ня, покажется по сравнению с этим прогулкой группы
детского сада в лес. Он перебьет кучу народа. Ты хочешь, чтобы все это  было
на твоей совести, да?
   - Нет, сэр.
   - То-то и  оно,  сэр.  Быстро  туда,  быстро  обратно.  Все  живы,  и  мы
возвращаемся домой богачами.
   Они  уже  были  в  центре  Алтуса,  проезжая  по  пыльным  улицам.  Алтус
представлял собой старинный маленький городок, в котором самый  высокий  лом
был  трехэтажным.  Витрины  магазинов  закрыты  глухими  жалюзи.  В   центре
универмаг, суд и городская ратуша, которая выглядела так, словно  ее  лучшие
времена давно миновали.  На  центральной  площади  неизменная  статуя  Уилла
Роджерса, который был самым доброжелательным человеком в мире. Рядом  стояло
несколько скамеек. Но все это не то, что нужно Лэймару.
   - Слишком открытое место. Давай-ка отъедем в сторону, подальше от центра,
может, там найдется более уединенное место.
   Они  проехали  в  место,  которое  при  желании  можно  было  бы  назвать
пригородом Алтуса, потом выехали на  государственную  платную  дорогу  номер
283, ведущую на север.
   - Здесь мне нравится больше. Посмотрим, что к чему.
   Ричард въехал на стоянку, заполненную машинами. Вокруг стоянки  теснились
многочисленные здания - продуктовый магазин, лавка, где торговали  йогуртом,
библиотека графства,  кинотеатр  и  несколько  маленьких  концертных  залов,
магазин спортивного инвентаря.
   - О-о, вот то, что нам надо, - кинотеатр. Выходим, Ричард.
   - Мы пойдем в кино?
   - Нет, Ричард, мы не пойдем в кино. Знаешь, Ричард, иногда я  жалею,  что
не оставил тебя в тюряге ниггерам. Они были бы счастливы, я был бы счастлив,
и иногда мне кажется, что и ты был бы более счастлив.
   Они сидели молча. Через некоторое время к стоянке  подъехала  машина,  из
которой вышли отец с сыном и направились к кассе. Отец купил два  билета,  и
они вошли внутрь здания кинотеатра.
   - Это же настоящий подарок, Ричард. Смотри, он вернется  к  машине  через
два часа. Полчаса он потратит на то, чтобы понять, что он не забыл,  где  он
припарковал машину, что ее просто нет,  то  есть  ее  угнали.  Он,  конечно,
позовет  полицию,  но  даже  в  таком  гигантском  городе,  как  этот,  копу
потребуется пятнадцать - двадцать минут на то, чтобы  составить  и  написать
гребаный протокол. К  тому  времени  мы  успеем  перекрасить  его  рыдван  и
поменять номера.
   Ричард тронул машину и медленно поехал к цели их путешествия.  Но  Лэймар
остановил его.
   - У нас есть еще время, ты поезди пока  по  кругу.  Мне  надо  напоследок
сказать тебе одну очень важную вещь.
   "О, Господи", - подумал Ричард.
   - Тебе нужно будет сделать одно дело.
   - Какое, Лэймар?
   - Ну, допустим, что у нас  ничего  не  получится.  Мы  можем  влипнуть  в
какое-нибудь  дерьмо.  Я  могу  получить  серьезную  рану   и   умереть   от
кровотечения. Нас  могут  повязать  полицейские,  все  может  пойти  прахом.
Короче, случиться может все, что угодно.
   - Лэймар!
   - Все может произойти. Мы занимаемся  рискованным  делом,  и  иногда  все
срывается из-за какой-нибудь дурацкой мелочи. Ты  слушаешь  меня?  Что  тебе
подсказывает твое воображение?
   - Ничего хорошего, - Ричарду хотелось расплакаться.
   - Я спас твою задницу от ниггеров. Я вывел тебя из тюрьмы, я показал тебе
новую, настоящую жизнь. Ричард, если они тебя поймают, ты  сможешь  сказать,
что тебя принудили к бегству. Ты даже, пожалуй, станешь героем,  Ричард,  ты
сможешь рассказать им обо всех преступлениях, которые мы  успели  совершить.
Степфорды подтвердят, что ты ничего не делал. Этот счастливчик,  похожий  на
Джона Уэйна полицейский сержант, скажет, что ты ни в кого не стрелял.  Черт,
они поставят кино, а в твоей роли снимется этот, как его, Ричард Гир. Но  ты
должен пообещать мне одну вещь, Ричард.
   - Я слушаю тебя, Лэймар.
