чувствовал себя королем, и, возможно, именно это чувство нравилось ему  даже
больше, чем возможность что-то дать своим детям. Джен  как-то  сказала  ему,
что это эгоистично с его стороны: мальчики имеют право  быть  самими  собой,
личностями, а не его маленькими слугами. Дети не должны являться  отражением
его достоинств. Бад не мог вполне с этим  согласиться.  Вокруг  он  наблюдал
массу угрожающих признаков. Авторитет власти разваливался на глазах.  Раньше
он видел это, патрулируя дороги, а теперь нечто подобное пришло в его семью.
Он  понимал,  что  битва  проиграна,  бороться  с  этим  бессмысленно.   Дни
отцовского права сочтены. Он говорил себе,  что  прекрасно  все  понимает  и
сумеет это пережить. Но  он  тосковал  по  чувству  хозяина,  тому  чувству,
которое обычно овладевает человеком, когда  он  наконец  выплатил  залоговую
стоимость дома.
   - Ладно, нет проблем. Мы принесем тебе что-нибудь.
   - Спасибо, папа, - ответил Расс.
   Они быстро собрались и уехали. На улице уже стемнело. По дороге они почти
не разговаривали.  Движение  было  небольшим.  Они  миновали  мрачные  стены
Форт-Силл и свернули на ровное шоссе,  ведущее  в  Лотон.  Проехав  двадцать
миль, они оказались у ворот заповедника Уичито, где до сих пор можно увидеть
живого бизона. Вокруг высились каменные  громады  гор.  Меерс-Стор  когда-то
служил складом горнорудной компании. Умные люди  сохранили  суровый  колорит
этого здания и теперь продавали в нем огромные гамбургеры со  свежей  сочной
говядиной. Говорили, что в ней мало  холестерина  и  она  отличается  тонким
ароматом. Это было одно из тех уютных заведений, где едят доброе мясо,  пьют
холодное пиво и заигрывают с хорошенькими  официантками.  На  стенах  висели
дешевенькие открытки-сцены охоты на оленей, хотя живого оленя в  этих  краях
не помнили даже глубокие старики. Они быстро нашли свободный столик,  и  уже
через несколько минут Бад потягивал свой "Будвайзер" и ждал, когда  принесут
его любимый гамбургер.
   - Джефф, ты можешь гордиться собой. Я думал, задохнусь от восторга, когда
ты отбил мяч. Джефф неопределенно пожал плечами.
   - Ты очень хорошо сыграл, Джефф, - добавила Джен, - мы так рады за тебя.
   - Ну, одна ласточка весны не делает.
   - Нет, конечно, но это может стать первым  шагом  на  пути  к  успеху.  Я
чувствую, что у тебя есть к этому делу талант, и если ты очень захочешь,  то
из тебя получится отличный игрок. Ты,  пожалуй,  и  в  Лигу  попадешь,  если
поставишь себе такую цель.
   - Вряд ли, папа.
   - Все-таки он хочет поступить в колледж, - вмешалась в разговор Джен.
   - Конечно, конечно. Я же не против того, чтобы он поступал в колледж.  Но
все равно он может быть довольным своей игрой. Одно другому не мешает. Какую
подачу ты отбил!
   - Папа, честно говоря, я не помню, как это произошло. Я просто  решил  не
сдаваться.  Сначала  я  думал,  что  у  меня  ничего  не  выйдет.  Мяч   был
проигрышный. Этот парень знает свое дело. В этом  году  он  пару  раз  подал
неотразимые мячи. Он занимается только второй год, но говорят, что  уйдет  в
профи, не закончив школу. Но в этот раз он бросил таи, что я  сумел  отбить.
Господи, как же это хорошо.
   - Да, сэр. И со стороны это тоже выглядело неплохо.
   Бад откинулся на спинку стула. Когда официантка принесла  гамбургеры,  он
заказал еще пива. Пиво, как он и ожидал, оказалось великолепным.
   В ресторане царил полумрак, можно различить только  силуэты  посетителей.
Лица видны не были. Эти люди могут оказаться кем  угодно,  подумал  Бад.  Он
вспомнил о многих случаях на дороге, с которыми ему пришлось иметь  дело  за
долгие годы службы. О случаях, когда ниоткуда,  из  мрака,  вываливалась  на
дорогу страшная мразь и нападала на  ни  о  чем  не  подозревающих  невинных
людей, отнимая у них деньги, а иногда и жизнь.  Эти  люди  ничего  не  могли
поделать с мразью, они могли  только  надеяться  на  ее  милость,  настолько
неожиданным и ужасным бывает всегда нападение мрази.
