбежал в комнату  Грейс  в  необычном
возбуждении.
     - Мне предлагают  практику  в  Бедмуте,  ту  самую,  о  которой  я  вел
переговоры, - объявил он. - Для этого требуется внести восемьсот фунтов, - я
думаю, твой отец  не  откажется  их  ссудить.  Тогда  мы  уехали  бы  отсюда
навсегда.
     Вопрос этот обсуждался и прежде,  так  что  Грейс  не  была  застигнута
врасплох. Но не успела она ответить, как в дверь дома постучали,  и  бабушка
Оливер  прибежала  доложить,  что  диктора  Фитцпирса  срочно   вызывают   в
Хинток-хаус к миссис Чармонд, карета которой перевернулась.
     - Ну, это уж кое-что,  -  проговорил  Фитцпирс  с  заинтересованностью,
которую вряд ли сумел бы объяснить. - У меня всегда было предчувствие, что я
познакомлюсь с этой загадочной женщиной.
     Последние слова он произнес про себя.
     Когда он уходил, Грейс пожелала ему доброй ночи.
     - Я, наверно, буду уже спать к твоему возвращению, - прибавила она.
     - Покойной ночи, - рассеянно ответил он и стал спускаться по  лестнице.
Впервые со дня свадьбы он ушел из дома, не поцеловав жену.

ГЛАВА XXVI

     Уинтерборн покинул свой дом. Его теперь редко  видели  в  Хинтоке:  он,
возможно, и совсем бы не появлялся в деревне, если бы не деловые отношения с
Мелбери, в усадьбе которого он оставил сидровый аппарат, ибо своей усадьбы у
него больше не было.
     Возвращаясь однажды под вечер в лесную хижину, где он  теперь  жил,  он
заглянул в Хинток и не увидел знакомой из бурого  камыша  островерхой  крыши
отцовского дома, впрочем, и самого дома не было - его снесли по распоряжению
управляющего. У Уинтерборна  болезненно  сжалось  сердце,  когда  он  увидел
пустырь на месте родного  дома.  Поужинав  в  своей  хижине,  он  в  сумерки
вернулся в Малый Хинток и долго бродил по земле, на которой родился.
     Снова и снова возвращался он сюда по вечерам. Даже  в  темноте  он  мог
различить бывшие границы комнат, легко находил угол кухни, где стояла  печь,
в которой он пек в детстве яблоки и  картошку,  отливал  грузила  и  выжигал
инициалы на своих и чужих предметах. Яблони в  саду  были  все  целы;  самые
старые  еще  и  теперь  стояли,  покосившись  на  северо-восток:  их  погнул
сильнейший  шторм,  разразившийся  в  ноябре   тысяча   восемьсот   двадцать
четвертого года и выбросивший на берег Чесильской  отмели  большое  парусное
судно. Сейчас эти яблони покосились еще сильнее под тяжестью спелых  плодов.
Висевшие на ветках яблоки ударяли  Уинтерборна  по  голове,  а  невидимые  в
густой траве с хрустом раздавливались под  ногами.  Их  теперь  некому  было
собирать.
     В один из таких вечеров Уинтерборн сидел, прислонившись к  наклоненному
стволу яблони, погруженный в раздумье, устремив взгляд туда, где  прежде  на
небе чернел островерхий силуэт крыши с  трубами,  а  теперь  одна  за  одной
загорались неяркие звезды.  Пустота  на  месте  старого  дома,  еще  недавно
неуклюже выдвигавшегося на дорогу, была теперь особенно заметна.
     В вечерней тишине вдруг послышался скрип колес и дробный стук копыт,  и
скоро на фоне чистого закатного неба  обрисовалась  коляска,  приближавшаяся
туда, где дорога  в  объезд  старого  дома  делала  крюк.  Коляской  правила
женщина, сидевшая на высоких козлах, грум ехал на запятках.
     Внезапно раздался громкий треск  и  тотчас  за  тем  легкий  испуганный
возглас.  Уинтерборн  вскочил  на  ноги  и  бросился  на   дорогу:   коляска
опрокинулась на бок; женщина сидела на груде обломков - все, что осталось от
родного  очага  Уинтерборна;  грум  держал  лошадей   под   уздцы.   Коляска
принадлежала миссис Чармонд, а потерпевшей была сама хозяйка Хинток-хауса.
     На вопрос Уинтерборна, не ушиблась  ли  она,  миссис  Чармонд  невнятно
ответила, что не знает. Что до остального, то урон был не так велик;  экипаж
тотчас поставили на колеса, затем водворили туда миссис  Чармонд;  вожжи  на
этот раз взял грум. Оказалось, что миссис Чармонд, введенная  в  заблуждение
образовавшейся на месте дома пустотой, пустила лошадь прямо на развалины.
     - Домой! Скорее домой! - нетерпеливо приказала миссис Чармонд.
     Но не проехали они и ста шагов, как до Уинтерборна  донеслись  -  вечер
был тихий - слова, сказанные миссис Чармонд груму.
     - Стой! Вернись и  скажи  этому  человеку,  пусть  он  позовет  ко  мне
доктора. Я чувствую, что ушиблась гораздо  сильнее,  чем  мне  показалось  в
первую минуту.
     Уинтерборн усмехнулся: звать доктора, по его мнению, особой  надобности
не было. Но, выслушав грума,  он  тотчас  отправился  за  доктором.  Передав
просьбу миссис Чармонд, Уинтерборн отступил в тень, не  сводя  глаз  с  дома
Мелбери. Он видел, как Фитцпирс ушел, видел в освещенном  окне  сидевшую  за
столом Грейс. Так он постоял несколько минут. Потом зашагал прочь,  слившись
с черными деревьями.