   - Тот пистолет, который мы отобрали у полицейского, все еще у тебя? Ты не
потерял его?
   - Нет, Лэймар, он у меня. Он в доме Руты Бет, под матрасом, на котором  я
сплю.
   Он  ненавидел  этот  пистолет  лютой  ненавистью.   Это   было   большое,
серебристое сооружение, тяжелое и пахнущее ружейным маслом. Лэймар велел ему
каждый вечер делать по сто холостых выстрелов, чтобы развить силу  в  кисти.
Но Ричард не мог нажать на гашетку больше  чем  двадцать  пять  раз  подряд.
Потом рука начинала невыносимо болеть.
   - С собой ты его не взял? Прекрасно, Ричард. Не бойся, я не  потребую  от
тебя ничего особенного. Если дела наши пойдут совсем плохо и старого Лэймара
насадят на пулю и превратят в кусок копченого  мяса,  то  ты  дождись,  пока
Оделл отвернется в сторону, приставь ему дуло к затылку и нажми на  гашетку.
Это самое лучшее, что может произойти с Оделлом, если меня не станет.
   - Я... Я думал, что ты любишь Оделла.
   - Да, я люблю Оделла. Я очень люблю его и не хочу даже думать о том,  что
с ним произойдет, когда меня не будет. Кто тогда  будет  ухаживать  за  этим
младенцем? Кто будет о нем заботиться? Кто будет объяснять ему, что к  чему?
В этом мире не  будет  пощады  такому  большому  старому  мальчику,  который
слушался своего злодея  -  двоюродного  брата,  творил  зло,  не  умея  даже
говорить с собой. Кто будет чистить ему зубы? Кто будет  следить,  чтобы  он
вовремя ел? Иногда он не понимает, что надо есть. Он самая несчастная душа в
этом мире, которую я знаю, честное слово. Если меня убьют, они устроят охоту
за ним и будут травить его, как  дикого  зверя.  Потом  они  поймают  его  и
запрячут в какую-нибудь дыру, где никто не скажет ему, что происходит и  что
надо делать. Этого не должно быть,  Ричард.  Ни  под  каким  видом.  Поэтому
сделай то, о чем я тебя попросил.
   - Хорошо, Лэймар.
   - Я знал, что смогу положиться на тебя,  Ричард.  А  теперь  высади  меня
здесь.
   Ричард остановил машину, и Лэймар  выскользнул  наружу,  молниеносно,  но
внимательно осмотрелся по сторонам, спокойно и  непринужденно  наклонился  к
двери выбранного им для  угона  автомобиля,  вставил  под  окантовку  стекла
длинную узкую металлическую полоску и несколько раз качнул ее взад и вперед,
придав при этом своему лицу самое беззаботное  выражение.  Замок  щелкнул  и
открылся. Лэймар быстро сел за руль. Через секунду он  завел  двигатель.  Он
обернулся, улыбнулся Ричарду и на большой скорости рванул с места.
 
Глава 14 
 
   В субботу Бад специально поехал в Лотон, чтобы зайти  в  новую  публичную
библиотеку. Она располагалась недалеко от недавно построенного  полицейского
участка. В библиотеку он пошел, чтобы полистать  книги  об  искусстве  и  об
Африке. Ему хотелось разобраться, какую роль в этом деле играют львы.
   Да и так ли важны здесь львы сами по себе? Или это совершенно другая тема
- тема "львы в живописи"?  По  этому  вопросу  он  нашел  не  слишком  много
литературы.  Единственным  художником,  который  посвятил  всю  свою   жизнь
рисованию львов, оказался француз по имени  Руссо,  Бад  ознакомился  с  его
творчеством. Более дурацких картин он не  видел  никогда  в  жизни.  Как  он
выяснил, такие картины назывались примитивными. На одной,  самой  знаменитой
картине было изображено, как лев облизывает негра в призрачном лунном свете.
Бад долго пялил глаза на картину,  пытаясь  сообразить,  что  бы  это  могло
значить. В каком-то смысле картина его потрясла: для него  это  было  то  же
самое, что подглядеть чужой  сон,  -  в  картине  было  что-то  спокойное  и
безмятежное, почти детское. В то же время в этом изображении  присутствовало
что-то оскорбительное: значение изображения, казалось, было скрыто за  семью
печатями от нормальных людей вроде Бада. Созерцание репродукции  вызывало  у
него противное внутреннее беспокойство.