   Вот перед ним сидит его семья. Джен и Джефф. Они ярко  освещены.  Но  кто
таится сейчас в темноте и подстерегает их?
   Не Лэймар ли это: воплощенная смерть, ждущая своего часа? И  кто  защитит
их? Бад? Но он поклялся уйти от них к другой,  молодой  женщине,  с  ней  он
испытает приключения, которых ему не довелось испытать в  юности  и  которые
настигли его сейчас и пришлись ему по вкусу.
   Но кто спасет его семью от Лэймара?
   Он посмотрел на жену и сына. Джен говорила Джеффу, что для  собеседования
в колледже ему надо купить новый пиджак. Джефф отвечал, что Расс обошелся  в
подобном случае без нового пиджака. Но это Расс. Он ведь у нас такая умница.
Они были поглощены разговором, и Баду захотелось обнять их и прикрыть  собой
от подступающего со всех сторон мрака.
 
*** 
 
   Он встретил ее в одиннадцать часов,  и  они  отправились  в  Мак-Алестер.
Зачем? Дело в том, что в жалких пожитках троих заключенных порылись все, кто
хотел, - ФБР, OSBI, полиция,  отдел  ведомства  шерифа  графства  Питтсбург,
отдел убийств прокуратуры Оклахомы.
   В тюрьме побывали лучшие следователи штата. Что мог найти там Бад такого,
чего не нашли они?
   Бад знал ответ заранее. Ничего он там не найдет. В самом  деле,  ведь  он
даже не следователь. Он патрульный полицейский, вся служба  которого  прошла
на дорогах,  где  все  происходило  быстро  и  необратимо,  где  требовалось
принимать  сотни  немедленных  решений  и  разбираться  во  многих  довольно
запутанных ситуациях. Но это было не то. В случаях дорожных происшествий  не
требовалась игра ума, тщательный анализ фактов тоже,  как  правило,  был  не
нужен. Не было таинства расследования, когда  постепенно  из  сотен  деталей
рождалось  стройное  здание  существа  дела.  Но,   однако,   Бад   надеялся
познакомиться  с  Лэймаром,   так   сказать,   лично,   без   посредничества
официального полицейского досье. Ему хотелось потрогать руками  те  вещи,  к
которым раньше прикасался Лэймар,  узнать  и  почувствовать,  какие  из  них
доставляли ему радость и  удовольствие,  и,  таким  образом,  узнать,  какой
жизнью жил подлинный Лэймар.
   - Я не понимаю, зачем тебе копаться в его вещах.  Что  ты  хочешь  оттуда
извлечь? - спросила его Холли.
   Точно такой же вопрос задала сегодня утром Джен. Она даже сказала, что он
страдает одержимостью. Холли была недовольна подобной оценкой, но  вынуждена
была с ней согласиться.
   - Не знаю, - ответил он. - Говорят, индейцы верят в то, что если  человек
прикасается к дорогой ему вещи, то он оставляет на ней часть своей  души.  У
Лэймара нет души. Но что-нибудь он все же оставил на своих вещах. Может, мне
удастся почувствовать, что именно.
   - Бад, но это же сумасшествие чистой воды.
   - Может быть, и так. Наверное, я просто свихнулся, сидя все время дома  и
принимая перкодан. Да и потом это будет очень приятное путешествие.
   За Дунканом они свернули на оклахомское шоссе номер семь.  До  тюрьмы  им
оставалось проехать сто двадцать пять миль. Стоял  яркий,  солнечный  летний
день. По обеим сторонам шоссе раскинулась страна  фермеров.  Ухоженные  поля
отделялись одно от другого узкими лесополосами  или  пологими  холмами.  Вся
местность была буквально усеяна нефтяными  качалками.  Эти  сооружения  были
похожи на гигантских  насекомых,  которые  сначала  поднимали  к  небу  свои
хоботки,  на  секунду  замирали,  всасывая  внутрь  сок   земли,   а   затем
стремительно вонзали хоботки обратно в землю. Время от времени они проезжали
затерянные  в  просторах  полей  провинциальные   городишки   с   вымпелами,
развевающимися  на  героически  взметнувшихся  ввысь   башнях   газонасосных
станции, вся цивилизованность этих городков  ограничивалась  добравшимися  и
сюда закусочными фаст-фуд.