     Фитцпирс незамедлительно прибыл в  Хинток-хаус,  чьи  двери  отворились
перед ним впервые. Вопреки ожиданию, он  не  заметил  той  тревожной  суеты,
какая бывает в доме, когда с  хозяином  несчастье.  Его  провели  наверх  по
лестнице в уютную, обставленную в чисто женском вкусе комнату, где в  мягком
свете затененной абажуром лампы полулежала на софе красивая молодая женщина,
предусмотрительно приняв позу, не грозившую ее  высокой,  уложенной  в  виде
короны прическе. Роскошные золотисто-каштановые волосы  составляли  приятный
контраст с малиновым пеньюаром; левая рука, обнаженная почти до плеча,  была
небрежно откинута; в правой миссис Чармонд держала папиросу, выпуская изящно
очерченным ртом ленивые струйки дыма.
     Взглянув на миссис Чармонд, доктор невольно  подосадовал,  оттого  что,
предвидя тяжелый случай, захватил с собой  чуть  не  всю  свою  аптечку.  Но
досада тут же сменилась иным чувством:  хотя  он  никогда  прежде  здесь  не
бывал, а миссис Чармонд видел впервые,  вся  обстановка,  эта  женщина,  его
собственное состояние - все показалось ему до странности знакомым. Могло  ли
такое быть? Уж не видел ли он все это когда-нибудь во сне?
     Миссис Чармонд не шевельнулась, а только подняла  на  Фитцпирса  глаза,
когда он подошел к софе. Она  посмотрела  на  него  исподлобья,  и  Фитцпирс
заметил, как по ее красивому лицу пополз румянец.  Она  поспешно  отвела  от
него свой глубокий, проникновенный  взгляд  и  рассеянно  поднесла  к  губам
папиросу.
     На мгновение он забыл, зачем он здесь. Но тут же,  поборов  наваждение,
выразил пострадавшей сочувствие, приличествующее в  таких  случаях,  и  стал
расспрашивать с профессиональной обстоятельностью, как произошло несчастье и
что миссис Чармонд себе повредила.
     - Вы должны мне это сказать: я за тем вас и пригласила,  -  проговорила
миссис Чармонд тоном едва уловимого высокомерия. - Я вам верю, ибо наслышана
про вашу ученость, которую вы приобрели неусыпным трудом.
     - Постараюсь сделать все, чтобы оправдать ваше лестное обо мне  мнение,
- сказал молодой человек,  поклонившись.  -  И  это  будет  тем  легче,  что
падение, как я успел заметить, не причинило, к счастью, большого вреда.
     - Я сильно ушиблась.
     - Да, конечно, - не возражал Фитцпирс;  но,  осмотрев  миссис  Чармонд,
окончательно убедился, что его пациентка совсем не  пострадала,  и  искренне
изумился  про  себя,  зачем  его  позвали,  ибо  миссис  Чармонд  отнюдь  не
производила впечатления слабонервной женщины.
     - Вы должны немного полежать и попить микстуры, которую я пришлю.
     - Да, вот еще что! - воскликнула миссис Чармонд. - Я совсем забыла. - И
она показала  доктору  маленькую  царапину  на  полной  обнаженной  руке.  -
Заклейте, пожалуйста, пластырем.
     Фитцпирс повиновался.
     - А теперь, доктор, - сказала миссис Чармонд, -  перед  тем  как  уйти,
ответьте мне на один вопрос. Садитесь вот на эту скамеечку, поближе ко  мне.
И переставьте, пожалуйста, свечи на маленький столик. Вы курите? Да? А я еще
только учусь. Берите папиросы. Вот  вам  спички.  -  Она  бросила  Фитцпирсу
коробок.
     Фитцпирс поймал коробок и, закурив, стал рассматривать миссис  Чармонд,
лицо которой от перестановки свечей стало хорошо видно.
     - Как вы думаете,  сколько  лет  прошло  с  тех  пор,  как  мы  с  вами
встречались последний раз? - спросила она, не  отступая  от  принятого  тона
едва заметного превосходства и глядя  на  Фитцпирса  с  той  застенчивостью,
какая опаснее всякого кокетства.
     - Вы говорите, мы с вами встречались? Миссис Чармонд кивнула.
     - Я видела вас недавно в Лондоне. Вы поднимались  по  лестнице,  как  я
догадываюсь, со своей молодой женой. И я сразу узнала  вас,  хотя  последний
раз мы виделись, когда я  была  еще  почти  ребенком.  Помните  Гейдельберг,
английскую семью, любившую дальние прогулки...
     -  И  молоденькую  девушку,  -  подхватил  Фитцпирс,   -   с   огромной
золотисто-каштановой косой. Помню, точно это было вчера.  Как-то,  гуляя  на
Грейт-Террас, она потеряла  носовой  платок  и  вечером  пошла  его  искать.
"Позвольте мне пойти", - сказал я. "Не надо, - ответила она. -  Это  далеко.
Бог с ним". Мы долго гуляли в тот вечер и разговаривали. На  другое  утро  я
пошел на Грейт-Террас, и нашел его в  траве  -  крохотный,  мокрый  от  росы
комочек кружев с вышитым в одном уголке именем Фелис. Он и сейчас у  меня  в
глазах! Я поднял его и...
     - Что же вы сделали?
     - Поцеловал, - с некоторым смущением проговорил Фитцпирс.
     - Но вы видели меня всего один раз, и то в сумерки!
     - Так что же! Я тогда был молод, и  я  прижал  его  к  губам.  Я  решил
воспользоваться счастливым случаем и в тот же день зайти к вам в  отель.  Но
полил дождь. И я пошел к вам назавтра. Увы, я не застал вас. Вы уехали.
     - Да, - вздохнула миссис Чармонд. -  Моя  мать  понимала,  что  красота
дочери - единственно