   Другая картина Руссо на львиную тему, строго говоря, была не о львах.  На
переднем  плане  изображена  женщина,  сидящая  в  шезлонге  посреди   диких
джунглей. От этой репродукции тоже веяло призрачным умиротворением.  В  углу
картины были  нарисованы  лев  и  тигр,  которые,  как  тайные  воздыхатели,
подглядывали за женщиной  сквозь  густые  кроны  деревьев.  Рисунок  казался
совершенно детским. Единственно, что можно сказать об этих картинах,  -  это
то, что они не могли иметь ничего общего ни с Лэймаром Паем, ни  с  Ричардом
Пидом. От репродукций веяло спокойствием и неестественной умиротворенностью,
что совершенно не вязалось с характерами жестоких  преступников.  По  мнению
Лэймара, слово "природа" было  синонимом  слова  "жестокость".  Ручные  львы
Руссо были бы восприняты Лэймаром как святотатство.
   Потом  на  глаза  Баду  попала  книга  по  истории  искусств,  в  которой
помещались репродукции картин,  посвященных  великим  людям  и  историческим
битвам. Что это? Неужели это  лев?  Может  быть,  это  такая  кошка?  Кошка,
похожая на  льва.  Он  вгляделся  в  подпись  под  рисунком.  Написано  было
по-французски, но ключевое  слово  Бад  понял.  Это  был  лев.  Подпись  под
рисунком гласила:  "Lion  tourne  vers  la  gauche,  la  tete  levee"  1854.
Нарисовал эту картину другой француз, какой-то Эжен Делакруа.
   Этот Эжен знал о львах немного больше, чем его соотечественник,  бедолага
Руссо.   В   изображениях   Делакруа   не   было   ничего   надуманного    и
мультипликационного. Эти львы казались настоящими,  а  не  теми,  что  могут
присниться  изнеженному  человеку  с   прихотливой   фантазией.   Это   были
здоровенные зверюги, трепещущие от  сознания  своего  существования,  голова
зверя повернута слегка влево, поэтому не виден классический львиный профиль.
Грива тоже не бросалась в глаза, поэтому сначала Бад принял льва  за  кошку.
Зверь на рисунке изображен лежащим, вытянувшимся в струнку  на  воображаемой
плоскости. Должно быть, Эжен боялся львов и знал, на  что  они  способны,  в
отличие от мечтателя  Руссо,  которому  это  было  неведомо.  Эжен  каким-то
образом   сумел   передать   пульсирующую   в   животном   энергию,   мышцы,
перекатывающиеся под кожей, полнейшую гармонию и скрытую  силу  во  всей  их
звериной  чистоте.  В  особенности  Бада  поразили  глаза  и  потаенное   их
выражение. Глаза были похожи на наконечники стрел, черневшие  в  углублениях
узкого черепа. Глаза животного не ведающие  милосердия  и  любопытства.  Эти
глаза  отбирали  в  окружающем  мире  топливо,  которое  сжигалось  в   печи
инстинктов, игравших сознанием льва.  Как  много  эмоций  могли  вызывать  у
человека несколько линий, проведенных пером с тушью по бумаге сто  лет  тому
назад.
   Бад  дрожал,  но  отнюдь  не  от  восторга.  Он  ощутил  силу  хищника  и
инстинктивного убийцы. Может быть, Ричард пытался добиться от своих рисунков
такого же впечатления?
   Это было все, что Баду удалось найти.  Он  отложил  в  сторону  книги  об
искусстве и перешел к изучению льва, как биологического вида, как животного,
с его привычками и повадками. Он взял несколько книг  и  долго  рассматривал
помещенные там фотографии. Зоологические книги дали ему еще меньше, чем тома
об искусстве. Львы, при всей их величественности, оказались просто  большими
кошками. Своей вальяжностью  и  ленивыми  позами  они  напомнили  ему  кота,
который жил когда-то у них в доме. Создание отзывалось на кличку  Непутевый.
Полосатый рыжий кот целыми днями слонялся  по  дому,  не  проявляя  никакого
интереса к окружавшим его людям. Это было  совершенно  безвредное  существо,
похожее на ожившую подушку. Но изредка кот приносил в дом кусочки  маленьких
птичьих  сердец,  легких  или  других  органов  убитых  им   животных,   как
жертвоприношение богу. Словно он, Бад, хозяин дома, был богом. Как бы то  ни
было, но это срабатывало; кот прожил в их  доме  одиннадцать  лет  в  полной
гармонии с людьми и умер без всяких потрясений от  глубокой  старости.  Баду
нравилась раздвоенность кошачьей личности. Днем это  была  ласковая  ленивая
тварь, а ночью, когда кот выскальзывал из дома, он  превращался  в  хищника,
раздиравшего на части свои жертвы.