   Бад был в восторге от такой картины: это была Америка.  Всегда  в  разном
обличье, но всегда одинаковая в своей сути. Он  любил  шелестящую  на  ветру
пшеницу и уютные  тенистые  лощинки,  заботливо  ухоженные  поля  и  высокое
голубое небо, и, конечно,  зелень,  зелень  без  конца  и  края.  Он  ощущал
душевный трепет, когда в своей патрульной машине  ехал  по  развертывающейся
перед ним ленте твердой, надежной дороги. Ветер свистел в  антеннах  машины.
Он был тут властелином. И каждый, кто  видел  его,  понимал,  что  это  едет
человек, с которым приходится считаться.
   Он взглянул на Холли. Прелестное молодое, даже  юное,  создание.  Он  был
уверен, что никогда в  жизни  не  встречал  женщину  со  столь  совершенными
телесными формами. За что же она его так любила?
   Она посмотрела на него и улыбнулась. Какие у нее красивые и ровные  белые
зубы!
   - О чем ты думаешь, Бад?
   - Я поражаюсь, что из всех мужчин мира ты почему-то выбрала именно  меня.
Ты могла бы очаровать любого из них.
   - Нет, не могла, и ты прекрасно это знаешь. А тебя я выбрала потому,  что
ты самый добрый, самый сильный, самый храбрый и самый лучший. Как же было не
выбрать такого мужчину?
   Он покачал головой. Абсурдность этой похвалы вызвала у него  раздражение.
Он вспомнил страх, который испытал в тот момент, когда Лэймар  прицеливался,
прежде чем спустить курок.  Все  его  доблести  тогда  оказались  мало  чего
стоящими.
   Должно быть, недовольство, промелькнувшее в его сознании, отразилось и  в
глазах.
   - Бад, ты никак не можешь оправиться от пережитого?  От  Лэймара,  смерти
Теда и от всего этого ужаса? Но все прошло, все  кончилось.  Другие  поймают
его рано или поздно.
   - Все. Забыто. Я клянусь тебе, забыто.
   - Ох, Бад, - вздохнула она, - ты такой искусный лжец!
   Инцидент был  исчерпан,  и  всю  остальную  часть  пути  они  проехали  в
приподнятом настроении; они говорили  друг  другу  комплименты  и  смеялись.
Слушали радио. Они отыскали в эфире  старейшую  радиостанцию  Оклахома-Сити.
Передавали музыку. Бад, оказывается,  знал  больше  песен,  чем  Холли.  Они
подшучивали над патрульными полицейскими, которые  отлынивали  от  службы  в
придорожных кустах и разъезжали  по  встречным  полосам.  Им  было  легко  и
приятно.
   Часа через два они подъехали к городку Мак-Алестер. На  подъезде  к  нему
они увидели единственное производственное здание, где трудилось все взрослое
население Мак-Алестера, - местную тюрьму. Со стороны оклахомского шоссе,  по
которому они приближались к городку, тюрьма выглядела волшебным мавританским
замком или Камелотом короля Артура.  Это  было  высокое  белое,  похожее  на
грозную крепость и в то же время очень радостное  здание.  Но  это  было  не
слишком радостное место. Снаружи можно было подумать,  что  это  обетованный
уголок. Но здесь не пахло обетованием. Страшное было это место.
   - Ну вот мы и приехали, - сказал Бад, свернув на Уэст-стрит и подъезжая к
зданию  тюрьмы.  То  ли  это  была  игра  воображения,  то  ли  им  овладело
безотчетное чувство страха, но ему даже показалось, что воздух в этом  месте
тяжелый и вязкий.
   Каторжная тюрьма  Мак-Алестера  имела  все,  что  подразумевается,  когда
произносят слово "тюрьма". Огромные безжизненные стены  опутаны  проволокой,
утыканной острыми, как бритва,  шипами.  В  тех  местах  ослепительно  белой
стены, где предательски  обвалилась  штукатурка,  обнажилась  мощная  кладка
старинного красного кирпича. Становилось ясно, что под веселенькой оболочкой
таится мрачное закоптелое содержание, сочащееся человеческим несчастьем.
   - Когда приближаешься  к  таким  местам,  как  это,  начинаешь  физически
чувствовать излучение зла, - заметил Бад,  когда  они  подъехали  к  высокой
южной  стене  тюрьмы.  -  Заключенные   называют   эти   заведения   школами
гладиаторов. В тюрьме молоденькие ребятишки с дурными  наклонностями  учатся
воровать, насиловать и убивать и не  испытывать  при  этом  никаких  чувств.
Никто доподлинно не знает, что происходит за такими стенами,  как  эти.  Вы,
нормальные люди, не можете даже в страшном сне вообразить себе этого.  Но  я
могу точно сказать: ничего хорошего еще не вышло из американских тюрем. Я бы
сжег их напалмом, чтобы все, кто там находится, сгорели дотла. А потом можно
все начать сначала. Вторая попытка.