   Правда, все эти сведения не дали Баду того, что он  хотел.  Единственное,
чего он добился, - головной боли. Он позвонил Холли и очень мило поболтал  с
ней. Он рассказал ей все,  что  ему  удалось  узнать  о  львах  в  Лотонской
библиотеке. Холли долго смеялась,  представив  себе,  как  здоровый  пожилой
мужик, похожий на Джона Уэйна, сидит в библиотеке и рассматривает  книжки  с
картинками. Дамы в читальном зале, наверное, подумали, что он  свихнулся,  и
ему еще повезло, что они не вызвали полицию.
   - Я думаю, что смогу освободить завтрашний день.
   - Ты на самом деле так думаешь? - в игривом удивлении воскликнула она.  -
Кто же подсказал тебе эту потрясающую идею?
   - Да тут один парнишка.
   - Ну, если ты придешь, то не забудь захватить с собой и его.
   - Около двенадцати?
   - Да, сэр, - ответила она.
   Вернувшись домой, Бад увидел, что все  в  порядке.  Даже  он  сам  ощутил
прилив счастья, хотя для того,  чтобы  оно  было  полным,  пришлось  принять
очередную дозу перкодана. Казалось, что в его епархии,  которую  он  называл
своей империей, царили мир и спокойствие  -  никакого  брожения  в  столице,
никаких волнений в провинциях. Немного пива, легкий ужин - и  он  отправился
спать, не дождавшись даже прихода сыновей,  пропадавших  сегодня  то  ли  на
свиданиях, то ли на вечеринках, то ли еще бог знает где. Ночью  ему  снились
львы.
   Бад проснулся в воскресенье с ощущением, что уделяет  Джен  слишком  мало
внимания, и, желая искупить свою вину (в полдень он собирался на  свидание),
отправился вместе с Джен и Джеффом на девятичасовое богослужение. Расс,  как
и положено юному интеллектуалу, перестал ходить  в  церковь  еще  в  восьмом
классе.
   Расс еще спал, накануне он допоздна занимался где-то всякими  глупостями,
хорошо, хоть он вернулся домой, не навесив себе на ухо еще одну серьгу.  Бад
погасил свой гнев или сложил его в то место в душе,  куда  обычно  складывал
раздражение, и они с Джен и Джеффом поехали в церковь.
   Джен ходила в методистскую церковь, хотя,  как  и  Бад,  была  в  детстве
крещена баптистами. Ее  отец,  преуспевающий  фермер  из  Талсы,  издеваясь,
утверждал, что методисты - это те же баптисты, только  позабывшие,  кто  они
такие. Хотя Джен почти во вс„м  бывала  согласна  со  своим  отцом,  в  этом
вопросе она проявила твердость, выбрала методистскую церковь и с тех пор  не
изменяла принятому решению. Методистского  священника  звали  Уэбб  Феллоуз,
Джен любила его за занимательные проповеди: он был  молод  и  тем  не  менее
мудрым и уважаемым пастырем. Сегодня он рассказывал увлекательную и забавную
историю об одном техасском  нефтяном  магнате,  который  жертвовал  на  храм
пятнадцать процентов своего годового дохода. Иногда он  давал  больше,  если
прихожане решали построить  новую  молельню.  Когда  однажды  этого  техасца
спросили, принадлежит ли он к церкви, тот ответил: "Нет,  черт  подери,  это
церковь принадлежит мне!" Бад понимал, что хотел сказать этим Уэбб  Феллоуз.
Неважно, как много долларов жертвуете вы на храм, важно, насколько щедры  вы
в своих сердечных помыслах и деяниях.
   "В таком случае, - подумал Бад, - я очень плохой христианин.  Ведь  после
окончания проповеди мы позавтракаем, а потом я собираюсь нарушить заповедь".
   После службы они, постояв в очереди, подошли к священнику. Он был  хорошо
осведомлен об их делах.
   - Я слышал, что ты отбил великолепно трудную подачу, сын мой, -  сердечно
проговорил он, похлопав Джеффа по плечу.
   - Да, сэр, мне это удалось, - ответил Джефф.
   - Этот мяч было невозможно поймать, - добавила Джен.
   - Да нет, мама, просто он соскользнул с перчатки принимающего, - возразил
Джефф, - но я принес очко. А это хорошо.
   - Значит, миссис Пьюти, вы имеете полное право гордиться своим сыном.
   - И я имею полное право быть благодарной господу. - Она  взяла  под  руку
Бада и слегка прижалась к нему.
   - Как вы себя чувствуете, сержант? - спросил Уэбб Феллоуз.
   - Нормально, - ответил Бад. - Правда, мне сказали, что  теперь,  если  ко
мне  прикоснутся  индикатором  металла,  поднимется  такой   звон,   что   в
Канзас-Сити услышат.