   - Представляю, какой шум подняли бы газеты, - заметила Холли.
   - Они будут кричать до тех пор, пока не увидят, что уровень  преступности
снизится.
   Бад вписался в узкий проход, над которым висела табличка  "Наблюдение  за
соблюдением законов". Проход  примыкал  к  неприметному  выходу  из  второго
административного корпуса. Бад выключил двигатель. Лэймар,  Оделл  и  Ричард
бежали именно из этого здания. Он  вспомнил  газеты  тех  дней,  фотографии,
стрелки на них указывали на окно третьего  этажа  административного  корпуса
блока камер А, откуда выпрыгнули бежавшие арестанты и  под  которым  бедняга
Уиллард на свою беду припарковал свой фургон. Эти мерзавцы спрятались в  его
машине и ждали, когда он придет, чтобы  убить  его.  Потом  они  выехали  из
ворот, повернули налево, потом еще раз налево и поехали по живописной  узкой
улочке к гостиничному центру для приезжих. Дальше они миновали дом охраны  -
обычный  многоквартирный  дом,  проскочили  маленький  музей  и  выехали  на
Уэст-стрит, навстречу свободе.
   - Открой-ка бардачок, - велел он ей.
   Она открыла. Там лежал маленький черный пистолет.
   - Это "Беретта-84", калибра 0, 38, - пояснил он, - тринадцать зарядов.  В
обращении безопасна. Если что случится...
   - Бад!
   - Я знаю, что это глупость и ни черта на самом деле не случится. Но ты же
знаешь, как устроены мои мозги. Как бы там ни  было,  если  понадобится,  ты
возьмешь пистолет вот так, потом большим пальцем сдвинешь  предохранитель  -
вот так. Потом тебе останется только тринадцать раз нажать  на  собачку.  От
такого поворота дел он опешит, а ты из этой штуки  сможешь  уложить  его  на
месте.
   - Бад, ты странный человек. Неужели ты думаешь, что сегодня состоится еще
один побег?
   - Нет, не думаю. Но, как  говорят,  хочешь  мира,  готовься  к  войне.  Я
вернусь через час, ладно?
   - Да, сэр. Нет проблем.
   - Ты уверена?
   - Да, сэр. Я взяла с собой книжку.
   - Прекрасно.
   Бада ждали. Но если он хотел услышать извинения за служебную  халатность,
допущенную в Мак-Алестере, то он ошибся. Прием не отличался  нежностью,  был
профессионально корректным, отчужденным, холодным, но не  грубым.  Помощнику
надзирателя Бад сдал свой командирский "кольт" и вслед за сотрудником тюрьмы
прошел в мрачный кабинет. В трех картотечных ящиках лежало все, что осталось
в Большом Маке от Лэймара, Оделла и Ричарда.
   - Никаких писем, - сказал помощник надзирателя. - Лэймар и Оделл все  эти
годы никаких писем не получали. О них никто не заботился, думаю, что никто и
не знал, что они здесь, они просто не существовали.
   Бад согласно кивнул.
   - Я не знаю, что вы хотите здесь найти, - продолжал помощник надзирателя,
- но что бы вы  ни  надеялись  откопать,  думаю,  что  будете  разочарованы.
Сколько времени вам потребуется?
   - Ну скажем, один час, это немного?
   - Нормально, сержант. Используйте свое время. Не спешите. Никто  сюда  не
войдет и не потревожит вас.
   Бад сел и выдвинул ящик Оделла. В основном в  ящике  содержалась  одежда.
Чисто выстиранные джинсы и отглаженные рубашки. Несколько арестантских  роб,
хотя их ношение сейчас не являлось обязательным. Нижнее белье, тоже  чистое.
Никакой порнографии. Кажется,  в  этом  человеке  отсутствовала  сексуальная
косточка. С грехом пополам собранная модель самолета. Модель боевого корабля
времен Второй мировой войны, тоже плохо собранная и вся перемазанная  клеем.
Лезвие, изготовленное из обувного рожка, очень остро заточенное. И  наконец,
сигарный ящик. Эти вещи вполне  могли  принадлежать  какому-нибудь  сорванцу
типа Гека Финна.
   Бад  открыл  коробку.  Сверху  лежала  выцветшая  фотография  деревенской
женщины. Судя по прическе, фото сделано  в  шестидесятые  годы.  У  нее  был
тяжелый взгляд, характерный для людей эпохи депрессии, на худощавом лице  ни
капли жира, глаза узкие, в них выражение человека, который не ждет от  жизни
никакой пощады. Женщина куталась в дешевое  пальто,  хотя,  судя  по  всему,
стояло лето. Фотография была некачественной, но на заднем плане  угадывалась
дощатая  стена  дома.  Наверное,  женщина  была  фермершей.  Он   перевернул
фотографию. На обороте надпись крупными  детскими  буквами:  "Камилла,  мама
Оделла. Анадарко, Оклах. 1967 год".  Писал,  очевидно,  не  Оделл,  так  как
умственно отсталый Оделл был неграмотен.
   Под фотографией лежал альбом "Раскрась сам". Бад открыл его.  Альбом  был
издан где-то в начале  шестидесятых,  издан  плохо.  Контуры  были  замазаны
цветными карандашами. Тот, кто закрашивал картинки,  совершенно  не  обращал
внимания на линии силуэтов  и  контуры  рисунков.  Рисунки  в  альбоме  были
сделаны по мотивам  диснеевского  мультфильма  "Спящая  красавица".  На  его
страницах изображались очертания стройных белокурых красавцев. Давать  такой
альбом в руки  Оделлу,  неуклюжему  и  умственно  отсталому  человеку,  было
жестоко, подумал Бад.  Оделл,  с  жутким  провалом  вместо  рта  и  разумом,
лишенным всякого смысла, мог почувствовать себя уязвленным, видя на рисунках
людей, у которых в избытке то, чего сам Оделл начисто лишен. Нежной  женской
ручкой на первой странице альбома было написано:  "Любимая  книжка  Оделла".
Бад перелистал страницы и наконец наткнулся на любимый  рисунок  Оделла.  На
нем был изображен вставший на дыбы дракон, готовый  броситься  на  стройного
красивого рыцаря с мечом.
   Единственный рисунок, которого не коснулся карандаш Оделла.  Изображение,
вероятно, произвело на Оделла столь сильное впечатление,  что  он  решил  не
портить его своими карандашами.
   И все. Не так уж много для человеческой жизни, даже если это жизнь Оделла
Пая. Бад выдвинул следующий ящик. Он оказался  чрезвычайно  тяжелым.  Должно
быть, это ящик с вещами Ричарда,  потому  что  в  нем  содержались  мудреные
книги. Ричард оказался прилежным читателем. 06 этом говорили названия  книг:
"Во чреве зверя", "Хладнокровно",  "Так  говорил  Заратустра".  У  последней
книги на обложке была написана  фамилия  автора,  которую  Бад  не  смог  бы
прочитать, даже если бы очень захотел. У Расса дома лежали примерно такие же
книги, это вызвало у Бада раздражение. Перелистывая книги, Бад наткнулся  на
одно место,  подчеркнутое  желтым  фломастером.  Судя  по  характеру  линий,
строчки подчеркивались лихорадочно, в состоянии сильного возбуждения.
 
*** 
 
   И сказал тогда судья в красном: "Почему  называете  вы  сего  преступника
убийцей? Он хотел совершить ограбление". Но на это скажу я вам вот что: душа
его алкала крови, не грабежа; жаждал он блеска клинка. Но бедный  его  разум
не принял его безумия. "Что тебе кровь его? - вопросил его разум его,  -  не
хочешь ли и ограбить его?  Чтобы  отомстить".  И  послушался  он  смущенного
разума своего; речь эта лежала на плечах его, как свинец; и ограбил он  его,
после того, как убил его. Не хотел он, чтобы ославили его, как безумца.
 
*** 
 
   Чертовщина какая-то. Какого дьявола он имел в виду?
   Бад понял, что Ричард пытался разобраться, почему  он  угодил  в  тюрьму.
Погано, парень. Ты сделал свой выбор, так что теперь изволь сам расхлебывать
последствия.
   Бад положил маленькую книжечку на место и перебрал  несколько  тяжелых  и
толстых книг по живописи. Ничего порнографического он там не нашел.  Были  в
ящике принадлежности для рисования. Пачки  эскизов,  бумага  для  рисования,
маленький пенал с карандашами, мелок, угольные  стержни  для  набросков.  Но
рисунков, выполненных углем, в ящике не оказалось. Оружия Бад тоже не нашел.
Только станок для бритья в очень хорошем  состоянии,  аккуратно  завинченный
тюбик с зубной пастой, зубная щетка. Расческа, лезвия фирмы "Бик", крем  для
бритья "Колгейт", мыло в пластмассовой мыльнице. Все это дало Баду некоторую
пищу для размышлений, и ему сразу наскучил Ричард  с  его  интеллектуальным