   Священник рассмеялся.
   - Господь заботится о тех, кто верует в него в сердце своем,  -  произнес
он назидательно.
   Бад  искренне  улыбнулся  молодому  священнику,  втайне  посмеявшись  над
абсурдностью его заявления. "Какая чушь, - подумал он, пожимая сильную  руку
Феллоуза. - Господь вообще, кажется, ни о чем не думает. Он допускает, чтобы
такие парни, как Лэймар, разгуливали на свободе, превращая в ад любое место,
где они появляются".
   Из церкви семейство отправилось в ресторанчик Денни, что возле  гостиницы
"Холидей  Инн",  и  хорошенько  позавтракало.  Правда,  Бад,  не   терпевший
очередей, очень устал от ожидания, когда освободится  место,  в  нем  начало
скапливаться раздражение,  которое  он  не  мог  ни  на  ком  выместить.  Он
вспомнил,  как  они  с  Холли  однажды  завтракали  в  этом  заведении,   но
воспоминание не улучшило настроения, потому что на память  вновь  пришло  то
чувство страха, которое он тогда испытывал, боясь, что их увидит  кто-нибудь
из знакомых. Он постарался избавиться от непрошеных воспоминаний.
   Бад заказал блюдо под названием "Большое ассорти", включавшее яичницу  из
трех яиц, домашнее жаркое, бекон и блинчики.
   Джен по своему обыкновению философски заметила:
   - Бад, может, ты оставишь немного еды тем, кто ждет своей очереди?
   - Не знаю сам почему, но я чертовски проголодался.
   - Ты ни разу не ел с таким аппетитом со времени ранения.
   - Лэймар Пай начисто  лишил  меня  аппетита,  это  совершенно  точно.  Но
сегодня он решил вернуть мне его назад. - Бад с вожделением насадил на вилку
здоровенный кусок жаркого и с наслаждением отправил его в  рот.  Это  жаркое
было его маленькой слабостью.
   - Папа, - сказал Джефф, - я сегодня  хочу  съездить  поиграть  в  крокет,
знаешь, там, на шестьдесят первой. Ты меня не отвезешь?
   - Конечно,  -  ответил  Бад,  стараясь  скрыть  выражение  разочарования,
появившееся на его лице. Рушились планы провести время с Холли. -  Когда  ты
хочешь там быть? - спросил он.
   - Да мне  все  равно.  Я  думал,  что  мы  поедем,  как  вернемся  домой,
переоденемся и поедем.
   - Это было бы можно, - ответил Бад, чувствуя себя последним мерзавцем  от
того, что он собирался сделать. - Но вот что я тебе скажу. Я  хотел  сегодня
сходить в тир потренироваться в стрельбе. Хочу попробовать, что это за штука
- девятимиллиметровый пистолет. Мне что-то больше  не  хочется  перезаряжать
револьвер под огнем. Шестнадцать зарядов -  это  всегда  лучше,  чем  шесть.
Ребята из Лотона обзавелись такими пушками, и  я  хочу  съездить  попросить,
чтобы мне дали  поупражняться  с  ними,  посмотрю,  что  это  за  пистолеты.
Называются "глок". Может, удастся пострелять из него. Правда,  Джел  Уилрайт
говорит, что "беретта" намного лучше. Поэтому, может, ты чуть-чуть отдохнешь
дома, а потом я вернусь, думаю, что это займет не больше часа, и  мы  поедем
играть в крокет.
   - Бад, если ты начнешь толковать с теми парнями об оружии,  то  вернешься
домой не раньше полуночи.
   То, что она так хорошо его знает, вызвало раздражение Бада.
   - Нет, я только постреляю по мишеням, не  больше  пятидесяти  раз,  чтобы
просто пристреляться к этой девятимиллиметровой штуковине, "глоку", и  сразу
же вернусь домой.
   - Поживем - увидим, - сказала Джен.
   - Не беспокойся, папа, я в это время посижу почитаю.
   Когда они приехали  домой,  Бад  переоделся.  Он  облачился  в  джинсы  и
свободного покроя рубашку, которая не терлась о повязки,  еще  не  снятые  с
ран. Потом принял очередную дозу перкодана.
   - Ну, я пошел, - попрощался он.
   Ответом ему было лишь укоризненное молчание Джен.
   Конечно, Бад не поехал ни в какой тир.  Он  свернул  в  Шервуд-Виллидж  и
подъехал к знакомому автоприцепу Холли. Поставив машину позади прицепа,  Бад
как тень прошмыгнул к двери, кляня себя на чем свет стоит